***
Эта шляпа была глупой и отказалась помочь Гарри. Вся школа с её делением на факультеты, и учителя тоже были глупыми. Гарри был уверен, что кто-нибудь поймёт, что всё это было огромной ошибкой, и его отправят обратно домой… Но это тоже было глупо. Он ненавидел всё это. Было бы проще, если бы люди просто оставили его в покое. Но они продолжали лезть к нему. Гарри потерял свое имя. Он больше не был Гарри, он был Гарри Поттер-Мальчик-Который-Выжил, или Гарри Поттер-Мальчик-Который-Был-Потерян-и-Теперь-Найден. Он потерял всякое подобие личного пространства, когда люди продолжали пожимать ему руку, а взрослые продолжали убирать его волосы, чтобы посмотреть на шрам. В школе Гарри показывали видео о том, как взрослые вторгаются в личное пространство и всё такое. Если всё становилось очень плохим, то ребёнок должен был кричать «Помогите! Помогите! Это не мой папа!», а потом пинать незнакомца по лодыжке и бежать. Гарри сделал это, но всё что он получил — это лекцию о его предполагаемом замешательстве. Им казалось, что они знали всё лучше, чем он. — Нет, — отвечал Гарри, — я не хочу здесь быть. Нет, я не думаю, что быть волшебником так классно. А ты откуда знаешь? Это глупо. Нет, я не говорил, что ты глуп, но прямо сейчас скажу это. Нет, всё было не так. Нет. Нет. Ремус никогда так не делал. Мне всё равно, что пишут в газетах. Это вам говорю я. А всё остальное обычные выдумки. Всё было совсем не так. Гарри ещё никогда не был таким уставшим и одиноким, как сейчас, находясь в Большом зале в окружении большого количества людей. — Заткнись. Что ты вообще знаешь? Не надо так говорить. Ты ничего не знаешь, не называй его так. Нет! Нет, всё было не так! Нет, это не так. Мне все равно, что ты это прочитал, мне все равно, что говорит твоя глупая мама. Я же сказал, не называй его так. — Нет. Не. Называй. Его. Так.***
Мадам Помфри ещё раз немного смочила ватный диск спиртом, чтобы промокнуть ещё один порез. Драка, как оказалось, превратилась в настоящую бойню, которая охватила всю спальню, лестницу и общую комнату, и причинила многочисленный сопутствующий ущерб. Минерва смотрела на мальчиков. Поттер не выглядел огорченным, а мадам Помфри не знала, что и думать, потому что другим бойцом был Рональд Уизли. У них никогда не было каких-то больших проблем с детьми Уизли. Уильям, конечно, был очень мил, как и Чарльз с его милой натурой, и она совсем не жаловалась на Персиваля. Конечно, двое старших были старостами, и Перси тоже только что стал одним из них. Потом появились близнецы, и все было хорошо. Они ведь не были похожи на своих братьев, не так ли? Минерва возвышалась над мальчиками, яростно заявляя, что никогда не видела подобного поведения, и это было правдой, хотя бы потому, что драка была устроена раньше, чем можно было ожидать. — …никогда! За все мои годы! Интересно, а где же ваш домашний дух? Драка и с товарищем по дому! Лекция продолжалась довольно долго. Учитывая, что Помфри пришлось ухаживать ещё за тремя первокурсниками, которые были ранены при попытке оторвать бойцов друг от друга, она могла понять Минерву. Потребовалось вмешательство шестых и седьмых годов, чтобы мальчики наконец-то прекратили драку, но к тому времени в ней участвовало уже больше дюжины человек.***
Гарри не обращал никакого внимания на эту женщину, Минерву, профессора Макгонагалл. Он знал, что она это заметила и что это еще больше разозлило ее, но на самом деле ему было все равно. Он хотел бы, чтобы они исключили его за это. Он хотел бы просто вернуться назад. — А теперь скажи мне, что, во имя Мерлина, заставило тебя так поступить? Последовала пауза. Может быть, ей просто нужно было подышать свежим воздухом, а может быть, это был уже не риторический вопрос. Это было трудно сказать. — Я удабил певым, бобессор, — сказал Рон сквозь вату, воткнутую в его нос. Что? Окей. Гарри ни капли не жалел об этом и сделал бы снова. На самом деле он был первым, кто нанес удар. И он был сыт по горло людьми, говорящими за него. — Заткнись, ты… ух, придурок! — сказал он, хотя теперь обнаружил, что огонь его праведного гнева угас. Он просто устал, очень устал. Он сказал Макгонагалл: — Это я ударил первым. — Это сделал я, — тут же добавил Рон, указывая на свою грудь, чтобы подчеркнуть и, возможно, прояснить ситуацию. — Придурок, — сказал он, глядя на Гарри.***
Их двоих отправили в комнаты дома и вычли из-за них 30 очков (- Молодец, Рональд! — сказал какой-то рыжеволосый студент постарше, — Год ещё не начался, а мы уже находимся в минусе!), а так же мальчикам была назначена отработка на следующий же день. Гарри отказался извиняться, потому что ему не было жаль. Но позже он признал, что Рон поступил довольно храбро, взяв вину на себя, и Рон в свою очередь сказал, что, возможно, он должен был заткнуться первым, когда Гарри сказал ему сделать это, и что Рон не думает, что Ремус был зверем, больше нет. К тому времени, когда на следующий день они отправились на отработку, они уже были хорошими друзьями.***
