Dream brother, my killer, my lover

Прохладный вечерний ветер обдувал шею, покрытую мелкими крупицами пота, и проскальзывал под тонкий свитер, что связала невеста Кёркленда — милая девушка по имени Мэри. Артур сидел на пороге за домом и с нетерпением ждал приезда своего двоюродного брата. Порой даже думалось, что эта связь роднее той, которой оба были награждены. Они вместе шагали в детский сад, затем в школу. Сколько воды утекло с их последней встречи! Прошло три года, «дети» уже давно не были детьми. Говоря об англичанине, которому недавно стукнуло двадцать два, за эти три года сформировался как мужчина. Его разум наполняли личные суждения и идеи, он стал ещё более достойным и красивым молодым человеком, но, естественно, оставался со своей твёрдостью характера, за что его все и любили. Его не могли не любить — Уильям, отец Кёркленда, влиятельный человек и обладатель одной из лучших компаний, производящих мебель превосходного качества. Что же касалось Шарлотты, его матери, то она была обычной женщиной, работающей на собственного мужа. Благодаря этой работе и заключился крепкий и счастливый союз, а потом появился на свет ангелочек с противным характером, унаследованным от отца. Поскольку матери Артура и Альфреда были не только сестрами, но и лучшими подругами, между двумя семьями сложилась глубокая доверительная дружба. И теперь, возвращаясь к реальности, он с жадностью прокручивал в голове все воспоминания, связанные с Джонсом. В основном, они были хорошими, но одна часть их совместного прошлого слишком выделялась на фоне хорошего, о которой англичанин попытался если не забыть, то замкнуть её в пожухлом, маленьком коробчонке, уместить его у самых темных полок своей памяти, разделяющей эту ношу с сердцем. Однако он был простым человеком, для него свойственно изредка тянуться к прошлому. Сейчас же, спустя несколько лет, вопреки ошибкам, он безумно скучал по брату, по старому другу. Время уплывало слишком быстро, пока в светлой голове варилась неведомая каша. Как же хотелось не думать, не накручивать себя, не мучить переживаниями, отражающимися на теле, отчего бросало то в жар, то в холод. «Чего ты боишься?» — уже зайдя в дом и стоя напротив зеркала в ванной комнате, спрашивал себя Артур. Пришлось освежить лицо водой, потому как то ли от волнения предстоящей встречи, то ли от собственных, нездоровых мыслей его состояние походило на лихорадку. Он явно знал, чего боялся, но признать это было наравне с возвращением старых чувств, которые теперь до тошноты казались обезображенными. Юноша замер, услышав приближающиеся тяжелые шаги. Это был отец. — Артур, твой брат вот-вот приедет. Хватит волноваться, мы с мамой ждем тебя на улице, — Уильям всегда отличался своей строгостью к сыну, но слишком долго быть раздражительным не мог, ведь на самом деле являлся тем ещё добряком, в итоге подтверждая это более мягким тоном под конец фразы. Кёркленд ничего не ответил, лишь дожидаясь, пока за дверью станет совсем тихо. Перед уходом он ещё раз заглянул в зеркало, со странной активностью выискивая в собственных глазах ответ. Однако не замечает на лице ничего, кроме знакомой лихорадки. Май в этом году выдался прохладным. Наступал конец месяца, а небо застилали густые, не пропускающие ничего через себя тучи. На улице постепенно приближалась ночь, и пока Артур размышлял, сумрак окончательно заменила темнота, а сгустившаяся тьма сверху так и норовилась спустить свои оковы на землю, где без неё напряжённая атмосфера стремительно росла. Единственное, что немного успокаивало англичанина - это шелест листвы, проникающий в ушные раковины, оставляющий приятный осадок. Когда парень переступил порог дома, он и подумать не мог, что будет вдаваться в подробности погоды, окруженный противоречивыми эмоциями и мыслями, и жаждущий гармонии внутри. Тот тихо подошёл к родителям, вставая между ними. Шарлотта с нежностью и с тем же самым трепетом посмотрела на сына, схватила его за руку, волнительно вдыхая свежий воздух. Отчасти он понимал, что чувствовала мать, которая тоже давно не видела свою родную сестру. Семья Джонсов должна была подъехать