От свечей к порогу

      — И ты ничего не сказал нам?! — Дмитрий сильно хлопнул себя по бедру, а вся его крупная фигура дрогнула, будто готовилась совершить кульбит вместе с креслом, в котором он сидел. Гинтара, удобно устроившаяся у его ног, подскочила и завертелась волчком. Эва хихикнула, как будто реакция одного друга впечатлила её даже больше, чем признание второго. Альвидас подавил смешок, ограничившись сдержанной и будто немного смущённой улыбкой. Кароли, как раз подошедший к столу с бутылкой вина, громко хмыкнул и едва заметной лаской скользнул пальцами по волосам канцлера:       — А он и мне ничего не сказал.       Альвидас, покусывая губы от смеха, глядя, как вытягивается от изумления лицо Дмитрия. Константин оказался более сдержан, но в глазах его поблёскивали искорки смеха.       — Я решил, что мои действия достаточно очевидны, чтобы не требовалось уведомлять о них кого-то заранее, — чопорно сообщил Альвидас. Дмитрий мученически закатил глаза:       — Альвидас, вы поженились! И ты решил, что и Кароли об этом говорить не обязательно?!       — А разве это стало для него неожиданностью? — Альвидас округлил глаза и делано вопросительно взглянул на военного министра. Тот только засмеялся, разливая вино по бокалам. Дмитрий застонал, закрыл лицо крупными ладонями и вытянул ноги поверх собаки, едва уместив их под низеньким столиком, вдвинутым между креслами и диваном — Эва ловко убрала колени с его пути, подтянув ноги под себя.       В Вилони не было ранее закона, позволяющего брак… таким парам, как они. Альвидасу это казалось странноватым, будто бы существовал какой-то негласный запрет. Будто никому не приходили в голову мысли об этом. И всего-то потребовалось — внести небольшие корректировки в пару определений. И самое приятное, что вопрос внесения изменений поднял не он, а значит — никакой личной заинтересованности.       Принятое решение выглядело благоразумно, вот что главное. В Вилони любили благоразумие и последовательность. Брак давно уже был чем-то большим, чем просто узакониванием детей. Он тянул за собой большое количество формальностей и юридических тонкостей. И как любая правовая деталь — мог нести в себе и опасность.       — Зачем тебе это вообще? — спросил Дмитрий. — Ты вроде о свадьбе никогда не мечтал.       О, у Альвидаса нашлось бы с десяток ответов на такой вопрос. Потому что у него не было людей ближе Кароли, и брак был максимально простым способом закрепить за ним право родственника. Потому что это было важным прецедентом — и если бы у поправок нашлись противники, именно ему следовало бы принять удар на себя. И ещё множество объяснений, все из которых были благоразумными и последовательными.       Он сказал:       — Потому что для Кароли это было важно. А что важно для него — важно и для меня, — украдкой взглянул на министра и столкнулся с его полным любви взглядом. Альвидас машинально покрутил простое колечко на пальце. Кольцо, происходящее от венка, символ брака — и символ медицины. Любите и будьте друг для друга исцелением. Может, в их случае итог вышел несколько более… буквальным, чем предполагалось.       Несколько дней назад Кароли разбудил его посреди ночи, включив свет. Когда Альвидас разлепил глаза, взгляд у мужчины был вовсе жуткий, едва ли не безумный. Оказалось, он спросонья не сумел найти рядом канцлера, уснувшего не с той стороны от него, что обычно, и запаниковал. Будто из квартиры в центре Алькависа тот мог снова сбежать прямо в степь. Это казалось бы забавным, если бы не тревожило.       — А свадьбы никакой и не было, — пожаловалась Эва, отвлекая его от мыслей. И пихнула локтем, перегнувшись через два подлокотника. — А я, может, мечтала на ней погулять.       — Ты бы уж погуляла, — ухмыльнулся Константин.       Эва, известный ныне в Алькависе адвокат по гражданским делам, скинула до того висящий на плечах пиджак и опрокинулась спиной на один подлокотник, а на второй закинула ноги.       — Я выходить замуж не собираюсь, — сообщила она, чаще всего имевшая дело именно с разводами. — Но к свадьбе Альвидаса, честное слово, купила бы новый костюм. И венок бы поймала — всем назло.       — Не поймала бы, — засмеялся Константин, которому маленькая вилонка Эва доставала едва ли до середины груди.       — Беата бы поймала, — встрял в спор Альвидас и хитро сощурился, когда они замолчали: — Её бы Дмитрий на руках поднял.       Остальные засмеялись, довольные шуткой. Альвидас прислонился спиной к плечу Кароли и заглянул ему в глаза. Это он веселился со старыми друзьями — Кароли ту же Эву и не знал вовсе. Но министр выглядел абсолютно довольным сейчас, неторопливо попивая вино и обнимая своего — своего, своего — канцлера поперёк груди.       — Беате всё равно на тебя пожалуюсь, — пригрозил Дмитрий, но как-то уже лениво. Да и пускай. Альвидас представил Беату, с которой дружил уже много лет — с облаком пушистых рыжих кудряшек, с вечным запахом яблочных пирогов и танцевальной привычкой ходить, едва-едва приподнявшись на носочках.       — Жалуйся, — со спокойным сердцем разрешил он.       Вечером они остались одни. Альвидас задумчиво покачивал бокал, из которого сделал едва ли глоток, а потом и вовсе отдал его Кароли. Себе заварил кофе, густой и крепкий. Но разбавил молоком, после путешествия в Пишт молоко как-то странно полюбилось ему, добавлял его теперь во все травяные настои, удивляя и Кароли, и приезжавшую в гости тётю.       Последней от них ушла Эва, прихватив с собой почти пустую бутылку вина и хитро подмигнув Альвидасу. И, конечно, зачитав Кароли свою любимую лекцию о том, что будет, если он станет обижать её лучшего друга. К счастью, то, как браво министр отдал честь, её удовлетворило.       И теперь они были наедине.       — А тебе бы хотелось этого? — вдруг спросил он у Кароли. — Праздника и прочих… традиций?       Юридические тонкости — всего лишь расчёт. Они не о традициях, они даже не о любви. Простые страшные вещи, вот как это называлось. Понятные, обыденные проблемы, мимоходом сминающие чужие жизни. Не ведьмы. Не зелёные огни.       Но ему нравилось наблюдать, как мир упорядочивается, раскладываясь на простые составляющие.       Не так давно он сопровождал Кароли в поездке к родителям, в восточный Реджишег. Не то чтобы Альвидас не выбирался раньше из столицы: первые годы он проработал вдалеке от Алькависа, благополучно выскальзывая из-под родительского надзора — но подобное всё равно было для него впервые. Не деловая поездка, всего лишь отпуск, где самым страшным было бы опоздать на поезд к пересадке. Один раз они и правда опоздали, Альвидас занервничал, Кароли только рассмеялся, и они едва не поругались. А потом сутки, даже не попытавшись найти себе гостиницу, гуляли по маленькому городку почти на самой границе Вилони и Реджишега, и под конец Альвидас падал с ног от усталости, спасибо, что сумел открыть глаза, когда они вернулись обратно на вокзал и он понял, что билеты они так и не поменяли. Обалдевшая от долгой прогулки Гинтара подпрыгивала рядом, пытаясь заглянуть в окошко кассы вместе с ним. После он пробрался в маленькое купе и уснул, едва опустившись на сиденье, и стучали колёса, и недовольно ворчал Кароли, затаскивая внутрь багаж, и по-собачьи тяжело вздыхала Гинта. Ему снились белые стены, горячие источники и красновато-рыжие черепичные крыши, местные полу-храмы, полу-капища имени неизвестных мелких божков, горбатые по-реджишегски мостики.       В поезде было душно. Кароли сидел у окна, его рубашка была расстёгнута до середины груди, в тонкой приоткрытой щёлочке свистел ветер, а снаружи плыли озёра, постепенно сменившиеся холмами и рощицами тонких светлых деревьев.       — В Пиште теперь сажают хамуи, — с улыбкой сказал ему Кароли. — На выжженных участках. Сам понимаешь, но от символизма никуда не деться.       Может быть, раньше он бы не понял. Традиции не были для Альвидаса пустым звуком, в конце концов, вилонцы были теми ещё консерваторами. Но ему потребовалось время, чтобы принять осмысленность реджишегских ритуалов. Их последовательность. Их тонкость.       И, к слову о традициях, его волновало то, как могут принять его родители Кароли. Но мать только обрадовалась и назвала его «страшно худым», а отец… Ну, отец Кароли, отставной военный, был из породы людей, предпочитающих игнорировать всё, что не вписывается в их картину мира, до последнего — и дальше. Он упрямо звал их «приятелями», и Альвидасу приходилось буквально силой удерживать министра от споров и возражений.       По-видимому, это было характерно для родителей: уезжать жить в пригороды. До ближайшего крупного города, Цегеды, старой столицы Реджишега, была всего пара часов езды. Над уютным пригородом нависал лес.       — Тут сплошные болота, — предупредил его Кароли. — Один туда даже не суйся. И старые ходоки иногда теряются.       — Зачем мне лезть в болота? — удивился Альвидас. — Мы поедем в Цегеду, я хочу посмотреть на старую княжескую резиденцию. Раз уж ты предположительный наследник, — и глянул на Кароли хитро. Не его одного должны были вечно поддевать, припоминая происхождение.       Но и не только Кароли досталось наследство — странное, неожиданное, неовеществимое.       