По какой-то причине все искренне верили в то, что как только Гарри увидит влажные замшелые стены Хогвартса, он мгновенно очаруется, забудет о прошлой жизни и перестанет злиться. А староста с сопливым голосом сказал Гарри, что если он продолжит вести себя как в первый же вечер, то его мгновенно исключат, как будто бы он этого не добивался. Гарри не понимал, почему это было так плохо. Если честно, только половину времени Гарри пытался стать исключённым. Остальную часть времени он передавал своё мнение в очень выразительной манере — через насилие и находил в этом некое успокоение для своей души. По крайней мере, студенты Хогвартса были более понятливы, чем взрослые, и вскоре они научились не упоминать Ремуса в присутствии Гарри. Нос Эрни Макмиллана долго свидетельствовал об этом. И тот третьекурсник с Равенкло, который думал, что всё знает об оборотнях. И пухлый пацан из Хаффлпаффа, который снова и снова повторял то, что его отец работает в Министерстве, будто это делало его отца каким-то мгновенным экспертом. Гарри боролся со всеми, и его настроение значительно улучшилось. Конечно, он рисковал оттолкнуть всех в школе и создать больше врагов, чем он мог себе позволить. Не все так быстро, как Рон Уизли, понимали, что их носы были сломаны за дело. Но Гарри было все равно. Он был беззаботен, и это было самое близкое чувство за последнее время, которое делало его свободным. Но так же, несмотря на попытки бороться с каждым человеком, который лез к нему, Гарри оставался хорошим ребенком. Внутри него была мягкая земля, добрая и заботливая. Вот почему, когда Драко Малфой забрал у Невилла Напоминалку, Гарри не только вернул шар, но и повалил Драко на землю, едва не заставив проглотить проклятую безделушку. А поскольку Гарри вырос вместе с Оливией и, следовательно, обладал очень специфическим чувством гендерного равенства, в следующий раз, когда он услышал, как Пэнси Паркинсон смеется над волосами Анджелины Джонсон, он пнул ее прямо по заднице, когда они шли с гербологии, и она упала прямо в лужу с грязью. — Вы, — сказала Макгонагалл, оттаскивая Гарри обратно в башню за воротник его мантии, — несете единоличную ответственность за большую часть потерянных очков Гриффиндора. Раздался вздох, громкий и долгий. Фред Уизли уставился на Гарри, подняв одну руку вверх, а другой сделал вид, что сжимает своё сердце. Он выглядел глубоко оскорбленным. — Как ты мог? — воскликнул Фред, растягивая слова и не сводя глаз с Гарри, прежде чем внезапно и драматично обратить свое внимание на Макгонагалл, — Как Вы могли такое сказать, профессор? — Я глубоко ранен, — добавил Джордж, глядя куда-то вдаль. Его правая рука легла на лоб в классической позе «я-в-обмороке». — Очевидно, мы должны удвоить наши усилия, Джордж. — Верно, Фред. — Мы должны начать немедленно. Ли! — У меня есть молоток, — сказал Ли Джордан. Его слова зловеще прокатились по залам Хогвартса. — Сейчас же вернитесь! — крикнула Макгонагалл троим быстро удаляющимся мальчикам, все еще крепко сжимая в руке мантию Гарри.***
Возможно, Северус был параноиком и видел тени повсюду. И возможно, боль в его руке этим летом была не более чем судорогой. Но Северус просто не мог рисковать. Некоторые вещи он действительно не знал, и большинство из них были просто подозрениями и смутными догадками. Но некоторые вещи были неоспоримы, как, например, тот факт, что министерство не смогло бы сломать барьеры в коттедже без внешней помощи. Это было фактом. Они пришли в коттедж в полнолуние. Очень мало людей знало о ликантропии Рема. Но другое знание он получил случайно. Северус заметил мерцание на воротнике школьной мантии Гарри. Разумеется, он не спускал с него глаз с тех пор, как мальчика привезли в школу. Его мантия была точно такой же, как и любая другая школьная мантия при свете солнца или многочисленных белых свечей, которыми пользовались в замке. Но у подземелий был свой собственный свет, непрямой и сдержанный. И в этом мягком свете Северус увидел нечто, чего не было на любой другой одежде. Они поместили Гарри под чары наблюдения, чтобы услышать, планирует ли он побег или узнать что-то еще о его предыдущих годах жизни. Это была всего лишь догадка. Слизеринская догадка. Так что он просто не мог позволить себе игнорировать её.***
Это была настоящая проблема. И не только неожиданное насилие Поттера. На самом деле, Минерва понимала это, даже если и не одобряла. С этим делом можно было бы справиться гораздо лучше. Они насильно ворвались в дом мальчика, конечно, он отреагировал бы именно так. Дополнительная проблема заключалась в том, что Гарри дрался с достаточным количеством людей, чтобы получить задержания до конца учебного года. По подсчетам Минервы, оставалось всего два дня без отработок, и то это были выходные. Это было проблемой, потому что Поттер, казалось, не собирался успокаиваться в ближайшее время, и, очевидно, угроза потери очков и задержания не имели никакого эффекта. Минерва сделала то, что должна была сделать. Ей это не нравилось, и она не была горда. Часть храбрости Гриффиндора — это принятие решений для общего блага, которые никому не понравятся. — Где ваша волшебная палочка, Поттер? — О, я забыл взять ее с собой, профессор. Конечно же, он это сделал. Вопреки всем доводам разума, Поттер совершенно не интересовался магией. Главной проблемой была его склонность к дракам, но она понимала, что и это тоже может выйти из-под контроля. Он все время терял свою палочку. Он был рассеян. Его учеба была ужасно плохой, и о домашнем задании он беспокоился только половину времени. Как он мог забыть свою палочку? За все свои годы Минерва никогда не видела ничего подобного. Даже Лонгботтом, который сам по себе был очень неуклюжей трагедией, никогда не забывал свою палочку. И Лонгботтом вел себя скромно, в то время как Поттер никогда не извинялся, никогда не говорил, что ему жаль. На самом деле, выражение его глаз совершенно ясно говорило о том, что он совсем не сожалеет, даже если это был не преднамеренный акт неповиновения с его стороны, а фактическая рассеянность. Он забыл свою палочку и не оплакивал её. — Это