Неравная любовь

      Мадара не ждал гостей сегодня вечером. Особенно кого-то, вроде той, что стояла сейчас на его пороге. Опять.       Учиха даже не старался сделать свой взгляд хоть сколько-нибудь менее презрительным, пока вскользь ее осматривал. Белоснежные волосы, разбросанные по плечам, кофейные глаза, по-кошачьи прищуренные. Чем-то эта особа была похожа на хищника. Только какого-нибудь маленького и юркого, вроде хорька. Когда девчонка станет взрослой, несомненно станет такой же высокой, как ее папочка, Тобирама Сенджу. А может и не станет. Мадаре было наплевать.       Единственное, что его волновало сейчас, так это то, что эта девочка (ее имя он не помнил, и не видел смысла знать) опять пришла к нему. Но в этот раз хотя бы удосужилась постучаться, а не проникла без всякого разрешения, нарушив неизменное и желанное одиночество хозяина дома.       Он не нуждался в компании. Особенно в компании ребенка из клана Сенджу - и он прямо так и сказал ей в те два раза, пока она «гостила» у него. На что девочка невероятно сильно обиделась.       Кацура не считала себя ребенком. И ей было все равно, что думают остальные.       Около года назад она увидела его, Мадару, в кабинете своего отца, пока они что-то обсуждали по делам. Юная Сенджу слышала о главе клана Учиха, но видела впервые. И именно с этого момента она поняла, что больше не ребенок. То чувство, что родилось в ней в миг, когда Мадара смерил ее ничего не значащим, хоть и оценивающим взглядом, говорило ей о том, что она впервые испытала возбуждение.       Тогда ей было всего двенадцать. И девочка честно давала себе обещание, подождать хотя бы еще пару-тройку лет, прежде чем заявить ему о себе. Но промучилась лишь год в таком состоянии.       У Кацуры не было какого-то определенного плана. Сенджу считала, что она достаточно умна, чтобы действовать по ситуации, и ничто не остановило бы ее от намеченного курса.       Даже отец.       - Перестань ходить сюда, - раздраженно приказал Мадара. Он привык, что распоряжения главы клана никто и никогда обычно не оспаривал. Но этот ребенок уже второй раз игнорировал его просьбы, и, очевидно, чувствовал себя совершенно безнаказанно.       Кацура немного разозлилась, что он «приветствует» ее таким образом. Но это не помешало ей пройти внутрь его дома и без разрешения. Слегка нагнувшись под его рукой, упирающейся о дверной косяк, девочка последовала прямиком в спальню, вынуждая мужчину терпеливо тащиться за ней.       - Не могу. Меня к тебе тянет, - спокойно и без тени смущения ответила ему Кацура, нахально усевшись на его футон.       Мадара вскользь глянул на нее, борясь с порывом силой вышвырнуть самодовольную девчонку. Он искренне не понимал, зачем она к нему ходит, эта Сенджу. Мужчина хорошо знал ее отца, Тобираму. Конечно, этот человек не остановился бы не перед чем, чтобы уничтожить лидера клана Учиха. Но в то, что он заставлял свою малолетнюю дочь за ним шпионить, он не верил. Мадара не знал точно, сколько ей лет, но мог предположить, что около одиннадцати - пятнадцати. Поэтому, заявление на подобие «меня к тебе тянет» кроме усмешки, да и раздражения, ничего другого у мужчины не вызывало.       - Сочувствую, - наконец, ответил он на ее реплику, пока она со всей серьезностью на него смотрела. Он уже собирался сказать ей, что его дом - не «детский сад», и если она сама не забудет сюда дорогу, то в следующий раз он использует гендзюцу для этой цели.       Но развернувшись к ней, забыл то, о чем хотел сказать. Кацура все еще сидела на его футоне, и в глазах ее явно читался вызов. Приподнятые коленки были расставлены слегка в разные стороны, размеренно покачиваясь. И полы ее еще детского кимоно были слишком короткими, чтобы скрыть все то, что открывалось мужчине, который, к слову, был на двадцать один год ее старше...       Заметив то, куда уставился Мадара, пусть он и отвел глаза почти сразу, Кацура расхохоталась, удосужившись, наконец подняться на ноги. Она хотела подойти к Учихе ближе, но он пресек ее действия, больно схватив за плечо, и выволок за дверь наружу.       - Если еще раз придешь сюда, то... - Мадара не знал, чем ей можно пригрозить. Мало того, что она была ребенком (путь и совершенно лишенным любого подобия стыда или совести), так еще и племянницей Хаширамы.       Вот уж не думал он, что хоть когда-нибудь будет озадачен неприятностью такого рода...       И это помимо тех проблем, что легли на его плечи теперь, когда клан отказался его поддержать и уйти из деревни вместе с ним.       - Что? - с деланной скромностью, и в то же самое время насмешливо, спрашивала Кацура, стоя у его двери, пока он сверлил ее взглядом, полным ненависти, - отшлепаешь меня за плохое поведение?       - Расскажу твоему отцу, что ты себе позволяешь, - Мадара считал, что «стукачество» такого рода принесет лишь пользу.       Кацура нервно дернулась, и Мадара не без удовольствия заметил, что ехидная улыбка с ее лица, наконец, стерлась.       - Хм. Он знает, - ответила она, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, наконец, собираясь удалиться.       Мадара смотрел вслед удаляющейся фигуре, светлая головка которой сразу давала понять, что она явно не житель квартала Учиха. Это было нехорошо.       Мало того, что клан обвинял его в убийстве и краже глаз Изуны ради своих эгоистичных целей, так теперь еще припишут к его грехам и педофилию.       Несмотря на то, что его люди от него полностью отвернулись - Мадара все еще ощущал узы со своим кланом. Он бесконечно сильно негодовал по поводу того, что каждый в клане отрекся от него, позабыв все то, что он, как лидер, сделал для них. Но пускай все они и отказались от него, и уже поговаривали о том, чтобы избрать нового главу, Мадара не мог так быстро выбросить их из своего сердца... Они все были ему семьей когда-то.       Поэтому он не хотел, чтобы его имя марали чем-то низменным и нелицеприятным еще больше.       Кацура тем временем пришла домой, и не потрудившись вымыть руки или включить свет, прошла на кухню, отрезав практически не глядя большой ломоть хлеба и обильно смазав его медом. Усевшись на высокий стул, она погрузила свои ножки поверх стола, на ходу откусывая большой кусок от своего «ужина». Левая рука тем временем вырисовывала какие-то непонятные узоры в воздухе.       - Я просил тебя питаться правильно, - услышала Кацура сзади себя, и в ту же секунду в кухне загорелся свет. Девочка была сенсором, почти не уступая своему отцу в этом умении. И она знала, что он дома с самого начала. Но почему-то не считала нужным пойти поприветствовать его, когда вернулась.       Дочь не поменяла своего положения, лишь зависшая в воздухе рука прекратила свой причудливый танец, и спокойно опустилась на столешницу. Отвечать вошедшему девочка, похоже, так же не собиралась.       - Ты не слышала, что я обращаюсь к тебе? - слегка повысив голос, спросил Тобирама, одним резким движением скидывая ее ноги со стола, - обеденный стол не то место, куда следует класть свои ноги. И сядь прямо.       Кацура тяжело вздохнула, но просьбу отца все же выполнила. Да какая разница, как она сидит за столом? Она у себя дома - может хоть стоя на руках есть, если ей так удобно. Своих мыслей она привычно не высказывала, ибо знала, что понимания или добродушной усмешки на свои доводы она не дождется. Минимум - нотация на пол часа, а максимум - оплеуха.       Тобирама не гнушался телесными наказаниями. Он считал, что Кацура по другому просто не понимает. А делать из нее нормального человека как-то было надо. К слову, любое «взыскание» ребенок переносил с завидной прочностью, поэтому мужчина не считал, что таким образом как-то может калечить ее психику. Она, ведь, шиноби. И несмотря на свой малый возраст уже была чуунином. И потом, его отец так же их с Хаширамой воспитывал - и ничего, никто не умер. А Буцума бил их так, что потом еще пару дней ходить нормально не могли. По сравнению с ним, Тобирама просто само воплощение милосердия.       Кацура все еще не отвечала, придумывая в своей голове, что бы такого сказать старику, чтобы улизнуть в свою комнату, а ее отец продолжал стоять рядом и сверлить непослушную дочь глазами.       