прямая событий

Проснулся Кшиштовский от стука в дверь, из-за которой показалась голова Альберта. Дворецкий молча прошёл внутрь, не заикаясь о текущем положении парней, после неспешно встал у окна, распахнув шторы, и доложил о готовности завтрака. Дверь закрылась, а рыжая голова на подушке рядом начала ворочаться, после чего её хозяин прильнул к москвичу, приобнимая. — Давай никуда не пойдём, — он сладко простонал, зевая. — Нельзя. Давай, вставай, — Миша попытался растормошить барона, из-за чего оказался прижат к обнажённой груди. — Дань. — Не хочу. — Без всяких «не хочу», давай. Тушу Поперечного пришлось перевернуть на спину, из-за чего тот сразу оживился, притягивая к себе москвича за бёдра, заставляя оседлать свой торс. На все мишины «нельзя» рыжий отвечает «можно» и будет прав. Те мгновения были усеяны нежными поцелуями, требовательными прикосновениями и солнечными ваннами, пока дверь не послышался очередной стук. Тогда Кшиштовский, как кипятком ошпаренный, отскочил в другой конец кровати, прикрывая пледом обнажённую грудь по странной привычке, хотя наличие пышного бюста ему было несвойственно. Данила лишь приподнялся на локтях, позволяя одеялу сползти опасно низко. На этот раз в комнату вошёл Усачев, опять же в одной непонятной сорочке, элегантно держа в левой руке бокал вина. Почему даже такое раннее время (хотя что-то подсказывало, что был не первый час дня) граф встречает с алкоголем, было неясно. — Сопьётесь, ваша светлость, — в шутку бросил Поперечный. — Ой, да ладно тебе. Как ещё проводить утро, если никаких радостей нет. Руслан чувствовал себя вполне нормально и естественно – хозяин дома как-никак, присаживаясь в кресло у окна, поджимая под себя ноги. Его интересовали лебеди и утки на пруду, но никак не то, что своим присутствием он смущал парней. Данила вздохнул, не выдержав, и встал с кровати, босыми ногами прошлёпав к креслу, становясь позади графа. Тот закинул голову назад и слащаво улыбнулся, встретившись с немного сонным взглядом тёмно-серых глаз. Наблюдал за этим Миша с какой-то теплотой душевной и наслаждением: хотелось провести так всю жизнь с этими двумя непокладистыми идиотами. — Вы скоро спуститесь на завтрак? — беззаботно спросил Усачев, всё ещё переглядываясь с бароном. Каждый тяготился что-то сказать, но почему-то не мог. — Дай нам переодеться, — Поперечный отвечал за двоих. — Зачем? Вы можете просто накинуть халат. Всё равно все слуги сейчас копошатся в конюшне или саду. Если на рыжем было какое-никакое нижнее бельё, то москвич был совсем нагой, чего сказать не осмеливался. Ещё пару минут посидев перед окном, как бы невзначай мешая своим присутствием и прося остаться, Руслан вскоре покинул их спальню. — Как ты думаешь, на что он намекает? — спросил Кшиштовский, вылезая из нагретой постели. — А он на что-то намекает? — либо Поперечный прикидывается, либо интеллектом и вправду не блещет. Юноша уже завязывал халат, запуская пальцы в рыжую шевелюру. — Не обращай внимания, просто мысли вслух. Миша получил трепетный поцелуй в щёку, после чего барон ушёл в соседнюю ванную комнату умыться. Погода за окном действительно радовала: было солнечно и безветренно, поэтому по небу плыла лишь парочка кучерявых облаков. После Данилы в ванную пошёл и он, повсюду витал аромат того самого парфюма юноши, который так сильно привлекал Кшиштовского. Закончив с водными процедурами, господа спустились вниз. Несмотря на тёплый весенний день, в особняке всё равно было холодно: ледяное дуновение ветра с мраморного пола заставляло покрыться всё тело мурашками. И как только Усачев здесь живёт? — Руслан, тебе не холодно? — присев за стол напротив графа, спрашивает москвич. — Потому что я неимоверно сильно мёрзну. — Я с детства приучен к холодным температурам и их перепаду. Родители часто ездили по разным странам и городам в любое время года по работе – что-то связанное с геологией. Да и сам я прожил всю жизнь в Петербурге, а тамошняя погода – то ещё приключение. Но постепенно начинаешь привыкать к такому мертвецкому холоду. Я, например, теперь не могу воспринимать тёплые температуры всерьёз, из-за чего предпочитаю летом отсиживаться дома, гуляя лишь по ночам, или вовсе уезжать на север. — Причины, по которым ты гуляешь по ночам, нам давно уже известны, — язвит рыжий. Несмотря на какую-то странную связь между ними и явно взаимную симпатию, эти двое не могли перестать кусаться. — Даня, — пробует успокоить и привести того в чувство Кшиштовский. Но бесполезно: взгляд становится жёстким, а грудь начинает сильнее неравномерно вздыматься. — Прекрати. — Ничего, пусть продолжает, — ухмыляется, попивая кофе. — В конце концов, Данила прав. Я голубых кровей и не только признаю это, но и горжусь этим. А что, заинтересован? — Ещё чего, — буркнул юноша, не признавая своё поражение. — Предпочту отказаться от такой услуги, ваша светлость. — Даня. Не язви, — попытки Миши исправить ситуацию и направить её в более благоприятное русло были смешны и жалки. — Всё под контролем, — хором внушили ему господа, а через пару минут вновь продолжая мериться достоинствами. — Так, всё, хватит. Вы оба, прекратили этот цирк. Всё настроение портите, — была бы мишина воля, то он бы сейчас встал из-за стола и хлопнул по нему кулаком. Но парень продолжал спокойно сидеть, лишь в раздражении сжимая столовые приборы чуть сильнее нужного. Остаток трапезы проходил в тишине, но в воздухе всё ещё витало напряжение, выражаемое в косых взглядах и тяжёлых вздохов. После завтрака граф попытался загладить ситуацию, предложив им на лошадях объехать все окрестности, да и просто устроить скачки без соревнований. — Прошу простить, я вправду не знаю, что нашло на меня за столом, — говорил он. — Не желаете ли устроить конную прогулку? Замечательный денёк выдался. Даже такой чёрствый в обычное время Данила с неохотой, но всё же попытался сгладить свои слова. — Мне тоже стоит извиниться. Я был резок и груб, и вовсе не имел цели оскорбить или задеть тебя. — Не стоит беспокоиться. Меня действительно трудно обидеть. А если вам всё же удастся это сделать, то я уничтожу вас в ответ, — и улыбнулся, как ни в чём не бывало. От этой фразы веяло страхом, заставляя поёжиться. Но Усачев махнул мужчинам рукой, призывая следовать за ним, и пошёл к конюшне. Зачем графу столько лошадей, а тем более в загородной резиденции – неясно. Их было больше десятка, и все имели разную породу и окраску. Тем не менее, в стойлах был прибрано и без неприятного запаха – видно, что за животными следили всё время, даже во время отъездов хозяина. Наверное, было действительно сложно содержать все своё имущество в таком порядке, особенно заручившись верной поддержкой слуг. Любимчиком Руслана оказался иссиня-чёрный жеребец породы Фриз, по кличке Аполлон. Почему Усачев выбрал именно такую кличку своему питомцу, обозначающую бога искусств и предсказаний, оставалось неясно, но граф – это одно большое комбо из недосказанности, тайн, странного поведения и противоречий. На морду Аполлона была надета дорогая уздечка, сверкающая золотом и драгоценными камнями (Усачев даже здесь решил разгуляться), белое кожаное седло кавалерийского образца (что создавало контраст с тёмным окрасом жеребца), и невероятно роскошный красный потник, с фамильным гербом Усачева, расшитый серебряными нитями. Кшиштовскому же досталась резвая кобыла Ахалтекинской породы, приятного светло-бежевого, чем-то напоминавшего жемчуг, окраса, звать которую Одиссея (видимо, у графа была какая-то необъяснимая тяга к греческой мифологии). А Даниле – Орловский рысак Орион (теперь уже подключилась и астрология), который сам по себе был серым, вот только окрас у него был в белое яблоко. Лошадей вывели уже сразу готовых, позволяя выбрать себе понравившуюся, вот только Орион сам потянулся к Поперечному, пихая того выразительной мордой в бок. На том и порешали, что Одиссея достанется москвичу. Эта троица была лучшей в