с минуты на минуту. Они ждали тех раньше у себя, но заботы так охватили их плечи, что машина остановилась у нужного дома только в девять вечера. Артур знал (все это знали), насколько были горячи его мама и тётя, когда встречались выпить и отдохнуть. Разговоры и гулянья, в крайнем случае, продлятся до утра. И так приятно было это томление предстоящего вечера. Всё потому, что дом Кёрклендов ни с кем так не веселился и не буйствовал, как наедине с Джонсами. Эти семьи можно было с легкостью назвать двумя сумасшедшими, готовыми потратить любые деньги, лишь бы каждый проведенный вечер был лучше предыдущего. Стоило услышать, как зашумели камни под колесами, и последующие звуки Артур ловил со сдавливающим, обеспокоенным чувством в груди — легкое звучание мотора, резкое затишье, хлопок дверьми, милый смех тёти Дэйзи и голос Альфреда… Сердце англичанина пропустило удар или, кажется, вовсе остановилось. Откуда взялось это наваждение? Он и сам не понимал, смущаясь своей реакции. Рука Чарли оказалась под сильным давлением сына, и она отпустила её, лишь счастливо улыбаясь своему мальчику. Они уже могли различать очертания за аккуратно ухоженными кустами вокруг дома, шустрые шаги и шуршание пакетов с продуктами. Ещё секунда, на свет выходит женщина с длинными чёрными волосами и... насыщенными голубыми глазами. Глазами Альфреда. Следом за ней идёт её супруг – Мэйсон. Сестры тут же с радостными восклицаниями обнялись, а их мужья приветственно пожали руки, похлопав друг друга по плечу. Артур толком ничего не понимал, да и не пытался, ища глазами брата, но не успел он начать серьёзные поиски, как заметил атаку на Джонса со стороны его тети — та обнимала, потом целовала в щёки, закидывала вопросами о поступлении в университет. Тот и не пытался отвечать, ибо не успевал за всеми. После пожал руку дяде. И перед тем, как Кёркленда атаковали его дядя с тётей, ему хватило десяти секунд, чтобы рассмотреть брата. Удивился ли он после? Едва ли это слово опишет эмоций, бушующие внутри. Юноша не понимал, сон это или явь, но в нескольких шагах от него стоял не тот человек, коим он помнился ему. Да, это была та же модель очков, но он возмужал, вырос, поменялся с ног до головы. Артуру не верилось, что мальчишка, которого он катал когда-то на спине, стал выше его на пол головы, да ещё и выглядел, как настоящая фотомодель. Дэйзи ничем не отличалась от своей сестры — обе были оптимистичны и обожали своих племянников. Англичанин обнял её в ответ, на ходу отвечая на вопросы, которые интересовали их с дядей Мэйсоном больше всего. Долго это не продлилось, ведь женщина видела по Артуру, как тому не терпится обменяться словом с братом. Она вместе со своим мужем отступила в сторонку, чтобы ещё раз обнять сестру. Альфред, видно было, не торопился подойти к англичанину, и тот начинал нехило раздражаться, но не успел выйти из себя: как только Джонс заметил его на горизонте, тут же бросился в сторону брата. — Артур! — с этими воплями счастья он схватил того и как можно крепче обнял, отрывая легкое тело от земли. — Чёрт возьми, я не могу дышать! — недовольно выдавил изо всех оставшихся сил Кёркленд, и в следующую секунду оказался на своих двоих. Сейчас, как бы он не хотел позлиться на Джонса, ему не давало это сделать жгучее желание в груди смотреть, трогать, обнимать так же сильно, как это делал его брат пару мгновений назад, однако, он неспеша, гордо поднял подбородок, не сумев сдержать улыбку, после сам аккуратно обнял, добавляя немного тише: — Ты так изменился… — А ты такой же, Арти, ни капли не поменялся, даже постарел! — не без энтузиазма произносит Джонс, искренне улыбаясь и получая легкий, предупреждающий удар по ноге, но всё-таки обнимая брата в ответ. Обоим хотелось простоять так ещё вечность — объятия казались такими теплыми и… ностальгирующими. Всё, что чувствовал Джонс все эти годы расставаний, передавал сейчас, пытался наверстать, и Артур это ловил сердцем, вжимаясь в соседнюю грудь своей ещё сильнее, словно желая слиться воедино. Действительно, ощущение возращения прошлого было таким ярким, что в горле застрял ком, а эмоциональная нагрузка