От свечей к порогу

Засыпай. Далёки звёзды, ночь в степи светла. В сонном небе матерь птичья распахнёт крыла, Станет петь птенцам в подкрылье — ой-люли-люли, Кто не спит — подхватит ветер выше от земли. Засыпай. Трепещут травы, рыжие стада. За селом, в речушке мелкой, замерла вода, Замерла, а по теченью — ой-люли-люли, Проплывают сновиденья, лодки-корабли. Засыпай. Выходят духи из своих холмов, И танцуют, веселятся, ходят меж домов. А под утро, как проснёшься — ой-люли-люли, Ни следа от них не станет в меловой пыли…       Альвидас проснулся под неумолчную музыку, играющую в его собственной голове. Потёр виски. Говорят, чтобы песня отвязалась, нужно её допеть до конца, вот только конца Альвидас и не знал. Он вообще этой песни в жизни не слышал, но она — вот, играла у него внутри заедающей пластинкой.       Песня настолько увлекла его, что он даже перестал слышать звук будильника, собственно, его и разбудивший.       — Альвидас, да выключи ты уже! — прорычал Кароли, разлепляя глаза и пытаясь наощупь будильник найти. Альвидас вздрогнул от неожиданности, очнулся и надавил с усилием на кнопку, прекращая звон. Кароли застонал и закрыл лицо ладонями, падая обратно на подушку. Он явно до последнего пытался удержать ускользающий сон.       — Извини, — шепнул Альвидас, коротко прижавшись губами к его виску. В ногах у них по-собачьи звонко и протяжно зевнула Гинтара, лениво повернулась, подставляя под поглаживания живот.       Альвидас встал и потянулся было к одежде, но одёрнул себя. Нет. С вечера ведь достал другой комплект, то, что нужно для похода. Рубашка плотнее и грубее, непривычно тяжёлые штаны, хорошо хоть свитер у него был свой — ещё старый, связанный бабушкой Дмитрия в подарок его «странному вилонскому другу». Не угадала с размером, конечно, ориентируясь на внука, но зато было тепло, а рукава можно и подвернуть. Свитер хорошо лёг под куртку из плотной ткани, как его убеждали, почти не промокающей.       — Хорошо выглядишь, — оценил Кароли, нехотя разлепляя второй глаз. — Странно, конечно, но мне нравится.       — Вставай, — Альвидас попытался скрыть, какое удовольствие ему доставили слова министра. — Нам пора.       Ранее пробуждение позволило ему подольше погулять с Гинтарой. Собака, дуреющая от радости каждый раз, когда видела хозяина, даже если не расставалась с ним сутками, носилась по двору, спугивая мелких птиц, виляла хвостом, разбрызгивала воду из мелких лужиц.       Она ещё не подозревала, что он уходит, а она остаётся здесь.       Сергей ждал его у дверей, готовый броситься на помощь в любую секунду, Альвидас чувствовал его неотрывный взгляд.       Когда он вернулся в номер, Дмитрий и Кароли уже заканчивали проверять по списку вещи в рюкзаках.       — Ты чего это? — спросил министр, едва бросив на него взгляд, и Альвидас сначала не понял, о чём он, а потом осознал, что весь дрожит, так сильно, что сейчас подогнутся ноги. Ему было страшно. Так просто звучало — «пойти в Пишт», так было и в далёком Алькависе, и здесь, в Залаверце, но теперь, когда до Пишта было рукой подать, осталось только взять рюкзак и шагнуть за порог, его накрыло ужасом осознания.       — Эй, — ласково позвал его Кароли, приобнимая за плечо. — Ничего страшного, я же иду с тобой.       «Это и есть самое страшное, — подумал Альвидас. — Если я ошибся, если всё это глупая прихоть — ты можешь погибнуть из-за меня».       Орсолья с Марцелиной ждали их там, где и было условлено — ближе к границам города, где почти не встречалось жилых домов, а рыжеватая пыль, нетронутая шагами, лежала на мостовых ровным слоем. Это место навевало тоску. Люди ушли отсюда, потому что им было страшно. Уходили в спешке, и не всем из них было, куда идти, но и оставаться не представлялось возможным. У Альвидаса стало тяжело на сердце. Разумеется, все брошенные вещи давно разобрали оставшиеся в городе жители да беженцы, рассудившие, что им это теперь нужнее, но канцлер прочитал достаточно отчётов, чтобы не тешить себя иллюзиями на этот счёт.       