руслановской конюшне. Снаряжение у всех было одинаковое – Усачев и правда разошёлся. Если сначала компания неспешно прогуливалась по саду верхом иноходью, наслаждаясь стуком копыт о брусчатку, то чуть позже Руслан пришпорил лошадь, чтобы та ускорилась, и вскоре понёсся рысью за территорию особняка, радостно смеясь. Было видно, что парень профессионал в своём деле, судя по тому, как он уверенно держался в седле, маневрировал, подскакивал. Господа поначалу даже забеспокоились за графа – тот мог упасть или соскочить, но он вовремя уверил их, что всё в порядке: — Не бойтесь, они хорошо натренированные. Смелее! И легко ударив по бокам лошадей, сначала ускорился Данила, а за ним и Миша. Они стремглав пробежали по мосту над той самой речкой, протекавшей прямо перед домом, нет, скорее замком Усачева, и понеслись дальше: куда лишь самому Руслану было известно. Вокруг находилась небольшая деревенька, рядом с которой они проскакали, где жители приветливо махали графу и дети радостно визжали, а тот улыбался им в ответ. Видимо, часто такое случается, раз никто не удивлён. — Это жители моей личной деревни, — поравнявшись с гостями, бросил парень. — Я очень часто привожу им продовольствия и обеспечиваю многим. — Они действительно любят тебя, — сказал Кшиштовский. — Не жалко будет их покинуть? — Жалко. Вот только самого себя жальче. Я не вынесу ещё столько времени скрываться, по ночам лишь выбираясь, чтобы потешить своё самолюбие и утолить свой любовный голод. Иногда из-за этого мне кажется, что я невольно подрезаю себе крылья, убивая в себе себя. Это одиночество меня душит: я так и не нашёл того, кого буду любить не боясь, и кто будет любить меня в ответ. А связи на один раз уж стали вызывать отвращение. Из-за сказанного Руслан будто открылся с другой стороны, оказавшись не таким простым. Всё же, парня, оказывается, что-то тяготило, и он не был так весел и беззаботен, каким показывал себя большинство времени. Все мы люди. Но даже после минутного откровения граф не стал долго унывать, вновь вырываясь вперёд и сворачивая налево, вглубь деревьев, негласно приглашая следовать за собой. Проскакав сквозь густую берёзовую рощу, им открылся вид на прекрасное поле, полное различных цветов, колосьев, трав и прочей растительности. В этом месте уединение с природой чувствовалось особенно сильно. Усачев дёрнул за поводья, таким образом, приостанавливая жеребца, и пошёл спокойной иноходью. До веток деревьев можно было достать рукой, что граф, в общем-то, и делал. Он неспешно брался за листья, проводя по ним рукой, а после отпускал. В этом моменте было что-то чувственное, что-то такое, что парень скрывал за своей излюбленной маской равнодушия и величия в городе, да даже в замке-особняке. Хотелось просто остаться здесь втроём навсегда, перетерпев все невзгоды и поборов личные конфликты. Отношения компании переступили черту просто дружеских, стремительно направляясь к чему-то большему, к которому так хотелось прикоснуться, но страшно – боязнь неизвестности. Молчаливый вопрос терзал всех троих, да только вот обсудить это можно было лишь вечером, за очередным распитием алкоголя, прикинувшись просто пьяным. — Здесь неподалёку было одно из красивейших озёр за всю мою жизнь. Может, искупаемся? — предложил Руслан. — Но у нас же нет никаких полотенец, купальных костюмов и сменной одежды, — пытался возразить Данила. — И? Не вижу проблемы. — Я за, — встрял в разговор Миша. — Отлично. Данила? — Ладно уж, — буркнул рыжий. Они неспешно прошли поле, а затем ещё немного леса, чтобы слезть с лошадей и привязать тех поводьями к суку ближайшего дуба. Озерцо действительно было красивое, обнесённое рощей деревьев с трёх сторон, а с четвёртой открывался вид на степь, где солнце уже покидало свой пост зенита. На берегу росли небольшими островками камыши, а вода была настолько прозрачной и зеркально чистой, что можно было увидеть косяки рыб, своими спинами блещущими на поверхности. На такую