От свечей к порогу

      — Посмотри, ты совсем испортил мне собаку, — с деланым укором сообщил Альвидас. Дмитрий экспрессивно всплеснул руками и глубоко возмущённо вдохнул.       — Это я-то испортил?!       Сергей проглотил смешок. Предмет разговора, Гинтара, сладко зевнула и свесила голову с кровати, преданно глядя на хозяина. За время его отсутствия она и правда привыкла спать в человеческой постели, но, впрочем, без разрешения не залезала — только смотрела печально и громко по-собачьи вздыхала, пока её не пускали.       И всё же Альвидас не выглядел недовольным, когда рыжий горячий клубок устраивался у него под боком.       — А кто же ещё? — передёрнул плечами Альвидас, но в уголках его губ пряталась улыбка.       Сергей сперва не понял, для кого это представление, однако, кажется, все участники получали от него искреннее удовольствие. Будто это было продолжение какой-то старой игры.       Город вокруг всё ещё казался ему фантомным. Мираж, выросший посреди рыжей степи. Слишком живой и беспечный. Здесь ходили поезда и дым от них поднимался к небу, здесь люди ходили на рынки, а в трещинах старых балконов прорастали деревья, и их листва была нежно-зелёного цвета.       И всё же, как хорошая ищейка, он видел следы. То, что никак не желало складываться в общую картину, выбивалось из неё, бросалось в глаза. Пустой речной порт, заброшенные районы приречья, разбитые мостовые, поросшие травами, слепые окна. Заколоченные двери лавок и домов. Ещё более заметные по ночам — целые обесточенные районы, редкие жёлтые огни. Люди на улицах с глазами диких зверей.       Залаверец был измучен, прекрасное израненное создание, да, но всё же, всё же он был живым.       А от рисунка под окнами гостиницы не осталось и следа — интересно, постарались люди или вездесущие дожди?       От Дмитрия он узнал, что этот вопрос так до конца и не решён, и, значит, в его присутствии всё ещё есть необходимость. Хотя вряд ли канцлеру угрожает большая опасность прямо сейчас — никто не захочет делать жертву из народного героя.       — В конце концов, они всё-таки бандиты, а не террористы, — сказал ему Дмитрий и поскрёб кончик носа ногтем. — И теперь, когда экономика начнёт восстанавливаться… Ну, так или иначе, этим занимаюсь не я, а те, кто по-настоящему разбирается в таком, — и развёл руками: — Каждый делает своё дело.       Он выглядел усталым, вряд ли эти месяцы в Залаверце дались ему просто. Договоры с поставщиками и транспортными компаниями, гуманитарная помощь, которую некому было доставить — целый водоворот нескончаемых проблем.       Теперь Дмитрий закатил глаза, поднял руки, дескать, сдаюсь, и вышел из комнаты. Сергей услышал, как он смеётся себе под нос, и последовал за ним, позволив канцлеру закончить сборы в одиночестве.       — Он изменился, правда? — Дмитрий мгновенно сделался серьёзным и понизил голос. — Я знаю Альвидаса с первого курса, но ты тоже заметил, да?       Не смог бы не заметить, даже если бы хотел. Это были неуловимые изменения — и всё же разительные. Что-то в движениях, сделавшее пластику канцлера хищной и добавившее властности каждому жесту. Что-то во взгляде. Он выглядел так, будто пытался двигаться как обычно, но при этом вынужден был сдерживать какую-то неожиданную силу, распиравшую его изнутри. Напружиненное тело, неумолимо сияющие глаза. Кроме того, иногда он смотрел так, будто видел что-то, недоступное другим.       Это производило странное впечатление, нежелание слишком долго оставаться с ним наедине, и Сергей видел, что другие испытывают то же самое — кроме, разве что, Кароли.       — Заметил, — только и сказал он. Дмитрий снова поскрёб нос и вымученно улыбнулся:       — Я смогу привыкнуть к этому. Разве не для этого нужны друзья? Наверное, канцлеру не помешает быть немного… пугающим, верно? Вилонская непробиваемость хороша, но не всегда достаточно эффективна, если речь идёт о политике.       Сергей мало понимал в политике, но всё равно на всякий случай кивнул.       