Орсолья казалась ещё более хмурой, чем обычно. Вряд ли она вообще спала этой ночью, и оттого черты лица её заострились, а страшные шрамы как будто стали чётче. Марцелина стояла рядом с ней, задумчиво ковыряя носком выбоину на мостовой. В плотных штанах и грубых ботинках, с убранными в плотную косу волосами, она смотрелась непривычно даже для Альвидаса. Девушка сутулилась, рюкзак давил ей на плечи.       — Добрый день, — поздоровался Альвидас и проигнорировал насмешливый ответный взгляд Орсольи, хотя сердце у него сжалось.       — Да уж надеюсь, господин канцлер, — едко ответила женщина, выделив обращение. Кароли и Дмитрию она кивнула куда более дружелюбно.       Гинтара бросилась обнюхивать ноги новых знакомых, поднялась на задние лапы, ткнув передними Марцелине в живот, и девушка засмеялась от неожиданности.       — Гинта! — делано строго окликнул её Альвидас. Кароли хмыкнул за его спиной, он-то умел различать, когда Альвидас действительно сердится, а когда только изображает суровость.       До блокпостов они шли всё ещё вместе, и Гинта, радостно скачущая в рыжей, под цвет её шерсти, траве почти забавно смотрелась рядом с печальным и молчаливым Дмитрием. С таким лицом, наверное, близких на казнь провожали в былые времена.       — Рюкзак не слишком тяжёлый? — спросил Кароли. Альвидас заметил ещё один ехидный взгляд Орсольи, и с досадой закатил глаза. Видят боги, скрывать от кого-то отношения с Кароли, да хоть просто — не выставлять их напоказ, было неимоверно сложно.       — Передашь письма, хорошо? — попросил он Дмитрия, когда они дорогу преградили военные — дальше без пропуска пройти было нельзя. — Я оставил там же, где одежду. Для господина вьезента, для матушки… Для Эвы. И для Константина.       — Передам, конечно, куда денусь, — тяжело вздохнул Дмитрий. — Возвращайся живым, хорошо?       — Постараюсь не вернуться никаким другим, — хмыкнул Альвидас, выделив слово «вернуться». Дмитрий горько улыбнулся. Ничего не понимающая Гинта прижалась к ногам хозяина и заскулила, когда Дмитрий поднял её на руки.       — Не надо, девочка, — ласково попросил её Альвидас, почёсывая морду между умными карими глазами.       Но она завыла, когда он ушёл, солдаты вздрогнули и неспокойно переглянулись, будто громкий звук мог мгновенно привлечь ведьм, будто в степи никогда не выли собаки и другие звери. Альвидас испытал секундное раздражение, но справился с собой. Он знал, что этот тоскливый звук ещё долго будет преследовать его по ночам.       Вацлав ждал их с другой стороны, всё выделенное им оружие было при нём. С ним же был и полковник. Завидев их делегацию, оба они отдали честь.       — Перехожу под ваше командование, господин министр! — чётко отрапортовал Вацлав. Формально, он и правда должен был подчиняться Кароли, как единственному офицеру среди них. Альвидас выдавил бледную улыбку, слушая ответ министра. От него не укрылось, как заблестели глаза Орсольи, когда она увидела ранец огнемёта, висевший за плечами у Вацлава и тянущийся от него шланг.       — Я желаю вам удачи, господин канцлер, — уже не так официально, но очень серьёзно сказал полковник. Наверное, стоило ответить ему в таком же духе, но Альвидас не нашёл в себе сил. Выверенные нейтральные фразы всегда придавали ему уверенности, за ними можно было спрятаться, как за стеной.       — Благодарю за оказанное доверие, — ровно ответил он, и полковник грустно улыбнулся в ответ.       