уже третий раз на этой неделе, Поттер. —Я не знаю, не буду говорить, что следил за этим. — Минус пять баллов с Гриффиндора, — сказала Минерва. И спасибо Годрику за хорошее поведение пятого курса, и что она сможет вернуть некоторые очки в этот же день. Теперь она должна была дать Поттеру коридорный пропуск, чтобы он мог пойти за своей палочкой, и он вернется поздно, хотя это вообще не имело никакого значения для его работы по трансфигурации, так как он вообще не мог ничего сделать. И это при условии, что он вернется в класс и не затеет еще одну драку по пути. Он вернулся за двадцать минут до конца урока с палочкой в руке, сопровождаемый раздраженным Персивалем Уизли, который сказал, что Гарри действительно удалось снова с кем-то поцапаться. — Спасибо, Уизли, вы можете идти. Персиваль вышел с поднятой головой и расправленными плечами, чувствуя удовлетворение от хорошей работы. Минерва даже не потрудилась спросить, что это было на этот раз. (- О! Там идет дикий Поттер, — нараспев произнес четверокурсник Равенкло, — Знаешь, я слышал, что у него бешенство от полукровки-монстра, который держал его в подвале, — Преподаватели никогда не наказывали их за то, что они говорят такие вещи). — Десять очков от Гриффиндора, Поттер, — сказала Минерва, чувствуя, как что-то вроде комка чайных листьев застряло у нее в горле. — И задержание. Поттер кивнул, как всегда. Он был не очень разговорчивым мальчиком. — Уизли, вам придется остаться на задержание из-за Поттера, поскольку он накопил их чересчур много. — Что? — воскликнул Рон, который до сих пор слушал только вполуха. — Нет! — закричал Гарри так быстро, словно начал гореть — В два часа в субботу. — Вы не можете этого сделать! Это несправедливо! — Минус пять баллов за то, что вы дерзко и неуместно выражаетесь, Поттер. Лонгботтом, задержание. К концу урока Минерва должна была забрать пятьдесят очков Гриффиндора, и Уизли получил еще одно наказание сам по себе. Но это сработало. К концу недели все мальчики первого года Гриффиндора были задержаны, и Поттер перестал драться и бороться со всеми.***
Гарри все прекратил. Не то чтобы он действительно хотел бить людей, но это останавливало их от того, чтобы говорить те ужасные вещи о Ремусе. Теперь он даже и этого не мог делать. Он снова замолчал. Рон это сразу заметил, и к ужину он с близнецами вывел Гарри из мрачного настроения. Но, кроме этого, он ничего больше не говорил: ни учителям, которые настаивали на том, чтобы он выполнял домашние задания, ни ученикам, которые медленно возвращались к своим насмешкам. От него исходила тишина — бледно-голубая, как стены больницы. Он был не в состоянии сосредоточиться при работе в классе. Даже если он сидел на первом ряду и не смотрел в окно, мыслями он был далеко. Он думал о Ремусе и о том, где тот был, и об Оливии, и о том, что она скажет, когда не увидит Гарри в средней школе. Он думал обо всём, но не о словах учителя. Ему было легче, если он не обращал внимание на что-то лишнее и не позволял своим мыслям блуждать.***
Это была очень деликатная работа. Сначала Северусу предстояло приобрести все основные компоненты все-открывающего зелья. Затем он должен был найти достаточно похожий рецепт какого-то другого зелья, чтобы студенты спокойно могли приготовить его в классе, на несколько минут, чтобы потом превратить это зелье во что-то другое. После этого Северус должен был невербально и с минимальным количеством движений палочки направить дым от котла к следящей магии на Гарри, чтобы дым сгустился над его одеждой и показал, оправданы ли подозрения Северуса или нет. И он мог довольствоваться только этим и не мог послать Ревелио даже невербально, потому что, тот кто оставил следящие чары на Гарри, заметил бы это. И если они поставили следящие чары, то они также поставили чары обнаружения, если кто-то решил бы вмешаться. Но управление дымом…это была достаточно точная магия. На то, чтобы её изучить, уходят годы. Или же Северус мог встать позади Лонгботтома, чтобы убедиться в правильном приготовлении зелья, и заставить мальчика нервничать до такой степени, чтобы тот уронил свой котёл и пролил все-открывающее зелье (Зелье даже не должно было быть на стадии готовности — мальчишка добавил перламутр раньше времени. Зачем он это сделал?) Взмах волшебной палочки, и зелье разлилось по всей скамье, включая Гарри и его мантию.***
— Гарри, у тебя на мантии что-то вроде нитки, — сказала Грейнджер, — Вот здесь, у воротника.***
В октябре Гарри сообщили, что он теперь является частью команды Гриффиндора по квиддичу. Ему вручили метлу и расписание тренировок, а также велели явиться к Оливеру Вуду. И Хуч, и Минерва видели в нем некий природный талант. Минерва также надеялась, что он будет наслаждаться этим видом спорта так же, как и его отец, потому что она заметила, каким тихим и замкнутым стал Гарри, и это было почти так же плохо, как и его необузданная ярость.***
