июнь (поделить на два)

Когда Эдик впервые проходит мимо кондитерской с кричащим названием и манящими ароматами, его голова занята звуками. Звуки идут из леса и из-за поворота, звуки выходят стройным рядом из старой гитары, звуки - так же как и запахи - создают загадки и задают вопросы, строят туннели, из которых Эдик не может выбраться. На улице стоит ноябрь, нестройными рядами стоят потрепанные деревья, кашляя и прячась в куртки и кофты на светофоре стоят пешеходы. За углом, за кипящим жизнью и осенью перекрестком стоят запахи. У Эдика есть старый гараж, энтузиазм и время до лета, когда он вырывает нескладные перепады волн - золотистые, реже - светло-розовые, почти пряничные, проводя пальцами по струнам, проводя деревянной лопаткой по поверхности кастрюли. У Эдика есть потенциал, талант, отсутствие постоянной работы и перегоревшая лампочка, поэтому он включает светильник над плитой и садится ужинать, перебирая в голове хорошие моменты этого дня. За окном проносятся жизни спального района, не успевшие уснуть жуки, не собирающиеся спать водители, заводские выбросы, мягко шуршит полиэтилен в сумке женщины, вышедшей из магазина в подвале дома напротив. Эдик думает, что летом полиэтилен шуршит по-другому, Эдик думает что полиэтилен вообще к черту никому не нужен. Эдик ложится спать не проверяя соцсети, потому что так засыпается легче, а когда наступает утро и солнце врывается в его квартиру - он уже на ногах - с рассвета до вечера приходится собирать урожай из тысячи прекрасных моментов. Он консервирует воспоминания в черном блокноте с полосатыми страницами, не то чтобы он любит полоски, но выбирать не приходится. Спичка - огонь, газ шумом заполняет кухню, вода наполняет стакан, телефон наполняет существование непрочитанными и не слишком важными сообщениями. Эдик включает радио и почти танцующими движениями приступает к завтраку. Второй раз он заходит в кондитерскую узнать, что издаёт этот невероятный аромат. Внутри стоит мягкий гул, почти такой же мягкий, как кремовые стены и стоящие вдоль них плюшевые кресла, за которыми сидят посетители. Окна служат естественным - и единственным - источником света в зале, только в холодильнике с пирожными царит мятное электричество и в уборной одиноко светится лампочка на шестьдесят ват. Эдик удивляется, но не слишком. На самом деле он зашёл сюда посмотреть в глаза кондитеру и забрать с собой пару бумажных пакетов для себя и ребят, но уже выглядит так, словно его завел сюда бесплатный туалет, и Эдик нервно передёргивает плечами, стряхивая с себя первое впечатление. Вместо кондитера за холодильником и деревянной откидной доской, предполагающей под собой барную стойку, его встречает размалеванный официант, музыка и навязчивый звон мелочи. - Я бы посоветовал что-нибудь попроще. Бисквитное пирожное, вроде того. Эдик отвлекается от витрины и поднимает голову, сталкиваясь с насмешкой и чувством собственного превосходства - что за глупости в голове у этого мальчика - и ярко-фиолетовой растрёпанной челкой, за которой не видно очевидно благих намерений. - Я сюда не аниме смотреть пришёл, - отвечает он, изучая парня напротив. - Мне что-нибудь посложнее. Может подаёте тут сало в шоколаде, или что-то такое. Мальчик смеётся, и где-то на затылке тычется иголками раздражение. - Банановый хлеб. - Что? - Каждый пятый находит нас по запаху. Вы пятый. Возьмёте с собой, или Вам нарезать? На бейджике написано "Ефим" и Эдик окончательно убеждается, что это какой-то прикол. - Мне с собой. "Ефим" протягивает пакет, ссыпает мелочь в звенящую тарелку, слушает, как по ламинату шаркают кроссовки, звенит колокольчик на медленно закрывающейся двери. На выходе Эдик не оборачивается. Ефим думает, что прикол - это божественный план по заселению планеты мужчинами.

***

Эдик перестает быть уверенным в себе примерно на третьей минуте репетиции и выходит покурить примерно в третий раз за день, солнце светит прямо в глаза, заставляя щуриться на нестройные кроны деревьев, окружающие маленький дворик одного из его друзей - тут собирается тусовка, говорит Эдик, тут собираются гении, говорит Саша, Валик не говорит ничего, но и это многого стоит. Грязно белая кошка притирается к джинсовой ткани, пыль оседает на её шерсти и на Эдиковых ботинках, на потрёпанной барабанной установке Сашиного отца. Эдик выбрасывает окурок и заходит обратно в дом. Валик сидит на столе, перебирая струны, и что-то шепчет про себя. Думает, что шепчет, думает Эдик. Саша даже не пытается. - У нас фестиваль в июне, мы ничего не успеем подготовить такими темпами, ребята, - у него, кажется, из светлых волос поднимется пламя, и Эдик не уверен, хорошо или плохо - иметь такой пожар в голове. - Мы, блин, должны были подать запись с заявкой ещё неделю назад, у нас, блин, полторы минуты песни и ни одного спонсора. - Спонсора ищет самый симпатичный и безработный, Эдик, ты подходишь только по одному пункту, не смотри на меня, - смеётся Валик. - Саня, постарайся заговорить его досмерти.. - Но чтобы ты был включен в завещание, - вставляет Эдик. - Нам нужны новые инструменты и, желательно, пожизненное финансирование. - Мне кажется, музыка - это не ваше. Саша крутит палочки в руках, но трюк не удается, и они падают на пол. Саша краснеет почему-то не от шеи, а от ушей, и у Саши очень красивые руки и на его кухне всегда получается очень вкусный ромашковый чай. Они пьют его в полдень, когда при определенном преломлении света цветы в воде кажутся живыми и как-будто содержат ту самую частичку магии - вдохновения для новых звуков и новых слов. Саша в фартуке в зелено-белую клетку ставит чайник на плиту и Эдик ещё раз задаётся вопросом, почему музыка, а не еда. Валик говорит, что за это отвечают две противоположные части души - одна (естественная и ощутимая на вкус и на запах) стремится наружу, к свету, теплу и влаге, к воде и к ощущению заботы, вторая (сильная и внутренняя) стремится к любви. "Саша выбрал любовь", говорит он. "Но это не значит, что ему не нужно выворачиваться наизнанку". Эдик достает из рюкзака банановый хлеб, свежий и ароматный, мягкий и блестящий, влажный в разрезе, и вдыхает искусство. - Я не мог пройти мимо, когда там было. Ну, вот так было. Парни соглашаются молча. В чашки льётся солнечный свет. На тарелке лежит весна в разрезе. - Тут много души, - говорит Валик.