В три струны льётся песнь моя. Звук был, был и я. Больше нет меня.
«Не буди меня…» — Ника Карелия
Выдернутый в реальность настойчивым встряхиванием за ворот, Иорвет возненавидел то положение, в котором находился — с подвешенными за спиной руками и вывернутыми плечами. Дыба, ну конечно, люди очень изобретательны. Туго стянутые веревкой запястья почти не ощущались, но при малейшем движении или неосторожном вдохе покалывание разносилось от кончиков наверняка посиневших пальцев до затылка. Dh'oine. Грязные существа, имеющие в своем арсенале невыносимо огромное количество различных пороков и извращений… Мир, в котором они живут, напоминает шкуру больной дворняги, и люди на ней — кишащие стаи блох. Живут, варятся, тонут по горло в своем же дерьме, выдавливая из животного последние капли крови. Насекомые. Даром ли он помог с убийством короля этих самых насекомых? Доказал, что их предводители, которым подчиняются безоговорочно, смертны, как и они сами? Им нужен вождь, как стаду овец — пастух. И пусть этот пастух будет волком: без него они перегрызут друг другу глотки. Насколько же сильно прогнил человеческий мир… — Я с тобой разговариваю, эльф. Хриплый голос режет слух, а ведь так хочется тишины. Как долго он здесь, в этом вонючем трюме? Неделю? Запах крыс, пыли раскиданных по углам мешков и гнилого, разбухшего дерева… Он не первый раз в подобных местах, стоило бы уже привыкнуть, но вся эта сырость и покачивание судна от разбивающихся о борта волн доводили до головокружения. По щеке, не скрытой платком, прилетает увесистый кулак; запоздало до мозга доходит сигнал о боли. Будь у него зубы на правой стороне — непременно высыпались бы кровавыми костями. — Сукин сын, — зло выплюнул мужчина, — повторяю вопрос. Где Бьянка? — Не знаю. — Говорить с дерущей от боли щекой сложно, но он старался не скривить лицо. — Твои сраные информаторы в курсе всего на свете, ты обязан это знать. — Цветы вышла пособирать. Что еще может понадобиться человеческой beanne в моем лесу? Конечно, он не знал где эта треклятая Полоска, вот только раз она вышла в лес — в его лес — значит, искать ее целой и невредимой бесполезно. Жаль, что упертый человек этого не понимает. Люди вообще мало что понимают. — Твой лес — та еще клоака с дерьмом и капканами на каждом шагу. Я даю тебе последний шанс, Иорвет. Веревка натянулась, задирая выше и без того вывернутые руки, от боли почти захотелось застонать. Почти — потому что дать людям удовольствие услышать ласкающий уши звук истерзанного тела, что находится на грани от нестерпимых мучений, непозволительно. Эти обезьяны не заслуживают и писка. Инстинктивно захотелось подняться на носочки, дабы уменьшить натяжение, но делать этого не пришлось: человек снял его с крюка и толкнул на стоящий здесь же стул. Роше его развязал, но лишь затем, чтобы стянуть запястья снова, уже спереди. Тело дернулось в сторону само по себе, стараясь избежать прикосновения, за что тут же получило новую порцию боли: мужчина дернул грубую бечевку на себя, посылая волну горячих игл до самого затылка. — Чего тебе, мать твою, надо? Я понятия не имею, где твоя девчонка, — он разозлился, шипя змеей. — Если бы знал, выпотрошил давным-давно и похвастался! — Она ушла в лес, — кажется, десятый раз за все время пребывания в этом вонючем трюме повторил мужчина. Он обошел пленника со спины, потянул спинку стула на себя — ножки мерзко заскрипели по деревянному полу — и привязал его к балке, перекидывая трос через грудь и фиксируя руки в опущенном состоянии. Затем встал перед ним, возвышаясь горой над слабой фигурой. — Я не контролирую его так хорошо, как ты считаешь. У меня есть свои дела, помимо отслеживания выходящих за город dh’oine. Эльф поднял