картину было легко засмотреться: блики уже не такого яркого солнца отражались на поверхности, немного слепя глаза. Усачев стал прямо на самом берегу, скидывая ездовые сапоги, и ступнями сминая мокрый, нагретый солнцем песок. Парень начал кружиться, его рубаха развевалась на ветру, а волосы, до этого аккуратно уложенные, растрепались. В этот момент он выглядел счастливым, а не изнурённым или надменным. Тонкие пальцы начали спешно расстёгивать пуговицы блузки, вскоре освобождая из неё угловатые, чуть подкачанные плечи. — Вы чего стоите? Раздевайтесь, — подобная фраза вызвала у Поперечного подавленный смех. — Что такое? Я что-то не то сказал? — Вовсе нет, — попытался восстановить дыхание юноша. — Просто такая фраза обычно имеется в виду в немного другом контексте. — Да иди ты к чёрту, — Руслан и сам невольно заулыбался, а за ним и Миша. Одежда неровными стопками была сложена на песке, немного подальше от воды, чтобы та её не намочила, а компания стояла лишь в одном нижнем белье. Первым, кто нарушил неловкое молчание, что на самом деле странно, был Данила. Он спокойно снял с себя бретели, и вошёл в озеро. За ним потянулась водная гладь. После к нему присоединился и Усачев, сразу заплывая подальше. Прозрачность озера открывала вид на его подтянутые ягодицы и напряжённую спину. Мышцы играли под его кожей, то появляясь, то скрываясь, как и сам Руслан, не подозревая того, игрался с чувствами Миши. — Миш, ты чего? — окликнул его рыжий. — Вода в самый раз, давай, заходи. Кшиштовский сложил руки на груди, потирая плечи, а чуть позже вздохнул, раздеваясь полностью. Вода немного холодила кожу, но всё же была прогрета солнцем. На него тут же налетает Поперечный, затаскивая на глубину, заставляя визжать и болтыхаться по воде в попытке выбраться. Но, как и у Ждановых, барон просто берёт его под мышки и подкидывает вверх, заставляя удариться телом о водную гладь и нырнуть с головой. Плавающий рядом и наблюдающий за этим Руслан невольно фыркает. — Как дети, ей богу. Москвич выныривает, начиная откашливаться, и пытается утопить юношу. Руслан проплывает мимо, но Поперечный неожиданно хватает того за лодыжку, притягивая к себе, и берёт того под бёдра, как невесту, поднимая над водой. И никого не смущает, что на кону третий десяток, а они нагие дурачатся в озере где-то в глуши Царского села. Через пару секунд Усачев тоже приземляется на водную гладь, стремительно уходя на дно, но вовремя всплывает, всё равно делая это грациозно и с толикой красоты. Его мокрая кожа блестит на солнце от солёных капель, волосы прилипли ко лбу, ресницы склеились (Мише кажется, или с закрытыми глазами он даже прекрасней?), а рот открыт, в попытке глотнуть немного воздуха. Эротичная картина эпохи Ренессанса, не иначе. Граф вертит головой из стороны в сторону, в попытке найти виновника, не зная, что тот нырнул под воду, а через секунду рыжая голова появляется между его бёдрами, сажая парня себе на плечи, всплывая вверх, вскоре скидывая его спиной на воду. И нисколечко не противно. И даже хорошо. Они поплескались так ещё полчаса, пока где-то сбоку не послышалось ржание – лошади явно устали, а солнечные лучи не стали более холодными. Тогда парням пришлось ещё какое-то время прогреваться, чтобы высохнуть, а затем они стали одеваться. Песок попадал в сапоги, но это было ничего – они знатно повеселились, наверное, так, как не веселились за всю свою жизнь ни на одном балу, светском вечере или званом ужине. До дома они скакали быстрее, негласно соревнуясь, ведь ещё была запланирована охота. Стоило им перейти мост, как навстречу им тут же показался спешащий Альберт, и ещё пара слуг, взявшая лошадей за поводья и уводящая их на место, в стойла, чтобы те отдохнули, поели, и были вычищены после прогулки. Всё тело немного болело и ломило, но они шли сквозь яблоневый сад, чей запах и вид вызывал у Кшиштовского неподдельный восторг. Они направлялись в особняк, чтобы переодеться, но тут граф