От свечей к порогу

      Небо прошлым вечером стянуло тучи в отливающую золотом воронку над головами — казалось даже, будто бы ровно над местом, где они встали лагерем, ну да это был всего лишь обман зрения. Тучи были серые, тяжёлые, золото и зелень на их фоне смотрелись ещё более диким контрастом, чем обычно, тревожное это зрелище застряло в голове у Сергея на всю ночь. Он-то как раз этой ночью дежурил у едва тлеющего костра. Вацлав, прежде чем уйти в палатку, рассеянно похлопал его по плечу, словно поддержать хотел, но помог его жест едва ли.       Страшно было Сергею. Глупо и по-дурацки страшно. Степь пугала его — неизвестными путями и маршрутом, неведомой опасностью, неясной до конца целью. Это было — как повиснуть в пустоте на нитке, которую, может, и не держит уже никто. То ли падение, то ли невесомость, как понять? Он ничего не решал, ни на что не влиял, и это оказалось совсем не похоже на отпущенные поводья, скорее уже на вырванные из рук.       Степные чудовища были непредсказуемы. Видели они не только умирающую в муках собаку, но и кошку дикую, судя по хвосту, цёрму, с отросшими клыками, оставившими от нижней губы сплошные кровавые ошмётки. То ли сведённая с ума болью, то ли просто бешеная от искалечившей её магии, цёрма бросилась на них, огромными прыжками пересекая травянистое поле. Даже винтовку с предохранителя снять никто не успел, как она оказалась совсем близко и бросилась. Кароли размозжил ей голову прикладом, а потом долго и ошарашенно смотрел на труп, исходящий зелёными искрами. Когда они все подошли ближе, чтобы осмотреть тело, то увидели сквозь плешивую шерсть покрытую фиолетовыми пятнами кожу на лапах, там, где мышцы рвались от слишком большой нагрузки.       Это воспоминание до сих пор преследовало Сергея и сердце у него начинало заполошно колотиться от ужаса. Вот они какие, не ведьмы даже, так, переиначенные ими твари. Они были быстрее и сильнее, потому что больше не боялись и не чувствовали боли — или же она их больше не останавливала, ярость всё равно была сильнее.       Пока они были в Алькависе, пока ждали поезда и сборов к нему, пока ехали, считая мелькающие за окнами озёра да разбирались с формальностями в Залаверце — Сергей чуть не на стену лез. Дело, наверное, отчасти было в канцлере, его неуёмное нетерпение оказалось заразным. Ну да Сергей всё равно никому ничего не говорил, а его и не спрашивали. Он молча ждал, наблюдал, как канцлер нагружает себя новыми и новыми делами, только бы не сидеть просто так, как Кароли пытается успокоить его… О, эту постоянную потребность в контроле над ситуацией Сергей понимал ещё как. Он всегда хорошо выполнял свою работу и гордился этим, но сейчас подобное казалось совершенно невозможным.       Так вот, пока они ждали и ждали неизбежного отправления, время тянулось бесконечно и промедление казалось пыткой, но сейчас он благодарил небеса за то, что они не вышли в степь раньше. Крошечный костёр, оставленный с вечера, едва грел, разжигать его ярче было опасно, палатки пришлось ставить неуютно близко к огню. Летом-то, верно, можно было бы обойтись и без огня, исключая разве что готовку еды. Дикое электричество плясало на каждой травинке, первое время его треск казался чем-то навроде кузнечиков там или цикад, вот только он не умолкал ни на минуту, неровные всплески звука, без ритма, без какой-либо закономерности. Сергей начинал понимать бывших членов выжигательных Отрядов, зажимавших уши от первых звуков помех или чего похожего. Ему теперь казалось, что этот треск будет сниться ему до конца жизни.       Сколько бы она ни продлилась.       Невесёлые это были мысли, чего уж.       Ну, зато они не отвлекали его от дела: сидеть, смотреть по сторонам, разбудить остальных при первых признаках опасности. В ночной тьме электрический зелёный свет казался призрачным, полупрозрачное сияние тянулось к небу, немного напоминая клубы дыма, чтобы влиться в яркий водоворот, чья граница была очерчена тучами, словно грозовой фронт. Это было невозможно красиво каждую секунду, когда его сердце не замирало, сдавленное ужасом. Если долго смотреть наверх, начинало казаться, что воронка гипнотически вращается, от этого в горле вставал тяжёлый ком и Сергей отводил взгляд, чтобы справиться с тошнотой, но через несколько минут начинал смотреть снова.       