на человека тяжелый взгляд, упиваясь той агрессивной беспомощностью, что плескалась на дне карих глаз, и ядовито добавил: — Надеюсь, твоя шлюха сдохла в муках. Вопреки ожиданиям, ненавистная персона даже усмехнулась, так ехидно и отвратительно, как только была способна. Темерец достал кинжал, навершие которого едва не выжигало сетчатку начищенностью лилий, и занес лезвие над пламенем ближайшего факела. — Значит, нормальные уговоры не действуют. Я хотел по-хорошему, вот только упертые выродки, как ты, знают лишь язык принуждения. Пока человек накалял сталь, Иорвет молчал, до хруста стиснув зубы. Совсем немного — и в воздухе запахнет горелым мясом, его собственной плотью, а в голове всплывает картинка с нынешним отрядом, ожидающим командира в глуши флотзамского леса. Хотя… громкое слово, «отряд» — то лишь три не способных на сопротивление и войну эльфа. Киаран, которого надо выхаживать, как немощное дитя, да два эльфа из оседлых — совсем молодняк, парни, ни на что не годные, кроме охраны и вылазок на поиски хоть какого-то пропитания. Вкусили гнилостный плод человеческого обращения и ринулись в леса, надеясь, наверное, что станет проще. Ну да, конечно. Однако оставлять в беде представителей своего народа не позволяли принципы, пусть и представители эти были тем еще мусором. И какой черт дернул брата тащить его в Верген? Ну ладно, то была битва за благое дело, но… зачем тогда он вернулся с ним же обратно во Флотзам? Поближе к «дому»? Подальше от опасности, от черного войска, которое не оставило камня на камне? Нахера было ввязываться в эту затею с Саскией и Свободным Королевством? Они не были готовы, банально не были готовы… А сколько прозвучало пламенных речей — вспоминать тошно. Боги… знай он, что все обернется полным провалом и колоссальными потерями — на милю бы не подошел к землям Аэдирна и Драконоубийце, сидел бы в лесах да отстреливал ненавистных dh'oine. Тем временем огонь раскалил металл докрасна, переливы алого, рыжего и желтого посередине напоминали краски уходящего солнца. Даже красиво, не учитывая факта, что этим клинком собираются пытать. Мужчина обошел его с незрячей стороны, сгребая в кулак растрепанные грязные волосы, и дернул в сторону с такой силой, что хрустнула шея. — Грязное животное, ты ничего не добьешься, даже если бросишь меня в огонь! — А мне это и не нужно. Раскаленное лезвие обжигало кожу на расстоянии и самым кончиком лизнуло уродливый шрам, что заставило эльфа отшатнуться, благо пальцы в волосах сжались крепче, отвлекая на себя часть ощущений. Пытки, ну надо же, какая изобретательность! Кто тут понимает посредством боли — так это сами люди. — Ну-ну, тише, — ядовитой гадюкой зашептал мужчина, — я только начал. На рожу ты и так не красавец, нет смысла калечить еще сильнее. Он скалился в подобии той улыбки, какой улыбаются хищники, когда чувствуют вкус крови. На миг убрал раскаленный металл от кожи, пользуясь незрячестью врага, и неожиданно прижал его к остроконечному уху, сплавляя кинжал с плотью. Шипение пузырящейся кожи заглушалось надрывным, хрипящим рычанием со стороны Иорвета, тело его задергалось, он даже пробовал поднять руки, чем делал лишь хуже: вывернутые кости заныли сильнее, превращая все его естество в один болевой сгусток. В нос врезался запах паленого мяса, неприятно щекоча рецепторы, но человек даже не морщился. Он убрал клинок, на лезвии которого дымились кусочки горелой плоти, и с интересом осмотрел изувеченное, почерневшее ухо. Кровь на краях раны не свернулась и обильно сочилась из растревоженных сосудов. Затекала внутрь, наполняя канал, затем рубинами катилась по шее, смешиваясь с соленым потом. — Ублюдок! Не знаю я ничего о полосатой шлюхе! — Либо ты очень