не давала и повода на спасение. Англичанина спускает на землю прикосновение теплой щеки к его, а после еле уловимое касание мягких губ в то же место. Он, как испуганный щенок, вздрогнул, не давая продолжиться этому абсурду и медленно, чтобы не вызвать подозрений, отстранился. Артур попытался удержать улыбку, скрыть разочарование, всматриваясь в чудесный цвет глаз, которые за стеклом блестели, точно звёздное небо. Но не только ему был волнителен момент встречи. Альфред, узнав о помолвке брата, очень сильно расстроился, и весь полет обратно на родину проспал, не находя желания "грузить мозги" бесполезными мыслями и обидами, о которых, должно быть, Артур и не задумывался. Сейчас оба играли свои роли. Джонс оказался слабее своего брата, выдав себя неосторожными прикосновениями и пожалев о случившемся. — Так, достаточно этих розовых соплей! — выпалил Уильям, вскоре исчезая за поворотом. — Идёмте в дом — дождь вот-вот начнется! Альфред и Артур переглянулись: они остались на улице одни, совершенно не заметив, как все ушли в дом. Наверное, слишком долго те стояли в объятиях, не обратив внимание на родителей, а взрослые, в свою очередь, не стали портить такой момент. Простояв ещё секунд пять, американец снова завёл свою гиперактивность и, не теряя времени, подтолкнул одной рукой Кёркленда в сторону дома, следуя за ним. — Ты не поверишь, как я скучал. Со мной столько уже произошло! Я даже не уверен, успею ли тебе рассказать всё до утра, — англичанин прекрасно слышал брата, а порой чувствовал, когда он улыбается, а когда подпрыгивает на месте от восторженности, что очень забавляло. И он совершенно не хотел слушать этого болтуна до утра, и точно знал, что если его мнение не станет высказано сейчас, то потом будет поздно. Может, смертельно. Кёркленд резко, с серьёзно состроенной миной оборачивается к Альфреду, неуклюже сталкиваясь с ним и тем самым сокращая расстояние, однако, не предавая этому значения. — Нет, Ал, я на такое не подписываюсь. И не смотри на меня такими обиженными глазами! Я, конечно, люблю тебя…. как брата! — после последней фразы он посмотрел на него снизу вверх и приподнял подбородок больше меры, чтобы казаться гордым и неоспоримым. Да, «как брата»! Его самого раздражало делать акцент на таком, но приходилось обрезать концы со всех сторон. — Но у меня на тебя совершенно другие планы, и- К огромному сожалению, у Артура не получилось договорить — Альфред начинал наглеть, восприняв слова брата двусмысленно: он вовсе перестал слушать его, уделив внимание лицу говорящего, кидая томные взгляды сначала в глаза, потом на розоватые губы, и так далее, пока не обежал все детали. Тот лишь покраснел от неуважения и вопросительно посмотрел на Джонса, всеми усилиями пытаясь поймать его блуждающий взгляд. — Ты мне не писал, — с печалью отвечает парень, после замечая, как Кёркленд начинает злиться. — И я планирую завтра познакомить тебя… — настойчивее продолжил англичанин, но снова был оборван, теперь серьезно и недовольно: — Ты. Мне. Не. Писал. — продолжил американец, явно не ожидая упёртости. — Прошу, не порть мне настроение. Об этом речь пойдет позже, когда наша милая семейная идиллия закончится. Давай не будем думать только о себе, — не желая больше продлевать обсуждение больной темы, Артур последний раз окинул Альфреда недовольством и поправил его ветровку, которая спала с одного плеча, а после ушёл, оставляя Джонса наедине со своими капризами. Обидно, что он недоволен этими словами, обидно, что он женится, обидно, что холод преодолевает его хорошее отношение. Американец что-то представлял себе, но не ожидал такой запущенности и нежелания обсудить то, от чего уже не убежишь. *** Стук посуды, заливистый смех тёти Дэйзи, отменные шутки и анекдоты её мужа — каждый раз новые, вкуснейшие угощения матери Артура и отцовское умение рассказывать самые интересные вещи в мире — всё это дополняло друг друга так, будто и вовсе не могло существовать по отдельности. Мальчики порой ощущали себя лишними, потому как оба любили понаблюдать за милой активностью родителей, но иногда и Альфред им не уступал, делал выводы