предложил: — Господа, не желаете ли перекусить? — Я только за. Измотался до одури, — откликнулся Поперечный, а москвич был согласен с ним, кивнув головой. — Только не сильно много еды жалуйте, о ваша светлость, — рыжий продолжал шутить над Усачевым, но уже без бывшей озлобленности. — Нам ещё нужно собираться на охоту, чтобы словить что-то на сегодняшний ужин. — О да, конечно-конечно. На перекус были поданы сэндвичи с бужениной, шпинатом, французским багетом и помидорами. Даже в такой небольшой трапезе граф разошёлся: помимо сэндвичей присутствовали и английские десерты, чай оттуда же и персиковый сок, судя по всему сделанный из плодов, выращенных в руслановском саду. Поели они более чем сытно, после чего Руслан отправил Альберта готовить ружья и порох для охоты, а затем троица отправилась переодеваться в более подходящее снаряжение, коим являлись тужурка, из-под которой торчала утеплённая рубашка, кожаные гетры, высокие ботинки и узкие бриджи. С компанией послали пару слуг, чтобы те носили, чистили и перезаряжали оружия, подбирая дичь и кладя её в специальную сумку. К собакам душой Усачев не располагал, из-за чего на ум Мише внезапно пришёл Атос – с ним бы сейчас было весело побегать за зайцами. Охотились они в соседнем лесу: тот хоть и находился рядом с деревней и графским поместьем, но всё же хранил в себе множество тайн и секретов, включая различную живность. Ходить пришлось долго: они забрели в самую глубь, прежде чем Данила заметил маленького оленёнка, испуганно жмущегося к соседнему кустику. Он уже было дал знак не мешать ему, но Кшиштовский вцепился в данино предплечье, прошептав: — Пожалуйста, не надо. Он ещё совсем малыш. — И что? — раздражённо шикнул рыжий. — Его теперь в музей поставить и гордиться? — Даня, — вмешался Руслан, немного удивив таким обращением всех. — Действительно не стоит. У него есть семья. Давай найдём кого-то другого. Пробубнив что-то в знак согласия, барон продолжил искать следующую жертву. Вот только нашёл её Усачев. Два прелестных зайца: один сероват, а шерсть другого преобладала коричневой окраской. Миша никогда не был силён в охоте – ему просто-напросто было жалко самому убивать животных, поэтому он отдал ружьё Даниле, который стремглав помчался за коричневым зайцем. Почему-то этот факт даже не удивлял. Кшиштовский дёрнулся, когда два выстрела поочерёдно пробили тишину в воздухе, а после двое парней вышли из кустов, за уши держа трупы. Смотреть на две мёртвые туши, пока их клали в охотничью сумку, было как-то даже грустно. — Предлагаю на этом закончить нашу охоту, — сказал граф, стягивая перчатки и отдавая всё снаряжение слугам. Они ходили довольно долго и далеко, оттого и не заметили, как прошёл не один час, а сумерки окружили небо. — Согласен, — ответил Поперечный. Москвич опять же удосужился одним лишь кивком. Из леса они выбирались дольше, чем заходили туда, но, тем не менее, были довольные и счастливые. Руслан рассказывал про свою жизнь, рыжий – травил глупые шутки, заставляющие краснеть, но всё же смеяться. В общем – идиллия. Хотелось бы так проводить время чаще, даже что-то заставляло жалеть, что они не познакомились раньше. Троица будто бы была создана друг для друга, отрицать это было бессмысленно. Графу что-то ударило в голову, из-за чего тот захотел ужинать на веранде, а не в привычной столовой, с видом на уплывающий закат. По возвращению в дом, Руслан отдал указ приготовить дичь как-нибудь по-французски. Самой компании нужен был отдых и смена одежды, какой раз за день, из-за чего те на некоторое время разошлись по спальням, чтобы принять душ. Что-то было такое в особняке-замке Усачева, потому что в ванной пахло просто крышесносно. То ли это были дорогие эфирные масла, привезённые из Италии, то ли благовония с востока – неясно. Но факт оставался фактом, из-за чего в этом запахе хотелось утонуть. Кшиштовский, конечно же, об этом никому не скажет, но этот аромат в каком-то роде напоминал о