вредный, либо действительно ничего не знаешь. В таком случае, расскажи вот что: сколько вас сейчас? Ответом ему стало натуженное сопение и ничего более, но торопить переносящее боль существо Роше не стал. Перевернул оружие другой плоскостью и прижал к мочке, наслаждаясь конвульсивными дерганьями головы под рукой и поднимающимся вверх едким черным дымом. Уши у эльфов — самое чувствительное место, уж кто-кто, а темерец это знал. Плотные хрящи, тонкая кожа, пронизанная сетью капилляров и сосудов — на солнце это очень хорошо заметно, — а еще целое море нервных окончаний, издеваться над которыми посредством огня и ножа — одно удовольствие. Обычно их обладатели начинают верещать резаными свиньями от маленького пореза, но Иорвету стоит отдать должное: не издал даже тихого стона, сукин сын. Потерявший прежнее огненное сияние клинок вновь покинул кожу. — Я устал повторять вопросы. Сколько вас сейчас? — Четверо, включая меня, — голос не утратил ехидства, но стал заметно тише, наполняясь сорванным хрипом. — Остальные не дошли… — Четверо? А где же та легендарная беличья братия, что держала в страхе весь Флотзам? — не скрывая превосходства, поинтересовался человек, отходя от пленника. Голова лишь усилием воли не опрокинулась на тяжело вздымающуюся грудь, но эльф удержался, найдя силы даже посмотреть на отдаляющуюся фигуру врага. — Погибли под Вергеном. Повторяю, Роше, мне твоя «полоска» не нужна, хотя и не исключаю, что прирезал бы ее при первом же удобном случае. — И вы все еще сидите в лесу? Где? — Так я тебе и рассказал, — он глубоко выдохнул, отводя взгляд на дернувшую синюшные запястья боль, а справа вмиг обожгло настоящей лавой. В нос ударил запах спирта: человек окатил его самогоном. Жидкость въедалась в кожу, смешивалась с кровью, проникала внутрь роем осиных жал, разрывая такой агонией, что с губ таки сорвался предательский хриплый стон, потонувший в надрывном дыхании и судорожном сотрясении слабого тела. — Не отключайся, мы не закончили, — Роше похлопал его по другой щеке, разгоняя темноту в зеленом оке. — Отвечай, где ваша стоянка? — Мы не представляем угрозы для города, на кой черт тебе эта информация? — оскалился Иорвет, обнажая перепачканный кровью ряд мелких зубов. — Оставь нас в покое, Роше. — Оставить в покое? Может, еще дать тебе лекарства, оружие и провизию, чтобы ты набрался сил и снова ринулся в бой? Ты — опухоль, Иорвет. А опухоль надо вырезать, пока она не разрослась. — Вот как… значит, вас, людей, надо было прирезать по прибытии на Континент. А то расплодились как… кролики… — он осекся, когда всю правую сторону свело и скрутило перенапряженными мышцами, искажая и без того изуродованные черты. Чертовы нервы. — Иорвет, — мужчина облокотился на балку за его спиной, покачивая переливающимся в свете огня самогоном и наблюдая за всплесками мутной жидкости, — если ты не пойдешь мне навстречу, то придется снова марать руки. — Они в крови по самые локти, а то и по макушку ублюдской тряпки, не замараешься. Я не подставлю своих ребят, ни одного из них. Тон его голоса спокоен, но Роше почти почувствовал приглашение. Что же, эльф на то и эльф, чтобы оставаться упрямой тварью даже под страхом смерти. Весь из себя преданный, ни за что не подставит своих… ну конечно. Мужчина оттолкнулся от дерева, звеня каким-то прибором, и встал перед Лисом с металлическим «нечто» в руках. Оно представляло собой две металлические пластины, скрепленные винтами, внутренняя поверхность была неровной, ребристой. — Знаешь, что это? — он склонился вперед, показывая механизм и вертя его в руках. — Тиски. Ты ведь лучник, не здорово будет потерять, например… три пальца на одной руке? — Я стреляю с обеих. Зрачок зеленого глаза