***
— Мне он нравится, — сказала вдруг Марца, когда Орсолья помогала ей развешивать бельё во дворе. В подступающей темноте проклятая зелень была не так заметна, и даже пыль будто бы немного улеглась, приглушённая вечерней прохладой. — Кто? — переспросила Орсолья, поднимая выше таз с вещами. Марца стояла на табуретке и, конечно, было бы удобнее поменяться местами, но Марцелина от таких предложений только отмахивалась или заявляла, что держать тяжёлый металлический таз ей будет гораздо неудобнее. С этим спорить, конечно, было трудно. — Канцлер, — невозмутимо ответила Марцелина, расправляя на верёвке простыню. — Он мне нравится. Похож на эти статуэтки оргуллонские, с крыльями, знаешь? Красивый, — и засмеялась. — Наверное, — деревянным голосом отозвалась Орсолья. Внутри поселилось странное колючее чувство, как и каждый раз, когда они с Марцелиной не сходились во мнениях. Это никогда не приводило к серьёзным ссорам, не было ни разу, чтобы они поругались, но неприятное чувство никуда не девалось. Было что-то неправильное в этом — расходиться с Марцой. — Ты чего? — конечно, Марцелине, стоящей на табуретке, оказалось куда удобнее заглядывать ей в лицо, тут уж никуда не спрячешься. — Ничего, — недовольно буркнула Орсолья, отводя взгляд. — Просто не нравится он мне, и всё. Худой, ветром переломишь. И глаза у него неприятные. Как у гадюки. Марцелина удивлённо взглянула на неё, склонив голову к плечу, и ласково улыбнулась: — Ну ты что, он же просто на свет щурился! Это мы с тобой привычные! Орсолья равнодушно дёрнула плечом. Ругаться из-за мальчишки-канцлера ей не хотелось, не стоило оно того. Марца негромко вздохнула, видно, уловив её настроение. — Пойдём в дом, — предложила она. — Я закончила. Они жили в небольшой комнате на верхнем этаже, вдвоём. С потолка не капало, и Орсолья справедливо считала это везением, потому что соседи во время ливней просили у них тазы и вёдра, но зато от окна задувало — будь здоров, приходилось затыкать щели тряпьём. Сейчас стало теплее, но они всё равно сдвинули скрипучие деревянные кровати вместе, подальше от окон, и спали рядом, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сберечь хотя бы кроху тепла. Комнату занимали по большей части вещи Марцелины, частично не распакованные из сумок, но всё равно придававшие помещению обжитый вид. У Орсольи вещей после побега из Пишта не осталось. По-честному, она-то и вовсе не помнила, как оказалась здесь. Дни и недели после спешного бегства из деревни слились в единую череду, ускользающую от памяти. После того, как она потеряла… В общем, о том, как они добрались до Залаверца, она не помнила почти ничего, как и о том, как её поселили здесь. Но когда она проснулась, когда она наконец-то по-настоящему проснулась, улыбчивая добрая Марца уже была рядом. С тех пор они ни разу не расставались дольше, чем на длину рабочего дня. — Если хочешь, мы больше не станем говорить о них, — шёпотом предложила Марцелина, обнимая её за предплечье. Орсолья только кривовато улыбнулась в ответ и поскребла пальцами по затылку девушки, будто щенка или котёнка приласкала. — Мне всё равно, — сказала она. — Можем и говорить, мне-то что? Чего в их комнате не было, так это зеркал. Орсолья не просила об этом, но Марца угадала верно: ни одной отражающей поверхности, причесаться можно и перед тазом, используемым ими для умывания. Перетерпеть наличие таза Орсолья была готова, пусть и каждый раз кривилась, случайно замечая своё отражение. Ей никогда не было большого дела до своей внешности, но кривые бугристые шрамы, расчертившие лицо, плечи и верхнюю половину груди, приятных воспоминаний не вызывали уж точно. Орсолья слабо запомнила, как получила их, осталась только пульсирующая горячая боль да скребущееся ощущение стеклянных осколков под кожей, от которого она до сих пор иногда просыпалась по ночам. — Я хочу сходить к ним, — немного настороженно сказала Марцелина, поглядывая на неё снизу вверх. — Сходить? — удивилась Орсолья. Марца медленно кивнула: — Да. Может, получится найти хоть какую работу? Знаешь, показать город или вроде того, — она тихо засмеялась собственным словам. Орсолья фыркнула, и правда, что уж там, господа ведь никогда Залаверца-то не видали. — Ты не против? — спросила Марца. Была у неё такая привычка, будто бы спрашивать у Орсольи разрешения и встревоженно смотреть, ожидая ответа. — Будто я могу тебе запрещать, — нахмурилась Орсолья и увидела, как расслабились плечи подруги. — Только будь аккуратна. Не доверяю я этим… — Обещаю, — тихо засмеялась Марцелина и обняла её, уткнувшись лицом в широкую грудь. Орсолья почувствовала, как начала подтаивать ледяная иголка внутри, оставшаяся после предыдущего разговора. Будто выходил из-под кожи наружу ещё один осколок стекла.Глава пятая
19 апреля 2021 г. в 22:29
Залаверец был сухой и пыльный — даже теперь, в самом начале весны, под половодье. Стаявший снег не прибивал пыль рыжевато-коричневую к земле, и она кружила в воздухе, забивалась в нос и рот, оседала на одежде.
