Траур незаметно сходит с города.
Венки из искусственных цветов снимаются и пропадают где-то на задворках частных домов. Запах гари сменяется на аромат свежих цветущих цветов. Черный превращается в белый, и город подбирается к черте обычной жизни. Внезапно жители ринулись искать того почтальона со старым рюкзаком, чтобы вручить старику тайные послания, но к этому времени он уже исчезает из города, и неотправленные письма остаются в руках адресантов.
Острые заголовки газет меняются на более примитивные, буквы на мягкой бумаге со временем становятся нечитабельными, поэтом газеты тоже пропадают, дешевая бумага словно испепелилась в раскаленном воздухе. Газеты горят разом, но никто не замечает вспыхнувшие пожары.
Догорают последние костры, пожары и дома. Тлеют люди и мосты.
В первые дни марта солнце накаляет асфальт, рассекает его сначала на две, затем на три части, а дальше — миллиарды маленьких кусочков. Их собирают жители, кладут в сумки, рюкзаки и карманы, чтобы потом, чуть позже, выложить новый асфальт. И временно дороги превращаются в песчаные, непроходимые тропы. Обжигающие лучи обвивают людей, плавят подошву ботинок, на крышах высекаются мольбы о спасении. Город вечных дождей становится погибающей от жаркого солнца империей. Все они, тонущие в поту и духоте, пытаются укрыться в тени домов и деревьев, но тени тут же исчезают, ускользают, и мало кому удается спастись от мартовского гнева.
Никогда еще весна не была такой злой, сейчас она изнывала от скуки и тоски. Постепенно теряется суть живого, отыскивается суть мертвого. Никогда она не была такой странной, обжигающей и жаркой.
На руках ожоги, на сердца — тоска, люди чувствуют и отдают дань ее скорби и пятилетнему трауру по рассказчику и еще не найденному человеку.
Если несколько предыдущих лет снег привычно стоял до середины мая, то сегодня жара не сходила до середины марта. К апрелю асфальты начали плавиться, машины перестали выходить на дороги, на улицах поселилась тишина и всеобщая грусть по дождям.
К апрелю жители привыкают к жаре, но стоит привыкнуть, как снова на землю опускается мягкий пушистый снег, в котором тонут улицы, дома и сама земля, пострадавшая от палящего солнца. Высокие сугробы заполняют дороги и улицы.
В мае начинаются дожди. Солнце на небе удерживается не больше двух часов один раз в неделю. Обрушиваются бесконечные ливни. Но к дождям здесь привыкли, потому и приняли его как настоящее благословение и снисхождение человеческих грехов.
Весна долго плакала, протяжно вопила, злилась и громко кричала.
И только один единственный человек во всем мире в силах понять ее скорбь. Пропавший человек принесет долгую историю о временно выдуманном мире и будет скорбеть вместе с Весной, потому что не виделись они слишком долго.
Город промокает насквозь, тонет в лужах, только на этот раз они не превращаются в бескрайние океаны. Остаются всего лишь грязью. Бесконечный весенний дождь не сходит несколько дней подряд. Затмевает дороги, железные и трамвайные пути. Автобусы застревают в потоке воды.
Пожары потушены, огонь больше не горит, и дракону становится скучно. Все снова становится нормальным, а дракон к нормальному не привык, потому начинает тосковать.
Пытается самостоятельно разжечь пламя, но дождь тушит его снова, снова и снова.
Он проклинает эти чертовы дожди.
Красно-оранжевый дракон одиноко стоит в узком переулке, когтями вцепившись в кирпичи, рассматривает бесцветные стены и мечтает о том, чтобы они заговорили. Но те молчат, предаваясь извечному безмолвию и тишине. Чимин едва ли умещается в переулке, потому и приходится прятать длинный драконий хвост.
Стены продолжают угрюмо глазеть на людей, которые спешат закрыть зонты и поскорее оказаться внутри маленького паба.
Чужаки и незнакомцы появляются из ниоткуда. Сползают с крыш и стен. С горящими глазами и чешуйчатыми спинами, бесформенные, с округлыми животами, с опустившейся на плечи сутулостью.
Все они часть чего-то большего, чем ожидает каждый проходящий. Чужаки заливисто смеются, разговаривают осипшими голосами, бросая свои машины посреди обочины.
Они — прибившие из далеких, несуществующих стран. Они — символ бесконечных странствий. Они — чужаки, незнакомцы, жители соседних планет, прибывают сюда, чтобы на несколько минут отказаться от своей странности.