Руслане, из-за чего парень посмел неосторожность прикоснуться к себе и позволить подарить себе наслаждение путём самоудовлетворения. Хоть он и вышел более изнеможённым, отдохнул он знатно: так, что ломило все кости и хотелось завалиться спать. Стол был накрыт на славу: со свечами, букетом цветов и вычищенным до блеска столовым серебром. Хотелось нарядиться, а в честь чего – непонятно. Но каждый день – это праздник, поэтому москвич позволил себе надеть самые узкие брюки, расстегнуть пару верхних пуговиц рубашки и оставить жилетку спокойно болтаться, не надевая сверху пиджак. Все свои как-никак. Руслан был в корсете поверх блузы с широкими рукавами (других у него, судя по всему, просто не было), а да Даниле был очередной костюм в клетку. Мясо действительно получилось вкусным: нежным, хорошо запечённым и отдающим остротой красного соуса, с которым оно было подано. Тяга Усачева к алкоголю не пугала: в этот раз они пили хорошее дорогое шампанское, которое пришлось всем по душе. Запечённая картошка шла как гарнир, когда на тарелке рядом ещё ютился греческий салат. Пахло всё просто божественно, а умялось ещё быстрее, на что граф предложил переместиться в гостиную, чтобы допить шампанское и открыть новую бутылку чего-то более высокоградусного. Виски, ром, коньяк и джин – всё это расположилось на маленьком журнальном столике и смешалось в бокале. По непонятной никому причине все трое сидели на одном диванчике, вальяжно развалившись из-за сильного опьянения. Алкоголь хорошо шёл под разговоры: от политики до искусства и ещё немного про современные нравы. Самым пьяным, наверное, был Кшиштовский, если судить по его самочувствию. — У тебя глаза как самый лучший Бон Буа*, — внезапно говорит Усачев, обращаясь к Мише, так, словно это совсем ничего не значит. — Ну… Спасибо, наверное? — парень краснеет, потому что он и так редко получал комплименты (если это не была та самая вежливая уловка в обществе), а тем более от людей с таким титулом. — Не за что. Руслан резко дёрнулся, кладя голову на костлявое плечо: Миша сидел посередине, справа – граф, а слева – барон. Кшиштовский попытался не обращать на это внимания, высматривая что-то в тлеющем камине, но заинтересованный манящий взгляд сбоку напрягал. Данила, тоже будучи не в себе и под градусом, даже не думал и не пытался ревновать. Вместо этого он просто повернул голову москвича к себе лицом, и неспешно поцеловал по-французски: развязно, с языком, причмокивая. Руслановская рука легла на его бедро, начиная поглаживать, а после переместилась вверх по груди, сжимая шею. «Что мы творим» — тот прошептал. Горячее дыхание опаляло ухо, заставляя дрожать. «Я не против» — вторил ему Поперечный. А мишиного согласия и не требовалось: тот был готов на всё, как только впервые увидел этих двоих. Но вот, его рубашка и жилетка слетают с плеч, заставляя поёжиться от внезапно настигнувшего холода, а чужие губы целуют всё, до чего только могут докоснуться. Усачев ведёт ладонью к его паху и сжимает, вызывая протяжный стон, который рыжий славливает с мишиных губ, и заставляет подпрыгнуть на месте. От прикосновений хочется убежать, уж слишком их много и они чувствительные, но в то же время не хочется от слова совсем. Пока Руслан ласкает его сквозь ткань брюк, то Данила тянется за поцелуем, и на удивление не к нему, а к графу, придерживая того за шею сзади. Было немного странновато, что они помирились и пришли к негласному согласию именно в такой обстановке, но уже ничего не удивляло. Не удивляло и то, что руслановская рубашка была выправлена из корсета и расстёгнута, а клетчатый пиджак барона полетел в неизвестную сторону прочь под цепкими пальцами графа, где после и все пуговицы были поспешно оторваны в порыве страсти. Все эмоции чувства и действия смешались в одну кучу, хорошо приправленную алкоголем, вызывающим опьянительный эффект, и было настолько хорошо, что даже не верится. Кшиштовский даже не совсем понимает, какого ему сейчас, но