И когда они шли по пыльным щербатым улицам Залаверца — канцлер чуть впереди, Сергей за его плечом — он снова видел эту кипучую рябящую силу в его походке. В конце концов, он отвёл взгляд, привычно изучая окружение. И толпу, галдящую за тонкой оградой.       По невысокой приставной лесенке они поднялись так же, как прошли через степь, все вместе. Марцелина в длинной белой рубашке до самых лодыжек и простом шерстяном платье без рукавов поверх благодарно улыбнулась, когда Сергей подал ей руку. Начисто вымытые и тщательно причёсанные светлые волосы она уложила в сложную причёску на затылке. Сергей запоздало подумал о том, что она красива.       Орсолья наряжаться отказалась, что ей ни предлагали, так и вышла в потёртых штанах и слишком тёплой для южного лета куртке. Лицо у неё было мрачное, но, впрочем, это можно было счесть просто за суровость. На загорелой коже чётче вырисовывались косые линии шрамов.       Альвидас в простой, но официальной одежде встал по центру. Кароли занял место рядом с ним, встал, широко расставив ноги, будто готовился защищать своего канцлера снова. Сергей пропустил вперёд женщин и сам встал за ними. Он чувствовал себя неуютно здесь, открытый чужим взглядам. Обычно его работа предполагала несколько иной взгляд на… подобные мероприятия.       Начало речи он прослушал, погружённый в гул толпы, вычленяя из неё отдельные голоса, слова, взгляды… Внизу у заново собранного помоста стоял Дмитрий, из его тёмных волос выбивалась прядь и падала на лоб. Сергей испытал странное чувство, потому что всё это уже было, но тогда Альвидас стоял один, а небо было зелёным до боли в глазах.       — А с кордонами-то что?! — заорал кто-то. Голос был грубый, и Сергей мгновенно сконцентрировался на нём, как на источнике угрозы. Мужчина, приземистый, но широкоплечий, загорелый, веснушчатый, с седыми короткими волосами, забранными в тоненькую рыбацкую косичку. — Что бы их сейчас-то не убрать?!       Альвидас дал ему договорить, а поднявшемуся шуму затихнуть, прежде чем отвечать.       — К сожалению, это невозможно сделать так просто. Ведьмы погибли, это правда. Но в степи ещё могли остаться изменённые ими существа, опасные для людей. Необходимо проведение тщательной зачистки, прежде чем туда можно будет вернуться.       — С парочкой тварей мы и сами справимся! — заорал кто-то. Снова поднялся шум. Сергей чувствовал, как с каждой секундой внутри него что-то натягивается, готовое вот-вот сорваться. Словно дикий зверь рычал, предупреждая об опасности. Ему захотелось увести Альвидаса прочь — и он видел, как Кароли переступил с ноги на ногу.       Канцлер, напротив, только больше выпрямился, замирая на месте, и высоко вздёрнул голову.       — Тем не менее, они представляют опасность. Кроме того, вероятно, вы понимаете, что возвращение в жилые пункты должно быть координированным и цивилизованным — иначе существует вероятность, что кто-то может попытаться присвоить себе не принадлежащее ему имущество.       На этот раз над площадью повисла тишина. Люди будто оцепенели. Половина из них явно не задумывалась о подобных перспективах — половина не хотела озвучивать. И уж точно никто не ожидал, что канцлер позволит себе произнести это вслух, словно бы обвинить людей. Судя по полному ужаса взгляду Дмитрия, он уже представлял грядущие заголовки газет. Сергей покосился на Альвидаса — тот стоял, сложив руки за спиной, и выражение его лица было нечитаемым.       — Лично я своим соседям доверяю, — сказал всё тот же смуглый веснушчатый рыбак, но в голосе его не было прежней уверенности. Он как-то смущённо поглядывал по сторонам.       — Разумеется, — невозмутимо согласился Альвидас. — Я уверен, что присутствующие — достойные люди. Однако нельзя исключать возможность… инцидентов. И что вы скажете о тех, кто живёт у моря? Их положение на данный момент не регламентировано никем. Останутся они там или захотят вернуться?       