Чтобы как-то отвлечься, он встал, потянул затёкшие ноги, и несколько раз обошёл лагерь по кругу, потом расшевелил палкой костёр и снова сел рядом с ним. От бесконечного простора, разверзшегося позади, по спине у него бежали мурашки.       Собственные длинные ноги казались неуклюжими и мешали, Сергей кое-как подогнул их под себя и скорчился у огня. Темнота вокруг лагеря стрекотала голосами незнакомых птиц и насекомых.       Больше всего он боялся уснуть, но сна не было ни в одном глазу. Сергей поблагодарил небо за своё сегодняшнее дежурство, не то так бы и ворочался до утра в палатке, только Вацлаву бы мешал. Хотя лейтенанту, кажется, всё было ни по чём, он засыпал мгновенно, как только голова касалась подушки. Наверное, армейская привычка или что-то вроде.       И всё равно, когда в темноте раздались шаги, он вздрогнул от неожиданности, будто судорога по телу прошла. Сергей подскочил на ноги и схватился за винтовку, дикими глазами огляделся по сторонам. Вот в чём вся штука, в любом другом месте он бы ничего не разглядел за пределами освещённого огнём круга, но вся Пиштская степь призрачно светилась, словно на каждой травинке расцвело по огоньку, и видел он прекрасно.       Но тонкая гибкая тень всё равно возникла из ниоткуда. Подкралась к самой границе тёплого золотистого круга и прижала палец к губам, мол, молчи, не шуми, не буди… Сергей затряс головой, нет, нет, нужно сейчас же разбудить остальных!       Он сделал было пару шагов к палаткам — и остановился. Другие тени толпились снаружи, не слишком много, нет, может, десять или около того, их силуэты смешивались друг с другом, мешая посчитать точнее. Они собрались у соседнего холма, там, где ещё вечером, перед тем, как ставить лагерь, они заметили белый меловой круг, аккуратно выложенные мелкие осколки мягких камешков. Орсолья строго-настрого запретила в этот круг заходить, но назвала его добрым знаком.       — Это вы — тюндерки? — сипло спросил Сергей у тени. Он не ждал ответа вовсе, но она засмеялась беззвучно почти, только через несколько секунд, словно запоздав, послышался клекочущий тихий смех, а потом она замотала головой, вся задрожала от смеха, и вдруг, с силой запрокинув подбородок вверх, тонко взвыла. Вой, исходящий из её горла, казался отдалённым и трепещущим, как будто ему требовалось пройти многие и многие километры, чтобы наконец вырваться из пасти.       И да, да, теперь он видел, что это была именно пасть. Багровая в неверном свете, с рядом часто посаженных клыков, маленьких, но острых, как у ласки.       Вместе с ней завыли и остальные. Несколько минут Сергей молча слушал этот злой трепещущий звук, заглушивший даже беспокойных кузнечиков и цикад. Потом медленно, не поворачиваясь к ним спиной, отошёл к костру, достал кусок хлеба, отломил, не глядя, роняя крошки, и вернулся обратно. Он надеялся, что его рука не дрожала, когда он протянул хлеб тени, кем бы она ни была.       Что ж, выть она прекратила сразу. Склонила голову на бок, как любопытный пёс — так часто делала Гинтара, — и жадным, воровским движением выхватила хлеб. Ладошки у неё оказались по-детски маленькие и очень грязные, вымазанные в земле. Она принюхалась к хлебу, чуть не ткнувшись в него носом, а потом отбежала в зеленоватую тьму, и Сергей, прищурившись, увидел, как она делит подношение со своими, как они прожорливо запихивают кусочки в рот и подбирают крошки с земли. Одна из теней — может, та, которая подходила к нему, а может, и другая, повернулась к Сергею и долго смотрела на него. У неё были золотые глаза. Надо сказать, от этого Сергею полегчало, у ведьм-то глаза всегда были изумрудные, что дикое электричество, бушевавшее внутри них.       