Liebe ist kein Laster

      Мужчины. Сильные и слабые. Умные и глупые. Жестокие и милосердные. Какую бы форму они ни носили. На каком языке они не разговаривали. Всех их объединяет одно и это же делает их уязвлёнными — Женщина. Да, мы их главная слабость. Мы их вынашиваем под своим сердцем. Мы даём им бесценный дар — жизнь. Мы вскармливаем их своим молоком. Они взрослеют на наших сказках, где добро и зло чётко разграничивается нами. Они знают только то, что мы позволяем им знать. Они слышат только то, что мы говорим и слышим. Они видят этот мир нашими глазами. Мы внушаем им с младенчества, что чёрное это чёрное, а белое — это белое и никак иначе. Мы их священный Грааль, ради которого они готовы на всё. Убить или умереть. Мы их связь с прошлым и надежда на их бессмертие. Именно поэтому до сердца каждого мужчины можно достучаться. Но, возможно ли теперь достучаться до моего сердца? Клаус разбил моё сердце на мелкие осколки. До него у меня хотя бы оставались просто трещинки на сердце. Прощала обиды и склеивала сердце. Но, после Ягера сил склеить заново сердце уже нет возможности. Мне, показалось, что в груди оно больше не бьётся. Замерло. Опустело. Клаус приручил меня, дав надежду на счастье с ним. Как бы глупо это ни звучало, но я надеялась на большее, чем просто постель. Он сам мне дал эту надежду. Он заставил увидеть в себе человека. Он был так нежен и страстен со мной ночью. Я была счастлива. До безумия счастлива. Я не готова вот так отпускать его. Ещё не готова. Вчера в зеркале на меня смотрела роковая красавица. Мне её образ очень понравился. Это я. Я настоящая. Красивая и желанная. И это моё оружие, и мужская слабость. Только моё оружие делает меня же беззащитной перед мужским вожделением. Каждый захочет приложить к моей красоте, свою покровительствующую руку. В мире мужчин женщина не может быть без хозяина… Сегодня же на меня смотрит женщина в форме. Волосы заплетены в тугую гульку на затылке. Пуговки рубашки застёгнуты под самое горло. Китель, как броня. Юбка чуть ниже колена. Высокие чёрные сапоги. Сама строгость, но неприступность. Вот кто я в форме. Надев мундир, я стала чувствовать себя защищённой от мужчин. Конечно, они будут смотреть, как и прежде, на меня с вожделением. Только форма станет преградой между ними и мной. Германия защищает мою честь. В этой форме я, прежде всего, солдат, и только потом женщина. За оскорбление военнослужащего Германской армии расстреливают. До формы я не была в себе так уверенна. Мундир, и вправду, стал моей бронёй. И только мне решать перед кем снимать мою броню. Глядя на себя, я поняла, что жизни Клауса и Вольфа в моих руках. Будь я глупой и мстительной, то бежала бы в комендатуру сдавать Ягера. Как говорится, не мне, так не другим. Обидел — получай. Расстреляют?! Ну и пусть, расстреляют. Зато вместе. Но, я неглупая. Не каждому выпадает шанс начать всё сначала. Написать свою жизнь с чистого листа. Клаус прав, Лизу Ярцеву — советскую пленную расстреляли вчера. А здесь в спальне штандартенфюрера из зеркала смотрит Элизабет Липне — немецкая переводчица. Я слеплю себя заново. Элизабет не будут передавать из рук в руки. Она будет выбирать, а не её…  — Вы красавица, фройляйн, — голос Агнес, вернул меня в реальность. — Не удивительно, что штандартенфюреру Ягеру вы понравились. Только понравилась на одну ночь, а хотелось большего. Его экономке я этого не сказала. Пусть эта ночь останется действительно втайне. Теперь и я не хочу о ней вспоминать. Мне всё ещё больно. От резкого звонка в дверь я вздрогнула. Так быстро. Вольф уже у дверей. Наверное, он летел на крыльях желания, как и все мужчины к вожделенной мечте. Теперь я только так и думала о оберштурмбанфюрере Хайне. Скажи, кто твой друг и я скажу, кто ты — вспомнилось мне. Не прошло и минуты, как стук приближающихся сапог послышался из коридора. Дверь отворилась, и вошёл Вольф. На его лице сияла улыбка. Он был рад. Даже чересчур рад нашей встречи. Оберштурмбанфюрер Хайн видел меня третий раз в своей жизни, а мне показалось, что я была частью его жизни всегда. Не знаю почему. Я уже не испытала того восторга, как в нашу первую встречу. Клаус спалил меня дотла. Он не оставил во мне ни единого чувства, кроме равнодушия. Такое отношения Вольф не заслужил. Это не он так подло поступил со мной, но за ошибки прошлого всегда платит настоящие.  — Элизабет! — восхищённо воскликнул он. Вольф даже уже знал моё новое имя. Это не удивительно, если моё спасение спланировал он. Подойдя ближе, как и тогда в допросной, оберштурмбанфюрер взял мою руку. Поднося её к губам, пристально смотрел на меня. Его губы коснулись моей кожи.  — Я гнал шофёра, как сумасшедший, — сказал он, не опуская глаз с моего лица. — Завидую Клаусу. Он имел возможность общаться с тобой целых два часа! Он украл у меня два часа с самой восхитительной девушкой. О чём он? Какие два часа? Я у Ягера с вчерашнего вечера. Хотя… Ах, вот оно что! Какой добрый друг. Он соврал Вольфу. Клаус украл не два часаОн украл у тебя целую ночь и моё сердце. А ещё душу. Штандартенфюрер Ягер испил меня до дна и отдаёт другу пустоту. Видно, между ними я пробежала чёрной кошкой. А может, дружбы никакой и нет. По крайней мере, со стороны Клауса. Похоже, и мужская дружба тоже миф. Они дружат, пока не начнут делить женщину. Но, штандартенфюрер не делил меня. Он поступил проще и коварней. Клаус тайком украл у друга и незаметно вернул. Мне надо бы разочароваться в Ягере ещё больше и возненавидеть его. Но, нет! Я восхитилась его расчётливостью. Браво! Захотелось ему кричать. Молодец! И подлец вдвойне! Вольфу я, конечно, ничего не рассказала, помня о совете того же Клауса. Ему лучше не знать о нас. Я начну всё с чистого листа. Начну с оберштурмбанфюрером Хайном. В гостиной был Клаус. Он сидел в кресле и курил свою трубку. Рядом стоял наполненный стакан. По цвету янтарная жидкость. Напиток покрепче. Увидев нас, штандартенфюрер скупо улыбнулся. Его глаза резали привычным холодом.  — Вольф, прости не вышел встретить тебя сразу, — он старался говорить спокойным дружелюбным тоном, но я уловила злость в голосе. — Мы уже пообедали, но для тебя Агнес разогреет. Если ты голоден? Лжец! Какой же ты лжец, Клаус! Спрашиваешь друга, не голоден, а сам надеешься, что тот откажется. Вольф не отпускал мою руку. Это заметил Ягер. Теперь к недовольству в голосе присоединилась и нервная игра мышц челюсти. Это было так очевидно, но Хайн, казалось, не видел никого, кроме меня.  — Нет, Клаус. Спасибо. Сегодня у меня насыщенный день. А времени, как всегда, не хватает, — отказывался Вольф. — Друг, не рановато для виски? Штандартенфюрер Ягер подошёл к столу и налил себе ещё.  — Могу себе позволить, — отпил глоток. — Сегодня мне некуда спешить.  — Жаль, не могу тем же похвастаться, — в голосе Вольфа было искреннее сожаление, в отличие от Клауса. — Я бы составил тебе компанию. А знаешь, давай встретимся на днях, — предложил он. Штандартенфюрер ответил ему, только после того, как выпил весь стакан. А, говорят, что немцы не пьют. В тот день, я убедилась в обратном. Немцы пьют не хуже русских, когда им только и остаётся что пить. Все мужчины одинаковы. Алкоголь самое лучшее средство от совести и горя у них, независимо к какой нации они принадлежат.  — Я отбываю на днях, — отказался с наигранной вежливостью Ягер.  — Тогда, когда вернёшься, — не отчаивался Хайн, — сообщи.  — Обязательно. Их разговор уже не походил, на дружескую беседу. Даже я ощутила натянутость. Слишком много любезности в словах. Это любезность скрывала ревность. Когда мы с Вольфом вышли из квартиры, он спросил:  — Это ты причина его дневного пьянства? Застал врасплох. Я не знала, что и ответить. Слава богу, оберштурмбанфюрер сам дал ответ.  — Спорим? Он к тебе полез, а ты ему отказала, — ни капли злости и ревности в его словах. Он весел. — Клаус не привык, когда ему отказывают. В Берлине женщины сходят по нему с ума. Скажи, как тебе удалось устоять перед моим другом? И мне не удалось. Я тоже сошла по нему с ума. Но, ради тебя Вольф, я готова соврать.  — Наверно, я не все женщины, — гордо соврала я. — Штандартенфюрер Ягер не самый неотразимый мужчина на земле. Хайн чуть не запрыгал от радости. Я никак не могла понять, чему он так радуется. Пока он сам мне не сказал.  — Я рад! Ты единственная девушка, отказавшая ему, — оберштурмбанфюрер снова поцеловал мою руку. — Знаешь, когда я ехал за тобой, то думал, что уже слишком поздно. Два часа и ты будешь его. Я не могла подобрать слов. Вольф мечтал обо мне. Он мчался сломя голову ко мне. Я должна уже за одни эти слова бросится в его объятья. Но, я не бросилась. Я только улыбнулась. На улице нас ждала машина. Оберштурмбанфюрер Хайн открыл мне дверцу. Садясь в машину, я посмотрела на третий этаж. Клаус стоял у окна и наблюдал за нами. Вольф поднял глаза и помахал другу на прощание. Ягер чуть качнул стакан, мол, рад за вас, прощайте. И мы поехали. В машине Вольф не выпускал мою ладонь. Его взгляд блуждал по моему лицу. Я всё ждала, когда его держание за руку перейдёт в решительное наступление. Но оберштурмбанфюрер только любовался мной. Это даже настораживало. Похоже, до него я встречала неблагородных рыцарей, а просто мужчин. Хайн становился для меня загадкой. Улыбается и смотрит. С ним всё в порядке?  — Куда мы едем? — нарушила я молчание. Хотя зачем спрашивала. И так знала. К нему домой. Только я так просто не отдамся.  — Домой, — ответил он. Что и требовалось доказать. К нему. Куда же ещё? Лицо Клауса в первую нашу встречу я рассмотрела хорошо. А вот Вольфа, только в машине. Штандартенфюреру он ни в чём не уступал. Красив. Очень красив. Самое главное его достоинство — это голубые глаза. Тёплые, а не ледяные, как у Ягера. Брови ровные без изгиба. Короткие прямые ресницы. И нос Вольфа не выпирал, а вот подбородок наоборот. Квадратный и массивный. Губы тонкие. Скулы почти незаметны. Бледная кожа. Тёмно-русые волосы. Ему пошли бы светлые, но и этот оттенок предавал оберштурмбанфюреру неотразимость. В нём всё гармонировало. Даже рост и телосложение. Руки особая его черта. Сильные и крепкие. Как потом я узнала, в юности Вольф любил фехтование. Даже занимал призовые места. Не избалованный денди Ягер, привыкший к комфорту. Стрельба из пистолета — это не спорт. Мы приехали к дому за пятнадцать минут. Однако, недалеко старые друзья поселились друг от друга. Правда, не такой респектабельный район. Помнится, вчера Клаус намекнул, что никогда не кичится своим происхождением. Только реальность говорила об обратном. Штандартенфюрер любит свой высокий статус. А оберштурмбанфюрер жил в обычной трёхэтажке. Вольф помог мне выйти из машины. Так же, как и Клаус, открыл двери подъезда и пропустил вперёд.  — На второй этаж, — сказал он, беря меня под руку. — Я помогу подняться, здесь крутая лестница. Оправдал он свою близость ко мне. Ну вот и квартира. Ещё немного и воспитанность немецкого офицера останется за дверями. Но, нет. Он меня поразил! Отомкнув замок, отдал мне ключи.  — Это твоя квартира, Элизабет, — сказал Вольф мне, заметив моё удивление.  — Вы здесь не живёте? — спросила я, переступая через порог.  — Здесь, но не в этой квартире. Пригласишь? — он спрашивал разрешения войти.  — Да, — всё ещё не веря ему, ответила я. Только после моего позволения оберштурмбанфюрер вошёл в квартиру. Я не ослышалась? Это моя квартира? Пусть служебная, но моя. Я буду в ней жить. Жить одна. Это возможно? Или меня обманывают?  — А где живёте вы?  — Этажом ниже, — улыбаясь, сказал Вольф.  — Под этой квартирой? — тоже улыбнулась я. Невозможно было не ответить ему улыбкой.  — Нет. Под тобой живёт Хельга Кох, а я напротив её квартиры. Мы оба замолчали. Было как-то неловко. Я видела его желание в глазах, но Вольф не осмеливался приблизиться. Он стоял в прихожей. Старался дышать через раз, скрывая уже сбитое дыхание. А я всё ждала, когда он набросится на меня. В моей голове уже отчётливо представлялись картины, как я замахиваюсь и даю пощёчину немцу наглецу. Но, похоже, каждый остался при своих мечтах.  — Я завтра зайду в полседьмого, — сообщил он. — Ты знаешь, что …  — Да, — перебила я его, сама нервничая из-за этой смешной ситуации. — Я ваша переводчица. Штандартенфюрер Ягер рассказал мне о новой жизни.  — Тогда до завтра, — он открыл двери и посмотрел на меня, словно чего-то ждал. Не дождался.  — Да. До завтра. Вольф вышел и закрыл за собою дверь. Правда, на мгновение. Громкий звонок и подскакиваю от неожиданности. Передумал. Играть роль щедрого рыцаря стало невыносимо? Я открыла дверь.  — Знаешь, — он стоял, упёршись виском в косяк, — раз ты уже обедала, тогда, может, поужинаем сегодня? А я, грешным делом, подумала, что сейчас испортит хорошее впечатление о себе. Оберштурмбанфюрер Хайн только приглашает на ужин.  — Хорошо, — согласно кивнула. — Ваша экономка хорошо готовит? Я подшутила над ним. Вольф понял меня и засмеялся.  — Нет. У меня нет экономки, — отступив на шаг назад, вскинул подбородок вверх. — Я готовлю сам. Неожиданно. Мужчина и готовит. Представляю, какой меня ждёт ужин. Яичница и что-нибудь в таком роде.  — И во сколько мне спускаться на ужин?  — В семь вечера. Я буду ждать, — Вольф играючи поклонился и как мальчишка сбежал по лестнице. Времени на приготовление званого ужина оставалось всего ничего. Надо ещё и куриные яйца где-то найти. Сняв верхнюю одежду, я осмотрела квартиру. Небольшая. Две комнаты, но такие уютные. Чистые. Их прибрали до меня. Вещей бывших хозяев не было. Мне хочется верить, что они успели эвакуироваться до прихода немцев. Как любой женщине, мне больше понравилась кухня. Мне там теплее и спокойней, что ли. Вот тянет с кастрюльками и сковородками в тишине посидеть. В этот раз я не сделала исключения. Заварила чай. Продукты на кухне были. Оберштурмбанфюрер заранее подготовился. Меня это тронуло. Я бы заплакала от такой заботы, но сегодня уже ревела. Слёзы высохли. Сев возле окна на стул, я погрузилась в себя. Я не знала, как мне относиться к Вольфу. По всем позициям он пока лучше всех знакомых мне мужчин. Культурный. Обходительный. Вежливый. Он не набросился на меня в приступе желания. Его глаза не вожделели, а любовались мной. Мне с ним одновременно и спокойно и неспокойно. Я вечно жду, что оберштурмбанфюрер Хайн вот-вот покажет своё истинное лицо. Он же мужчина, а я всего лишь женщина. Играя в благородство, он заставляет меня настораживаться сильнее. Спускаясь к нему на ужин, я настраивала себя, что совместная трапеза закончится в постели. Но нет. Всё к чему готовилась и что рисовала в своём воображении, не произошло. Мы действительно ужинали. И не яичницей. Вольф прекрасно готовит. Я отказалась от вина. Он не настаивал и даже поддержал. Бутылку убрал со стола. Весь вечер мы просто разговаривали. О чём? О чём можно говорить с мужчиной? Обо всём. Совершенно обо всём. Единственное, что я не рассказала, это о слишком личном, куда входил штандартенфюрер Ягер. Я ушла из гостей в начале десятого. Вольф проводил до дверей. Поцеловал, как всегда, руку и пожелал спокойной ночи. И всё. И ничего больше. Не знаю, как спал оберштурмбанфюрер, но я не сомкнула глаз. Я думала о Клаусе. И чем больше я думала о нём, тем невыносимее была моя боль. Я ужасно хотела к нему. Ворочаясь с бока на бок, я надеялась, что новый день принесёт мне встречу с другом Вольфа. День наступит, а штандартенфюрер Ягер исчезнет из моей жизни на три месяца. Словно нарочно спрячется от меня. Изо дня в день я буду вспоминать его. Клауса не было рядом, но он был в моих мыслях постоянно.