Кёркленд. Не прошло и сорока минут, как началась долгожданная трапеза и расслабление за стаканами пива и душевными разговорами, пока не поднялись главные темы. — Ну, что ж, Артур, мы уже с Мэйсоном себе головы сломали от любопытства! Кто она — твоя будущая жена? Наверняка, такая красотка, — игриво разговаривала Джонс и сверкала своими глазами. — Вы, как всегда, в точку. Её зовут Мэри, и она чудесна. Иногда самому не верится, что удалось отыскать такую прелесть, — и он не врал: в его голосе слышались нотки влюбленности и той самой легкости, с которой хотелось бесконечно рассказывать о любви, но большую роль в откровенности Артура сыграла третья бутылка пива. От услышанного миссис Джонс чуть ли не запрыгала от счастья, радуясь за своего племянника и поздравляя его, другие отреагировали более спокойно, а вот Альфред явно впал в уныние, выпивая залпом четвертый стакан. И Кёркленд это заметил, успев бросить на него краткий взгляд. — Но когда же свадьба? — спросил Мэйсон. — Да, забыл сказать. Мы планируем обручиться в конце августа. Мэри хотела проверить наши отношения на прочность и подождать хотя бы год, но я сказал ей, что мне уже не терпится взять её на руки и понести под венец, — англичанин произнес это неспроста. Он снова растрогал Дэйзи и произвел впечатление, но самой интересной была реакция его неугомонного братца, который отчаянно пил пятый стакан, словно полагая, что это спасет. Шарлотта, для которой свадьба сына стала обыденной темой в доме, решила перевести её в другую сторону: — Слушайте, ведь это для нас, пока что, не так актуально — впереди столько времени. Мне, например, очень хочется узнать: понравилась ли вам Англия, как Альфред окончил школу и куда намерен поступать? Альфреду пришлось переехать с родителями в другую страну из-за повышения его отца — тому предложили хорошую должность в посольстве, поэтому школу он был вынужден заканчивать в Англии. — Да, там было классно! — неожиданно начал юноша. — Правда, мокро и пасмурно, порой слишком холодно, но школа супер! Меня сначала не хотели понимать с моим акцентом, а потом посчитали меня забавным, и я успел найти хороших друзей — один парень русский, а другой японец, я по ним уже скучаю! Рассказ был настолько эмоциональный, что на лице Джонса выступала испарина, и он поспешно снял очки, активно жестикулируя. — Это замечательно, а твоё поступление? Мэйсон, по-моему, говорил, что ты тоже решил заняться политикой? — Нет, ни за что. Я уже давно передумал и собираюсь поступать на архитектора. У меня столько идей, да и сомнений нет, я обязательно поступлю. И, кстати, в нашем городе, что ещё круче! Больше не придется бегать, а главное — я так буду близко к вам, и останусь со своим лучшим другом. Да, Арти? — Джонс незаметно подмигнул тому, пока все обратили внимание на англичанина, всеми силами пытающегося скрыть ненависть и злобу. Да, сейчас он ненавидел его. Нет, он очень хотел его придушить у всех на виду, чтобы больше не выносить издевательств. Артур знал, что Альфред может схитрить, но не думал о таком грубом надувательстве. Оба понимали, к чему американец совершал это и каких целей добивался. И пока тот счастливо улыбался Кёркленду, улыбка старшего больше походила на оскал. Нельзя было допустить этого просчета, нельзя допустить ничего, что связано с ним, ведь если не так, то его жизнь сломает его «любимый» двоюродный брат. А всё, казалось бы, так хорошо начиналось. И чем дольше он смотрел в голубые глаза, тем отчетливее понимал насколько взгляд — хитрый, азартный и наглый — был противоположен обаятельной улыбке. Эти черты, в своем дружном дуэте, так и шептали: «Ты трахал меня год, Артур. Теперь настала моя очень не только трахать тебя, но и твой мозг». Артур, тяжело выдохнув, продолжил: — Это прекрасно, но, я надеюсь, ты поступаешь подобным образом не только потому, что здесь я. У тебя есть предрасположенность к этому творчеству? За Альфреда решил ответить его отец, полный решимости и гордости за своего сына: — Артур, не поверишь, мы сами очень удивились, что такой талант не заметили сразу. Его рисунки намного лучше, чем можно ожидать. Думаю, Альфред