Парень с огромными ушами замечает притаившегося дракона. Машет ему своей маленькой рукой и исчезает под железным красным навесом.
А ведь им, стенам, еще долго предстоит молчаливо стоять, может, чуть больше столетия, пока не исчезнет сам город.
Каждый раз, когда мимо пробирается очередной гость забытой улицы, Чимину приходится глубже вжиматься в стену, чтобы не обжечь несчастного огненной кожей и не оставить напоминание о себе в виде не сходящих глубоких ожогов.
Он красит волосы в рыжий, заканчивает с превращением в дракона, с длинным чешуйчатым хвостом, который среди людей приходится прятать. У дракона — бесконечная улыбка, черные глаза с изредка появляющимися радужками и непомерное желание пойти вслед за тем парнишкой с большими ушами и крохотными руками.
Маленький дракон собственным пламенем освещает улицу, когда гаснут фонари.
Бежевый плащ оказывается слишком длинным, и теперь весь его подол испачкан грязью, пятна опускаются на ткань безобразными рисунками, которые не сойдут до самой стирки.
Чимин улыбается, когда слышит звук приближающихся шагов, левую ногу ставит на соседнюю стену, перекрывая дорогу идущему.
Хосок выскальзывает из-за поворота и спотыкается о выставленную Чимином ногу. Лицо старшего злобное, угрюмое и совсем непробиваемое. На нем несколько слоев светящихся гирлянд, фонариков, которые не гаснут уже несколько прошедших дней. Потому что доктору необходимо восстановить баланс цветов, которые он растерял, когда делился оттенками с умирающими.
Гуашь толстым слоем ложится на холст в виде сердца, акварель новым пластом опускается на разгоряченную поверхность рук, смешиваясь с уже существующими оттенками.
Чон вытаскивает из глубокого кармана смятый, вымокший лист, точнее его часть и сует обрывок под нос Пака, свободной рукой опираясь о поднятую ногу младшего.
— Пятнадцать баллов за математику, Чим? — Хосок злостно смотрит на мальчишку, поднимает бровь и пытается чего-то добиться от по-прежнему расслабленного Чимина. Он улыбается, только в этот раз не по-драконьему, а совсем по-детски, со всей скопленной невинностью, выдавливая из себя максимальное количество жалости.
Но он и не пытается извиняться за плохие результаты, потому что это вовсе для Чимина не характерно.
Хосок все еще держит тот листок, который порядком страдает в его потных ладонях, почти порвался и превратился в абсолютно бесполезную вещь. Младший выхватывает обрывок из чужих рук, окончательно разрывая бумагу на части, мнет и бросает в лужу.
— Я узнавал у директора: в этом году никто с экзаменов тайным образом не пропадал, кошки не заполняли коридоры, дожди шли, но крыша оставалась целой, — заканчивает и зажимает пальцы в кулак, — Почему так плохо, Чимин?
Мальчишка складывает руки на груди и снимает ногу со стены, ботинок опускается прямо в лужу, и на кюлотах остается след грязи. Который тянущимися ветвями добирается почти до самого колена.
— А чего ты ожидал, Хосок? Чимин, который никогда не обращал внимание на учебу, внезапно сдаст экзамены на отлично?!
Усмехается, упирается рукой в грудь Чона и тащит на себя, теперь оба тонут в глубокой луже.
— Брось, это же совсем не для меня, — Чимин касается губ старшего, языком обводит контур и оставляет свой след.
— Драконы об учебе не думают, верно? — Хосок рукой забирается в пушистые влажные волосы, слегка оттягивая каждый волосок. Ему нравится новый\старый цвет волос своего парня.
Пак кивает и от поцелуя не отрывается.
Чон балансирует на одной ноге с тех пор, как сошел на асфальт, потому что стоять в луже холодно и неудобно. Его не отпускают, держат возле себя, ухватившись за воротник пальто. Чимин луж не замечает и вместо них продолжает тонуть в мягком поцелуе. И под конец совершенно ослабевает, за один шаг подбирается к стене и спиной касается мокрого кирпича, руки доктора приземляются по обе стороны от него. Губы все еще удерживают поцелуй, теплый и приятный и, кажется, почти бесконечный.
Пак облизывает обветренные, покусанные губы, лохматит собственные волосы.
— Я все еще зол, — указательный палец старшего упирается в грудь Чимина, затем он отдаляется и теряется в темноте. Спускается по короткой лестнице, на ощупь отыскивает ручку стеклянной двери и оказывается внутри.