расширился до предела и сузился в точку. От осознания вырвавшейся фразы бросило в холод, даже горящее ухо отошло на второй план. На губах Роше расцвела отвратительная усмешка. — Ты не посмеешь… — Иорвет мотнул головой, что скорее походило на нервное дерганье. — Четыре эльфа, Роше, без меня — трое… Оставь их… — Значит, стреляешь с двух рук, — задумчиво произнес мужчина, почти бережно обхватывая посиневшие, связанные накрест запястья, а когда те дернулись, избегая контакта с человеком, потянул на себя, тревожа и без того ноющие кости. — Тебе же хуже. Где сидят твои собратья, ты так и не скажешь… И где моя помощница, как я понимаю, тоже? Как? Ну как вбить в тупую голову этого dh’oine, что он действительно не знает, где эта «полоска»? У него раненый брат и ни одного лекаря под крылом, а еще два оборванца. И он, по-вашему, должен присматривать за лесом? Да, от собственной неосмотрительности было стыдно, ведь если так называемая Бьянка вошла в лес, а он и не заметил, то совершил ошибку. Расслабился, отвлекся, полностью погрузившись в спасение чужой жизни. С замиранием сердца он наблюдал, как холодный металл обхватывает — как и грозился человек — три пальца правой руки. Затем мужчина подумал, изменил положение, и в тисках остался лишь указательный, а винт на приспособлении начал свой танец, сводя пластины друг с другом и зажимая плоть. Бугристая поверхность лишь усиливала давление. Иорвет поклялся сам себе, что стерпит все это. Не даст человеку услышать хоть что-то, напоминающее стон. Он претерпел много боли за свою жизнь — моральной и физической. Его втаптывали в грязь, избивали, ранили, но он все это пережил. Если к боли и нельзя привыкнуть, то можно научиться ее терпеть. Стиснув зубы идти дальше, ведь рано или поздно она закончится. Он упрямо смотрел в карие глаза. Когда от давления кожа налилась кровью, под высокими скулами лишь заиграли желваки. Винт стал крутиться тяжелее, натыкаясь на кость, сдавливая сустав и мясо, но мужчины не отводили друг от друга взгляда, лишь проворачивались металлические лепестки. Иорвет сидел, раздувая ноздри, его зрачок вновь расширился, и уши человека облизал приятный хруст. Воздух входил в легкие с трудом, не принося кислородного насыщения, даже наоборот: с каждым вдохом эльф ощущал, что начинает задыхаться. Тупая, давящая боль разносилась от перелома до плеча, оттуда — по позвоночнику и до копчика, въедаясь в мозг. — Где сидят твои белки, Иорвет? Пальцев у тебя много, я ведь продолжу. — Я не скажу. «Вот упрямец», — подумал Роше, раскручивая тиски и обхватывая ими средний и безымянный пальцы. Вновь затянул винт, но на сей раз не до хруста: остановился, едва ощутив сопротивление кости. Извращенный механизм работает так, что не нужно прилагать много сил, чтобы переломить кость — с большим усилием ломается даже трухлявая ветка, что уж говорить о пальцах. Грудь Лиса вздымалась часто и высоко, в горле зарождались хрипы, но там же они и затихали, не позволяя человеческому слуху уловить хотя бы отголосок боли. — Я приду завтра, так что у тебя впереди целая ночь на раздумья. — Роше выпрямился, зная, что стряхнуть тиски с руки просто невозможно, и обошел его с незрячей стороны. Щелкнул пальцами по обгоревшему уху и тут же положил ладонь на волосы, впитывая кожей прокатившуюся по телу врага судорогу. — Ты хорошо умеешь терпеть боль, это похвально. Но есть инструменты и поинтереснее, и я обязательно испытаю их на тебе. Доброй ночи, эльф. Иорвету хотелось плюнуть ему в спину. А еще — найти тиски покрупнее и зажать человека между ними, чтобы тот изрыгал внутренности через рот, нос и уши, а потом передавить хребет. Хотелось до зубной боли, но не было сил. Тупая пульсация в руках и плечах, горящая