Летать было чудесно. И по-другому это описать было невозможно. В тот момент, когда Гарри был в воздухе, все прекратилось. Вся печаль и тоска остались на земле. И была команда. Просто великолепная команда. Там были близнецы, и они были забавными и добрыми, так же был Оливер, который заботился только о квиддиче, и ему было наплевать на прошлое Гарри. Там были девочки — Кэти, Анджелина и Алисия. Они не очень любили Гарри, но и не испытывали к нему ненависти. Они все еще не определились с тем, как относиться к нему за то, что он пнул Пэнси Паркинсон по заднице, хоть это и было заслуженно. И так же у Гарри теперь был доступ к метле. В пятницу вечером он тайком выбрался из гриффиндорской башни после комендантского часа. У него было так много задержаний, что преподаватели понятия не имели, когда он должен был пойти к ним. Главные двери замка были слишком большие для него. Даже если никого не будет рядом, ветер снаружи может ворваться внутрь и оповестить всех о нём. К счастью, Гарри успел обнаружить две другие более скромные двери и вышел через одну из них, находившуюся в западном крыле около спален Хаффлпаффа. (о существовании этой двери студентам знать не полагалось) Он добрался до сарая, где хранились метлы. Сарай был заперт, но Гарри был невысок и пролез через окно, которое он лично оставил открытым накануне. Гарри сел на метлу. Гарри всегда думал о Ремусе как о своем отце во всех смыслах этого слова. Но когда Ремус лежал на полу, мысли Гарри были мрачными и горькими, оставалась только тревога о том, что же с ними случится. Он не видел его с тех пор, как их схватили. Ему не разрешалось с ним разговаривать. Он посылал письма, как только он видел свою сову. Хедвига всегда возвращалась без них, так что она куда-то их относила. Но Гарри не получал никаких ответов, поэтому он не знал, смог ли Ремус прочитать письма. Однако в воздухе летала надежда и сладкие воспоминания о том, как Ремус рассказывал ему о тысячи опасных существ и как с ними бороться. И не обязательно было убивать их, чтобы выжить самому. Метла взлетела. Вверх, вверх, вверх. Гарри поднимался плавными зигзагами, стараясь избегать освещённых участков воздуха. Он пролетел мимо квиддичного поля, мимо трибун и ворот. Он поднялся до самых верхушек смотровых башен, которые были раскрашены в яркие цвета. Метла начала вибрировать. Руки и бедра Гарри начало немного покалывать, а потом они онемели, когда вибрация усилилась с высотой. Он продолжил подниматься, пока не оказался достаточно высоко над полем для квиддича. Он уныло отметил, что некоторые башни замка всё ещё возвышаются над ним. Гарри продолжил подниматься вверх до тех пор, пока вибрация метлы не стала такой сильной, что он начал испытывать трудности с удержанием своего веса на ней. Мальчик сгорбился так, что его тело стало практически параллельно рукояти метлы, и полетел прочь, подальше от замка. Он двигался на полной скорости. Воздух звенел в ушах и он прищурился от этого. Гарри пришлось крепче ухватиться за метлу, которая, как казалось, хотела сбросить мальчика с себя. Он летел так быстро, как только мог — сквозь верхушки деревьев Запретного леса. А затем метла медленно начала терять скорость, пока просто не повисла в небе и отказалась лететь вперёд, несмотря на все попытки Гарри. О, он пытался. Он был в воздухе так долго, что ему в голову пришла идея спуститься вниз и пересечь Запретный лес пешком. Гарри не боялся ни одного существа, которое называло лес своим домом. Но он не смог. Метла начала возвращаться в замок, медленно двигаясь сама по себе. Гарри опустился обратно на квиддичное поле, смаргивая слёзы с глаз. В этот момент ему захотелось умереть. Когда он почти справился со слезами, Гарри увидел фигуру стоящую на поле. Человек указывал волшебной палочкой на него. Может быть, они лишат его летних каникул. Гарри только мог надеяться на то, что другие Гриффиндорцы не будут отбывать наказание вместо него. — Хогвартс — это самое безопасное место во всей Британии, — сказал Дамблдор, убирая палочку в карман, — по всему периметру школы стоят охранные чары, которые никому не дадут войти без приглашения. Его слова звучали как лекция — странно-весёлая лекция посреди ночи. Он не казался сердитым, что было странно, ведь остальные учителя злились на Гарри. — Если бы вы продолжили лететь с такой скоростью, то, боюсь, столкнулись бы с барьером через несколько ярдов, — пояснил Дамблдор, — Барьер — это часть защитных чар, что удерживает темных волшебников и магглов на расстоянии. Гарри пристально смотрел на него. Теперь, когда он вновь очутился на земле, ему показалось, что его колени превратились в желе, а вся кровь отлила от рук и ног. Он почувствовал, будто чуть не совершил какое-то безумно опасное дело. Он ведь даже не захватил с собой ни бутербродов, ни плаща. Северус всегда настаивал на запасе тёплой одежды. — Вы просто немного полетали, — сказал Дамблдор всё ещё без малейшего проблеска гнева. Ночь была тихой. Осень была доброй и поздней в этом году, поэтому было не так уж и холодно. Гарри почувствовал, что должен сказать что-то в ответ. — Мне действительно очень нравится летать, — сказал он, не зная, будет ли сожалеть об этом, если у него заберут эту возможность. — Как и твоему отцу, если я правильно помню, — улыбнулся Дамблдор. О, конечно же он говорил про Джеймса. Ремус как-то рассказал Гарри о том, что был слишком высок, чтобы нормально летать на метле. Но он как-то упомянул, что ездил на летающем мотоцикле, — Он был охотником. Между ними вновь повисло молчание. Гарри было трудно разговаривать с другими людьми. Но с Роном, близнецами, Невиллом и Симусом — такой проблемы не было. Но с другими было просто тяжело. Дамблдор, казалось, даже не возражал против молчания, по крайней мере он не стал нетерпеливо щёлкать языком, пока Гарри летал в своих мыслях. — А теперь, я полагаю, вам пора вернуться в свою постель. Я провожу вас. Мы же не хотим, что бы кто-нибудь нашёл вас и подумал, что вы не соблюдаете комендантский час. Ну, это было очень здорово. — Хм, спасибо, профессор. — О, не за что, — пробормотал Дамблдор. Он стоял, тихо посвистывая, и ждал, пока Гарри возвращал метлу на место, а затем шёл с мальчиком до самой башни Гриффиндора. Это была долгая прогулка: они шли очень медленно, потому что, как объяснил Дамблдор «с возрастом вы перестаёте куда-либо торопиться» (если вам конечно не нужно было в туалет). Он дружелюбно говорил всю дорогу, не обращая внимания на то, что Гарри практически не отвечал ему. Он расспрашивал Гарри о том, нравится ли ему летать, о его занятиях и друзьях, и даже о том, нравится ли ему еда в школе, а еще давал забавные и честные комментарии. Он так же думал, что кухня замка предлагала слишком много блюд на основе свеклы. Он, казалось… был почти что союзником. Очень эксцентричным, конечно же, но так же очень понимающим. Дамблдор признал, что Гарри сейчас переживал очень бурное время. И Гарри так устал быть проигнорированным, что это было очень кстати.***