— Разве ты умеешь злиться? — Чимин бросает вдогонку, но слова теряются в потоке ветра и остаются не услышанными.
Обиженно шагает позади и следом заходит в помещение, где знакомая музыка мгновенно перехватывает парня в свои объятия, снимает плащ и провожает к барной стойке.
Лаура стоит у маленькой сцены, поднимает руку, чтобы поприветствовать друзей, и сразу возвращается к обсуждению программы.
С хлопком двери все сидящие и стоящие обращают внимание на вошедших. Хосок пробивается вперед и чувствует, как угрюмые взгляды все еще цепляются за спину. Чимин тоже сталкивается с незнакомыми глазами, но дискомфорта не испытывает, потому что пару минут назад видел эту компанию на улице.
Он знает о них гораздо больше, чем можно предположить.
Они знает о нем столько же, сколько знает сам Чимин.
Тут он отыскивает драконов, их всего два: желтый и зеленый, они тихие и спокойные, уткнувшись в свои стаканы, разглядывают прозрачное дно и, не выдавая себя, изредка поглядывают на своего соратника.
Чимин все понял.
Незнакомцы бродят рядом, щеголяют мимо, что-то рассматривают и вынюхивают. Затем возвращаются на свои места и больше на них не смотрят.
Их приняли. Хосок и Чимин остаются.
Разговоры заполняют помещение, бармен говорит на странном, неизвестном языке, гитара замолкает, потому что Лаура решает навестить новых посетителей.
— Вы чужаки.
Она игриво улыбается, будто от ее слов все проясняется.
— Но теперь ими быть перестали.
Пару человек следом заходили в помещение, но чувствуя мгновенный дискомфорт, тут же выбегали на улицу.
— А вот они никогда не смогут стать
своими, потому что слишком чужие.
Возле них парочка свободных мест, столики в центре — свободные, а у окна почти все заняты. На грязных оконных стеклах печатными буквами выведено название паба, но все совершенно плевать на небрежно выведенное название, которое, на самом деле, состоит из букв выдуманного языка.
Название придумал один из гостей, который давно уже отправился домой.
Однажды, когда у владельца совсем не было денег, пришлось купить место в самом грязном и дешевом районе в надежде, что когда-то все изменится.
Но вот уже на протяжении многих лет ситуация не улучшается, временами ухудшается или остается стабильной: посетителей так же мало, музыка тихая, окна грязные, да и мало кто случайно может наткнуться на этот паб. А наткнувшись, вряд ли расскажет об этом своим друзьям. Потому что сразу же забывает. Основными гостями всегда были бродяги, забредшие случайно бездомные или бедняки, пришедшие, чтобы купить дешевого пива.
И вдруг грязное одинокое помещение стало домом для таких же грязных и одиноких.
Лаура тоже являлась частым гостем и временной работницей.
Почему-то ее ужасно привлек этот скверный район, с серыми улицами и дорогами. Когда в очередной раз прогуливалась по городу с гитарой в левой руке, с сигаретой — в правой и с бутылкой пива в рюкзаке, наткнулась на паб, куда и решила зайти ранним утром.
Лаура много путешествовала, посетила множество мест и еще больше не посетила. Ей даже удавалось странствовать по собственному городу, который внезапно становился необычайно огромным. На нем вырисовывались ранее невидимые улицы, появлялись незнакомцы.
Она отыгрывала свои мелодии в дорогих ресторанах, студенческих кафе и дешевых забегаловках, зачастую играя на гитаре за несколько бутылок пива. Лаура забега в переходы, останавливалась на горящих мостах, оставалась в тонущих городах, играя, играя, играя на старенькой гитаре с несколькими оборванными струнами. Она всегда ленилась менять их, а когда меняла, понимала, что стоило поскорее с этим разобраться. Гитара доживала свой век, но Лаура не желала с ней прощаться, потому что вместе истоптаны тысячи дорог, встревожено множество душ.
И вот когда оказалась зажата между двумя стенами, невидимый, незнакомый голос указал на лестницу. Лаура предложила временные услуги гитаристки.
— Игра не совсем умелая, но вполне сносная.
Женщина задержалась здесь, получая в обед две бутылки пива, а ближе к вечеру — несколько смятых купюр, которых едва ли хватало на обратный билет домой. Но этого всегда было достаточно. Потому что играла она вовсе не для того, чтобы заработать деньги, в которых никогда и не нуждалась.