***

Вольф ухаживал за мной. Впервые так за мной ухаживали. Он приглашал на обеды, ужины. Будил меня звонком в дверь по утрам, чтобы не проспала. Каюсь, я любила поспать. Немец это уже понял. Из-за меня мы чуть не опоздали на поезд до Калинина. На поезде было безопаснее добраться, чем на машине. Рельсы зимой не так часто взрывали, как нападали на лесных дорогах. Открывал предо мной двери, пропуская вперёд. Осыпал комплементами. Даже цветы нашёл, чтобы подарить мне. Так трогательно было. Я даже прослезилась. Однажды Вольф предложил поужинать в ресторане. Я удивилась. Разве ресторан мог работать? Мог. Война на привычки вкусно поесть не влияет. Особенно, у офицеров в тылу. Только интерьер внутри очень изменился. Нацистский флаг и портрет другого вождя повесили, а за столиками сидели мужчины не в советской форме. Женщины с ними были так же красиво одеты, как и до войны. Музыка. Танцы. Официанты. Речь немецкая. Ой, как весело! На наше голодное счастье один столик только освободился и мы его тут же заняли. Пока ждали свой ужин, к нам подошли два немецких офицера. Видать знакомые оберштурмбаннфюрера. Вежливо попросились к нам. Тоже голодны. Хайн не возражал, понимая голод не тётка. И вот они сидят с нами.  — Вольф, а ты не говорил, что у тебя такая красивая переводчица, — сказал офицер по имени Ральф.  — Да, мне тоже следует потребовать переводчицу. Я совсем не понимаю, что эти варвары говорят, — поддержал второй по имени Генрих. Наши соседи по столику принялись обсуждать с Вольфом положение в тылу и на фронтах. На меня немецкие офицеры бросали взгляды, но не так откровенно. Думаю, они поняли, что я не одна. И для оберштурмбаннфюрера я не только переводчица. Хотя мы до сих пор даже не целовались. Если не считать всё те же поцелуйчики в ручки.   — Вы слышали что штандартенфюреру Ягеру с его дивизией всё же удалось разбить «иванов» под Москвой? — сказал Генрих. Впервые за несколько месяцев я услышала новости о Клаусе. Меня это и огорчило и обрадовало одновременно. Конечно, я переживала за Родину. Но Ягер был рядом. Совсем рядом со мной. И если его охота была удачной, мы скоро встретимся.  — Да, — как-то невесело сказал Ральф. — Только у Ягера первая неудача. Насколько я знаю, его победа, что поражение. Сам чуть жив остался. Всё лицо разворотило. От услышанного мне стало не по себе. Затылка коснулся холодок. Нам подали ужин. Вольф, будучи голодным, крутил вилкой, но не прикасался к мясу. Переживал за друга.  — Не Ягер заманил в ловушку, а его заманили, — злорадствовал Ральф. Похоже, Клауса он недолюбливал. Вольф слушал молча. Мне же, напротив, пришлось делать вид, что их разговор не представляется интересным, и через силу отправлять в рот куски остывшей говядины. Или свинины? Никогда не могла отличить, какое мясо ем. Кроме курицы. Потом разговор офицеров плавно перешёл на партизан.  — Эти русские дикари живут в земле. Они не моются и от них можно нацеплять вшей. А ещё косматые, как медведи, — оживлённо рассказывал о страшном противнике уже Генрих.  — А я слышал, что они и женщин своих от медведиц не слишком отличают! Или медведицы их от медведей? — засмеялся Ральф. Не смешно было только мне и Вольфу. Моя сестра не медведица!  — Вы партизан видели воочию? — не выдержав, вдруг спросила я. Офицеры прекратили смеяться. Ральф, выпрямившись на стуле, ответил:  — Нет, не видел, но судя этому мерзкому народу, что нас здесь окружает, это правда. — Вы забыли, гауптштурмфюрер Шиллинг, что среди нас женщина, — приструнил его Вольф. Офицеры прекратили смеяться. Ральф, выпрямившись на стуле, сразу поспешил извиниться:  — Простите, Элизабет, за мою несдержанность в словах. На войне забываешь о правилах приличия. Больше офицеры не позволили себе ничего пошлого. Они даже прекратили говорить о войне. Предались воспоминаниям о родной Германии. Эти разговоры и на Вольфа нагнали чувства ностальгии. Потом всю дорогу до нашего дома оберштурмбаннфюрер рассказывал о доме и реке, в которой водится огромная рыба. Вот такая! Растянув в разные стороны руки, показывал мне размеры пойманных им рыб. Хайн был заядлым рыболовом. Вот же повезло мне! Один — охотник. Второй — рыбак. Отец Вольфа погиб в первую мировую на восточном фронте. Судя по рассказам сына, он был человеком чести до мозга костей. Оставшаяся вдовой мать Вольфа растила сына на примере благородного отца. Не удивительно, что повзрослев, Вольф решил связать свою жизнь с армией. И в этом нет ничего удивительного. Только понятия не имею, как он смог сам дослужиться до оберштурмбанфюрера. Вольф не был бездарен или глуп. Нет! Просто со своими принципами и представлениями об офицерской чести он с трудом дослужился бы до капитана. Дослужился и застрял на этой ступеньке военной иерархии. Таких благородно-честных не любят ни в Рейхе, ни в СССР. При Сталине его бы ещё и расстреляли. За ту же самую честность. Однажды унтершарфюрер ударил русского солдата при оберштурмбаннфюрере Хайне. Вольф отчитал офицера и приказал написать рапорт о переводе на фронт.  — Если хочется подраться, то пусть дерётся с вооружённым врагом в окопе! — вот что сказал Вольф мне потом. Не знаю, но вряд ли того офицера наказали. Смяли и выбросили рапорт, как филькину грамоту. Не все разделяли идеалы оберштурмбаннфюрера Хайна о честной войне. Ещё я заметила, что Вольф неспособен на подлость. Он никогда никого не подсиживал. Не сплетничал. А мужчины, кстати, ещё большее сплетники, чем женщины. Рыцарь двадцатого века предпочитал всё говорить в лицо оппоненту, а не за его спиной. Ему, наверно, было очень тяжело служить своей родине, не разделяя её преступные идеалы. Но, он служил. Служил не Гитлеру и нацизму, а Германии. Сейчас Германия вела войну с СССР и он, как честный солдат исполнял свой долг. Вольфганга Хайна уважали. Память отца он никогда не запятнает порочащим делом. Вот какой Вольф! Это не Клаус. Штандартенфюрер Ягер способен на всё. Полная противоположность своего друга. Самоуверенный. Хитрый. Злопамятный. И что я в нём нашла? Одну ночь и оставшийся осадок недосказанности на душе. Хотелось большего, но ближе он не подпустил. А Вольф открыл для меня всю свою душу. Заходи и живи в ней, как говорится. Опять же, наши отношения. Два месяца ухаживаний. И он бы ещё ухаживал, но просто так вышло. Не нарочно. Случайно. Я сама не ожидала, что это произойдёт. В Вольфе я видела друга. И он остался бы другом. Мне, кажется, на большее он бы не претендовал, если бы не я. Не решился бы. Он очень влюбился в меня. Влюбился с первого взгляда и боялся меня обидеть. Для него было важно, чтобы я испытывала к нему те же чувства. Через час мы уже были в гостиной и пили кофе. С Вольфом я подсела на кофе. И свой день без пары чашек бодрящего напитка не представляла. Мы близко сидели к другу другу. Слишком близко. Всё началось так невинно. Глаза встретились. Замерли. Он ближе и ближе ко мне. Его дыхание щекочет мне лицо.  — Ты позволишь? — вдруг спросил он. Что позволишь? Он ещё спрашивает. Оберштурмбаннфюрер первый, кто спросил позволения меня поцеловать. Я не могла отказать. Нет, я просто не в силах отказать ему.  — Да, — прошептала я и сама подставила губы. Скажи тогда «нет», и ничего не было бы. Он ушёл. И остался мне ещё другом на неопределённый срок. Он ждал бы нового подходящего момента. От его поцелуя у меня не закружилась голова. Я не взорвалась от страсти, как с Клаусом. Мне захотелось остановить время. Так хорошо и спокойно мне стало. Моя душа покидала тело, стремясь к его душе. Именно в это мгновение я почувствовала, что не хочу его отпускать. Я расстегнула пуговицы на его кителе. И только потом он позволил себе сделать тоже самое со мной. Мы раздевали друг друга, не переставая целоваться. Наша одежда падала на пол, стелясь за нами следом. Я не опомнилась даже в собственной постели. Настолько потерялась в этом мгновении. Я была с ним, и я была так счастлива. Мы угадывали желания друг друга. Целуя, лаская, обнимая, я не брала наслаждение у него. Я отдавала, как и он отдался мне. Вольф обнимал меня, не переставая целовать. Он не говорил ни единого слова. Он просто покрывал моё лицо поцелуями. Наверное, слова лишние, когда есть такие сильные чувства. Их ощущаешь всем своим существом. И я ощущала, насколько сильно Оберштурмбаннфюрер Хайн меня любит. Он не говорил о любви, но я чувствовала её и видела в его голубых глазах. Глаза Вольфа светились изнутри, когда он смотрел на меня. Наверно, именно тогда в моих глазах он заметил смятение. Я испугалась, что всё это, может, кончиться так же, как и с штандартенфюрером Ягером. Я просто испугалась быть снова обманутой своими же иллюзиями. После Клауса я не доверяла сама себе.  — Что-то не так? — взволнованно спросил Вольф.  — Нет. Всё хорошо, — я попыталась успокоить его, — просто очень устала... Глаза Вольфа потухли. Он расстроился, чувствуя мою ложь. Мужчина, который любит, чувствует когда что-то не так.   — Хочешь, я уйду? — неожиданно спросил он. — Ты отдохнёшь. Честно. Я хотела чтобы он ушёл. Мне нужно было разобраться в себе.  — Да, — еле слышно прошептала я. Вольф встал. Оделся и прежде чем уйти, поцеловал меня. Провожать до дверей я не стала. Как-только щёлкнула входная дверь, я заплакала. Наутро оберштурмбаннфюрер Хайн, как обычно, разбудил меня звонком в дверь. Только в то утро, я уже не спала. Одевшись, сидела на кровати и ждала этого звонка. Я боялась, его не услышать. Но, он прозвенел. Мы вели себя как школьники. Старались не смотреть друг другу в глаза. В машине смотрели в разные окна. В штабе я старалась чётко переводить, опять же опустив глаза. Я чувствовала такое напряжение и неловкость весь день. А этот день никак не хотел подходить к концу. Мы вернулись за полночь. Вольф проводил меня до дверей, как обычно. Только в этот раз, он не поцеловал мою руку на прощание, а спросил:  — Я сделал что-то не так?   — Нет. Всё было хорошо, — я подняла глаза на него, впервые за весь день. — Даже слишком хорошо.   — Слишком быстро? Тебе надо больше времени, чтобы забыть его? Того, кого ты любила до войны, — он кое-как выдавил эти предположения из себя. Вольф сам придумал и сам ответил. Что ж, хорошо. Придётся выдумывать оправдание себе. Пусть будто бы это моя потерянная любовь не даёт мне покоя…   — Я дам тебе сколько потребуется времени. Ты слишком дорога мне, чтобы вот так потерять, — почти признание в любви и такое искреннее. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Наверняка, он погиб, сражаясь с нами, а ты теперь с его врагом. И глаза. Его глаза не умели лгать. Когда я узнаю Вольфа ещё лучше, то пойму, его глаза, действительно, зеркала его души. А пока в эту искренность мне не верилось. И всё равно, он искал всю ночь оправдание мне, а не себе. Уже за это, я должна была расцеловать его. И пусть всё не так. Но, как это красиво и благородно прозвучало. Я поцеловала Вольфа. И почувствовала то же, что и вчера. Но, в этот раз он остановился первым и посмотрел мне в глаза.  — Всё хорошо, — повторила я. Вольф улыбнулся. Обнял меня.  — Я завтра тебя рано разбужу, — пообещал он уходя. Всю ночь я опять не сомкнула глаз, думая о штандартенфюрере Ягере и оберштурмбаннфюрере Хайне. Чего выбирать? Клаус сделал мне подарок, отдав настоящему благородному рыцарю. Жаль только на моём рыцаре нацистская форма. Но, и на мне уже тоже. Мы надели эти формы, но так и остались людьми.