Как же хочется жить...

Она не хотела их убивать, напротив, она хотела, чтобы убили ее. И остатки самолюбия упорно твердили, что это должны сделать те люди, которых она искренне любила, те, кто, хоть и на миг, но стал ее семьей. Однако, почему-то ни Урие, ни Сайко не хотели сражаться с ней: они подставлялись под удары, защищали друг друга, но в ответ не трогали. Она не понимала, почему так, ведь в детстве хватало лишь «неуважительного взгляда» в сторону отца для того, чтобы оказаться на волосок от смерти. Сейчас же ей приходилось, хоть она этого и не желала, наносить удары, дабы вызвать в куинксах хоть малейшее желание причинить ей вред… Болезненным было осознание, что они не убьют ее, чтобы она не предприняла. Оставалось только одно…

Дрожащими руками она повернула ненавистный нож лезвием к себе и направила на горло, намереваясь решить все проблемы одним действием. Она считала, что так будет лучше для всех. Лицо, окутанное болью, искривилось в последней попытке улыбнуться ласково. В отуманенном разуме остро пульсировали давно обдуманные мысли «я не должна была рождаться, мне нужно умереть, как же страшно, ребята, я вас так полюбила, простите меня за все».

Муцуки не успела ещё ничего осознать, как нож уже был выбит из её дрожащих тонких пальцев. Перед ней стояла её маленькая семья и требовала ответа. И это был не жестокий грубый насильник-отец, не мать, приказавшая молча терпеть, и не глумливый старший брат. Она видела маленькую плачущую навзрыд Сайко, что кричала о своей безграничной любви к ней, к Муцуки, и спокойного Урие с неожиданно нежным и мягким взглядом. Тёплая даже сквозь перчатку рука легла на плечо, слишком крепко его сжав. Куки пристально посмотрел ей в глаза и сказал то, что выжжется окровавленными цветами в её душе навсегда "мы всегда будем рядом, чтобы останавливать тебя столько, сколько потребуется". Это была последняя пылинка, упавшая на карточную пирамидку её нервной системы и разрушившая её.

Глаза защипало и заволокло мутной плёнкой - Муцуки, запрокинув голову назад и надрывая связки, кричала в голос от боли, что копилась в её хрупком сердце годами.

Ни Йонабаяши, ни Урие не пытались её как-то утешить, потому что прекрасно осознавали: лучшее, что они могут сейчас сделать - позволить Тоору рыданиями уменьшить тяжесть груза на своей душе.

Долго Муцуки не плакала, так как было не самое подходящее время и место, однако, попытавшись подняться на трясущихся ногах, девушка снова задрожала и согнулась - она настолько ненавидела себя, что тело уже на физическом уровне отвергало её саму. Урие сощурился, подошёл к Тоору и попытался убрать мешающие ей короткие волосы. Девушка пригнулась сильнее к земле и слабо повела плечом назад, будто сбрасывая руки сокомандника, тем самым прося его уйти и не смотреть на неё в таком ужасном состоянии. Но парень не ушёл. Он в упор смотрел на ту, кто глубоко задела его чувства ещё там, на аукционе. Куки немного трясло от ярости, потому что Муцуки тошнило желудочным соком, а это значит, что она давно не ела.

Парню стоило огромных усилий сдержать свои эмоции и ничего не сказать девушке по этому поводу. Но в своей голове он составил прекрасный многочасовой монолог на тему "Муцуки - дура ты глупая!", который достаточно его удовлетворил на данный момент. Парень постарался направить свои мысли в иное русло и думать о более приятных вещах. Например, как они все вместе вернутся домой и попробуют собрать из оставшихся осколков их маленький уютный мирок. Разумеется, они могут порезаться в процессе, но это их не остановит. Не в этот раз. Урие приоткрыл рот, будто намереваясь что-то сказать, но промолчал.

(Пошли домой, Тоору.)