Гораздо интереснее наблюдать за людьми, приходящими и уходящими, сидящими до утра, до послезавтрашнего рассвета и до вчерашней луны.
Посетители сидели так долго, потому что луна не может быть вчерашней, она всегда одна.
В первые минуты своего прибытия Лаура распознала тайну паба.
Бродяги заходили сюда после длительных путешествий, бедняки становились бедняками, потому что тратили все деньги на дороги, транспорт и еду. Странникам всегда нужно где-то останавливаться, а это место было единственным, где они могли отыскать прибежище. Сюда прибывали со всех уголков земли, вселенной и других измерений: люди мертвых и зеленых империй, затерянных городов, мертвых планет. Они танцевали на руках, забирались на облака, разговаривали со звездами, выращивали тайные сады и ставили памятники при жизни, потому что ужасно сильно боялись умирать.
Некоторые из них и правда умирали слишком часто, и это им совершенно не нравилось.
Паб никогда не был популярен среди обычных людей, для них он всегда был незаметен. А если тайное место все-таки удавалось отыскать, то случайно забредшие не могли задержаться здесь надолго. Их тошнило, воротило от запахов и темных цветов. Потому они тут же сбегали.
Лаура была частью времени.
Чимин недавно стал драконом.
А Хосок управлял цветами.
Поэтому им позволили остаться. Принюхивались, рассматривали и в конце концов отпустили.
Лаура горит ярким пламенем, когда опрокидывает в себя стопку отвратительного алкоголя и тут же гаснет, облизывая огненные губы. Она бегает мимо столов, здоровается с гостями, мимолетом интересуется делами других стран и загробных миров, выражая свое почтение. Ярко улыбается и желает хорошего вечера, напоследок касается соломенных волос маленькой девчушки и в будущем приглашает на танцы.
Перед глазами — миллиарды ярких бутылок с этикетками и без, закрытые и полупустые, из которых без конца льется алкоголь. А запах пробивается сквозь плотное оконное стекло и выбирается наружу, где тут же угасает.
Лаура выбирает бутылку с третьего ряда и разливает в три кружки. Говорит тост, суть которого мало кто уясняет, и выражает свое почтение всем пришедшим и тем, кто уже собирается уходить. Они пьют до самого рассвета, до раннего тусклого солнца, выходящего на небо. Наполняют кружки разноцветными остро пахнущими жидкостями. Новичкам тяжело различать их вкусы и запахи, а еще труднее не пьянеть. Потому что незнакомые напитки содержат в себе миллиарды градусов, сбивающие с ног.
Но Лаура остается на ногах до утра. Хосок стоит на одной ноге, Чимин не стоит вовсе. Тогда ему протягивают что-то очень сладкое, и помутнение мгновенно исчезает.
Напитки привозятся сюда с разных уголков земли и выдерживаются годами. А потом, одним вечером все выпивается разом, и гости снова начинают привозить подарки своих земель.
Изредка Лаура снова убегает, садится на край деревянной сцены, берет в руки гитару и касается остро натянутых струн. Изначально играет что-то из нового постпанка, затем переходит на музыку собственного сочинения. Она играет несколько часов подряд, вовсе не ощущая прошедшего времени.
Потому что ровно с момента своего появления, время следом заскочило в бар: время решило отдохнуть среди людей. Часы ненадолго перестали работать, и только один паб во всем городе сейчас находился вне времени, но то находилось в каждом из присутствующих.
Там, где обычно появлялась Лаура, время шло иначе: останавливалось, недели становились месяцами, а годы возвращались назад. Ход времени ощущался совсем по-другому.
Человек, который однажды бежал так быстро, остановился и слился с минутами.
Вчерашняя, завтрашняя и послезавтрашняя луна назойливо таращится в мутные окна, с неподдельным интересом наблюдая за происходящим внутри, за гостями, которые теперь вырываются на сцену с песнями и танцами далеких стран.
Они играют на скрипках, фальшивят, читают стихи охрипшими голосами. Песнями рассказывая истории своих жизней.
В конце концов Лаура устает сопротивляться, передает гитару парнишке с острыми зубами и черными глазами. Играл он отлично, не останавливая мелодию на протяжении долгого времени. А Лаура, подобрав подол длинного шелкового платья, выбегает в центр сцены, на которой деревянные доски начинают плясать свой собственный шумный танец. Голыми ступнями она отстукивает мелодию нескольких пересекающихся жизней, которые связаны крепкой красной нитью.
Она хватается за руки танцующих, смеется, рядом бегает девчушка с соломенными волосами, здесь многие разговаривают на собственных языках, но все друг друга понимают.
