***
— Да, мам, у меня все в порядке… Я что? Готовлю, конечно, готовлю. — Марина бросила беглый взор на грязную тарелку с присохшими к ней змейками «Доширака». — Не волнуйся, я почти не ем этот вредный для здоровья «Доширак». — Она провела линию на графическом планшете. — Что-что? Прости, я телефон далеко убрала. — Придвинула к себе смартфон. — Да, я разговариваю по громкой связи… Ну, мам, ты же знаешь, что у меня дедлайн. Надо сделать иллюстрации к «Красной шапочке» для Виктора Петровича, а ещё ведь проект надо делать в университет… Там все в порядке, хоть Варфоломей Иванович ругается, да он всегда так делает… А вот недавно мы были в Третьяковке, так я там угадай с кого копию рисовала… Не-а, не поверишь, с Серова Валентина Александровича, его «Девочки с персиками»… Похоже? Ну… Мне ещё надо дорабатывать… Разработать стиль мазков, чтобы он повторял его… Ага, ага, ты, главное, не забывай во время этот, как его, Корвалол принимать и не волнуйся, я обута, одета, накормлена и в краске измазана… Хах, ну, я шучу, целую и люблю, до связи, мама. — Послав в пустоту воздушный поцелуй, Марина прервала связь и отложила телефон в сторону. — Не стоит ей знать, что мне подарил этот мужчина… Эх… — Она откинулась на мягкую спинку стула, устремив взор на побеленный потолок. — Я даже не подумала имени его спросить… Хотя зачем? Едва ли я его увижу вновь. Пусть в моих фантазиях он останется прекрасным благородным незнакомцем, который безвозмездно помогает таким вот бедным художникам, как я… — И томно улыбнувшись своим мыслям, Марина тяжело вздохнула. — Ладно, помечтала и будет мне, пора за дело браться. Иллюстрации сами себя не нарисуют, а такое место терять не хочется. Хоть и небольшая, а зарплата… И, постаравшись подавить сорные ростки мечтаний, дабы те не портили благородную почву мыслей, Марина принялась за работу. Старинные часы с давно почившей кукушкой приглушенно тикали в мягкой тишине комнаты. Вообще, рабочее место Марины представляло собой большую гостиную на первом этаже частного небольшого дома с серой шефельной крышей, поросшей мхом, что придавало ей некую схожесть с плешивой головой. Сам небольшой коттедж походил на престарелого, но гордого господина. Белая, во многих местах облупившаяся краска старым костюмом сидела на нем; карманы окон были обведены бледно-синим цветом, что придавало некой кокетливости его образу и составляло самую яркую его часть. А вокруг пожилого дома призраками прошлых дней толпились нагие, не успевшие подобрать наряд после долгой зимы деревья. И лишь одна единственная вишня на зависть всем блистала белыми земными звездами-цветами. Внутри же коттедж казался больше, чем снаружи. Сначала идёт небольшая прямоугольная верандочка, пройдя которую тут же оказываешься в большой гостиной, представляющей собой сплюснутый квадрат. Стены оклеены кофейного цвета обоями в противовес светлому полу, одна третья часть которого оказалась укрыта потертым, сделанным под персидский манер ковром. В середине пространства важно разместился старый диван, укрытый новым пледом с рисунками котиками. К нему, словно к королю, как слуга, скромно примкнул стеклянный кофейный столик, заставленный кружками с заваркой различной степени давности, стопкой журналов по живописи и пустыми баночками из-под гуаши, которые надо выкинуть, да руки не доходят… Из примечательного можно отметить письменный стол, на котором расположился ноутбук, планшет и раскрытая детская книжка «Красная шапочка», служившая Марине своеобразным путеводителем в удивительный мир сказки Шарля Перро. Сейчас залитая приглушенным жёлтым светом настольной лампы комната казалось особенно уютной. Словно безопасная яичная скорлупа