Орсолья припечатала слипшийся суховатый комок ботинком, и он рассыпался под тяжёлой подошвой маленьким вихрем.
Между выщербленными камнями мостовой, скалящимися в небо, как цепные псы, пробивалась привычно рыжая пиштская трава, неумолимая и вечная в своей воле к жизни.
От слабого зеленоватого сияния, затянувшего небо, по утрам болели глаза, к полудню боль проходила, но ноющее тревожное чувство в животе не девалось никуда. Марца уверяла, что со временем они привыкнут, что люди привыкают ко всему. Но привыкать Орсолье как раз не хотелось и, может, она чувствовала головную боль из чистого упрямства.
С каждым шагом на ботинки налипал этот мутный зеленоватый свет. Орсолья озлобленно топнула ногой по земле, словно пытаясь стряхнуть его, но только припорошила пылью.
Ей не было нужды выходить на пустынные улицы и широкой дугой обходить районы — заброшенные, самые ближние к реке, отчасти нежилые даже, так, складские помещения. Когда-то это имело смысл — когда испуганные горожане прятались в бараках и среди складов, а то и просто запирались по домам, отказываясь покидать их, а смерть подступала всё ближе, от реки. Сейчас-то там, конечно, не осталось никого. Часть из них Осролья увела сама, и многих — силой. Марца помогала ей с самого начала, но давно уже перестала ходить в портовые районы, Орсолью не отговаривала, но взгляд у неё был тревожный и колючий. Марца боялась их, пусть и пыталась не подавать виду, и Орсолья не настаивала. В конце концов, ежедневные утренние обходы были нужны только ей самой.
Она прошла до самой набережной, до порта, где раньше у причалов покачивались баржи, танкеры, контейнеровозы. Сейчас остался один старый корабль, брошенный здесь — его не отгрузили вверх по реке, распределив груз по другим судам, поменьше, а судоходный путь вниз, к морю, теперь был закрыт. Орсолья предполагала, что у нанимателя не хватило денег, чтобы оплатить работу команды, но точно она не знала и никогда не разбиралась в этом. На борту корабля было написано «Гёдшела», забавная традиция — называть корабли в честь городов и деревень, как будто оставаться дома даже в дороге. Забавная — потому что смешным было бы теперь допускать, будто все матросы на судах были хотя бы из одной части Федерации. Орсолья постучала костяшками пальца по металлическому боку, «Гёдшела» качнулась на волнах, плеснув ей под ноги водой, раздался натужный скрип.
Улицы были так же пустынны, когда она медленно шла обратно. Блуждая по этим районам, можно было подумать, что Залаверец и вовсе остался пустым. Всё хоть сколько-нибудь полезное отсюда давно вынесли, и Приречье осталось осиротевшим и удивлённым, будто дома не понимали, за что их бросили.
Мрачно насупившись, Орсолья отбросила неуместную сентиментальность. Она не знала этих улиц хорошо и видела их только такими, но вот Марца тут выросла и помнила наизусть узкие переходы между улицами, лесенки и балкончики. Пожалуй, для неё весь этот заброшенный район оставался незаживающей, кровящей раной.