Пепельно-каштановые волосы крутятся в безумном танце, в них вплетается венец кровавых роз под стать красному платью, которые изящно облепляет худощавые руки. На запястьях болтаются браслеты, громко звенят, когда соприкасаются друг с другом. На тонкой оголенной шее — длинное жемчужное ожерелье.
Лаура становится частью суматохи, сливается с бродящими рядом монстрами, слушает скулящую скрипку и скулит сама, когда наступает на выпирающие из пола гвозди. Кровь впитывается в доски, проливается на сцене, затекает в расщелины. Остаются следы.
Она прощается.
Беззвучно.
Громко.
Вполголоса.
Вопя во весь голос.
Голосом, который распевает все песни мира.
И своим танцем говорит «прощай» городу дождей. Потому что время никогда не стоит на месте.
Ноги дрожат от долгих танцев. Лаура опускается на колени, поднимает бокал с синей густой жидкостью и возвращается в прежнее положение. Она единственная, кто перестает танцевать, монстры позади все еще кружатся.
Чон смотрит на друга, утомленный разговорами пьяного Чимина. Лаура вытягивает руку с бокалом.
— Хосок! — она кричит, — Вверяю тебе своего сына! Теперь он под твоей ответственностью.
В ответ доктор поднимает полупустой стакан.
— А ты, Чимина, обещай стать величайшим драконом. Поглощай города и страны, покоряй империи и моря. Сделай свою жизнь чертовой прославленной историей.
Реакция — молчаливый кивок, скрепляющий клятву между друзьями.
— Протестом, вот кем мы должны стать, — подтверждает Чимин.
***
К утру паб пустеет, гости, чужаки и незнакомцы разбегаются по своим норам, садятся в машины со странными номерами, топают на остановки, исчезают в утреннем тумане, растворяются в долгожданном рассвете.
Здесь, на улице, время возобновляет свой ход, запахи выветриваются, чувство опьянения пропадает. Лаура натягивает носки на окровавленные ноги, накидывает на обнаженные плечи плащ и догоняет шагающих впереди друзей.
В руке — последняя бутылка из бара.
Дождь начинается снова, и зонтов ни у кого не оказываются, поэтому все промокают насквозь, одежда липнет к разгоряченным телам. Все трое с трудом умещаются в узком проеме, вжимаются в голые кирпичные стены.
Компания выползает к ХЛАМу, призраки в этот раз навстречу не выбегают, потому что дождя тоже боятся. Сидят на железной винтовой лестнице, кажется, что она достает до самых облаков, но последняя ступенька заканчивается крышей, защищенную частью металлического навеса.
Лаура скидывает капюшон и смахивает со лба прилипшие влажные волосы, передает бутылку, и каждый делает по глотку. Чимин сидит на нижней ступеньке, отводит руку за спину, чтобы ухватиться за горлышко стеклянной бутылки.
Хосок и Лаура делят одну сигарету на двоих.
И внезапно все прекращается. Ливень заканчивается в одну секунду, грозы перестают разрезать небо на несколько частей и разбивать облака на миллиарды белоснежных кусочков. Тайфуны сходят на нет, ураганы обрываются на краю земли.
С далеких полей, что покрыты бесконечным количеством одуванчиков с белыми головками, прибывает пух, оседая на волосах, куртках и ботинках. Он повсюду, собирается в кучу и снова разлетается, окрашивая дороги белыми резкими мазками. Картины выходят неумелыми и неважными, но три зрителя вполне довольны.
Одуванчики отцветают, пускаются по проспектам и переулкам, заглядывая во все щели.
Отцветают и тут же повторно зацветают, покрывая пустую местность желтыми цветениями.
Май принимает свое прежнее обличие: без снега, холодов и проливных дождей.
Весна больше не злится.
Все возвращается на свои места.
— Кенсу ушел первым, — Лаура роется в карманах и достает новую пачку сигарет, она наблюдает за тем, как одуванчики без конца поднимаются из земли, которая покрывается свежей травой. — Он вернулся домой.
— И даже не попрощался, — Чимин возмущенно оглядывает маму, она протягивает сигарету и спички, отсыревшие в мокром плаще.
Хосок хочет сигарету отобрать, но Лаура его останавливает и просит оставаться на месте.
Чимин необычайно молчалив.
— Вот его прощание.