правая половина лица… скручивающийся в узел от голода желудок, предательски раздразненный запахом собственной паленой плоти… Даже тело обернулось против него, добивая этой болью и высасывая остатки сил и самообладания. Хотелось уйти, сбежать, погрузиться в самый холодный, ледяной источник, чтобы заглушить тот жар, что наполнял его подобно чаше, и края ее совсем близко. Что случится после переполнения — он не знал, и знать не желал. Впереди длинная ночь, сомкнуть веки не удастся точно. Главное — не передумать, не выдать ненавистному dh'oine своих тайн. Его брат под опекой, и те два новичка наверняка хоть что-то смыслят в лечении, ведь видели, как он накладывает повязки и собирает травы, дабы уменьшить боль. Киаран при должном уходе может выжить даже без лекаря, нужно лишь помогать телу, напитывать его целебными отварами. Если полосатый ублюдок найдет его пещеру, оборвет жизнь всех троих без раздумий.***
Наутро Роше пришел вновь. Многие спрашивают, ненавидит ли он эльфов. Ненавидит ли? Ответ отрицательный. Простые нелюди не приносят неприятностей, пока сидят себе тихо в резервациях и не трогают людей. Но вот когда они идут в ряды скоя’таэлей — дело другое. Они словно меняются, пропитываясь жестокостью тамошних лидеров, выплескивают на людей свою злость и обиду, издеваются. Он не раз видел последствия погромов: выжженные дотла деревни, изощренно убитые люди… дети. Биться со скоя’таэлями бесполезно, их надо уничтожать. Массово отстреливать, как бешеных собак, травить, как крыс. Когда-то у него была семья. Ну как семья… только мать, отца он не знал. Трахалась со всяким сбродом, чтобы прокормить голодного ребенка, пока сам он занимался воровством. Возможно, жизнь бы наладилась, Вернон вырос и смог содержать родителя, самого любимого человека… однако лесные выродки решили иначе. Напали на маленькую деревушку под покровом ночи, вытравили людей из их домов, убили всех мужчин. Вернону тогда было девять, ему не хватило физических сил защитить мать. Командир всей этой стаи дал своим волю развлечься с женщинами, и все, что маленький Роше запомнил, — слезы, крики, да отвратительный запах эльфского пота. Не ясно, почему его отпустили, хотя всем младенцам и детям проломили черепа, но ему сохранили жизнь. Остроухий предводитель просто покинул деревню, прежде раскидав на крыши факела и огрев одним из них его самого. Ожог все еще неприятно стягивал кожу спины и болел, стоило на нее лечь. Интересно, в старые времена, когда эльфы только прибыли на Континент… они тоже насиловали своих врагов? Были ли у них вообще такие враги, как люди? Или всей гадости нахватались от них самих? Человечество не знает границ жестокости. Что уж говорить, Роше и сам считал себя едва ли не продуктом системы, что его воспитала. Жестоким человеком. Кто-то другой, нормальный, не стал бы отрезать эльфам уши и жечь каленым железом, но он относился к подобному спокойно. Не с наслаждением, но все-таки… Он вошел в трюм неслышно, хотя знал о тонкости эльфского восприятия, и отсутствие реакции на его присутствие даже озадачило его. Иорвет не спал и не умер — все еще дышал, висел на связывающих грудь веревках. Лицо бледное, мокрое, в воздухе стойко засел солоноватый запах пота, пусть не сильный, но поднимающий изнутри злобу и ненависть. Он придвинул стул, специально гремя по полу — от неприятного звука пленника подбросило, вырывая из забвения, — и сел напротив, разворачивая тканевый сверток, что принес с собой. К запаху пота добавился аромат мяса, и Роше сразу же поймал голодный взгляд, следя за каждой пульсацией больного зрачка. — Голоден? — он скорее утверждал, чем спрашивал, и отломил от жаренного куска часть, забрасывая в рот. Эльф ожидаемо промолчал, но