для птенца, защищающая его от всего мира. Ещё с полчаса Марина пыталась закончить иллюстрацию, однако все напрасно. То ей казалось, что линия недостаточно плавная, то цвет слишком ярок, то рисунок совсем не походил на то, что она представила в голове. В общем, когда длинная рука часов коснулась отметки VI, а маленькая тем временем с дрожью опасалась отпустить XI, она решила, что достаточно на сегодня работы. «Завтра продолжу, благо, будет время… Идти-то к трём», — подумала девушка и, сохранив работу, выключила планшет, ноутбук, после сладко потянулась и с кряхтением пожилой старушки поднялась со стула. — Ой, моя спина… Мало того, что зрение посажу, так ещё и геморрой заработаю. А ещё говорят, что художник — не опасная профессия, — пробурчала она, вытягиваясь. Через полчаса, когда все банные процедуры остались далеко позади Марина, одетая в нежно-голубую строчку, стояла на втором этаже в бывшей спальни тётушки, ныне живущей в славном городе Париже. Теперь эта комната служила ее личной студией. Окутанная вязкой ночною тьмой, она представляла собой большое помещение, заставленное самыми разнообразными вещами: начиная от старинного красного дерева буфета, в котором хранились краски и множество баночек, заканчивая свернутыми в рулон холстами. И посередине величественным монархом стояла гордость Марины — мольберт из сосны с планшетом. Дорогой, но практичный и долговечный — подарок мамы на восемнадцатилетие. — И все же кто вы такой, уважаемый благодетельный незнакомец — покровитель художников? — прошептала она, и слова её, словно камушки, утонули в реке тишины, что разлилась в мрачной, освещаемой лишь бледным лунным светом студии. Своими несоизмеримо длинными руками луна ласкала холст, на котором серым призраком взирал на мир загадочный незнакомец. Из-за того, что Марине не удалось сделать чёткий эскиз, большую часть таинственного образа ей пришлось рисовать по памяти. Однако даже несмотря на это, портрет сохранил множество черт своей «модели», так что покажи его «лимонной» девушке или же студенту со смартфоном — они бы тут же ответили, что изображённый человек — тот самый мужчина, который подарил краски очередному студенту художки. — Хорошо, я займусь вами завтра, уважаемый. Сразу после университета. Не скучайте тут без меня и доброй ночи, — промолвила Марина и даже сделала шутливый реверанс, галантно приподняв подол сорочки, как бабочка крылья. Она часто беседовала с картинами, будто те были живыми людьми, имеющими чувства, эмоции и даже мысли. Ведь жить в одиночестве — это порой не так легко и радужно, как кажется в самый день переезда. Даже мелодия тишины и одиночество могут надоесть, если слишком долго пребывать в их благородной компании. Вот Марина по мере возможностей и вносила разнообразие в одинокие вечера.***
Ее разбудил шум. Сначала девушка не поняла, откуда идёт протяжный звук, по всей видимости, говор пьяных, которые повышали голос, силясь перекричать друг друга. — Ай-й-й, уроды… Пейте дома, кто мешает, чего людей… Честных будить, — сонно пробурчала она, переворачиваясь на другой бок, плотнее укрывая тело пледом. Однако алкаши не унимались. Наоборот, будто услышав тихое порицание, они начали с большим усердием вопить. К этому гомону похожих на звяканье посуды голосов прибавлялись ещё лихие визги, напоминающие то ли свист пирата, то ли визг свиньи. «Да чтоб вас, кретины несчастные!» — подумала Марина, закрыв голову подушкой, в надежде хоть немного приглушить звук.–«Вроде полегчало… Теперь спать, ведь завтра…» — Она уже почти отплыла в Царствие Морфея на хрустальной лодке мечтаний, как вдруг один из гуляк взвыл настолько сильно, что сердце девушки в страхе встрепенулось в груди, а сама она с диким воплем вскочила и чуть не упала на пол. Благо, успела вовремя схватиться за спинку старого дивана. — Ах, вот же… Да… Ну, я вас… — прошипела она, пытаясь отдышаться.