Цветы лимона в зелье замедлили бы его действие, а маргаритки в большом количестве аннулировали бы его эффект. Гарри знал всё это, но ничего не сказал, когда Снейп спросил его об этом в классе в первый же день. Он ничего не сказал, потому что цветок лимона обозначал молчание, а маргаритки — ожидание. Поэтому Гарри и ждал. Наконец-то Северус спросил его об аконите и бальзамине, и Гарри понял, что пора. (Аконит обозначал мизантропию, что говорило об отрицании или окончании. Бальзамин же говорил о нетерпении. Всё вместе звучало как «конец ожиданию») Гарри испортил целебное зелье и сумел добиться немедленного задержания для того, чтобы очистить котлы. С быстро бьющимся в груди сердцем он ждал, когда класс опустеет, а потом, наконец, получил те объятия, в которых так отчаянно нуждался последние десять недель. — У нас не так много времени, — сказал Северус, бросая пригоршню крылышек в пламя свечи. Появился черный дым с ужасным запахом, но такова была цена за пять минут их уединения. Они потратили целую минуту на то, чтобы обнять друг друга. — Ты можешь меня забрать? — спросил Гарри, хоть он и знал ответ. Так же, как и то, что он с самого начал понял, что лучше не упоминать Северуса (не то, что его кто-то слушал) при людях, которые забрали его. Все его слова о невиновности Ремуса только ещё больше убеждали тех людей в его вине, поэтому он не собирался подставлять Северуса. В конце концов, Ремус никогда не хотел становиться оборотнем, но все всё равно говорили о нём так, будто бы он ел маленьких пожилых леди в своё свободное время. Гарри даже не хотел представлять то, что они могли бы сказать о Северусе — бывшем Пожирателе смерти. Гарри всё понимал, но это не означало того, что он не надеялся, что Северус возьмёт его за руку, как он делал раньше, когда они гуляли по городу или паркам, когда Гарри был маленьким и Северус рассказывал ему всё-всё о растениях. Ох, как он хотел, чтобы Северус взял его за руку и увёл, чтобы они могли найти Ремуса, и у них вновь всё стало хорошо. Гарри очень на это надеялся. Он знал, что этого не случится, потому что он не был слепым, но он надеялся. И он знал, что это было глупо, потому что видел, сколько волшебников окружало его сейчас. И помнил, как они пришли к ним в дом. Так что да, Гарри знал это, и это было самым худшим знанием в его жизни. И он сказал бы, что останется, что никогда никуда не уйдёт, если все эти люди так этого хотели, но пожалуйста, пожалуйста, пусть они отпустят Ремуса — отпустите его. Он с радостью поменял бы себя и Ремуса местами. Отпустите его, и Гарри останется в этой дурацкой школе. — Гарри, послушай меня, — сказал Северус, присев на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с мальчиком, — У тебя есть поддержка декана Слизерина и ещё очень и очень мощные знания. Гарри с сомнением посмотрел на него, потому что в данный момент что-то мощное могло выглядеть как огнемёт или вертолёт. А потом Северус показал ему Слизеринскую хитрость. — Ты помнишь Полифема*? Конечно же он помнил. Гарри читал детскую версию «Одиссеи», которая не содержала в себе никаких картинок, когда ему было около десяти лет. О! Так вот как ты должен уйти от великана, что держит тебя в пещере. Ты ждёшь и обманываешь его. — А помнишь Пенелопу? Гарри кивнул. Пенелопа была холодна в прямом смысле этого слова. Оливия жалела, что та не отравила всех своих поклонников, но тот трюк с вуалью был тоже достаточно хорош. — Тебе придётся быть и тем, и другим, Гарри. Будь терпелив и кроток, пока не найдёшь или не создашь свою сторону. А я буду помогать тебе в этом. Это было… Гарри впервые улыбнулся самой яркой из своих улыбок, впервые за столько дней. Гарри ушёл из подземелий, неся в своём сердце самое настоящее сокровище — осознание того, что он не один, и что кто-то всё ещё будет его слушать и говорить ему всю правду. А так же надежду на то, что так будет не всегда. Надежду на то, что Северус поможет вернуть Ремуса, и они смогут исчезнуть. — Постарайся ослепить их надолго, — сказал Северус на прощание и взмахнул палочкой, чтобы очистить котлы, — И помни, Шерхан всегда начеку. Не выходи из пещеры, пока тигр находится рядом.***
Это был всего лишь один тролль. Один. Один. Обычный тролль ничего бы не смог сделать. Один тролль. И три студента. Двое из которых могли творить чудеса. Но, очевидно, никто так не считал. Но они не потеряли много очков, а Гарри и Рон подружились, так что да, в этом что-то было.***