мимолетное движение перетянутых рук к животу не осталось незамеченным. — Где сидят твои белки? — вновь задал он вопрос, на который не услышал ответа. Что же… день только начался. Мясо отправилось на стул, а он обхватил тиски, грубо поднимая запястья и осматривая плоды работы. Пальцы синие, еще немного — и начнется гангрена. — Знаешь, переломы срастаются… может, отрубить их? Тогда лук свой точно повесишь на стенку. Будешь наблюдать за смертью своих собратьев и ничего не сможешь сделать. Снова молчишь. Я ведь не отрезал тебе язык, эльф, или отрезал? Может, ты сам его откусил, чтобы не проболтаться? — Роше обхватил худое лицо, надавливая пальцами меж челюстей, большой палец вошел в правую сторону по костяшку, не встречая зубов. — Скажи «а-а-а», выродок. Открой рот. Вопреки всему, тот поддался, разлепляя сухие губы. Язык на месте, зубы с правой стороны верхней челюсти — нет. Скорее всего, щеку пропороли насквозь, вместе с десной и зубами. Алебарда? Меч? Вполне возможно. Покорность со стороны лесного разбойника даже приятна. Роше забрал со стула сверток, отщипнул небольшой кусочек свинины и поднёс к шелушащимся губам: — Мне не нужны мертвецы на корабле. Укусишь — сможешь питаться только кашей. Иорвет не сводил с него глаз. Подался к руке и осторожно, как ласковая собака, стянул пищу одними губами. Он не торопился, не моргал, с трудом сглатывал из-за недостатка влаги. И внезапно подал голос: — У меня раненый эльф. Он не сможет дать достойный отпор, если ты явишься в наш дом. Двое других молоды и неопытны, приглядывают за раненым… я не скажу где они, Роше. Он хрипел, но голос был спокоен и размерен. Вернон подметил малейшие изменения мимики, поджавшиеся на мгновение губы. — Они тебе дороги, я понимаю. Но ты ведь знаешь, если вас не убить, то найдутся те, кто пойдет следом. Не пройдет и пары лет, как крысы сбегутся на трупную вонь, что от вас исходит, и вы снова понесете чуму по Северу. А все только пришло в норму, отрядов беличьих осталось совсем мало, и я постараюсь, чтобы они не воскресли. — Я могу с тобой договориться? — внезапность вопроса поставила Роше в тупик, но он слушал дальше. — Если я помогу тебе с этой девчонкой, Бьянкой, ты оставишь нас в покое? Иорвет защищает своих парней, как сука — щенков. Такому представителю их ушастой расы действительно стоит отдать должное. Он не глуп, даже предлагает сделку. Знает, что при отказе темерец прошерстит весь лес, перевернет каждый камень, найдет его дорогих «белок» и убьет на месте. На лице сама собой появилась неприятная усмешка. — Я уже говорил про вас и опухоль, не хочу повторяться. Ты знаешь, где сидят остальные эльфы? — Хочешь, чтобы я выдал тебе своих собратьев? Стал предателем своего народа? — в зеленом глазу зарождался огонь ненависти, и Роше лишь подбросил новых поленьев. — Посмотрим правде в глаза, твой великий народ мрет как мухи. Зачем же растягивать агонию, продлевать их жизнь, давать надежду, если все равно вас ждет петля и верная смерть? — Я своих не сдам. Лучше убей меня здесь и сейчас. Я не предатель, как вы. — Мы? — Люди. Только и знаете, как портить другим жизнь, вставлять палки в колеса… — голос сочился ядом, казалось, яд этот даже заглушал телесную боль. — Предаете, обманываете… Он внезапно замолк, глубоко выпустил воздух через стиснутые зубы и… свел колени. Роше моментально сложил два и два, присел на корточки и надавил на низ впалого живота. Мышцы под ладонью окаменели, эльф дернулся в сторону, игнорируя боль в руках. — Пусти, bloede arse… убери… Губы поджал до белой полоски, свел ноги до дрожи. Роше принюхался. Надо же, вот что показалось ему странным в привычной обстановке трюма… отсутствие главного, привычного зловония пыточных