Обманчиво тихая река осталась за спиной, Орсолье ещё долго мерещилось сонное поскрипывание «Гёдшелы», похожей на старую сторожевую собаку, больше не способную защитить дом.
За границами Приречья город оживал постепенно и робко, дома всё ещё выглядели пустыми, но тут и там на верёвках сушилось бельё, и слышался тот неясный гул, который самым первым говорит о присутствии людей.
Не сказать, чтобы строительство домов для беженцев шло быстро, хотя уж чего-чего, а рабочей силы хватало. Сказывался недостаток материалов, да и людям больше хотелось сбежать, чем оставаться в приграничном городе.
Орсолья и сама работала на стройке. Она была сильнее многих, высокая, широкоплечая, и правда похожая на медведицу. Было тяжело, да и платили совсем мало, но она не жаловалась — к тому же рабочим выделили жильё в старой гостинице, совсем недалеко от вокзала. Очень даже неплохо по нынешним меркам.
Марца ждала её у порога здания, сидела на ступенях, прислонившись к облупившейся жёлтой стене, покрытой лёгким налётом пыли. Пыль взлетела мелким вихрем, когда Марца вскочила, осела на выцветшую юбку, на длинные пепельные волосы.
Орсолья с досадой подумала о том, что из всех цветов для них остался ярким только зелёный.
— Я уж думала, ты не придёшь! Пойдём скорее, Орса! — Марца — Марцелина — была ниже её на две головы, худенькая, как девочка, с длинными светлыми волосами, небрежно забранными наверх на затылке, с острым личиком, делавшим её похожей на степную лисичку… Она вцепилась пальцами Орсолье в рукава и потянула за собой, закусив губу от нетерпения и заглядывая в глаза.
— Куда? — удивилась Орсолья, но послушно последовала за ней. Марца взглянула на неё с шутливой укоризной и похлопала по карману юбки, где шуршала сложенная в несколько раз газета — Марца доставала их иногда на вокзале, где помогала с описью привезённых продуктов.
— Канцлер, — напомнила она. — Сегодня приезжает канцлер, помнишь, я говорила? Все пошли на вокзал, смотреть, и мы тоже пойдём.
— Ладно, — конечно Орсолья согласилась. Это было несложно, и это радовало Марцу, а значит, стоило того.
Пока Марца не сказала, она и не обратила внимания, как мало людей оказалось около дома. Конечно, многие рабочие в выходной день предпочитали отсыпаться, но всё равно, хоть кто-то на улицу да выбирался. Сейчас недалеко от входа курил только один сонный мужчина.
Марцелина пробежала по рыжеватым улочкам, крепко вцепившись в шершавую ладонь Орсольи.
У вокзала было шумно, собралась целая толпа. Орсолья закатила глаза. Её прибытие канцлера заинтересовало мало, будто бы первый высокопоставленный ублюдок, приезжающий в Залаверец и обещающий исправить всё на свете, как же! Лучшие из них, как и канцлер сегодня, привозили с собой гуманитарную помощь, будто одной поставки могло хватить надолго и на всех, итог всегда оставался одним и тем же.
— Пойдём ближе! — зашептала Марца и потянула её дальше, сквозь толпу. Люди оборачивались на них, но, увидев суровое лицо Орсольи, расступались. Они подошли к самому заграждению, и Орсолья подавила заклокотавшую в груди ярость при виде этого тонкого металлического заборчика, за которым толпились люди. Дальше в стороне, в самом конце неширокой отгороженной дорожки, стоял нервно складывающий пальцы губернатор.
Марцелина вцепилась в её руку крепче, когда подъезжающий поезд обдал их клубами пара, смешанного с пылью. Кто-то закашлялся, Марца закрыла лицо краем передника, Орсолья задержала дыхание.