По крайней мере, они оказались не ведьмами и, кажется, не желали путникам зла.       Сергей отошёл обратно к костру, гадая, что ему делать дальше. И дома, в Стране, он всегда был городским мальчиком, ну, зимнего короля приветствовал, без этого никуда, но никогда не учился делать подношения ни местным духам, ни старым богам. Это всё сказки, говорили родители, старые страшные сказки для непослушных детей.       Видно, на этой земле сказки имели свойство становиться реальностью.       То исчезая, то снова появляясь в сполохах зелени, ещё одна тень приблизилась к освещённому кругу. Она странно горбилась и клонилась к земле, будто не привыкла передвигаться на двух ногах. Глаза её переливались цветными искрами, словно опалы, слепые, но неожиданно блёсткие бельма.       Сергей почувствовал себя глупо, поднимаясь на ноги в очередной раз, и гортанное хихиканье, услышанное им, только подтвердило его мысли, но, очевидно, эти существа не могли зайти в круг, освещённый пламенем, так что ему пришлось приблизиться самому.       Знаками скалящаяся тень попросила его протянуть руку. Он колебался несколько секунд, но всё-таки едва-едва высунул ладонь в темноту — и существо тут же вцепилось в неё своими шершавыми жёсткими пальцами, похожими на подушечки собачьих лап. И отпустило — прежде, чем он успел испугаться. В ладони остался маленький крошащийся кусок мела в форме неровного круга.       — Спасибо, — поблагодарил Сергей, и тень захихикала снова, закрыла лицо ладошками, будто изображая смущение. И тут же убежала к своим.       Они, тем временем, собирались в небольшой кружок на склоне холма, очерченного белым по контуру, словно пунктирной линией. Лунный свет высвечивал меловую крошку ярким серебром на фоне тусклой меди травы, покрытой зеленоватым налётом. Это было почти гипнотическое зрелище, меловые круги двоились, оборачивались концентрическими спиралями, извивались змеиными кольцами… Сергей затряс головой, пытаясь привести себя в чувства. Пригляделся снова, понял: это не камни ожили, это гибкие клыкастые тени пляшут между ними, то выхватывая из темноты, то скрывая снова. Они поднимались и опускались, словно волны, набегали на склон холма и отступали снова. Сгорбленные, со странно выгнутыми ногами и когтистыми пальцами — Сергей не видел их лиц, не смог разглядеть ничего даже у той, что подошла совсем близко к нему, но иногда ему чудился блеск клыков и зеленоватых зрачков в неверном свете. Это был странный и дикий танец. Музыки он не слышал, да и не приносил никто из степных тварей музыкальных инструментов, но они все двигались в едином ритме, вскидывали руки-лапы на встречу луне и с каждым таким жестом их конечности будто становились длиннее, лица тоже вытягивались в морды. Иногда они тонко выли да тявкали и звук был таким же отдалённым, как и в первый раз. Пляска становилась быстрее и быстрее, они точно соизмеряли шаги с расположением камешков на склоне, создавая иллюзию вращения, серебристо-чёрного водоворота на рыжем фоне…       Стоя вдалеке от костра, Сергей совсем продрог, но не замечал этого, пока зубы не начали стучать. Тени звали его. Тянули тонкие руки жестами, будто на верёвке скотину вели. И он же и правда почти пошёл, но вовремя очнулся — в глаза бросился золотистый огненный блик на пряжке ремня, и это отчего-то помогло. Не решившись рисковать больше, Сергей вернулся к костру, протиснувшись между палатками и со вздохом опустился на прежнее место, взлохматил волосы, запустив в них пальцы. Будить остальных он не стал, только подбросил дров, не давая огненному кругу сузиться и выпустить безмятежно спящих спутников в ночь.       