Рождество — это Американские горки эмоций. Гарри проснулся с грустью на душе. Это было первое Рождество вдали от дома. Будто удар кулаком в живот, а ведь он даже не встал с постели. Но затем он обнаружил, что Уизли включили его в свою семью, и Гарри получил свой собственный Свитер Уизли. Какое-то время он не мог глотать или говорить, и он был очень сильно благодарен близнецам за то, что они стали шутить, отвлекая внимание всех от него, пока он вновь не пришёл в себя. Фред объявил, что Гарри практически является членом семьи Уизли, и попытался покрасить волосы Гарри в рыжий цвет. Не справившись с этим, они повалили его на пол для того, чтобы создать на его щеках несколько веснушек, и они все весело посмеялись над этим. Меланхолия нахлынула снова где-то в середине утра, когда Гарри обнаружил коробку шоколадных палочек, незаметно подложенную в его сумку. Подарок был хорошим. Сладости подарили Гарри теплые чувства, но тот факт, что палочки были подарены тайно, тот факт, что Северус не мог открыто проявить к нему свою любовь…это имело своё влияние на мальчика. К обеду Гарри пережил больше эмоций, чем одиннадцатилетний ребёнок мог выдержать. Из-за этого он перекрасил все подушки в гостиной Гриффиндора в синий, черный, зелёный и жёлтый цвета, и он запихал их все под диваны, чтобы их никто не увидел. После обеда Макгонагалл подошла к нему, и Гарри понятия не имел, о чем может пойти их разговор, но он заранее решил, что не будет извиняться, пока не поймёт, в чем же он провинился. На всякий случай он сказал Рону держаться подальше, чтобы тот не получил выговор и задержание вместо Гарри — Макгонагалл не стала бы наказывать мальчиков, если бы они не были рядом с Гарри. Когда он был один, она просто увеличивала количество столов и котлов, которые он должен был отмыть и почистить. Но на этот раз она пришла не для того, чтобы наказать его, а передать то, что Дамблдор ждёт Гарри в кабинете директора, что может быть хорошо или плохо. Может быть, они наконец-то решили исключить Гарри, что было бы просто замечательно.***
— Я хотел передать тебе это лично, — сказал Дамблдор. Его голубые глаза блестели за золотыми полумесяцами очков. Гарри принял свёрток из его рук. Это было что-то мягкое и лёгкое, завёрнутое в жёлто-зелёную бумагу. — Он принадлежал твоему отцу, — сказал Дамблдор, когда Гарри осторожно развернул свёрток и увидел что-то… серое, — И я подумал, что должен отдать это тебе, — продолжил старик, — Он принадлежит тебе по праву. Это был кусок серой ткани. Даже не особо приятного цвета. Этот цвет был похож на небо в обычный пасмурный день, когда вы даже не знаете, пойдёт ли дождь вечером или нет. Но когда Гарри поднял ткань и засунул руку под неё, то он увидел. Он снова посмотрел на Дамблдора широко открытыми глазами. — Это самый редкий и уникальный предмет, — тепло сказал Дамблдор. — Это наследие твоей семьи. Ваша история. — Это… — Гарри заколебался, ему было трудно говорить спокойно. Ему нужно было время, чтобы привести свои мысли в порядок, — Вау. Спасибо, профессор. — Никаких проблем, никаких проблем. — Дамблдор улыбнулся, — Я просто присматривал за ним, пока не смог передать тебе. Гарри не смотрел на него. Он смотрел на странную ткань, заставляющую его ноги то появляться, то исчезать. — Я должен напомнить тебе, чтобы ты был осторожен. Я слышал, что у тебя есть определенное пренебрежение к правилам. — Конечно, профессор. — Я действительно беспокоюсь о твоей безопасности, Гарри, — теперь Дамблдор стал серьёзнее, — Я бы не хотел, что бы ты попадал в какие-то рискованные ситуации, как… тот ваш полёт на метле. Гарри всё понял. Он знал, что не сможет выбраться из Хогвартса (он уже пробовал в свои первые выходные в замке, но ворота никак не поддавались), но он мог свободно передвигаться по территории, и это было просто замечательно. Даже если Дамблдор настаивал на том, что плащ принадлежал ему по праву, старик всё равно сделал Гарри хороший подарок. — Есть ещё кое-что, — продолжил Дамблдор и Гарри с тревогой посмотрел на директора, потому что голос старика изменился, — Я подумал, что ты имеешь право узнать эту новость лично и самым первым. В конце концов, совиная почта может быть немного холодной.***
Гарри поднялся на самый верх астрономической башни, которая в это время была совершенно пуста. Он сел на пол, прислонился спиной к холодным камням, накинул на себя плащ и пожалел, что не может умереть, что не может раствориться в облаке тумана, как маленькая русалочка в той сказке, что он не может растаять, как храбрый оловянный солдатик. Ремусу устроили настоящий ад — суд без адвоката, который мог бы защитить его, без свидетелей и, конечно же, без Гарри. Состоялся судебный процесс, и теперь Гарри держал в руках официальный пергамент, который сообщал ему о том, что Ремусу было уготовлено пожизненное заключение в Азкабане, где бы это место ни находилось, без возможности обжалования. Гарри не знал, как долго он пробыл там. Только то, что солнце уже садилось, когда он услышал шаги и увидел нахмуренное лицо Северуса, появившегося на лестнице. — Гарри? — позвал он мягко. Гарри не стал отвечать. Северус сделал какое-то движение своей палочкой, обводя ей комнату. Гарри увидел, как шевелятся его губы и насчитал семь вдохов, прежде чем Северус полностью вошёл в комнату. Несколько недель назад Гарри окунул все свои школьные мантии в кипящую воду. Они потеряли свой блеск, и профессора были взбешены. Одежда была такой же поношенной, как и у Рона сейчас. Он поднял со дна котла девять жилистых нитей, мокрых, почерневших и свернувшихся. Эта мысль пришла в голову Гермионе, и когда Гарри увидел выражение её лица, то на нём был отражен гром, и в воздухе запахло озоном. Гарри был рад, о, как он был рад тому, что она на его стороне. «Гермиона, — подумал он, — а не я, может победить Темного Лорда». После