покажет тебе в ближайшее время. — Да? Жду не дождусь, — пришлось приложить много усилий, чтобы состроить милую гримасу. И пока его дядя что-то дополнял, англичанин не старался слушать, лишь прикладывая к шее большой палец и проделывая имитацию разрезания. Джонс смотрел на него и знал, что этой ночью хорошего сна ждать не придется. Артур пришел в себя от злости только после того, как уловил из уст Мэйсона слово «мотоцикл»: — Что, какой мотоцикл? — Я же сказал, мы с Дэйзи решили сделать долгожданный подарок нашему отпрыску — скоростной мотоцикл. — Но зачем? Ведь это же очень опасно! — вспылил Кёркленд, давая трещину своей ненависти к брату и начиная волноваться за него. Он не мог злиться на дядю, поэтому всё его внимание было устремлено на американца, который сам посерьёзнел, не понимая, почему Артур так взволнован. — Полностью с тобой согласен, но он так нас достал, что мы с милой дали слабину. Тот ещё демон. Больше тема за опасности не заходила, да и англичанин пытался не думать, но сверлящий взгляд он дарил Альфреду, сидевшему напротив него, каждые пять минут. *** На часах пробило два. Начинался сильный ливень, каждая капля с характерным шумом врезалась в окна, но на улице, на удивление, стало так тепло и душно, что было невыносимо находиться в доме, не насладившись томящим легким воздухом, поэтому семья решила выйти немного освежиться перед долгой ночью. Воспользовавшись этим, первым банкет покинул Джонс, ссылаясь на то, что он очень утомлен и хочет спать. Может, ему и поверили, но только не Кёркленд. Чтоб он поверил в усталость этого шизанутого? Никогда. В голове собиралась целая структура мыслей о том, что всё это время Альфред играл. Уход Артура сразу после него тоже продумал он. Тогда, почему же англичанин поддавался? Прежде чем пойти в душ, нужно было хорошо ввалить брату за его поступки. И чтобы это сделать, пришлось гораздо больше походить по дому, нежели обычно. Американец был замечен во второй гостиной с выходом на веранду. Тот, как ни в чем не бывало, разглядывал природу через окно. — Вот ты где. А я уже везде тебя обыскался, дорогой. Подойти к старшему брату не хочешь? Или я тебя пугаю? — взгляд и грубая манера разговора выдавали злость Артура. И, не смотря на его ярость, Джонс спокойно, возможно, немного навеселе приблизился к брату. — Что, пришёл постелиться мне? — выпалил американец, довольно улыбаясь и ни капельки не сочувствуя о сказанном. Ему, может, уже тоже надоело терпеть эти неясности. Кёркленд закипал, как чайник, краснея до шеи и, не выдержав столь открытого грубиянства, толкнул его к стене, тут же хватая за воротник футболки. Удивительно, сколько дерзости и слепой уверенности было в нем, и в том, что Альфред не ударит в ответ, ведь если драка начнется, Артуру придется не сладко. — Как же хочется набить твою мерзкую, наглую- Не успел договорить парень, как его тут же перебил Джонс: — Морду? Давай, я весь твой! Возможно, даже сам виноват, — почему-то шепчет американец, чем и выводит из себя. Взглянув ещё раз в бесстыжие глаза, Артур отступил на шаг. — Мне жалко это смазливое личико, идиот, — оправдывается тот, добавив. — Сейчас я пойду в душ, следующим будешь ты, и это утверждение, а не просьба. Я буду ждать у себя в комнате. И убери эту довольную улыбку, извращенец! Хватит воспринимать мои слова одним местом! Артур опять хотел завестись, но ему не позволили обстоятельства. В дальнейшем всё пошло так, как было приказано. Только перед уходом англичанин вручил брату в руки самые свободные штаны, что у него были. Для них ночевка – обычное дело. Тем более, после стольких раз, проведенных в детстве в обнимку друг с другом, это казалось самым неприметным занятием. Когда Альфред вернулся в комнату, англичанин рылся в поисках ещё одной подушки для брата, уверяя себя, что спать сегодня одному не придется, да и не хотелось. Как бы сильно Артур не злился на Джонса — по возможности они спали вместе. По крайней мере, так англичанин не волновался ни за себя, ни за брата. Это был их маленький секрет. В действительности, возможно, это последняя ночь, когда они смогут побыть немного в детстве. Поиски