Ее лицо выглядело все таким же наивным и милым, как раньше, в более детском возрасте, только выражение глаз выдавало в ней твердость, не присущую ребенку. Тобирама знал, что его дочь довольно умна и когда нужно - умеет вести себя как следует. Но это не мешало ей все время привлекать его внимания, капризничать и создавать ему проблемы.       Несносное дитя... Если вздумала утверждать ему, что она уже взрослая - то в первую очередь показала бы это своими поступками. А не обиженно надувала свои губы, как сейчас. К слову, это что, помада на них!?       - ...Ты что, опять ходила к Учихе!? - впал он в неистовство лишь за одно мгновение.       - Ходила. И буду ходить. Ничего ты мне не сделаешь...- сказала она надменно, уже готовая получить пощечину. И этого не пришлось ждать слишком долго. В ту же секунду в воздухе раздался звонкий шлепок ладони о нежное девичье лицо.       - Я сказал тебе выбросить это из своей головы! Как прикажешь понимать твое поведение!?- сорвался на крик старший Сенджу. И его вполне можно было понять.       С Кацурой всегда было непросто. Но с того самого дня, как его дочь увидела Мадару, с ней просто случилось какое-то помешательство. Она в полном смысле слова стала бредить им! Говорила, что влюбилась с первого взгляда, что хочет быть с ним. Тобирама был в шоке... И разумеется не собирался тратить свое время, чтобы попытаться достучаться до неокрепшего, еще детского ума, дабы разъяснить, что это было неправильно. Ей было двенадцать, а Мадаре тридцать три. Но дело было не только в этом. Тобирама даже не мог в страшном сне вообразить себе, что его единственная дочь, его плоть и кровь, могла бы допустить хотя бы одну мысль о том, чтобы влюбиться хоть в кого-то из ненавистного ему клана Учиха. Поэтому в ее «перевоспитание» вкладывал подчас все свое негодование и злость.       Так они и жили. Отец порол испорченную глупую дочь, а Кацура продолжала стоять на своем. О том, чтобы отказаться от своих навязчивых идей, она и не думала. Природное упрямство, обида на отца и его методы воспитания, заставляла ее замыкаться в себе все сильнее. Это привело к тому, что и без того непростой колючий характер девочки стал просто невыносимым.       Она продолжала играть со своими сверстниками, и общаться со взрослыми, многие из которых были ее партнерами в миссиях, непринужденно шутила, дерзила и производила впечатление совершенно обычного подростка, разве что чересчур уверенного в себе. Но оставаясь наедине с собой часто плакала, или ломала предметы. Сенджу старший лишь списывал все это на издержки «переходного возраста», терпеливо ожидая, когда Кацура образумится и остепенится.       Но так было до тех пор, пока девчонка не начала самонадеянно посещать дом главы клана Учиха. Его поверенные сразу доложили Тобираме об этом, еще в самый первый раз. Но Сенджу не мог поверить, что Кацура осмелится на такое. У него не было сомнений, что прикрываясь «любовью» к Учихе Мадаре, она просто целенаправленно злила его, своего отца, и привлекала к себе внимание. Но девчонка слишком быстро перешла от слов к действиям.       Тобирама грубо поднял ее лицо за подбородок, устремив ее взгляд, полный обиды и слез, на себя.       - Скажи, что больше никогда не пойдешь к нему - и я, так и быть, прощу тебе твою глупость! - не собирался «сбавлять обороты» Тобирама.       Ему бы сесть с ней рядом, объяснить, что Мадара Учиха явно не тот человек, кем ей стоит восхищаться и чувствовать привязанность. Но он полагал, что ребенку и так это известно. Поэтому вместо мягкой попытки убедить ее, он снова угрожал.       - Пойду...- зажмурившись, уперлась она. И второй удар пришелся аккурат в тоже место, куда отец целился и в первый раз. Тобирама считал, что лупил ее совсем не сильно. Чисто в профилактических целях. Но от второго его «невесомого» шлепка, Кацура даже упала со стула на пол. Впрочем, это было лишь цветочками, девочка это знала. Поэтому и не думала плакать и просить прощения. Или даже попытаться убежать.       В это же мгновение они оба ощутили ненавистную для одного, и обожаемую для другой, чакру со стороны входа в их дом.       - Мадара пришел, - констатировала Кацура, все еще сидя на полу. Боль, саднящая на левой щеке, будто бы совсем перестала ее беспокоить. Она ощутила радость от того, что Учиха был здесь. Хотя вряд ли он пришел к ней.