Мама указывает вперед, где кружит армия ярких разноцветных бабочек, плавающих в разных направлениях: они розовые и красные, черные и белые, тусклые, темные и прозрачные. Большие и маленькие насекомые оседают на перилах лестницы, Лаура выставляет руки, и сразу несколько бабочек садятся на длинные пальцы, щекочут мягкую кожу длинным усиками. Майские жуки облепляют улицы, на окраинах отыгрываются прощальные мелодии.
— Значит, — говорит Хосок, когда точно также ловит бабочку, — Кенсу и Весна все же встретились после стольких лет разлуки.
— Все верно.
Лаура взмахивает рукой, и все бабочки тотчас спрыгивают и разлетаются в стороны, чтобы позже вновь собраться вместе.
После бабочек наступает суморочье, в котором виднеются солнце и луна, наступило время, когда они снова смогли встретиться. Земле даже не пришлось начинать свое существование заново.
В суморочье каждый из друзей разглядывает то, с чем давно попрощался. Времени совсем немного, но вполне достаточно, чтобы попрощаться навсегда. В это время можно разглядеть то, что незаметно в другую пору.
Чимин видит ручного дракона с автобусного парка, он будто опускается на руку и обжигает пламенем охладевшую кожу. Где-то там стоит маленький Чимин, с другими словами, мечтами, без друзей и ручных драконов. Настоящий с ним прощается и отпускает в дальние дороги, где леса, поля и еще не вытоптанные тропы.
На ступеньках Лаура оставляет свою гитару и ступает на асфальт, в расщелинах которого виднеются выбравшиеся наружу сорняки.
— Пойдемте, нас уже порядком заждались.
Со звоном колокольчика дверь открывается, и «Пристанище призраков» наполняется людьми, шумом и звоном гремящей посуды. Два месяца назад вывеска «закрыто» сменилась на «добро пожаловать», и в стенах кафе на крошечной улице заиграл постпанк, который Чимин не позволяет выключить до сих пор.
Кенни сидит за барной стойкой, в руках у нее вытянутый стакан с соком, в котором водки гораздо, гораздо больше. Она тянется к трубочке и делает сразу несколько больших глотков, заполняя рот обжигающим напитком.
Девушка машет рукой.
Лаура идет к ней и мгновенно заказывает такой же коктейль.
Чимин и Хосок занимают свой столик: им остается только дождаться остальных и попрощаться.
Тэхен появляется последним, придерживая дверь ногой, потому что в руках у него несколько гигантских коробок, стоящие друг на друге, а в них неизменно находятся значки и булавки. На лице — нечетко выведенные рисунки, на голове — шапка в виде пингвина. Кудри выбиваются из-под головного убора, они путаются и спускаются на глаза. Тэхен пытается смахнуть их без помощи рук, но не выходит.
Пробегает мимо гостей, ставит коробки за барную стойку, шапку оставляет на голове.
— Был на собрание по спасению пингвинов, — короткое объяснение.
Ким запрыгивает на высокий стул.
Ему не сообщают о том, что рано утром Кенсу покинул город, потому что Тэхен и сам все понял, когда бабочки опускались на волосы и плечи. Выхватывает из рук Кенни бокал и залпом допивает сок с лицом, на которое опустился слой спокойствия и невозмутимости, пальцем толкает стакан. Встречает подходящих друзей.
— За время, когда мы
были, — Лаура пьет из бутылки.
Позже Чимина окликнет знакомый мальчик, протянет маленькую руку вперед, с короткими пальцами и погрызенными ногтями. И в нем Пак узнает друга, которого давненько уже не видел.
— Винни, — он берет мальчишку на руки и кружит, кружит, получая в ответ громкий, пронзающий смех.
— Теперь уже Сонну.
— Сонну, добро пожаловать.
Джин подбирается сзади, хлопает Тэхена по плечу и усаживается рядом на высокий стул. От водки отказывается, принимая только апельсиновый сок с мякотью.
И все они оказываются здесь, все кто был однажды и те, кто так и не сумел заявить о своем существовании. Они бродят где-то позади, видимые и невидимые, выделяющиеся серостью из общей массы разнообразных цветов.
Джин крутится на стуле и резким движением оборачивается ко всем стоящим, в основном обращаясь к одному лишь человеку.
— Эй, Тэхен-а, что это за школьный фестиваль, когда все экзамены уже закончились?
Младший поджимает губы, отрывается от стакана и улыбается. Он знает, что пора уже всему миру сообщить о своем вранье, не слишком изящном, не очень искусном.