Много грузовых вагонов — хорошо для поставок провианта, плохо для эвакуаций. Возможность оставить заявку на эвакуацию появилась пару недель назад, но Орсолья торопиться не стала. Спору нет — её заявку одобрили бы одной из первых, как же, женщина, беженка из Пишта, потерявшая там… близких. Но, во-первых, уехать — означало оставить здесь Марцу, которой вряд ли бы удалось пробиться так просто, да и многих других. Во-вторых, что-то упрямое и злое у неё в груди отказывалось уезжать, рычало и билось, готовое умереть за родную землю скорее, чем оставить её.
Поезд остановился, ритм колёс постепенно замедлялся, пока не замер окончательно, а дверь первого из пассажирских вагонов не оказалась напротив огороженного прохода. Ещё один пыльный вздох сопроводил её открытие.
Орсолья была… не то, чтобы разочарована, нет. Чувство, когда она увидела канцлера, больше тянуло на горькую приевшуюся усталость. Он оказался похож на фарфоровую куклу из тех, что она видела несколько раз в витринах магазинов. Не слишком высокий, светлокожий и темноволосый, с серьёзным, но немного отстранённым лицом, заострившимся как будто. Такой человек не мог вселить ни в кого уверенность и уж точно не мог никого спасти.
И всё-таки, проходя мимо, вежливо здороваясь с потянувшимися к нему людьми, он вдруг поднял взгляд на Орсолью и не отводил несколько секунд. Что-то натянулось, затрепетало, дрогнуло — и исчезло в его тёмных глазах. Орсолья свела брови, провожая его взглядом, и переключила внимание на канцлерскую свиту.
Кароли она узнала сразу же — военного министра в Реджишеге знали и любили. И сейчас в толпе кто-то засмеялся от радости, увидев его, министр остановился, разглядывая людей, подмигнул кому-то… Он был похож на свои фотографии, только волосы оказались короткими. Орсолья слышала, будто бы длинную косу он отрезал в честь траура по Пишту. Тогда это показалось ей бессмыслицей, но вживую министр был вроде ничего. Она скупо улыбнулась, когда Марца несмело помахала тому рукой и дождалась ответного жеста.
За ними шли ещё люди — двое странцев, высоких и неуловимо чем-то схожих между собой, но вряд ли родственников, просто за границами Страны все её жители становились похожи, будто тянулись друг к другу. Ни одного из них в лицо Орсолья не знала, наверное, советники, секретари или, может, охрана… Запоздало она заметила рыжую собаку, пиштскую выжлу, которую вёл один из странцев. Дойдя до небольшого помоста, она тут же опустилась у ног канцлера и подняла ухо, встревоженно оглядываясь по сторонам.
Ещё и собаку с собой приволок. Ну надо же.
Речь канцлера она слушала вполуха, скорее рассматривала его — с её ростом это не составило труда даже с большого расстояния. Всё равно он говорил то же, что и все другие: об эвакуации и жилье, о гуманитарной помощи, о том, почему невозможно убрать кордоны с внутренних границ… Орсолья слышала это и от губернатора, и от всех приезжих управленцев. Менялись разве что сроки, да ещё, пожалуй, акцент: у канцлера он оказался до рези в ушах вилонским, слова звучали не грубо, но как-то больно уж резко, будто он чересчур старательно выговаривал каждый слог. И всё же, этот мальчишка имел шансы расположить людей к себе, раз активная эвакуация начиналась именно при нём.
Мальчишкой он ей и показался. Строгим, серьёзным, собранным, но всё равно мальчиком, которому нельзя доверять страну, на которого нельзя переложить хотя бы часть груза. Которому просто — не получается верить, потому что красивое лицо сочеталось странно с холодными, змеиными будто немного, глазами.
Орсолья отвела от него взгляд. Посмотрела на изумрудное небо. Сквозь крышу вокзала пробивались тонкие лучи. Всё равно кажущиеся зеленоватыми, они выглядели подобно нитям, прошивающим всю собравшуюся здесь толпу.
Подобно булавкам, удерживающим на месте трепещущих от ужаса бабочек.
Она очнулась от мыслей, когда Марцелина принялась дёргать её за руку.
— Ты в порядке? — ласково спросила Марца, заглядывая ей в глаза. — Пойдём, всё закончилось, уже расходятся. Не на что тут больше смотреть.
— Не на что смотреть, — медленно повторила за ней Орсолья. — Да. Конечно. Идём.