–Ну, — Марина спустила ноги и начала в потемках нащупывать тапки, — я вам… Где тут дрын какой-нибудь, — она схватила с кофейного столика смартфон, предварительно скинув парочку журналов.–Меня, сука, уговаривать не придётся, — и, сказав это, она направилась прямиком к двери, на ходу включая свет. Через минуту Марина в одной сорочке и протоптанных тапочках с изображенными на них гербами Слизерина со смартфоном в руках стояла на пороге дома, вглядываясь вдаль. А впереди была видна лишь тьма, озаряемая редкими жёлтыми глазами фонарей, что засыпали так же, как и люди. Королева-ночь своей шелковой вуалью, усыпанной серебряными жемчугами звёзд, укрыла дома и природу, погружая их в спасительный блаженный сон. Однако безмолвная колыбель ночи была грубо прервалась гомоном, который, как определила Марина, доносился со стороны небольшого лесопарка, что примыкал к её ряду домов. Раздраженная, утомленная после тяжёлого дня, отягощенная мыслями о предстоящих парах девушка набрала в лёгкие в воздух и с силой крикнула: — А ну заткнулись немедленно, иначе я вызову полицию! Вообще Марина едва ли верила в действенность сего предприятия, ибо алкаши обычно глухи к просьбам. Но неожиданно дикие вопли прекратились, и все вновь погрузилось во тьму. «Неужели подействовало? Ну, слава Богу, значит можно пойти спать», — подумала она. Однако стоило ей ступить шаг, как со стороны лесопарка донёсся жалобный протяжный крик, похожий на плач младенца. Марина тут же замерла, словно пораженная взором Медузы Горгоны. Страх парализовал все её существо. Казалось, будто её тело изнутри залили бетоном. Горло тут же сдавила сильная рука, а мозг горячими углями жгло единственное желание: поскорее уйти, убежать отсюда. — Ч-что за дьявольщина? — дрожащим голосом прошептала она, крепче сжав смартфон в трясущихся руках. А жалобные, разрывающие тишину и спокойствие души звуки плача продолжал подбитой птицей витать в воздухе. Марина тихо вскрикнула, окончательно очнувшись от внезапного наваждения, и бегом бросилась к входной двери. «В фильмах так всегда, пока герой стоит, на него какое-нибудь чудовище или маньяк нападает, а так… Бегом, бегом, надо срочно… Немедленно вызвать полицию… Пускай они разбираются… Я не пойду в этот парк… Это низко, низко, но страх превыше низости… Какого черта… Почему дверь заперта? Я её не запирала…» — Охваченная паникой и ужасными мыслями Марина как безумная начала дёргать ручку. С жалобным скрипом лебедеобразная железка позвякала, однако дверь не открывалась, словно кто-то запер её изнутри. — Неужели захлопнулась?.. Черт её возьми, как вовремя! Так, надо с телефона… Что? Боже… Спаси… — Её тихий голос сухой осенней листвой разнесся в шумящем от внезапно распалившегося гневом ветра и леденящим кровь плачем ребёнка ночном пространстве. Марина в ужасе стояла возле закрытой двери, ощущая, как горячие слезы обжигают холодное лицо. Связи не было. Совсем. Будто за мгновение она попала в бескрайнюю тайгу. Но нет, вот её белый дом, деревянное скрипучее крыльцо и разрывающий всё звук биения собственного сердца. «Без паники, только не рыдать! Сейчас к тёте Маше в соседний дом забегу. У них, наверное, есть…» — Однако ей не суждено было закончить мысль. Резкий рывок, и вот уже Марина с воплем оказывается лежащей на собственном пороге. Глухой удар и последовавшая за ним резкая боль парализовали на мгновение, чем, видимо, и воспользовались. — А-а-а-а-а!!!!!! Пустите, спасите!!!!! — девушка завопила, однако одним движением