— Вообще-то я соврал, — стакан снова оказывается у губ, а Тэхен прячется в потоке крупных кудрей, которые спадают на лоб и щекочут покрасневшую кожу.
Он говорит о своем вранье слишком просто и непредвзято. Потому что поражение становится победой, а цель в конце концов оправдала средства.
Все невидимые люди исчезают из кафе. Призраки прячутся. Постпанк играет громко.
Чимин лениво сползает со стула и выдвигается к танцующей Кенни, она с радостью принимает мальчишку в свои объятия, в то же время не выпуская из рук наполовину опустевший стакан. Пак поворачивает голову, взглядом выхватывая зеленую потускневшую жилетку.
— А еще, Тэхен, я совсем не помню, как и в какой момент ты появился, — Чимин становится на носки, чтобы дотянуться до бокала Кенни, вытирает рот ладонью и пробует подстроиться под движения подруги. — Откуда приехал, из какой школы перевелся, родители в вечных командировках, будто их и не существует вовсе.
Вообще-то Чимин знает.
Джин знает.
Кенни и Лаура давно догадывались.
Никто точно не помнил, как и в какой момент Тэхен зашел в школу, сел за парту и внезапно стал учеником старших классов. Когда на горизонте появился мальчик с глазами, в которых покоилось сразу три весны, и почему ему так сильно нравились жилетки и кактусы.
Вчера Тэхена не было. Он появился только послезавтра и остался навсегда. Случайно забрел не в тот город, но обнаружив бродячих драконов, решил задержаться на какое-то время. Он знал многое и многое не знал и чертовски сильно хотел чему-то научиться у этих людей.
Тэхен прибыл с далеких планет, оставаясь в городе вечных дождей. Путешественник времен, почтальон, дракон и призрак.
Ему удалось многое перестроить за короткое время, а затем он стал обычным наблюдателем, изучая людей и обстоятельства.
Он ребенок мертвых сокрушимых империй, однажды прибыл в чужой город и стал его жителем, оставляя не пройденные годы на пустых дорогах.
— Я соврал, потому что мне было скучно.
— И чего же ты пытался добиться? — спрашивает Чимин.
— Стать частью людей и создать место, куда однажды каждый из нас сможет вернуться.
— Классная вышла история, — Кенни смеется, когда Чимин по ошибке вручает Сонну не тот стакан. Она хватает руку мальчишек и пялиться на Тэхена, который заинтересованно оглядывает место, что сам же и создал.
Все они стали частью чего-то важного. Частью вечного и бесконечного.
И как-то внезапно, без предупреждения и сигнальных ракет, приходит время уходить. Рюкзаки переполняются едой и напитками. Лаура складывает свертки и контейнеры в сумки. Кенни убеждает всех послушать хорошие песни напоследок, а в итоге включает что-то, что нравится только ей. Тэхен выгоняет призраков и просит не мешать. Сонну возится с Чимином, а Хосок молча наблюдает за пришедшим хаосом.
Двери открываются и закрываются, колокольчик беспрестанно звенит. Укладываются чемоданы, путаются вещи люди, теряются громкие слова и прощальные истерики.
Сонну замечает, что в автобус заходят те, кто уезжать в общем-то и не собирался, поэтому ему приходится вытаскивать путешественников на улице.
Кенни не могла терпеть долгие прощания, потому хватает свою сумку и забегает в автобус, занимая место в первом ряду.
— Оставаясь гимном бессмертию? — Лаура обхватывает Чиминовы плечи.
Исчезает в дверях автобуса, а позже занимает место возле Кенни.
Хосок, стоя на одной на одной ноге, хватается за поручень и выглядывает на улицу.
— Увидимся в следующем автобусе, Хосок, — Чимин слабо улыбается, вытаскивает руку из кармана и машет.
— Не потеряйся в рядах хлама.
Автобус отъезжает мгновенно, тут же теряясь за поворотами знакомых и незнакомых улиц.
— И небо сегодня необычайно синее, — Тэхен поднимает голову, утыкаясь в небо.
— Разве тебе совсем не грустно? — спрашивает Чимин, пытаясь поспеть за другом.
Суют руки в карманы, отдаляясь от опустевшей остановки, двигаются в незнаком направлении.
— Зачем же скучать? Знаешь, люди они странные, снуют тут и там, и никогда не знаешь, где встретишь своего дальнего друга: в городе дождей, среди призраков, в хламе или автобусном парке. Непонятно, когда и где мы встретим что-то или кого-то.
