От свечей к порогу

      Он проснулся посреди ночи. Может быть, не перед самым рассветом — но любой час стал бы самым тёмным за плотно задёрнутыми занавесками. Он дошёл до окна, не слыша собственных шагов, наощупь пробравшись среди шуршащих связок трав, свисающих с потолочных балок. Отодвинул тяжёлую ткань, и позволил тяжёлому, душному зелёному свету ворваться в комнату. Единственное окно во всём доме, выходящее на степь, а не на морской берег.       Ференц прижал ладони к сердцу, чувствуя, как оно колотится, опережая собственный ритм. Что-то творилось там, в дикой степной ночи, среди сверкающих молний и вечных гроз. Что-то бесновалось и звало его присоединиться.       Иногда их зов настигал его и раньше. Тогда он шёл к морю, погружался в воду с головой — и его соль вымывала из головы чужие голоса. Ференц выбирался на берег весь мокрый, дрожащий от холода и долго сидел на песке, глядя на горизонт. Обычно так бывало по ночам, и всё же почти всегда на берегу его ждал Степан — реже Ольга — и накидывал на плечи полотенце.       Впервые окунувшись в солёную морскую воду, он думал, что зелень ушла, словно и не было. Его голос и его смех больше не пускали волны искр по венчикам трав, его руки больше не залечивали чужие раны как по волшебству. Но нечто всё-таки осталось, будто рябь на воде — вот только водой был он сам. Дыхание ночной темноты. Далёкие раскаты грома. Окно, выходящее на степь.       Только несколько минут спустя он заметил, что пальцы его до боли сжимают краешек подоконника. На ладонях отпечатались красным контуры досок. Ференц медленно отступил назад, и позволил связанным в веники травам загородить зарево. Тени плясали по комнате, неумолимые.       Он жил под самой крышей, Гаспар всё ворчал, мол, чердак чердаком, всё не как у людей, но Ференцу тут нравилось. В солнечные дни крыша нагревалась и на чердаке становилось душно, и тогда он спускался в комнату Степана, но по большей части предпочитал спать один. После проведённых вместе в палатках недель, это было одним из негласных условий — отдельные комнаты для всех. Их дом был одним из самых больших в безымянном поселении у моря, но, в конце концов, их ведь и было много. Разномастная семья. От этой мысли у него теплело на душе.       Комнатка полнилась зелёным светом. Ференцу показалось, что если он задёрнет занавески обратно, станет только хуже. Зелень вихрилась, густела, заполняла собой всё пространство.       Не выдержав, он открыл люк и тихо-тихо спустился вниз по лестнице.       Дом крепко спал. Это смущало их в первые недели — отсутствие необходимости выставлять на ночь сторожей. Конечно, поселение всё равно ограждал высокий забор и в сторожке рядом с ним кто-то не спал каждую ночь, но в домах можно было спать спокойно. К тому же, ограда не помешала бы никому из жителей выйти в степь, если бы кто-нибудь этого захотел.       Если бы захотел.       Он покинул дом как был, в лёгкой домашней рубашке из пишки и таких же штанах, даже обуваться не стал. Ночь была тёплая, но покрывающая траву роса пронзила его ноги судорогой холода.       Ференц чувствовал себя зыбкой тенью, пробираясь между спящих домов. Рисунком на песке, утренним туманом. Уйди — и не станет тебя, а солнце точно так же поднимется утром. И наступит новый день. Зелёные вихри увивали его ноги, делали почву под ногами топкой, как будто тысячи цветных мошек кружились перед глазами, не давая разглядеть, куда сделать следующий шаг. С мутной головой он дошёл до самого забора и тяжело опёрся о него. Там, впереди, была кристальная ясность. Соприкоснуться с зелёными огнями снова, пережить их ослепительное присутствие. Не думать, не помнить, не знать. Обрести свободу. Ференц до боли вцепился в шершавые колышки забора.       — Не уходи! — он вздрогнул и обернулся. Звенящая муть никуда не делась, но теперь сквозь неё ясно проступала Марика. Девочка стояла, сжав кулаки. За прошедшие почти два года она сильно выросла и, пускай всё ещё уступала Ференцу ростом, у неё хватило бы сил если не остановить его, то задержать.       — Я не хочу, — сказал он. Голос был сухим, захотелось прокашляться, но он не смог. — Не хочу уходить.       Марика заставила его отпустить забор и вместо этого сама вцепилась в его ладони.       — Я видела, как ты уходишь, — прошептала она. — Разбудила Паулиса и Пшемко. Сказала, если быстро не вернёмся, будить Степана.       Ференц оцепенел, но вместе с тем испытал мучительное облегчение. Его не отпустили бы так просто. Он не был картинкой на плоскости, и с чего только в голову пришло? На ватных ногах он послушно сделал несколько несмелых шагов за Марикой. Потом очнулся и пошёл сам. Хорошо протоптанная дорожка скрывала его следы, ведущие теперь в обе стороны.       