Неважно, через какие испытания проходит человек, чтобы показать свою любовь другому — ему никогда не ответят так же искренне.
«Pity the Bathtub Its Forced Embrace of the Human Form» (Matthea Harvey)
Прошло уже несколько недель с того самого дня, как Осаму Дазай, грозный лидер Портовой мафии, покончил с собой, спрыгнув с небоскрёба и разбившись насмерть. Акутагава выглядел бледным и обеспокоенным, словно был одержим горем утраты — так считал Ода. С тех пор он почти всегда крутился вокруг мужчины, словно смотря в душу своим пронизывающим взглядом, полным скорби. Даже казалось, будто мужчина сам причинил парню невыносимую боль, вырвал его сердце, забрал всё счастье Акутагавы себе или сделал что-то более немыслимо жестокое. Однажды днём мужчина вновь столкнулся с ним в коридоре и решил больше не оставлять свои вопросы без ответа, поэтому остановился и перегородил парню дорогу. — Скажи мне, — произнёс Сакуноске, загоняя парня в угол без права на побег, — что же я сделал? — Что? — с удивлением спросил Акутагава. — С тех пор, как ты прочёл книгу, ты смотришь на меня так, будто я чем-то расстроил тебя. Так скажи мне, что я сделал не так? В коридоре стояла давящая тишина, нарушаемая скучным, монотонным гулом вентиляции и их едва различимым дыханием. Акутагава ничего не ответил, устремив свой взгляд на изношенные и потёртые туфли Оды, которые, несмотря на свой вид, были всё ещё пригодны для носки. Ода же терпеливо ждал объяснений от него. — Что Вы думаете о Дазае Осаму? — наконец спрашивает Акутагава, не поднимая взора. — Я не знаю его так хорошо, чтобы говорить о его характере, но могу сказать, что он был ещё тем гнилым яблоком, если судить о его криминальной истории. Скатертью дорога! Хорошо, что сейчас мы от него избавились. Почему ты спрашиваешь? Акутагава стал настолько мрачен, насколько это было вообще возможно, особенно в холодном флуоресцентном свете этой комнаты. Его мраморная бледность кожи всегда просто поражала Оду. Это делало его ещё более похожим на вампира, несмотря на его выделяющиеся чёрные волосы. Если бы мужчина не знал Акутагаву так хорошо, он мог бы предположить, что тот находится на грани слёз и вот-вот заплачет, но Сакуноске знает, что тот никогда не плачет. — Вы знаете… — начал Акутагава, покачав головой, и продолжил, — Вы знаете, что такое любовь? — Я знаю, что это, но о какой любви идёт речь? Я люблю тебя так же, как и всех сирот, что находятся у меня под опекой, и ты отвечаешь мне взаимностью. Если ты говоришь о… эм… о другой, более чувственной любви, то признаюсь, я не очень опытен в этих вопросах. Опять же, почему ты спрашиваешь? Акутагава глубоко выдыхает и вновь продолжает говорить медленно, выделяя каждое слово, словно они причиняли ему боль. — Знаете ли Вы, что кое-кто полюбил Вас так сильно, что разрушил целое королевство? Ода был поражён услышанным. Увидев его выражение лица, Акутагава сухо усмехнулся. — Конечно, Вы не знали. В конце концов, он никогда не говорил Вам об этом, — усмешка парня сменяется болезненно-натянутой улыбкой. — Покажи мне, — быстро говорит Сакуноске, не скрывая любопытства.***
Акутагава послушался и привёл Оду в штаб-квартиру Портовой мафии под покровом ночи. Он знаком с новоиспеченным руководителем — оборотнем-тигром по имени Накаджима Ацуши, который являлся другим хранителем Книги и который организовал эту встречу. Ацуши — тихий мальчик, от которого будто веяло смертью. Он смотрел на него тем же выразительным и пронизывающим взглядом, как и Акутагава. Даже не разговаривая с ним, Ода чувствовал исходящие от него чувства одиночества и серьёзной утраты. Это была неизменная привычка мужчины — он всегда хотел помогать сиротам, тянулся к ним, словно мотылёк к пламени. Если бы всё было иначе, Ода, возможно, взял его под своё крыло и показал ему свет, но они пришли сюда не за этим. Все трое сели за стол: Ацуши сел во главе