её легко, как пушинку, подкинули в воздух, после чего тело глухо ударилось о землю. И её проволокли прямо в сторону лесопарка. Художница рвалась, брыкалась, всеми силами вырывала из непослушной гортани крик, который, словно ком, застревал в ней. Но похитители даже не обратили внимания, не остановились. Казалось, будто для них совсем не имеет значения, сопротивляется ли жертва, или же мирно ждёт своей участи. Да и она не видела похитителей. Их спины были покрыты странными плащами, более напоминавшими порванные куски тряпок. Казалось, будто неизвестные плывут по воздуху. Ибо она не слышала чавкающего звука их шагов. В ушах звенел лишь собственный крик, вой ветра и барабанная дробь обезумевшего сердца. — А-а-а-а-а-а, отпустите! А-а-а-а, кто-нибудь! — Марина продолжала орать, пока её голос неожиданно померк, и из горла донёсся лишь тихий, жалобный хрип: — Мама… Мама… Неожиданно её резко отпустили, и она, словно мешок картошки, хлюпнулась на землю, зарывшись лицом во влажную от росы и источающую аромат свежести траву. — Ахах, хороший улов, сестра! Нам как раз не хватало крови молодой девы! —произнёс хриплый сопрано. — О, хозяин будет доволен! — возвестил впечатляющий контральто. — Тащи её сюда! — взвыл меццо-сопрано. Через мгновение Марина почувствовала, как её небрежно и легко подхватили под мышки, резко встряхнули в воздухе, как простыню, и с силой положили на что-то мокрое и холодное. Девушка пронзительно вскрикнула, однако это совсем не смутило голоса. Они начали переговариваться меж собой на странном ломаном языке. И в это время ошалевшая от ужаса, озябшая от холодной ткани сорочки, что объяла кожу, девушка наконец смогла открыть слипшиеся от слез и земли глаза. Перед ней простиралось спокойное синее небо, усыпанное звездами, которыми она так любила любоваться по вечерам или ночам, когда засиживалась за работой. Его безучастный, холодный в полноте своей величественной красоты вид неожиданно поразил её. Никогда доселе не доводилось ей думать, что в тот миг, когда она, окунувшись в мечты, стояла, запрокинув голову, кого-то могли вот так же похищать, убивать, пытать… Сколько несчастий, войн, голода и слез видело это небо. Как много прекрасного и безобразного навсегда исчезло под его сводом. Оно было в начале, будет и в конце… И сейчас Марина чувствовала, что её конец как никогда близок. Её терзал единственный вопрос: за что? Она двинула рукой и почувствовала, как её рука коснулась чего-то мокрого и липкого. Повинуясь больше инстинкту, чем разуму, девушка подняла руку и закричала. Однако вместо крика из горла вырвался лишь тихий писк измученного котёнка. Вся её ладонь багровела от крови, что слезами стекала вниз и падала на каменный алтарь, на который так небрежно кинули её бренное тело. С ужасом Марина завертела головой по сторонам, пытаясь поймать лики своих мучеников. И новый вопль ужаса вырвался из гортани сухим шипением. Над ней склонились три одинаково уродливые, но разные женщины. Та, что стояла слева была меньше всех других ростом, но толще телом; правая же была удивительно худа, как болотный тростник, но поразительно гладки были её чёрные, блестящие в лунном свете волосы; а средняя ростом и телосложением, и расположением в этой странной компании отличалась огромным носом, на котором выросла бородавка размером с ягоду рябины, сухими седыми волосами, но необычайно притягательными большими глазами. В них будто вместилась вся красота и бесстрастное равнодушие звёздного неба. Однако все, как одна, смотрели на Марину с выражением кровавой жестокости на лице. Наконец первой впечатляющим контральто заговорила правая женщина: — Что же, неплоха, чертовка. Только уж больно