А в окнах горел свет.       Глупо было бы рассчитывать на терпение Пшемко. Когда Марика, так и не отпустив холодной руки Ференца, ввела его в дом, на кухне уже собрались все, только Гаспара не хватало.       — Вот, — неловко сказала Марика. И крепко прикрыла за собой дверь. Ференц остался стоять и только теперь понял, насколько же он продрог.       — В степи что-то неладное творится, — глупо объяснил он, потому что все смотрели на него. Ольга устало потёрла переносицу и сказала:       — Погрею чайник.       Ференц ждал, что от него потребуют хоть чего-нибудь. Ругаться будут, мол, просто так разбудили, чего встал, как будто утром дел мало, ну сколько сейчас времени, уже к утру дело идёт… Но они ничего не сказали. Вообще ничего. Только Ольга медленно, будто немного в трансе была, разлила воду по чашкам и заварила крепкий настой из трав, настоящего чая у них не было.       За грубоватым круглым столиком расселись всё так же молча, и Ференцу досталось место в центре, слева от него неизменный Степан, справа Марика.       — Ты чего, дурилка? — ласково спросил Степан, он звал его так, если не Вётлышкой и не Фереком. Вроде дразнил, а всё равно получалось нежно. Провёл пальцами по щеке, собирая тёплые слезинки. Ференц часто заморгал, и марево перед глазами расплылось, дрогнуло, стекло по ресницам.       — Там что-то происходит, — снова попытался объяснить он. — В Пиште…       Он запнулся, потому что по коридору послышались шаги, дверь скрипнула и на них недовольно уставился Гаспар. Взлохмаченный весь, явно только что проснулся — Ференц знал, что старик долго ворочается, прежде чем заснуть наконец. Вот и уснул, на тебе.       — Что вы тут… — начал он. Паулис недовольно замахал на него рукой и подвинул чашку, дождался, когда Ольга аккуратно нальёт в неё заварку:       — Садись, дед, нечего. Чаёвничаем, видишь?       — А получше времени не нашли? — огрызнулся Гаспар. За окнами что-то заворочалось и загрохотало, далёкая буря накрыла собой степь. Ференц тревожно покосился на закрытые ставнями окна, но за ними был морской берег, а сейчас погасли даже последние отсветы зелени.       — Ференц говорит, в Пиште что-то, — сказал Леонас. Они все прислушивались к рокоту грозы. Считали мгновения от сияющей вспышки, заметной даже сквозь крепкие ставни и занавески, до раската грома. Далеко. Ференц выдохнул. Даже не останови его Марика, вряд ли успел бы добраться. Оно и к лучшему.       — Можно мы посидим вместе до утра? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. И поджал замёрзшие ноги, забравшись с ними на лавку. Степан накрыл его стопы крупной горячей ладонью.       — Да что уж с вами делать, — ворчливо отозвался Гаспар. — Так и так до утра заснуть не успею.       — А я и не устал совсем, — похвастался Пшемко.       И всё-таки он уснул первым, раньше даже Марики. Так прямо за столом и задремал, привалившись к плечу брата. И чай свой остывший не допил. Как-то машинально они сдвинулись плотнее, прижавшись друг к другу плечами. Марика последовала примеру Ференца и подобрала под себя ноги, укрывшись вместе с ними ночной рубашкой и шалью, в которой выходила на улицу. У девочки явно слипались глаза, но она упрямо тёрла их, пока, наконец, не уснула, прижавшись в Пшемко и упершись ногами в бок Ференцу. Степан не спал, но сидел, прикрыв глаза, и негромко напевал что-то себе под нос. Это оказалось неожиданно уютно, но, несмотря на тепло, Ференца била дрожь. Совсем не как при болезни, она не вырывалась наружу, но словно бы бродила по его телу под кожей. Электрическое напряжение, не находящее выхода.       В конце концов, чтобы сделать хоть что-то, он принялся ритмично раскачиваться то вперёд, то назад.       — Ференц? — негромко окликнул его Леонас.       — Вётлышка? — одновременно с ним спросил Степан, открывая глаза. Ответом им стал тяжёлый и протяжный раскат, как будто свинцовая волна прокатилась по небу и навалилась прямо на их домик. Леонас покачал головой, прицокнул языком и пошёл за винтовкой. Вернувшись, сел чистить её — скорее, чтобы просто занять руки.       Вскоре у Ференца заныли колени. Он сначала подумал, просто затекли, попробовал опустить ноги под стол и выпрямить, но нет. Боль приходила снова, нарастающая от едва заметной до мучительной, стоило замереть на одном месте. Хватило получаса, чтобы он совсем измучился, постоянно то напрягая, то расслабляя мышцы. Тесное пространство между друзьями начало казаться ловушкой.       — Хочешь, к морю пройдёмся? — предложил Степан.       — Идите, — вяло махнул на них рукой Гаспар. — Может, хоть посплю, если шебуршаться не будете.       — И я, — поддержал его Паулис. Под весом Пшемко и Марики сам он медленно сползал по лавке, всё сильнее приваливаясь к стене.       Они вышли на улицу вчетвером: Ференц, Степан, Ольга да Леонас с винтовкой. Дождя не было, но зелёный свет распластался по небу от горизонта до горизонта, а может, тучи просто слишком хорошо улавливали отблески. Отражения в крошечных капельках воды.       Но, как бы то ни было, они пошли не к степи, а на побережье. Было уже шесть часов утра, люди просыпались и начинали заниматься делами. Солнце взошло и блёкло светило в прорехах между нагромождениями туч. Берег был полон рыбаков. Пришлось довольно долго идти вдоль воды, прежде чем они нашли спокойное место, но это было проще, чем сидеть в доме, и ноги у Ференца почти перестали болеть.       А потом холодное, но ласковое море омыло его пальцы, позволило боли утечь.       — Нет сегодня никаких важных дел, — сказала вдруг Ольга. — Пустое всё. Можем денёк отдохнуть.       Она никогда не сказала бы так раньше, но путешествие через Пишт сильно меняло людей. В самом деле. День можно и отдохнуть, выспаться, домашние дела никуда не убегут. И уж точно не погонятся за тобой, подобно ведьме.       «Ночь ещё не кончилась, — подумал Ференц. — Солнце встало, но это ничего не значит. Я знаю».       Он как будто необратимо терялся во времени, но присутствие близких да ещё смешливый шелест солёных морских волн у ног придавали сил. Зов степи сделался размытым и тусклым, назойливое жужжание на самой грани слуха. И всё же он был здесь. Закрыв глаза, Ференц почти что видел…       Рыжая степь, измученная, избитая в грязь постоянными ливнями и грозами. Беснующаяся в узком русле Шехна. Тучи, свивающиеся в тугую воронку, того и гляди, сорвётся и распрямится тугим кнутом. Десятки ведьм — гротескных, страшных фигур, искажённых и одновременно необъяснимо притягательных. И ещё была лошадь. Белая кладбищенская лошадь с маленькой фигуркой на спине. Ференц попытался разглядеть её, но не сумел, зелёный свет резал глаза, туманил разум.       Он смотрел долго-долго, как будто с высоты птичьего полёта. Как сближаются они — белая лошадь со всадником и река. А когда они наконец сошлись в одной точке, Ференц вдруг ослеп.       — Вы посмотрите! — ахнула Ольга. Тогда он открыл глаза, но искрящийся, нестерпимо яркий зелёный столб никуда не делся, а только отдалился до края горизонта. Тучи плыли по небу, будто сносимые ураганным ветром, вот только ветра никакого Ференц не чувствовал. Несколько минут они смотрели на феерию, творящуюся в небе, а потом столб света погас, словно и не было. Ференц покачнулся и чуть не упал — Степан вовремя поймал его под локоть — потому что лопнула незримая нить, всё это время тянувшая его к реке, к Пишту, к зелёным огням. Отпустила и исчезла. Он даже не подозревал до этой секунды, каким громким был гул у него в ушах.       — Кончилось, — ошарашенно прошептал он и повторил уже громче: — Кончилось. Леонас молча опустил винтовку.       И за всё время, что они шли обратно до деревни, никто не сказал ни слова. Может, молчали бы и дальше, но только улицы были полны людей. Степан отвечал им охотно, мол, видели конечно, да как такое не увидишь, вот диво-то, знать бы ещё, к добру ли — но зелени в небе больше нет, так что уж к добру, наверное.       Свет в домике всё ещё горел, но не спал только Гаспар, медленно и степенно допивал остатки чая, прихлёбывая и причмокивая от удовольствия. Паулис дремал, окончательно прилипнув к стене и сложив руки на груди. На их возвращение он вроде приоткрыл один глаз, но тут же уснул снова.       — Кончилось, Гаспар, — мягко сказала Ольга, и в её голосе сквозило удивление, как будто она сама собственным словам не верила. — Ты посмотри в окно!       Кажется, Гаспар и правда, ворча, пошёл смотреть, но только Ференц этого уже не видел. Ноги у него буквально подогнулись от усталости.       — Хочешь сегодня у меня поспать, Вётлышка? — ласково спросил Степан, поддерживая его. Ференц устало кивнул. Ему не хотелось оставаться одному в комнате с окнами на степь, где пахло сухими травами.       У Степана был эрху, новенький, вырезанный из дерева местным мастером. Не хуже предыдущего, уверял Степан, только приноровиться бы. У Степана были открыты ставни, а занавески трепал лёгкий ветер, пахнущий йодом. У Степана кровать была высокая, под каждую ножку сделали подставки, под его-то рост, Ференцу было неудобно поначалу, но он быстро привык.       Он и правда не знал, что случилось этой страшной бесконечной ночью в Пиште. Для кого маяком горел изумрудный столб, пришивший небо к земле, пригрезилась ли ему белая лошадь. Но был дом, и был свет, а значит…       Он подумает об этом, когда проснётся.