того, как следящие чары были найдены, маловероятно, что Министерство или кто-то еще попытается сделать это снова. Нити будут отчетливо видны на его мантиях. Тем не менее, Гарри все еще был очень осторожен, чтобы не говорить некоторые вещи вслух. Или вообще говорить. Северус подумал, что Гарри теперь был свободен от следящих чар (Он прозвал их inquisitor secreto, хотя нити были бы лучшим названием). Он заставил Макгонагалл поговорить об этом с Дамблдором, потому что она тоже видела эти нити после того, как одежда Гарри была прокипячена, и она не одобряла этого. В разговоре были использованы такие слова как «безумие» и «кровавый позор». Однако Северус всё ещё использовал по четыре заглушающих заклинания, но это всё равно был большой шаг от того, когда им приходилось использовать крылышки, которые трудно было достать, когда он и Гарри хотели поговорить. Теперь он объяснил Гарри, что заклинание гоменум ревелио показывает заклинателю силуэты всех скрытых людей, даже когда они находятся под плащом-невидимкой. Он сказал, нашёл мальчика, потому что слышал, как камни замка гудят «With or Without you*», и он последовал за песней на вершину башни. Гарри был уверен, что последняя часть полностью выдумана, но у него не было сил опровергать это. Северус сел рядом с ним, обнял его за плечи и притянул к себе, накрыв мальчика своей мантией, а их обоих плащом. Гарри положил голову на плечо мужчине и почувствовал, что не сможет пошевелиться и через сотню лет. Северус не знал, что расстроило Гарри. Он пришел, как и говорил, вслед за песней. Гарри показал ему письмо Министерства, сморщенное и немного влажное, и тело Северуса напряглось. Он молчал очень, очень долго, и они оба сидели там, левая рука Северуса лежала на плечах Гарри, а его подбородок покоился на макушке мальчишечьей головы.***
Рон немного объяснил ему про Азкабан, но Гарри заметил, что тот что-то недоговаривает. Близнецы тоже были непривычно туманны по этому поводу. Гермиона уехала к себе домой на каникулы, и поэтому Гарри нашёл Перси и спросил про Азкабан у него. Он сказал, что нашёл это слово в книге, и что ему нужно это знание для домашнего задания. И Перси объяснил. Гарри не рассердился на Рона и близнецов за то, что они ему солгали. Это была не ложь, если посмотреть с другой стороны, а сокрытие большого куска правды, которую, как они знали, Гарри был не готов услышать. И да, он был не готов. И он отдал все свои силы на то, что не сломаться перед блаженно-забывчивым Перси. Но тем не менее, Гарри теперь знал.***
В январе Гарри пробрался в совятню. Там было окно, через которое можно было пролезть на крышу одного из кабинетов. Солнце приятно грело лицо. Это было приятно. Но и опасно тоже, потому что вы находились на крыше средневекового замка, но все равно приятно. Кроме того, Гарри был очень искусен в балансировании. Иногда казалось, что это было единственным, в чем он хорош. Хедвига слетела со своего насеста и приземлилась рядом с ним. Гарри нежно потрепал её между ушами. Она прилетела всего полтора дня назад. Тем, кто находился в Азкабане запрещалось получать какие-либо письма. Хедвига даже не успела добраться до острова, как её отправили обратно с коротким официальным уведомлением. Желтоватая бумага показала Гарри, что это был заранее сформулированный ответ, и он не знал, как к этому относиться. То, что многие другие пытались связаться с заключенными в Азкабане было достаточным для Министерства, чтобы этот ответ был создан многие десятилетия назад. — Ты можешь летать где угодно, — сказал Гарри Хедвиге. Сова игриво клюнула его в палец и придвинулась ближе. Поднялся ветер и Гарри представил собой уютное убежище. — Я не хочу, чтобы ты жила в клетке. Хедвига все поняла. Она потерлась головой о бок и локоть Гарри и через некоторое время расправила свои белоснежные крылья и взлетела. Гарри увидел, как она парит над запретным лесом, и долго не сводил с неё глаз, пока она не спустилась к деревьям, и он больше не смог её увидеть. Она не вернулась. Гарри подумал, что он, возможно, видел её мельком пару раз в течение следующей недели, но после этого ничего. Она была очень хорошим домашним животным, и он скучал по ней, но вид её пустой открытой клетки что-то значил для него самого. Что-то, что было в непосредственной близости от хорошего. Он не собирался никому писать никаких писем, так что это было вполне справедливо.***
Гарри не очень хорошо спал. Сначала из-за тех кошмарных недель. Всё вокруг него было странно и он просто не мог расслабиться. Всякий раз, когда он собирался уснуть, он чувствовал, что его мозг окончательно отключается, что-то внутри него тряслось и он просыпался. Они пришли ночью. Теперь Гарри не чувствовал себя в безопасности, когда спал. В конце концов он засыпал, и с течением времени ему стало легче. Он никуда не уходил, и вся эта подготовка к играм в квиддич настолько изматывала его, что он мог отогнать свои мысли, заполнить свою голову белым светом и уснуть. Вместе с Новым годом пришли и ночные кошмары. Ему снился лес вокруг замка, в котором они держали Ремуса под серебряной сетью. Как волшебники арестовывают Северуса, Гермиону, Рона. Как вспыхивает зелёный цвет, который уносит всё прочь. От некоторых кошмаров Гарри не мог успокоиться. Он лежал, уткнувшись лицом в подушки, глубоко дышал и крепко сжимал простыни, но в конце концов его сердцебиение замедлялось, и он снова засыпал. Но с другой стороны, он знал, что больше никогда не сможет заснуть, и от того, что он лежал в постели неподвижно и молча, ему становилось только хуже. В такие ночи он брал плащ и бродил по замку. Здание было хорошим развлечением. Лестницы двигались, некоторые коридоры беспорядочно открывались и закрывались, и было много тайных комнат и проходов. Гарри узнал о них, и это принесло ему покой, когда замок раскрылся перед ним.***