Сначала, впрочем, они действительно съездили в Цегеду, и Альвидас с удовольствием прогулялся по древней крепости, одному из немногих сохранившихся памятников истинно реджишегской архитектуры, без влияния людновцев и вилонцев. Альвидасу здесь понравилось, а ещё местные, очевидно, хорошо знали Кароли — не как министра, а просто по-человечески и добродушно.       А следующим утром, едва начало светать, он проснулся и понял, что ему надо на болота.       Памятуя о своё обещании, он не без угрызений совести растолкал Кароли. Министр поглядел на него как на сумасшедшего, но отговорить не пытался, и на том спасибо. Просто напялил на Альвидаса огромную куртку и коротко свистнул, подзывая Гинтару.       И они шли втроём через утренний туман, уснувший, свернувшись вокруг городка, как ласковый зверь. Пахло свежестью, а штаны и ботинки у Альвидаса промокли насквозь от росы. Светлые блестящие паутинки висели между ветвями деревьев, юные, только что сплетённые. По дороге Кароли наткнулся на дикую яблоню и потратил несколько минут, по-мальчишески срывая с неё недозрелые кислые плоды — просто так. Альвидас набил ими карманы куртки, и в этом было что-то донельзя правильное, соответствующее этому месту: точно так же, как девушки просили крупных расписных бабочек отыскать им женихов.       Болото начиналось разом незаметно и внезапно, шёл бы один — и правда не заметил бы, как земля под ногами обратилась топью.       — Осторожно, — строго буркнул Кароли, прощупывая землю толстой палкой, подобранной с земли. Гинта, почуявшая его напряжение, послушно жалась к ногам.       А впереди их ждало — не то озерцо, не то просто настоящая трясина. Из неё медленно поднимались пузыри, как будто внизу прятался источник газа. Кароли недоверчиво нахмурился, разглядывая побулькивающую воду, но тут Альвидас аккуратно взялся за противоположный конец его палки.       — Держи, — попросил он. Кароли закатил глаза:       — Альвидас, всех богов ради, ну что ты творишь?! Пять утра, а мы разве что в болоте ещё не искупались… — но крепко взялся за свой конец палки и настороженно следил за тем, как ботинки Альвидаса скользили по грязи, пока он спускался всё ближе и ближе к мутной зелёной воде, покрытой ряской.       А потом из трясины вынырнула она. Похожая на корягу, покрытую крошечными древесными листочками, она вытянула щучью морду ближе к Альвидасу. За спиной у него Кароли шептал что-то под нос, наверное, местные заговоры ото зла. Но палку крепко держал, вот что главное.       — Здравствуй, — очень тихо поздоровался Альвидас. Тварь шумно вздохнула, пустив по поверхности воды ещё стайку пузырей, а потом бойко сунулась к нему в карман — и захрустела яблоком. Альвидас сменил центр тяжести, отклонившись назад, и Кароли вытянул его на берег. Он не сказал ни слова, молча пялясь на тварь в воде, но принял из руки Альвидаса зелёное яблоко и позволил существу съесть его прямо из своей ладони.       — Пойдём домой, — попросил Альвидас, когда щучья голова, покрытая буграми и наростами, скрылась под водой, не оставив даже пузырей, только тёмные пятна воды на фоне весёленькой зелени ряски. Он внезапно почувствовал себя ужасно усталым.       — Да уж, — коротко согласился Кароли.       И, когда они вернулись в дом, он как-то долго и странно смотрел на Альвидаса, а потом взял его лицо в обе ладони и крепко поцеловал:       — Ты, всё-таки, очень чудной.       Ночью что-то поскрипывало и шуршало за дверью их комнаты, копошилось по углам, постанывало под окном. Альвидас ворочался, потому что эти звуки казались преувеличенно резкими и громкими на фоне привычного белого шума. Кончилось тем, что Кароли швырнул в дверь спальни тапок и рявкнул:       — Господин канцлер в отпуске!       Альвидас тогда сдавленно рассмеялся в подушку и с нежностью уткнулся носом мужчине в плечо.       А теперь он спрашивал — хотелось ли Кароли по-настоящему отметить свадьбу.       — Конечно! — хмыкнул тот — и ухмыльнулся в усы, заметив, как вытянулось лицо Альвидаса. Встал со своего места, приобнял его одной рукой, будто в танце. — Парадная форма, толпа гостей, брачные венки, клятвы, цветы — и ты, такой красивый. Хочу, чтобы пришли твои друзья и тётя, ну, родители — это как захочешь. И чтобы Беата поймала венок, или Эва, мне без разницы… Конечно, праграсы побери, я этого всего хочу!       — Вот как, — растерянно отозвался канцлер. Моргнул. Шорохи в темноте, плещущаяся вода в пустом канале, тварь, евшая яблоки с его рук — он выяснил, что такие назывались в Реджишеге бабаками… Это всё как-то незаметно вошло в его реальность. Оно больше не казалось сверхъестественным, потому что было обыденностью. Простые страшные вещи.       Возможно, ему стоило слегка пересмотреть приоритеты.