Толпа смотрела на него молча, словно загипнотизированная. Сергей скорее почувствовал, чем увидел, как Орсолья рядом с ним сжимает руки в кулаки. Ей не нравилось быть причастной к этому. Ей не нравилось стоять рядом с канцлером — как будто против людей, среди которых она привыкла жить. Наверняка сейчас она рыскала взглядом по площади, выискивая знакомые лица…       — Особую благодарность я хотел бы выразить тем, кто не забывает о традициях и уважении к Пишту. Степь была здесь до нас и, как, полагаю, показали последние события, будет и после нас. В данном случае значимость наследия неоспорима.       Взгляд Дмитрия сделался уж вовсе несчастным. Люди хмурились, то ли не до конца понимая, о чём говорит канцлер, то ли пытаясь связать эту часть его речи с предыдущей.       — Как будто вилонец что понимает в нашем наследии, — буркнул кто-то, глухо, явно попытавшись изменить голос и спрятаться. Но Альвидас даже не стал его высматривать, он обвёл взглядом своих спутников, и Сергей увидел неровную улыбку, исказившую его лицо.       — Кое-что понимает, — отстранённо произнёс канцлер.       Дмитрий, верно, был прав, когда говорил, мол, немного потустороннего ужаса ему не помешает. Впечатление было, что надо.       — Если вопросов больше нет, я хотел бы продолжить. Вы уже знаете моих спутников, и их заслуги в избавлении Пишта от ведьм во многом больше моих. Однако одного из них здесь нет. Я хотел бы почтить молчанием лейтенанта Вацлава, погибшего в степи. Он до последнего защищал нас.       Впервые по Альвидасу сделалось заметно, что ему сложно говорить. Они условились — не упоминать превращение Вацлава в ведьму, не говорить людям, где находится его могила. Это знание останется для семьи лейтенанта и они сами будут вольны решать, что с ним делать. Вацлав заслуживал остаться в первую очередь человеком, а не символом. По крайней мере, это право у него было даже после смерти.       Сергей хотел попросить, чтобы ему позволили сообщить всё семье Вацлава — если будет возможность отпустить его в такую поездку, — но пока не решился.       Тишина над Залаверецкой привокзальной площадью показалась ему оглушительной. Никто не посмел и звука издать. Сергей зябко передёрнул плечами, под палящим солнцем его неожиданно пробрала дрожь.       — Благодарю, — негромко произнёс Альвидас, когда прошли принятые для поминания минуты, и склонил голову. — На этом я хотел бы закончить. Вопрос с кордонами требует не только моего мнения, и я намереваюсь как можно скорее обсудить его с Верховным советом и господином вьезентом. Ваше нетерпение понятно и будет принято во внимание. Если есть ещё вопросы — я готов ответить на них.       Спрашивали в основном о том, можно ли остаться в Залаверце или ещё — уехать вглубь страны. Альвидас обещал донести до Верховного совета и Дорации мысль о том, что после пережитого не все захотят вернуться в степь. Его мгновенно поддержал Кароли, впервые с начала выступления вмешавшийся в диалог с людьми.       А когда они спустились вниз — Сергей всё ещё возвышался над окружающими — какая-то девушка с худым лицом, сплошь покрытым веснушками, вынырнула из толпы и горячо прошептала, переводя взгляд с одного из них на другого:       — Спасибо!       Альвидас улыбнулся ей в ответ, не этой своей новой жутковатой улыбочкой, а тепло и мягко. Девушка густо покраснела и спряталась за спинами подруг. Дмитрий поймал взгляд Сергея и одними губами повторил: «Он изменился».       Шагая по щербатой мостовой обратно к гостинице, Сергей вспомнил день, когда они вернулись в Залаверец. Удивительно долгий душный день, когда зрение плыло и мутилось от горячего воздуха и тяжёлого аромата трав и цветов. Увидев блокпосты на горизонте, они даже не сразу поняли, что это такое. Все были измучены, только у Орсольи каким-то образом доставало сил не только идти вперёд, но ещё и подгонять остальных — Сергей, впрочем, не ощущал от этого ничего, кроме раздражения.       — Если ещё немного поторопимся, ночевать будем уже под нормальной крышей! — прикрикнула Орсолья, но, казалось, не вдохновила никого, потому что ночи были тёплыми и они привыкли ночевать в палатках.       