мест. — Какие мы гордые. Даже попроситься не можешь. Он встал, слитным движением распустил веревки, стягивающие пленнику грудь, и рывком поднял его со стула. Эльф слаб и истощен, ноги подкашиваются, и ему приходится прилагать немало усилий, чтобы тот не свалился. Вести Иорвета в нужник — о таком Роше точно никогда не задумывался, даже не представлял. Существуют еще вещи, способные удивить. Однако есть и приятный аспект — унижение. О да, касания человека явно доставляют представителю такой горделивой расы немалый дискомфорт. Он остановился в углу трюма, где стояло предназначенное для данных целей ведро, и развязал тесьму на чужих штанах. — Дернешься — оставлю тебя гадить в штаны, как немощный старик. Придерживая совсем притихшего пленника за живот, он кожей ощущал напряжение и волны ненависти. Слышал, как трещит по швам эльфская гордость, стоило зажурчать горячей струе. Когда звуки стихли, он зашнуровал ткань обратно и вернул пленника на стул. — Впредь зови меня, вони в трюме я не потерплю. А теперь продолжим. Ты хочешь спасти своих выродков, я хочу их убить, у нас возникает конфликт интересов. — Он почти любовно прикоснулся к зажатым в тиски пальцам, немного ослабил винт, но лишь для того, чтоб сразу закрутить его сильнее, до хруста. От подобного действия, ничем не предопределенного, Иорвет вскинулся, ударяясь затылком о балку, и сдавленно зашипел, кажется, прикусив язык. — Предлагаю вот что: ты поможешь мне с Бьянкой, потому что знаешь этот лес как свои пять пальцев, а потом мы решим, как лучше поступить. Если найдем мою помощницу быстро и если ты покажешь места ваших лагерей — так и быть, оставлю твоим крысам жизнь. — А если не покажу? — эльф нашел в себе силы впериться в карие глаза со всей своей яростью, словно пытаясь выжечь в человеке дыру. Лицо его вновь каменное, но эта маска спала, стоило Роше снять металл и растревожить этим переломы. — Тогда я прямо сейчас отрублю тебе руки, но оставлю ноги, чтобы ты смог привести меня к Бьянке. А потом отдам на корм накерам и тебя, и твоих эльфов. Они же такие сопляки, да еще и один раненный… Не думаю, что будет хоть какое-то сопротивление. — Ты человек без чести, Роше, — он плевался ядом похлеще змеи, с губ срывались капли крови. — Убийца слабых и безоружных. — Скоя’таэли не бывают слабыми и безоружными. Мы вытрясли из тебя столько металла, что хватило бы выковать новый шестопер. А еще любая белка только и ждет случая, чтобы перегрызть людям глотку и показать свое голимое превосходство, потому что кроме жестокости и насилия в вас, сучьих детях, ничего нет. — Ты ничуть не лучше нас. И «полоски», и ты сам — самая гнилая часть человеческого общества. Убиваешь женщин и детей без зазрения совести, чего я в своей жизни никогда не делал. — Ну конечно! — из уст мужчины срывается саркастический смешок. — И ни одного сожженного младенца после ваших рейдов по деревням конечно же не было, как и обесчещенных жен, что выживали лишь чудом и вынашивали ушастое отродье. Пустой пиздеж, эльф. — Он тянет за покрытое коркой и горячее, словно угли, ухо, наслаждаясь сведенными бровями и перекошенным лицом. — Шанс на спасение твоих сородичей еще есть, попытаешь удачу или будешь ерепениться дальше? Иорвету было что сказать на всю эту браваду. Ему было что ответить, поставить против, ведь он никогда не касался человеческих детей и женщин и рьяно отгораживал от подобного своих собратьев, но холодный взгляд давал понять, что любое левое слово станет для него пинком в пропасть. — Я помогу с поисками «полосатой». — Безусловно, но меня интересует, выдашь ли ты мне своих крыс или нет. — Я не крыса и не предатель. Роше сощурился, всматриваясь в чужие глаза и ища в них ответ на вопрос: «Какого