А потом, не успел Альвидас опомниться, они по-настоящему вышли в Пишт. Казалось бы, прошли всего несколько метров, ну что могло успеть измениться, но у него словно выбили почву из-под ног. Вокруг, куда ни посмотри, тянулись бесконечные рыжие холмы, перемежающиеся разве что время от времени невысокими грядами меловых скал. Очевидно, он недооценивал задачу, когда полагал, что можно будет пойти сюда и без проводника, если возникнет такая необходимость. Не сказать за Кароли, он сам бы он наверняка заблудился здесь через несколько часов.       — Ты в порядке? — неуверенно спросил военный министр, легко касаясь его плеча.       — Да, разумеется, — рассеянно отозвался Альвидас и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.       Орсолья резко остановилась и обернулась к ним, обвела взглядом всех своих спутников и смягчила его только на Марцелине. Альвидас надеялся, что она не заметила его страха, он и без того чувствовал себя совершенно беззащитным.       — Значит, так, — женщина упёрлась суровым взглядом именно в него. — Пока мы в Пиште, придётся вам — всем вам — придерживаться некоторых правил. И первое из них: слушаться меня во всём. Моё дело — сделать так, чтобы все мы дожили до конца этого проклятого путешествия, где бы он ни был, а значит, ваше — мне в этом не мешать и не спорить. Всем ясно?       Альвидас устало кивнул, потому что от него она явно ждала ответа в первую очередь. Забавно, ему-то казалось, что поиск проводника уже сам по себе подразумевает расписку в собственной несостоятельности в этом вопросе. Разумеется, ему бы в голову не пришло с Орсольей спорить. Но ещё — от него не укрылось, как Вацлав покосился на Кароли, дождался его кивка и только после этого согласно опустил голову. Не очень-то это Альвидасу понравилось, но он решил, что займётся этим вопросом потом. Ясное дело, Вацлав формально подчинялся именно военному министру, но следовало донести до него мысль, что в степи за главную всегда будет Орсолья.       — Ну, а во-вторых, — пресловутая Орсолья снова смотрела на Альвидаса, но затем с явной неохотой перевела взгляд на Марцелину. — Во-вторых, говорите сразу, как только устанете. Толку не будет большого, если вы собьёте ноги. Лучше лишний привал сделать, пока всё спокойно, чем застрять на месте, когда… — она запнулась.       — В критической ситуации, — машинально закончил за неё Альвидас.       — Да, — Орсолья смерила его взглядом, но уже будто бы без былой неприязни, и ухмыльнулась. — Именно так, господин канцлер.       Не дожидаясь ответа, она снова повернулась к нему спиной и зашагала вперёд. Альвидас не решился тормозить её лишний раз, хоть и понимал, что разговоры на ходу собьют дыхание.       — Полагаю, пока мы находимся здесь, будет разумным несколько… сократить дистанцию между нами, — и да, он мгновенно запыхался, но постарался скрыть это за тяжёлым вздохом. — Я имею в виду, вам нет необходимости обращаться ко мне по должности. Вы вполне можете использовать только имя и обращение на ты.       — Что, даже я? — ухмыльнулся Кароли, поддерживая его под локоть на подъёме по склону холма. Альвидас выразительно закатил глаза и локоть отобрал:       — Нет, господин министр, разумеется, исключая вас.       Орсолья гортанно хохотнула. Вместе с ней негромко хихикнула Марцелина. Альвидас посмотрел на Сергея и увидел, как тот понимающе кивает. Вацлав отточенным жестом отдал честь, показывая, что тоже услышал и принял к сведению.       