Как они ушли — он не понял, хотя вроде следил за ними краем глаза постоянно. Словно… цветные молнии, помехи в поле зрения, он не мастер был в таких делах и не сумел бы придумать этому названия получше. Мыльные цветные разводы да ощущение, словно песка в глаза насыпали, так что пришлось протереть их несколько раз. Когда он снова обрёл способность открывать глаза, не чувствуя боли, на холме уже никого не было, а небо постепенно светлело. Сомнительно, но рассветы тут всё же были красивыми. Словно патина, медленно расходящаяся от горизонта. Голова у Сергея начала побаливать от усталости, он тяжело опёрся о собственные колени, не опуская, впрочем, взгляда, чтобы ничего не пропустить. Ночь казалась бесконечной.       Он почувствовал неуютную дрожь, когда из палатки выбрался Альвидас, заспанно щурясь на неяркий свет, и подошёл к костру. Канцлер явно спал плохо, оно и понятно, не похож он был на человека, привычного к походам, но о дурном настроении говорили только чуть сведённые к переносице брови.       — Доброе утро, — поздоровался канцлер, зябко передёргивая плечами и нервно расправляя помявшийся воротник свитера.       — Доброе, — согласился Сергей, машинально вставая перед ним. Альвидас сел у костра, скрестив ноги, разогрел немного воды и методично принялся бриться. Сергея собственная щетина не волновала, он бы на такое воду расходовать не стал, ну да весной в Пиште в дождях недостатка не было, так что он только указал канцлеру на несколько пропущенных мест.       — Я займусь завтраком, — предложил Альвидас. Сергей приучался звать его по имени со скрипом, сказывалась многолетняя выучка.       — Я схожу, там, посмотрю, может, воды собрать получится… — немного сконфуженно предложил он. Глупый предлог вышел, но Альвидас, достававший продукты, не отреагировал, и Сергей чуть ли не сбежал к меловому холму, где ночью плясали твари. Он обошёл холм по кругу, методично разглядывая землю, но нашёл только примятую траву да россыпь поганок. Больших камней, где в ложбинках могла бы собраться вода, тут не было.       Когда он вернулся в лагерь, остальные уже тоже начали просыпаться. Орсолья подошла к огню и проверяла лямки рюкзаков. На канцлера она то и дело бросала одобрительные взгляды, но виду не показывала, и это заставило Сергея улыбнуться.       — Случилось что? — обстоятельно спросила женщина.       — Видел кое-что ночью, — признался Сергей. — Но не ведьм. В холмах танцевал кто-то. И выл.       Орсолья поскребла задумчиво подбородок.       — Тюндерки обычно плясать выходят, так они не воют, — прищёлкнула языком она. Кажется, то, что Сергей их не разбудил, её не слишком-то встревожило.       — Не тюндерки, — покачал головой Сергей. — Тёмные таки, лиц не разглядеть, клыкастые. И горбятся по-звериному.       У Орсольи брови поползли на лоб и она спешно сплюнула через правое плечо.       — Манками их зовут, — буркнула она. — Догадаешься, почему? Ну, и что ты сделал?       — Вынес им хлеба, — признался Сергей. — А они мне вот, меловой кружок оставили. Это что-то значит?       — Что ты — везунчик каких поискать, что пастушок из детских сказок, — махнула на него рукой Орсолья. — Он-то ещё клад манков нашёл, ну да праграсы с ним, с кладом, они как раз манкам родственники, жив остался, и то хорошо. А что хлеба дал — это правильно, с духами степными только так и можно.       — Жив остался? — переспросил Сергей. — Я не отходил далеко от огня и погаснуть ему не давал, чтобы к палаткам не подходили. Они же к огню не суются?       Орсолья странно посмотрела на него и покачала головой:       — Может, это они хотели, чтобы ты так думал?       Больше она так ничего ему и не сказала, с ворчанием набросилась на канцлера, мол, котелок нужно вешать иначе, горе сплошное, дай сюда, лучше иди и разбуди остальных, нечего рассиживаться, пора собираться и уходить, солнце почти встало.       Меловой кружок, впрочем, Сергей не выкинул, убрал в карман, несмотря на то, что теперь пальцы и куртка обречены были вечно быть сплошь в белой осыпающейся пыли.       Потом к нему подошла Марцелина, едва расчесавшая спутанные со сна волосы и убравшая их снова в узел на затылке.       — Покажи камешек? — робко попросила она. Сергей смутился, но показал. Орсолья ей рассказала, значит. Марцелина робко коснулась пальцами мелового кусочка и тихо-тихо вздохнула.       — Нам про манков сказки рассказывали, чтобы мы не бегали гулять в степь, — призналась она. — Но мы всё равно убегали, конечно, играли в холмах, и очень хотели найти клад, купить сладостей или большой дом даже… — она неловко рассмеялась.       Сказку о пастушке Марцелина пересказала ему тоже, но только позже, когда они двинулись в путь. Меловой холм, где росли поганки, Орсолья обогнула будто специально, и от Сергея это не укрылось. В сказке Марцелины говорилось — не к добру, мол, по маночьим холмам ходить, они живут под землёй, будешь топать у них над головами, манки проснутся и шаги твои запомнят, а тогда жди беды.       Но в остальном это была просто ещё одна сказка о находчивом мальчишке, который сумел перехитрить нечисть и получить сокровище. Такие, наверное, в каждой стране есть.       Через несколько часов им пришлось сделать привал. Вообще, надо сказать, шли куда медленнее, чем Сергей рассчитывал. Что канцлер, что Марцелина уставали быстро. Кароли от таких долгих переходов тоже успел отвыкнуть, но ему всё равно приходилось легче. Сергей с горечью подумал, что такими темпами до цели они доберутся нескоро, а ещё сколько времени придётся провести на месте, да и обратный путь…       Все сказки, которые он слышал в детстве, все, что сейчас наскоро пересказывала ему Марцелина, обычно упускали этот путь домой. Будто бы, совершив подвиг, герой как по волшебству оказывается у родного порога, и не нужно ни тяжёлой обратной дороги, ничего подобного. Но в детстве, когда они с мальчишками заигрывались и убегали далеко от дома, да хоть на ближайшую речку, домой вечером топать приходилось всё равно своими ногами, как бы ни устал.       Ребёнком он не умел соизмерять силы и оставлять немного на потом, чтобы не выдохнуться посреди дороги. Теперь он вырос и выбора у него не было. Привал устроили в роще, где росли в основном рябины вперемешку с какими-то ещё мелкими деревьями, стволы у них были искривлённые и узловатые.       — Держи уж, везунчик, — беззлобно фыркнула Орсолья и оторвала с рябинового дерева ветку. Сергей поблагодарил её кивком и убрал веточку в тот же карман, что и меловой кружок.       — Почему рябина — оберег от нечисти? — спросил он у Марцелины.       — А в Стране разве не так? — удивилась она. — У меня мать из Люднова края, так там, говорит, тоже рябиновые венки над дверью вешают…       Сергей покачал головой:       — Совсем нет. В Стране осина защищает от зла. Да и то, так только изредка говорят. Больше верят в лёд да зимнего короля.       — А скоро такие легенды сложат и о хамуе, — довольно вставил Кароли, подкручивая ус. — Мол, растёт на месте пожарищ, огня не боится. Чем не защита от ведьм? В легендах, конечно.       — Расскажи про рябину, — напомнил Марцелине Сергей, больно уж далеко уходил разговор. Лицо девушки осветилось тёплой улыбкой, сказки явно помогали ей, даже несмотря на то, что дыхание сбивалось от разговоров.       — Рябина-защитница не принадлежит ни древним богам, ни степным духам, — с удовольствием объяснила она. — Рябину посадили люди, она выросла из окроплённых кровью бус Реджишегской княжны, которую отдали на растерзание духам. Из её ярости и боли рябина и родилась. В каждом листе, в каждой ягодке живёт частичка души княжны, она и защищает от нечисти, мстит за свою кровь, — Марцелина помолчала несколько секунд и серьёзно посмотрела на Сергея: — Повезло нам, что она разозлилась на духов, а не на людей, которые им её отдали, верно?       — Несомненно, — чопорно согласился шедший перед ними Альвидас. Лицо канцлера, обычно сосредоточенное, сделалось вдруг отстранённым, как будто тень от облака пробежала по нему.       — За что? — очень тихо спросил Сергей, нахмурившись. — За что её вообще отдали духам — об этом в сказках говорится?       Орсолья оглянулась и смерила его взглядом.       — Сам-то не догадался? — глухо спросила она. Изрезанное шрамами лицо болезненно исказилось. — За то, что была рябой.