стола, Акутагава справа от него, а Ода — слева. Книга же лежала на столе между ними. — Мы не можем показать Вам содержание Книги целиком, — произнёс Ацуши, — это сильно её дестабилизирует, но… кое-что Вам всё же нужно увидеть. Акутагава лишь молча кивнул головой. — Зачем тебе это? — спросил Ода, посмотрев на Ацуши. — Ты ведь мог просто оставить меня в неведении. — Это последнее, что я могу сделать для Дазая-сана, — ответил он, и его глаза заблестели от выступивших на них слёз. — Его жертва заслуживает того, чтобы о ней помнили, даже если Вам на неё плевать. — Ладно, хватит болтать, — сказал Акутагава, будто отрезал. — На счёт три берите нас за руки, и мы отправимся в один из параллельных миров Книги. Ода сжал в своих руках прохладную ладонь Акутагавы и теплую ладонь Ацуши. Тёмный зал заседаний Портовой мафии растворился, а затем и вовсе исчез из виду, вместо него они оказались далеко-далеко в другой Йокогаме в один из жарких летних дней, пройдя через первую временную шкалу.***
В этом мире Ода был крепким и мускулистым мужчиной низкого ранга в мафии, выполняющим самую грязную и тёмную работу, до которой ни один высокопоставленный член не опустится: он избавлялся от уличного сброда, брал плату за «крышу» и защищал территорию от непрошеных гостей. Он избивает других, чтобы выжить, угрожает и запугивает, но не убивает. Уже нет. Ода наблюдал, как он сам (а точнее, его двойник) знакомился с Дазаем, приглашал его выпить после работы, и видел, как то, что происходило между ними, медленно расцветало в своего рода хрупкую дружбу. Он наблюдал, как его второе «я» потакало драматически надуманным историям и шуткам Осаму, которые скрывали давнее страдание, окутывающее его, как поношенный пиджак. Он видел, как «он» улыбался, хлопая Дазая по спине, предлагая тихое утешение и негласное обещание подставить плечо, чтобы тот смог всегда всплакнуть на нём. Он видел, как Ода смотрел на парня без осуждения, презрения или жалости, и заметил под бинтами благодарную улыбку мальчишки. Он слышал, как Дазай шутливо называл его этим странным прозвищем — Одасаку, — и пробовал его на языке, перекатывал между губами, как некий эксперимент. Одасаку. Слово было ему чуждо, но все же знакомо. В этом полумраке бара «Люпин» в глазах Дазая горел огонёк, который делал его почти полностью живым и которого он никогда не видел у Дазая из своего собственного мира. Дазай из этого мира мягче, чем тот, которого Сакуноске знал лично. Парень был моложе, менее сдержан и более жизнерадостен. Осаму же был наполнен детской наивностью, что делало его лицо более выразительным и милым, а не раздражающим. «Нет, — подумал Ода, — Дазай моего мира был таким же мягким и честным, как и этот». Ода просто никогда не утруждал себя тем, чтобы заглянуть в душу этого человека. Даже в тот единственный раз, когда они встретились как босс мафии и детектив, как раз перед смертью Дазая. Сакуноске почувствовал, как его наполняет чувство стыда. Ода с пониманием рассуждал о том, что Дазай был не единственным, кто причинил боль другим. Он сам имел зазубренные края, острые, опасные и безжалостные. Он не специально причинил боль Осаму, когда запретил называть себя Одасаку — и всё же именно потому, что Дазай не знал причины отказа, это причиняло ещё больше боли. Он помнит серьёзное и обиженное лицо парня, когда мужчина отрицал то, что они могли бы быть друзьями. Даже без книги, которая показала ему этот эпизод, Ода догадывался, что Осаму плакал в ту ночь втайне ото всех. Неужели парень сожалеет о своей жертве? Скорее всего, он был разочарован, столкнувшись лицом к лицу с холодной жестокой правдой, что Ода, которого он спас, не был его Одасаку. Его сердце, должно быть, трепетало от боли, от осознания того, что этот Ода был самозванцем, просто фальшивкой. Горькая тоска по настоящему Одасаку причиняла невыносимую боль, которую даже беззвучный плач по