Чтобы не отставать от бодро шагающей Орсольи, ему приходилось прикладывать немало усилий. В Алькависе подолгу он гулял только с собакой, а Гинту вполне можно было отпустить с поводка в парке. Мышцы скоро начали ныть, рюкзак ощутимо давил на плечи, хотя Кароли и убил минут пятнадцать, чтобы правильно подтянуть ему лямки, мол, так нагрузка будет меньше. Меньше-то меньше, но Альвидас и к коротким переходам не привык. Каждый раз, когда они заговаривали о Пиште, речь шла о ведьмах, о чудовищных зверях, в крайнем случае — об опасности добычи воды. То, насколько выматывающим и сложным может оказаться сама дорога, какой подготовки требует она сама по себе — это как-то оставалось за рамками.       Вот и договорились.       Первое время он только под ноги себе смотрел, да поднимал изредка голову, упираясь взглядом в спину Орсольи, мерно покачивающийся у неё за плечами рюкзак. Альвидасу всё время казалось, что он отстаёт, но нет, расстояние между ним и идущими впереди не сокращалось, Сергей так и вовсе держался сзади — хоть и ясно, что специально. Марцелине, видно, тоже приходилось непросто, он иногда пересекался с ней взглядами и видел, что и она почти всё время смотрит себе под ноги.       Альвидас не был уверен, сколько времени прошло, прежде чем ему удалось поймать какой-то ритм — переставлять ноги стало легче, дискомфорт сделался привычным и ощущался скорее где-то на периферии сознания. Тогда он наконец поднял голову и огляделся по-настоящему.       Во всяких высокопарных текстах Пиштскую степь обычно сравнивали с птицей, распахнувшей крылья над южным краем континента. Кароли в ответ на расспросы обычно пожимал плечами и пытался описать рыжие холмы с белыми меловыми проплешинами.       Альвидас попытался представить, какой бы была степь без слепящего изумрудного света, делающего воздух мутным и скрадывающего расстояния, но не смог. Сродни туману, это зарево делало холмы размытыми уже через несколько рядов, разглядеть что-то дальше становилось и вовсе неразрешимой проблемой. Это… вызывало тревогу. Альвидас подумал о ведьмах, прячущихся в порождённом ими же свете дикого электричества. О тенях, невидимых в переливающемся мареве.       Видно, Орсолья то ли предпочла простоту пути его краткости, экономя силы спутников, то ли по холмам наикратчайший маршрут и правда не совпадал с прямым, но вверх и вниз они почти не поднимались, огибая большую часть возвышенностей у основания, петляя так, что Альвидас скоро утратил всякое чувство направления. И всё же он ощущал благодарность. Он понимал, что если дыхание собьётся, если он потеряет этот ритм, усталость скоро сделается невыносимой.       Холмы вставали вокруг пологими стенами, каждый был похож на предыдущий, Альвидас различал только разномастные обломки, меловые столбы и полосы, выступающие на поверхность. Это давало странноватое чувство безопасности — очевидно, ложной. Как будто, пока они находятся здесь, внизу, никто не сможет их увидеть. «Вот только, — педантично подумал Альвидас, — мы тоже не сможем увидеть опасность заранее».       Если бы его кто спросил, Пиштская степь оказалась больше похожей на лабиринт, чем на что-то ещё.       Остановились они ненадолго ещё днём, но Альвидасу даже пить не хотелось, не то что есть. Он с осторожностью опустил тяжёлый рюкзак на землю. Рядом, прислонившись к меловому столбу спиной, сел Вацлав, подтянул шнурки ботинок, чтобы обувь не натёрла ноги. Альвидас посмотрел на лейтенанта, склонив голову к плечу. Лицо Вацлава оставалось непроницаемо серьёзным и сосредоточенным.       — Я всё думаю, что с отрядами — это ты хорошо придумал, — внезапно сказал он и усмехнулся в светлые усы одним уголком рта. Альвидас молча вскинул брови, чтобы скрыть, как неуютно ему стало от обращения, точно так же, как при словах полковника. Да, да, он сделал то, что было разумным — от его должности в степи было бы больше вреда, чем пользы, но звания и титулы всегда успокаивали его. Они были безопасны, а Альвидасу как никогда хотелось почувствовать себя в безопасности сейчас.       — С огнём этим, — Вацлав едва ощутимо постучал пальцами по баллону огнемёта. — Твари-то эти до сих пор к городу не суются!       — А толку-то, — прорычала Орсолья. Пожевала нижнюю губу и с неохотой произнесла: — Хотя с огнемётами, может, не так уж и плохо было. Хоть что-то — всё равно лучше, чем ничего. Так это, значит, твоя идея была?       — Моя, — согласился Альвидас. Он-то созданием Отрядов гордился только первое время, до того, как понял, насколько опасна служба в них и как опасен огонь в сухой травянистой местности. Такое придумать можно было, только сидя в столице, далеко от Залаверца и Пишта.       Может, и к лучшему было, что не все в Залаверце знали, чьей была идея. И всё же канцлера странно зацепила мысль о том, как мало столичных известий доходит даже не до самой глубинки ещё, просто города в другой части федерации.       Кароли положил ладонь ему на плечо, и Альвидас сразу почувствовал себя немного спокойнее. Немного — потому что всё одобрение спутников проистекало из безнадёжности. «Хоть что-то — лучше, чем ничего». Уж конечно! Ведьмы оказались настолько из ряда вон выходящей проблемой, что первое время в их существование просто не поверили, потом не смогли придумать, что делать, а после стало слишком поздно. На этот период и пришлось назначение нового федерального канцлера. Альвидас пришёл в ужас, оценив масштаб бедствия. Мало того, что людей не эвакуировали вовремя — Пишт никогда не претендовал на место плодородных земель, но отсюда поставляли огромное количество сырья для производства лекарств, тканей и ещё немалого количества другой продукции. К тому же, по Шехне проходил один из самых удобных торговых путей от центра Федерации к Южному морю, а оттуда до Бекениз или к южным островам… Потеря Пиштской степи могла обернуться для всей Вилони крахом.       — Я был в отряде, — сказал Вацлав, Альвидас заметил, как ярко блеснули его глаза в этот момент. — И ведьм видел. И если уж мы смогли сократить их количество, так оно того стоило, будь уверен! — он потянулся было к плечу канцлера, зеркально повторив жест Кароли, но в последний момент, видно, опомнился, просто махнул ладонью в воздухе. Видно, он ждал от Альвидаса какого-никакого ответа, но канцлер только кисло улыбнулся в ответ, и разговор заглох.       А потом Орсолья демонстративно надела на плечи рюкзак, показывая, что пора продолжать путь. Кароли придержал Альвидаса за локоть и проверил лямки, прежде чем позволить ему двигаться дальше. Канцлер поджал губы, поймав весёлый взгляд Марцелины, но спорить не стал. Очевидно, все, кто хотел, уже всё заметили.       Блокпосты давно скрылись на горизонте промеж холмов, а уж Залаверец и подавно. Альвидас теперь и не был уверен до конца, в какую сторону смотреть, но машинально оглядывался за спину. На небе к вечеру собирались тучи, застилали собой болезненно яркий зелёный свет. В сумерках он становился бледнее, даже дышать было легче, как будто воздух разом сделался прозрачнее и чище. Эта хрупкая граница дня и ночи неожиданно показалась Альвидасу надёжной. Видно было куда как дальше, и степь уже не производила такого давящего впечатления. Может, если бы не этот проклятое зарево, он бы смог однажды по-настоящему полюбить её.       «Мы для того и пришли, — напомнил он себе. — Чтобы избавиться от ведьм. А не станет их — не будет и этой зелени».       Они остановились снова, как только стало совсем темно. К этому времени мышцы у Альвидаса ныли так, что он не был уверен, что сможет уснуть — но ни Орсолье, ни Кароли не сказал ни слова.       — Я останусь дежурить сегодня, — сказала проводница, смерив их взглядом, когда они собрались у разожжённого костра и ели ещё не начавшую остывать похлёбку. Готовку, не сказав ни слова, взяла на себя Марцелина. Альвидас устало кивнул. Уходить в палатку не хотелось, её тонкие стенки не были надёжной защитой, а в круге огня он чувствовал себя почти спокойно. Может, причиной был не костёр, а люди рядом. Альвидас едва ощутимо прислонился к плечу Кароли.       — А ты что же, — грубовато спросила вдруг у него Орсолья, — небось всю жизнь знал, что канцлером станешь, а?       — Прошу прощения, — Альвидас вскинул брови. — Но каким бы образом я мог?       Женщина пожала плечами и повела ладонью в воздухе. Огонь бросал на её лицо причудливые тени, скапливающиеся в бугристых следах шрамов и швов.       — Ну, как у вас, у вилонцев, бывает. Семейное дело, нет?       — Нет, что вы, семейное дело у нас другое, — хмыкнул Альвидас. — Бизнес, если интересно, фактически перешёл к моей тёте от деда. Логистика и одна из старейших суконных мануфактур Алькависа. Но я к этому отношения не имею. Матушке принадлежала часть акций, тётя выкупила их у неё. А отец занимается историей литературы. Поступление на юридический факультет было моим решением.       Орсолья хмыкнула, но вид у неё сделался удивлённый. Наверное, и правда не ожидала. Альвидас мысленно отругал себя за неуместное погружение в историю семьи.       — А потом? — голос Марцелины зазвенел в темноте, девушка сидела, плотно обхватив обеими ладонями кружку. Альвидас неровно улыбнулся.       — Ходил на митинги.       — Ты?! — не сдержала удивления Орсолья. Кароли рассмеялся и встрепал Альвидасу волосы. Тот поджал губы:       — Разумеется. Прошу прощения за неуместный юмор, но среди преподавателей моего факультета ходила старая шутка, что митинги — что-то вроде неофициальной практики для первокурсников, — Марцелина засмеялась и фыркнула в недопитый бульон. Альвидас слабо улыбнулся. Напряжение постепенно отпускало его, эта проклятая внутренняя дрожь, порождённая ощущением собственной… чужеродности.       Орсолья, правда, не смеялась. Она всё ещё смотрела на него, настороженно сощурившись.       — Сильно с тех пор поменялась твоя… позиция, а? — глухо спросила она. — Раз ты теперь канцлер.       Альвидас выдержал её взгляд, хотя внутри что-то дрогнуло. Кароли рядом дёрнулся, порываясь встать на защиту, но Альвидас опередил его.       — При всём уважении, — прохладно произнёс он, — но если бы моя позиция изменилась сильно — я бы не сидел сейчас с вами посреди степи.       Орсолья натянуто улыбнулась в ответ и медленно кивнула, соглашаясь. Как будто оставляла за Альвидасом право быть… ну, скажем, не таким уж и плохим человеком. Не совсем пропащим, может быть. Даже несмотря на его положение и всю политику, завязанную на его фигуру.       — А я в детстве думала, что буду на лодках плавать по Шехне, — тихо засмеялась Марцелина, но тут же потухла как-то под перекрёстным огнём чужих взглядов, спрятала глаза, чересчур внимательно разглаживая складочку на штанине. — Ну, у нас в порту все дети так думали…       Ночью, лёжа в палатке, Альвидас прислушивался к шелесту травы да ветру, гуляющему между скал, выдувающему проступивший на поверхности земли крошащийся мел. В этом звуке было всё — и шуршащие по склону холма шаги, и едва различимый смех, и голоса, знакомые и чужие, и даже проклятая музыка колыбельной, которую он слышал в последнее время везде…       Но ещё был треск костра — тёплый и живой. Там сидела, сгорбившись, Орсолья, ворошила угли, подкидывала в огонь мелкие веточки, собранные в округе. Обходила дозором лагерь.       Кароли обнял Альвидаса сквозь сон, тяжёлая тёплая рука накрыла его плечо, отгоняя страхи, прижала спиной к чужой груди.       В эту ночь, впервые за долгое время, он не видел ни единого сна.