продолжились недолго, как и подглядывания американца на стройные ноги. Артур разбивает виражи, кидая подушку в сидящего на кровати Альфреда, которая тут же падает ему на колени. Каждая клетка Кёркленда находилась в ужасном напряжении. Он должен стать тем, кто начнет этот разговор, тем, кто остановит момент страшного развала хрупкой надежды, за которую, пока что, цеплялся только он. — Я писал тебе, — прорезал немного охрипший голос англичанина нежеланную тишину, продолжая разговор, зачатки которого произошли ещё на улице. — Два раза за три года, — поняв, что к чему, Альфред тут же подхватил брата, выставляя свои позиции, — когда я звонил каждую неделю… и никаких ответов, — чувствовалось всем сердцем, как тяжело было вспоминать боль прошлого, но и Артур не расслаблялся. — Черт возьми, да! Я специально не отвечал, понятно? Мы должны были переступить эту гребаную ошибку, но ты отказывался, а я действовал в одиночку, думая, что ты переживешь, — англичанин нервно потёр переносицу, пытаясь подобрать подходящие слова и совсем не желая ругаться. — Но ты обещал, это было наше обещание! Мы поклялись, что любим, и будем любить! — пытался сдерживать себя Джонс, но всё шло насмарку, как и желание обоих сохранять спокойствие. Глупо ждать иной реакции, когда оба слишком далеко зашли. — Неужели, ты меня использовал? Последние слова брата производили сильнейший укол в сердце. Они глубоко ранили Артура, отчего он даже притих, удерживая ненавистный ком в горле. — Использовал? Альфред, что ты такой говоришь…? Я бы никогда… — преодолев жаркое желание обнять, он посмотрел тому в глаза, не читая ничего, кроме сильной обиды. — Я любил тебя, очень, и не буду врать. Мы совершили ошибку. Тебе было всего шестнадцать, нам не нужно было тогда слишком много пить, не нужно было гнаться за новыми ощущениями, понимаешь? Ты подтолкнул меня, ты воспользовался тем, что я был пьян, — англичанин говорил тихо, боясь, что их могут услышать, боясь, что он спровоцирует не просто конфликт, а трагедию. Джонс, пытаясь отойти от сказанного, немного пошатнулся и оперся одной рукой об стену, затем снял очки и откинул их на кровать, с улыбкой вздыхая. — Отлично, — шепчет тот себе под нос, а после, не находя потребности больше держать всю чернь, срывается на умеренный крик, не забывая о родителях, — да ты только и умеешь переводить стрелки! Что за тупые выводы ты себе надумал, м? — подойдя ближе, американец приподнимает опущенную голову брата за подбородок. Испуг был очевиден. От волнения у обоих дрожали руки, а слезы так и рвались наружу. Но заплакать — значит проиграть. Альфред ждал этих слез от Кёркленда, а тот держал себя на цепи. — Артур, ты был пьян только одну ночь, а у меня не бушевали гормоны. Целый год мы занимались- — Нет, ни слова об этом! Я хочу забыть, а ты…. ты меня сведёшь в могилу, — желудок начинало выворачивать, да ещё и алкоголь добавлял свой эффект. Англичанин молил, кричал, желал стать глухим и слепым, лишь бы больше не слышать сегодня этот до боли любимый и одновременно такой неприятно режущий слух голос. Чтобы не упасть, он присел на кровать, стараясь закончить тиранию: — Хватит повторять одно и то же, это мерзко! Мне страшно, и уверен, что тебе тоже. Я очень боюсь прошлого, а сейчас не хочу снова упасть на колени из-за юношеской глупости, — Артур, собравшись с силами, подошёл к внимательно слушавшему его американцу, и положил голову тому на грудь, улавливая отчетливое биению сердца — оно жило, било ключом, не было ни намека на конец. Казалось, что он тонул в этой энергии, подпитывающей его слабое тело. — Наши сердца качают общую кровь… Альфред не был удивлен и прекрасно понимал противоречия, которые стояли у них на пути, от которых, в свою очередь, хотел избавиться только он. Юноша попытался приобнять брата, но вместо этого поймал ладонью падающую слезу. Артур, мягко хватаясь за шею Джонса, прижимает его щеку к своей, затем целует дрожащими и белыми, как стена, губами скулы, виски, красивый ровный лоб и, как только спускается к губам Альфреда, с опасением кладёт голову на чужое плечо и истощенно, с хрипотой добавляет: — Прости.