толста… — Раз толста, то и крови, верно, много. Господин будет доволен, — прохрипела«левая» женщина. — Явно лучше того тщедушного младенца будет, — произнесла средняя. «Младенца…» — подумала Марина и повернула голову в сторону. Буквально в нескольких сантиметрах от неё лежала отрубленная детская ручка. Раздробленная кость выглядывала наружу из мясной пещеры, в которую вплелись вены из мышцы. — Боже… — прошептала девушка, чувствуя, как тело содрогнулось под тяжестью осознания увиденного. Словно оплетенная колючей проволокой она лежала, желая исчезнуть, раствориться и при этом с горечью осознавая невозможность этого действия. — Не смей произносить его имя! Ты оскорбляешь господина! — взвизгнула левая, однако средняя прервала ее: — Всё, начинаем! Пока она молитвами и рвотой не изгадила нам алтарь… Женщины встали около каменного ложа: средняя чуть впереди, остальные две позади. В руках у главной из них внезапно появился острый ритуальный кинжал с золотой рукоятью, усыпанной драгоценными камнями. Словно по приказу все трое в один миг закрыли глаза и начали бормотать кажущиеся бессвязными слова и звуки, которые переплетались с грозным воем ветра, что внезапно распалился ещё пуще прежнего. Соединившись воедино со скрипом древ, что в трепете покорно склонили кроны, эта симфония со всей силой надавила на Марину, пронзила её, и девушка захрипела, выгнулась, желая в этот миг лишь одного — освобождения от мук. Её тело словно растягивали в разные стороны. Мышцы напряглись, будто струны; она слышала страшный хруст собственных костей, безумный хохот трех тембров, ощущала железный привкус крови, смешанной со рвотой, и жжение, словно она горела в огне. Агония продолжалась ещё несколько секунд, а потом мир, будто мыльный пузырь, лопнул и наступила тьма…***
— Мама… Мама… Мамочка… Прошу, спаси… А, а, где я? — то были первые слова, которые произнесла Марина, вынырнув из бездны тьмы. Однако реальность была не менее мрачна. Небольшая комната полностью поглощена чернотой. Лишь только золотой узор балдахина блистал и переливался в слабом свете одной свечи, что уместилась в роскошном канделябре чистого золота, выполненным в виде рыбы с открытым ртом. «Боже, где я?.. О, нет…» — В голове тут же пронеслись картины совсем недавнего прошлого. Крыльцо, плач, лесопарк, рука, три женщины, агония — это все оказалась реальностью, а не леденящим кошмаром, как ей казалось в бездне сна. — Я жива… Но как?.. Что… Как все произошедшее возмож… Да в конце концов, что это было? Где я? — её хриплый голос едва пронзил тягостную тишину этого места. Марина не желала быть услышанной. Да и как? Стены, по всей видимости, каменные. «Что за бред? Как подобное вообще возможно?.. Если бы это был всего лишь сон…» — Но мысли её оказались прерваны внезапным скрипучим звуком открывающийся двери. Тихо ойкнув, Марина натянула спасительное одеяло до подбородка и принялась наблюдать, при этом иногда скашивая взгляд на причудливый подсвечник. А вдруг получится? — Не стоит беспокоиться. Здесь ты в абсолютной безопасности. «Боже, я где-то уже слышала этот голос… Нет, не может быть!» — ещё сильнее сжала пальцами одеяло и поджала под себя ноги, в то же время ожидая услышать звук приближающихся шагов. Однако комната вновь оказалась во власти тягостной тишины. «Ничего не понимаю, как…» — пронеслось у неё в голове, и вдруг раздался резкий шорох со стороны. Девушка тут же повернула голову и встретилась с бесстрастным взглядом того самого незнакомца, который подарил ей набор. Восемь цветов по шестьдесят миллилитров в тюбике… — Как? — невольно сорвалось с её сухих губ. — Теперь ты в безопасности. — Где? — угасающим голосом произнесла она. — В Аду.