черта ты такой упертый?» Он молча вынул из-за пояса кинжал, не разрывая зрительного контакта, и прижал его к тонкому мизинцу, к суставу, где фаланга переходит в пясть. Задрал руки эльфа над головой — балка выступила в роли разделочной доски — и резким усилием, в сопровождении короткого хрипа, облизнувшего слух, отсек палец. Кровь заструилась по кисти и предплечью неровной от крупной дрожи дорожкой. Пропитала рукав серой рубахи. Он восхитился, когда в пронизанном болью и покрасневшем глазу не нашел сомнения и сломленности. Этому эльфу отруби руку, ногу, уши, и он все равно останется при своем мнении. Такой же преданный собратьям, как Роше — своей стране. Заслуживающий уважения. — А знаешь, отложим это на потом. Мы теряем драгоценное время с твоей вредностью. Я приведу к тебе медика, потом поешь и пойдем в лес. Когда мужчина отпустил его руки и ушел, Иорвет позволил себе глубокий выдох, повисая на веревках. Пришедший спустя четверть часа лекарь ловко вправил плечи, забинтовал руку и обработал ухо. Может, он не знал, кто сейчас перед ним, поэтому был так спокоен и холоден. Лис уверен: простой человек не удержался бы и как минимум разбил ему лицо, а ребенок бы бросил камень. Потому что dh’oine с пеленок воспитывают в детях жестокость, поощряя растущую ненависть ко всем, у кого уши острее и рост ниже. Все тот же медик вывел его из трюма под пристальным взглядом ненавистного темерца, и ноги начали позорно заплетаться. Он почувствовал свободу. Запах прелой и влажной листвы, что приносит холодный ветер со стороны леса, раскинувшего могучие ветви над Понтаром и словно зовущего к себе. Слуха касалось далекое переливчатое пение птиц, и это так сильно затронуло что-то в груди, что он позволил себе прикрыть глаз, впитывая звуки и ароматы каждой порой израненного тела. Инстинкты самосохранения вопили, вспыхивали алым под веками: «Нельзя терять бдительность!» — но он настойчиво это игнорировал, отмахивался как от назойливой мухи. Даже низкая каюта, в которой он оказался, задевая макушкой потолок, не отняла у него вкуса такой ценной свободы, что он втягивал как жаждущий. — Хватит витать в облаках, ешь. Хрипловатый голос проник в уши мерзкой слизью, и он только сейчас распознал запах жаренного мяса и какой-то каши. Он упал за стол тяжелым мешком, схватил ложку, хотя голоден настолько, что готов есть руками. Роше усмехнулся, довольный собой, как хозяин, чья злая псина пригибает перед ним голову. Очень много обстоятельств сыграли ему на руку: голод, измученность эльфа и его стойкость к боли. Хотя, честно признаться, он бы никогда не поверил, что Гроза Долины Понтара сломалась бы от минимально проявления силы и унижения. Было бы неплохо оставить Иорвета здесь для последующих пыток, выливая на его тело все те мучения, что своим существованием принесли «белки», убивающие людей и его мать в частности, но время не ждет. Где-то в древнем лесу находится его помощница, почти дочь. Да, Бьянка бывает заносчива, высокомерна, самовольна, но что конкретно толкнуло ее сбежать именно в этот лес — загадка, которую Роше не может разгадать уже почти неделю. Жива ли она? Все ли с ней в порядке? Флотзам кишит монстрами, прекрасное место работы для ведьмака, но Вэс — всего лишь девушка, человек, пусть ловкая и проворная. Мысли о помощнице отвлекают, уносят стойкое презрение к эльфу, что давится едой и старается выглядеть при этом прилично, а не свихнувшимся животным. За свое упорство Лис заслужил хоть какую-то похвалу. Роше — не монстр, не чудовище, и знает, что такое сочувствие и справедливость. Он уже придумал, каким будет пряник, что он протянет отчаявшемуся в спасении остроухих Иорвету, и надеялся, что подобный подарок тот оценит сполна.