ночам не смог бы унять. «Этот Одасаку — не я, — осознает Ода, — Одасаку добрее, мягче и лучше во всех понятиях, чем когда-либо был я». Он увидел сквозь счастливую маску раненого мальчика, которому требовалась помощь. Пусть Одасаку был незначительным членом мафии, но всё же он стал безызвестным героем, который спас одну жизнь, и заслуживал благодарности по праву. Дазай никогда этого не забывал. Он помнил это всю жизнь. Они пропускают по последнему стаканчику с Анго. Глаза Осаму полны нежности и любви, его тело бессознательно тянется к Одасаку, как растение, желающее тепла и света солнца. Что-то вроде ностальгии возникло в груди Оды, но прежде чем она успевает принять форму чего-то существенного, появилась вспышка камеры, которая сделала последнюю фотографию Одасаку. Ослепнув на время от яркого света, Ода начал падать ниже, ниже и ниже, в другое воспоминание.***
Когда Ода открыл глаза, он увидел смерть Одасаку. Ода видел, как он слабеет на глазах от потери крови и уже почти не понимает, где находится, изо всех сил пытаясь заговорить со сидящим рядом Дазаем, и всё же смог произнести своё последнее напутствие испуганному мальчику, что был на четыре года младше его. — Стань тем, кто спасает жизни. Если разницы нет, выбери светлую сторону, защищай слабых и заботься об обездоленных и сиротах. Знаю, для тебя нет разницы между добром и злом, но это хотя бы сделает тебя капельку лучше. Ода слышит свой собственный голос. — Знаю лучше, чем кто-либо… потому что… я твой друг. Ода видел, как Одасаку срывает бинты с головы Осаму, как они спадают и открывают лицо беззащитного мальчика. После этого временная линия обрывается. Мальчик, что стоял перед ним перемещается и превращается в Дазая его мира — босса мафии, чей левый глаз был прикрыт. Он вдыхает воздух своего мира, замаскированный сюрреалистическим качеством сна. Что он здесь делал? Затем он увидел, как Дазай этого мира берёт Книгу, и видит те же самые вещи из этой временной шкалы, которые только что видел Ода. Он увидел отчаяние мальчика, как тот безнадёжно искал мир, путь, где Ода мог бы жить дальше и осуществить свои мечты. — Это должен быть не просто мир, где живёт Одасаку… — тихо говорил Осаму так, что Ода едва улавливал слова. Мальчик был не в себе, склонившись над открытой книгой, что лежала на коленях, подсвеченная единственным источником света — настольной лампой. — Это должно быть место, где он пишет свой роман и становится признанным критиками, всемирно известным романистом. Он должен здесь быть, я просто продолжу искать. Воспоминание исчезло, уступая место другому. Ода теперь мог читать мысли в голове Дазая, когда тот наконец нашёл после многих часов бесплодных поисков один мир, который подходит всем его требованиям. Это мир, в котором Дазай становится боссом Портовой мафии, где никогда не встречает Оду, никогда не называет его Одасаку. Мысль о том, что он никогда не встретится с Одой, вызывает болезненный, мучительный укол в холодном сердце мальчика, который, как чувствует Ода, эхом отдается в его собственной призрачной груди. Тем не менее, Дазай решил, что он сделает это. Даже если он станет тем, кого Одасаку будет ненавидеть больше всего. Даже если он станет чудовищем на глазах у всех. Он сделает это, убьёт и устранит всех, кто встанет у него на пути к трону Портовой мафии, чтобы Ода мог жить дальше в своих безмятежных мечтах. Некоторые влюбленные могут целоваться, заниматься сексом и делать все остальное, что они обычно делают, но ничего не хранить в своих сердцах друг для друга. Но любовь Дазая к Одасаку не нужно было нарекать даже поцелуем или прикосновением. Даже если Осаму никогда не знал тепла Оды, даже если их тела никогда не чувствовали друг друга, даже если их губы никогда не встречались в шутливом поцелуе, он будет любить его, несомненно, бесспорно — так же несомненно, как и то, что солнце будет подниматься