И всё же в сумерках дошли до кордонов, представ перед ошарашенными военными. Те смотрели на них дикими глазами, и Сергей их понимал. За несколько месяцев история о канцлере и министре, ушедших в степь и пропавших там, наверняка стала одной из любимых местных баек. А участие в событиях ещё и лейтенанта Вацлава, хорошо знакомого военным, придавало ей особую остроту.       Полковник примчался на удивление быстро, собранный, одетый по всей форме, не заспанный — а всё равно видно, что его оторвали от дел.       — Господин канцлер, господин министр, — медленно произнёс он, явно в попытке собраться с мыслями. — Вы вернулись.       И перевёл взгляд на небо, тёмно-синее, вот уже сколько недель как потерявшее искажённый зелёный блеск, но Сергей с трудом привыкал к нормальному его цвету, что уж сказать про тех, кто прожил в этой зелени куда дольше.       — Добрый вечер, господин полковник, — поздоровался Альвидас. — Как вы можете видеть, наша задача решена, поэтому мы вернулись. Понимаю, что вас наверняка мучают опасения, так что могу предложить вам облить нас солёной водой или использовать для проверки любой другой способ, не подвергающий непосредственной опасности наши жизни в том случае, если подтвердится наша принадлежность к людям.       Вот так завернул. И остановился, устало прикрыв глаза и оставив полковника самостоятельно решать, что же делать. Ситуация, очевидно, была непростой, и Сергей видел нескольких солдат с огнемётами, напряжённо следящих за ними, но у него больше не было сил волноваться об этом. Мелькнула и пропала мысль о том, насколько проще полковнику и караульным было бы убить их и сделать вид, что канцлер и его спутники так и не сумели вернуться.       Ему определённо требовался отдых.       — Пожалуй, солёной воды будет достаточно, — хрипловато сказал полковник. Альвидас вежливо склонил голову, принимая его решение.       А потом, промокшие с головы до ног, они сидели у огня, окружённые повеселевшими солдатами, и Альвидас терпеливо вычёсывал из своих волос присохшую соль. Сергей всё ждал, кто же первым соберётся с силами, канцлер или полковник.       — Прошу прощения, — наконец негромко произнёс последний. Разговоры вокруг мгновенно притихли. — Но где лейтенант Вацлав?       — Лейтенант, — кашлянув, ответил Кароли — мгновенно, как будто всё это время готовился, — погиб, выполняя свой долг и защищая всех нас.       Тишина сделалась тяжёлой. Сергей видел лица солдат — смесь неверия, горечи и гордости. Смазанные дагерротипы. Полковник молча снял фуражку. Он выглядел искренне опечаленным. Многие последовали его примеру.       — Я возьму на себя необходимость сообщить его семье, — мягко добавил Альвидас. — Лейтенант Вацлав посмертно будет награждён.       — Благодарю, господин канцлер, — глухо отозвался полковник. Имени его Сергей так и не узнал.       Сейчас эти воспоминания будто бы подёрнулись дымкой. Последние дни Сергей только и делал, что спал, ел, отмокал часами в горячей воде, да ещё сидел в восхитительно мягком кресле у окна, пока Альвидас продумывал речь, обсуждал с Дмитрием отъезд в столицу и переносил многочисленные приёмы на неопределённое будущее. За собственный комфорт то и дело становилось стыдно.       Но зато о деньгах он вспомнил только тогда, когда Дмитрий отдал ему чек. Сумма была более чем приличной и значительно превышала стандартную ставку Сергея.       — Ну, готов поспорить, что от твоей обычной работы эта отличалась довольно сильно, — развёл руками Дмитрий. — Вилонская казна может себе это позволить — по крайней мере, пока. Но учитывая, сколько денег ей приносит Пишт, это вложение должно окупиться, — и улыбнулся.       Чеков Орсольи и Марцелины он не видел, но, судя по их лицам, сумма была сопоставимой. Сергей прикинул, что теперь этого наверняка хватит, чтобы обзавестись жильём в Залаверце. Вряд ли недвижимость здесь сейчас стоит дорого…       Теперь же, когда они добрались до гостиницы, Орсолья тяжело опустилась на скамью, стоявшую недалеко от входа. Сергей заколебался, но, дождавшись одобрительного кивка от Кароли, остался с ней. Он подумал, что скоро они разойдутся — и кто знает, встретятся ли снова.       — Он как будто специально меня из себя выводит, — глухо сообщила Орсолья. Она сжала кулаки так, что Сергей почти услышал хруст костяшек. — Ненавижу эти сборища — и стоять наверху, перед всеми, молчать, как тупой зверюге, ещё больше ненавижу!       Марцелина тяжело вздохнула и обняла подругу за плечи, но говорить ничего не стала, что уж, всё уже проговорено, и не раз.       — Они просто хотят домой, — Орсолья закрыла лицо ладонями. — Разве не ясно? Просто наконец-то вернуться домой, убедиться, что жизнь ещё может стать нормальной, что их дома безопасны — и что их жизни всё ещё принадлежат им!       — Но ты же понимаешь… — осторожно начал Сергей. Женщина вскинула исчерченное шрамами лицо и гневно впилась в него взглядом:       — А это и есть самое мерзкое! Я стою рядом с ним — и мне нечего возразить! Я ненавижу эту систему, всем сердцем ненавижу, но я смотрю, как она работает изнутри, и мне приходится соглашаться, потому что другого выхода нет! Он не прав, я знаю, что он не прав, что это не про людей вообще, а так, но почему тогда я никак не могу найти ошибку?!       Сергей молчал. Ему просто нечего было ответить ей и нечем утешить. Орсолья привыкла быть там, в толпе, рядом с людьми. Быть с ними, защищать их. Но её выдернули из привычной среды и поставили по другую сторону, а она не сумела бы остаться там, и теперь вынуждена была балансировать посредине. Не самая приятная участь.       Орсолья рывком поднялась со своего места.       — Мне надо пройтись, — буркнула она. — Схожу, навещу старую Лиду, узнаю, как у неё дела.       — С тобой пойти? — ласково спросила Марцелина. Орсолья покачала головой.       — Не надо. Всё со мной будет в порядке. Просто хочу посмотреть на Залаверец, а вечером вернусь.       — Ладно, — голос Марцелины показался Сергею ломким, но она ничего больше не сказала, только села обратно на скамейку и преувеличенно старательно принялась разглаживать складки на платье.       Он смотрел Орсолье вслед, пока она не повернула за угол, мгновенно слившись с городом — таким же усталым и растрескавшимся, как она сама. Но, пока они возвращались с гостиницу, Сергей видел, как над маленькой лавкой седой мужчина и его сын вешали вывеску, украшенную маленькими фонариками, Сергей разглядел ярко раскрашенный башмак, нарисованный на ней. И, наверное, всё это значило, что у них ещё есть надежда.       — Разве тебе не полагается отпуск или что-то такое? — спросила Марцелина. Сергей с неохотой оторвал взгляд от городской улицы и повернулся к ней. Пожал плечами:       — Может и да. Если выдастся возможность, я бы съездил к семье Вацлава. Надо же кому-то отвезти им деньги. Да и орден, если Альви… канцлер серьёзно сказал. Да и вообще.       Марцелина взглянула на него мягко:       — Ты ведь знаешь, что не обязан заниматься этим, верно?       — Кто-то должен, — возразил Сергей. — Так почему бы не я?       Она опустила глаза, как будто говорить об этом ей было больно.       — А потом я бы съездил к своей семье, — быстро сказал Сергей, только чтобы перевести тему. — В Страну. Они недалеко от Мирани живут.       Не слишком-то он любил говорить о семье. Это казалось слишком личным — а он всегда ценил личное. Но думать о них было приятно. О том, как мать улыбалась и убирала волосы в узел, когда готовила пироги с протёртыми с сахаром ягодами, а они с младшими сёстрами сидели за столом, месили тесто, аккуратно раскладывали его по формам, а потом ждали, вдыхая сладкий аромат. Об отце, достававшем к зиме санки — и связывающем их в длинную кавалькаду, так что все соседские дети спорили, кто займёт место в начале. А деду, наверное, будет уже тяжело расчищать снег во дворе, так ведь все дорожки засыплет…       — Да, — тихо повторил Сергей под нос, скорее для себя, чем для Марцелины. — К первому снегу нужно обязательно съездить домой.