Гарри не обратил особого внимания на профессора Квиррелла, но заметил, что тот проявляет к нему необычайный интерес. Достаточно того, что Гарри был почти готов доложить о нём, как им было сказано в той беседе о безопасности в школе целую жизнь назад. Единственная причина, по которой он этого не сделал, заключалась в том, что Квиррелл на самом деле ничего не предпринимал. Он не предлагал купить что-нибудь для Гарри и не пытался прикоснуться к нему, когда они оставались одни. У Гарри на него не было ничего конкретного, и, видя, как волшебное общество склонно к чрезмерной реакции, он не хотел нести ответственность за то, что кого-то еще могут отправить в Азкабан. Но это не имело значения. Гермиона тоже не спускала с него глаз и пришла к некоторым тревожным выводам. И они пошли за ним. Если они ошибутся и их поймают, то всегда смогут сказать, что это была идея Гарри, а они с Роном только пытались его остановить. Оставалось надеяться, что их не накажут и, возможно, Гарри в конце концов вышвырнут из Хогвартса.***
Когда Квиррелл или Волан-де-Морт, кем бы он ни был (один отдавал приказы, а другой держал палочку), когда он пытался убить Гарри, когда он смеялся, Гарри напал на него со всей накопившейся с октября яростью. Честно говоря, Гарри не удивился, когда лицо мужчины вспыхнуло. Он тоже чувствовал себя в огне. Но пламя горело слишком жарко и слишком высоко, поглощая весь кислород, и Гарри потерял сознание.***
Гарри проснулся в лазарете от запаха клюквы и граната, слабого, но все еще летавшего вокруг него. Северус был там, достаточно близко, чтобы оставить свой маленький след на подушке Гарри. Однако, когда он открыл глаза, его приветствовало блаженное лицо Дамблдора. Так что он, по-видимому, победил (***
Насколько расслабляющим является звук движущегося поезда. Ритмичный стук колес по рельсам. Звук, который продолжает повторяться снова и снова в одно и то же время. Путешествовать в поезде — это все равно, что находиться внутри музыкальной таблицы, сидя на заднем плане партитуры в главной мелодии. Гарри закрыл глаза и позволил себе погрузиться в тихий повторяющийся звук поезда и голоса Гермионы и Рона, спорящих без жара о чем-то, вероятно о том, что Рон съел конфету. Они выиграли Кубок дома в последнюю минуту. Гарри был рад за Невилла, потому что бедный мальчик заслужил, чтобы с ним случались хорошие вещи. Кроме того, может быть, это заставит всех профессоров отстать от Гарри. Хотя он сомневался, что они вспомнят об этом с следующем году. Следующий год… до следующего года оставалось чуть больше двух месяцев, и все же казалось, что пройдёт целая вечность. Следующий год был на другой стороне лета. Но Дамблдор обещал, что поговорит с Дурслями. Нет, не обещал. Гарри не мог удержаться от мысленного счета обещаний и клятв, сделанных взрослыми. Он и сам не знал, почему. Это было просто что-то, что его мозг начал делать, и Гарри никогда не контролировал ход своих мыслей, особенно с тех пор, как он приехал в Хогвартс. Самое большее, что он мог сделать — это попытаться придать какой-то порядок всем выскакивающим мыслям в голове и посмотреть, к чему его это приведет. Дамблдор сказал, что поговорит с ними. Это был утвердительный ответ. Это было действие. Он обещал, что однажды все объяснит Гарри. Обещания должны были быть более твердыми, но Гарри пришел к выводу, что это были просто вещи, которые люди говорят, чтобы успокоить вас. Даже не намерения, а скорее смутное желание. Так что, возможно, в какой-то нераскрытый момент в будущем Дамблдор, возможно, объяснит. Дело в том, что Гарри знал, что Северус был пожирателем еще до того, как ему исполнилось семь лет. Он отчетливо помнил невыносимую жару того лета и следы чернил на предплечье Северуса — ему пришлось закатать рукава и расстегнуть ворот рубашки из-за жары. Долгое время Гарри думал, что Северус состоял в байкерской банде. Он видел несколько сцен из «Безумного Макса». по телевизору, когда он стал немного старше, и это в значительной степени было то, что он себе представлял. Он думал, что это было невероятно круто, что Северус был плохим мальчиком, который теперь защищал Гарри и учил его выпекать и обнаруживать яды. Но Ремус сказал, в чем было дело. Когда Гарри было десять лет, Северус рассказал ему о пророчестве, которое он подслушал. Гарри знал, что Волан-де-Морт пришел за ним, потому что боялся того, чем Гарри может стать. Гарри недавно видел «Принца Египта» и представлял себя в мантии, но без бороды, разделяющим не только воду, но и горы, и Волан-де-Морта (который был немного похож на Императора Палпатина), съежившегося от страха и обещающего быть хорошим с этого момента. Потом будет торт, потому что воображение Гарри привыкло быть добрым местом, в котором плохие люди не умирают — они становятся добрыми или просто падают в пропасть, как Гастон. Теперь Гарри думал о другом фильме. Он думал о том, как Фролло сказал Квазимодо, что только он будет заботиться о нем, только он сможет защитить его от толпы, но в конце концов все полюбили Квазимодо, и он завел много друзей, даже если ему не досталась Эсмеральда. Фролло был лжецом. У него был приятный низкий голос, и Гарри нравились его песни, но он был лжецом. Забавно, как мозг Гарри пришел к такого рода связями.