на востоке каждый день. Приняв такое решение, уверенный в своей правоте, Дазай закрыл книгу и вышел из кабинета. А остальное — уже история. Лицо Осаму выглядело таким измученным, что Ода хочет протянуть руку, дотронуться до него, похлопать по плечу — он хотел передать свою благодарность, своё горе, свой шок Дазаю, — но забывает, что он сам всего лишь призрачная тень в далеком воспоминании, и его рука —полупрозрачная, бесформенная, лишённая материи — проходит прямо сквозь парня. Дазай этого не чувствует, даже не оборачивается, чтобы посмотреть на него, и выходит из комнаты. Отсутствие прикосновения оставило чувство пустоты внутри Оды.***
Когда они вернулись в настоящее, Сакуноске опёрся локтями о стол и положил голову на руки, закрыв глаза. Он всё ещё видел образы, те самые красочные и яркие огни чужого мира, танцующие где-то далеко в его подсознании. — Мне нужно время, — произнёс Ода. Он вышел из штаб-квартиры мафии на улицу, вдыхая теплый ночной воздух, ноги сами принесли его к набережной. Ода сел на край пирса, свесив ноги с деревянных досок небольшого моста, а внизу шумно пенилось море, волнами набегая на покрытые ракушками пристани. Мужчина смотрел на мерцающие вдали огни, чувствуя, как океанический бриз трепал его волосы, и позволил разуму полностью очиститься. Вскоре к нему присоединился Ацуши и присел рядом без предупреждения — так тихо, что Ода едва заметил его присутствие. — Теперь Вы понимаете, почему мы должны были рассказать… — произнёс Ацуши, чей голос был наполнен по-нежному жестокой почти что жалостью. Они не смотрели друг на друга, предпочитая пристально следить за далекими огнями лодок в океане. — Раньше я каждый день думал о смерти, — говорил Ацуши, как будто это был не более, чем простой факт о нём самом. — Я хотел умереть. Потом я прочёл эту Книгу и увидел, как прекрасен этот мир. Я понял… если умру, то не смогу увидеть и сохранить в памяти эти кусочки моря и неба, которые Дазай-сан нарисовал для нас здесь. После небольшой паузы Ацуши продолжил, и его голос невольно срывался. — Знаете, Вы — счастливый человек, Ода. Вас так любят. Если бы Вы только знали, насколько велика его любовь, если бы Вы только знали, как сильно он любит Вас… Если бы Вы только знали — Ваше сердце разорвалось бы пополам. Возможно, он и не говорил Вам о своих чувствах, но это было очевидным прямо перед нашими глазами. Взгляните на необыкновенное ночное небо. Каждое мерцание звездного света из космоса — доказательство его любви. Ему не нужны были слова, чтобы написать Вам любовное письмо, потому что Вы можете видеть силу его эмоций, запечатленных в каждой пылинке, каждой капле дождя, каждом луче солнца этого мира. Он написал свое искреннее признание в каждом лепестке цветка, в каждой травинке, которая растёт здесь, в этом невыносимо прекрасном мире, в котором мы находимся. Здесь — в каждом укромном уголке, в каждой щели — спрятано истекающее ярко-красным, энергично пульсирующее, яростно переполненное чувствами его бьющееся сердце, порыв которого он не смог сдержать. Эта полная жизни Вселенная, в которой мы живем — его последний подарок Вам. Именно этому он посвятил всю свою жизнь. Он завоевал весь мир и сделал его своим, просто чтобы оставить его Вам. И именно поэтому я буду защищать этот мир и эту Книгу своей силой до последнего предсмертного вздоха для Дазай-сана, чтобы его жертва не была напрасной. Он вовсе не был тем чудовищем, за которого его все принимали. Надеюсь, Вы это понимаете. Возможно, Вы не знали Дазай-сана лично, но я могу с уверенностью сказать Вам — он был мягким и любящим человеком, несмотря на все пролитые им кровь и слёзы. — Да, — тихо соглашается Ода, все еще глядя на огни лодок, мягко покачивающихся в открытом море. — Должно быть, он действительно был добрым человеком. Только нежная и чувствительная душа могла нарисовать такую прекрасную Империю Света.