Никто из них и не замечает пробегающего мимо почтальона, он все еще неустанно твердит о данном недавно обещании. Старик доставляет письма в течение долгих лет, одно за одним, когда люди и места постепенно начинают исчезать, остается только красный почтовый ящик, куда и будет доставлено последнее письмо.
С тех пор семь бывших жителей города дождей считаются без вести пропавшими.
***
После стольких лет утомительных страданий я предаваться печали перестал.
Я встретил весну на пороге в желтом платье с яркими цветами в длинных песочных волосах.
Остановился возле ворот и не решался зайти туда, где повсюду мелькали необыкновенные удивительные люди, красочные, объемные, бесформенные, живые, тлеющие под жарким солнцем, гонимые ветрами.
И вдруг я взглядом ухватился за пробегающую мимо девушку.
Она оставалась прежней весной, красочной, яркой, в ней жизни больше, чем в пять таких Кенсу. Желтое платье, запястья обвивают свежие весенние цветы, а на губах — извечная, юношеская негаснущая улыбка. Весна тут же улыбнулась и громко-громко засмеялась! Смело рванула ко мне и повисла на изголодавшемся теле.
— Вернулся, вернулся!
— Нашел, отыскал, вернулся, — я смеялся в ответ.
Тропы, ведущие к домам, тут же застелили ромашки, пахучие и бесконечные, а затем Весна снова заливисто засмеялась. Она такая же, как и несколько лет назад, вечная и юная, окутанная майскими грозами и мартовскими солнцами. Как и обещала, лучи обжигающего солнца касались оголенных острых плеч, и я тут же потерял значение всех одиноких дней. Они потеряли свой грустный смысл.
Теперь только Весна имела значение.
В то же мгновение я перестал быть одиноким, в ее окружении трудно отыскать хотя бы одну спокойную минуту, а я и не спешу. Потому что жил без апрельских дождей слишком долго.
Мы поселились в крошечном домике на окраине деревни, и каждый день проживаем несколько жизней, смотрим на несколько закатов одновременно и так же ругаемся с соседями, потому что Осень оказалась слишком вредной. Перед домом — совсем маленькое озеро, в нем отражаются солнца со всех вселенных, они мягкие и горячие, иногда здороваются, а порой долго ворчат.
Я помог Весне вырастить огромный сад с редкими, наверное, несуществующими в мире цветами, они цветут слишком громко и не перестают расти. Иногда утомительно ухаживать за ними, и Весна жутко ругается, когда цветы вянут и перестают петь. Об этом саду писали в газетах, поэтому люди со всей деревни приходили посмотреть на говорящие розы, которые кусают незваных гостей. Газета местная, вряд ли вы слышали о ней. Но я могу прикрепить выдержки и несколько фотографий.
Во дворе небольшого дома без конца разгуливают маленькие утята, с ними мы проводим больше всего времени.
А еще я дописал рассказы, где непременно упомянул все тех, кто однажды встретился на моем пути, длинном, необыкновенном и необычайно дождливом. Только вот в конце пути дождь идти перестал. Я писал о многом: и о странных ночах, проведенных в больнице, о человеке, который иногда превращается в дракона, о ХЛАМе, перенаселенном призраками, докторе, который видел в людях цвета, женщине, подружившейся со времени и почтальоне, который обязательно доставит это письмо. Я написал обо все этом, потому что в один момент — это стало частью жизни однажды потерянного Кенсу.
Всем жителям нравится мои рассказы, иногда, в холодные вечера, мы собираемся возле костра, и я долго рассказываю об удивительных людях. Думаю, я и сам стал удивительным.
Погода здесь меняется слишком быстро и никогда не стоит больше получаса. Дожди идут. Солнце светит. Небо рассекается грозами.
Жители деревни позволили остаться вместе с ними. Весне пришлось долго разговаривать с ними, но все закончилось благополучно.
Мне люди никогда и не нравились, но мне удалось отыскать тех, кто оставил неумолимый след в моей истории. История подходит к концу, и я счастлив, что имею право дописать последнюю главу.
Раз в год на три месяца мы покидаем деревню и путешествуем по миру, мы везде и нигде одновременно, на Востоке, Западе или Юге. Еще никому не удалось нас обнаружить. Потому что в один момент Весна и Ким Кенсу слились с вечностью.
Я все еще наблюдаю за каждым. И я уверяю, каждый из них бродит среди вас: драконы, Весна, Время, и призраки.
Ким Кенсу, рассказчик и путешественник.
Однажды познакомившись с Весной,
Стал частью Вас.