он будто целый, будто бы, наконец, спустя все его двадцать с лишним лет, он нашёл себя, познал и закончил. Представление происходящего всё ещё оставалось смазанным и нечётким, но так было даже легче: не нужно ничего понимать, всего лишь действовать. Москвич поворачивается в сторону Руслана, заменяя данин поцелуй своим, тут же начиная шастать руками по всему, до чего только мог дотянуться: волосы, лицо, шея, плечи, подкачанная и упругая грудь. Усачев постанывает, прогибается, и улыбается губами в губы, когда пальцы неосторожно задевают соски, начиная их сжимать и немного потягивать. Ткань корсета на удивление приятно скользит под руками; хотелось, чтобы Руслан был в нём всегда. Граф уже собирается справиться с незамысловатой застёжкой, но парень плавно останавливает его, отрываясь, шепча прямо в рот: — Оставь. Не снимай его. И Руслан продолжает млеть и таять, когда прикосновения пальцев заменяются на мокрые поцелуи. Пытается избавиться от надоедливых брюк – стояк давно упирался в жёсткую ткань, что было не из приятных. Данила времени тоже не теряет, расстёгивая пуговицы на мишиных портках. Прикосновений слишком много, они везде, и эти места горят, пылают огнём, только накаляя атмосферу. Данины руки резко поворачивают его лицом к себе: сегодня они обменялись слюной в невероятно больших количествах. Поперечный в спешке освобождается от брюк вместе с нижним бельём, облокачиваясь спиной на подлокотник дивана, утаскивая за собой Кшиштовского, заставляя лечь на него. Двое пар рук обследуют каждый квадратный сантиметр мишиного тела, всё происходит слишком быстро и стремительно. Потому что в следующую секунду он слышит сзади шорох и звон бляшки, руслановские штаны падают куда-то за диван, а руки нажимают на спину, заставляя прогнуться по-кошачьи. Миша теряется, не зная, что делать, но ему будто бы дают негласный знак расслабиться, ведь эти двое просто возьмут всё в свои руки, под свой контроль. Рыжий похлопывает парня по щекам, когда тот находится в опасной близости с его эрекцией. Они уже пару раз практиковали отсос, но Кшиштовскому всё ещё давалось это трудно, поэтому он не осмелился отсосать Руслану – его член был слишком огромный. Головка уже на языке, отдавая терпким солоноватым вкусом, а плотное кольцо губ не спеша движется вверх-вниз. Сзади он слышит небольшое хлюпанье, и вскоре пальцы прижимаются к его анусу. Рядом не было никакого крема или мази, которой они смогли бы воспользоваться, поэтому по сложному проникновению можно было догадаться, что это слюна. Парень немного зажмурился и промычал – ощущения были не из приятных. Он хотел повернуться назад и посмотреть, но данины пальцы его удержали, заставляя смотреть глаза в глаза. Это понуривало работать ртом усерднее, вцепившись ногтями в бёдра рыжего. Толчки, во время которых по ощущениям в нём побывало все четыре пальца, сзади прекратились. Алкоголь притуплял сознание, сглаживая боль, но Кшиштовский всегда был из чувствительных ко всему. Руслановы руки легли на бёдра, удерживая и подавая знак, что нужно приготовиться. Вот только это всё равно не особо помогло: толчок был сильный, резкий, будто разрывающий изнутри и до упора. Сиплый крик вырвался откуда-то изнутри (что было довольно таки проблематично с членом во рту), заставляя подавиться, закашляться и отстраниться. Серые данины глаза смотрят с пониманием, когда их обладатель дарит москвичу успокаивающий и поддерживающий поцелуй. И совсем не противно. — Всё хорошо малыш, — говорит Данила, вот только он не учитывает, что сзади Усачев сейчас до синяков и отметин сжимает мишины бёдра. Потому что слишком узко. Потому что слишком хорошо. Он отдышался и перевёл дух ещё какое-то время, продолжив ублажать барона своим ртом. Рыжий дал знак и Усачеву продолжать, на что тот начал неспешно размеренно толкаться. Граф сразу нашёл ту самую точку наслаждения и удовлетворения, из-за чего боль контрастировала с внеземным ощущением. Комната будто крутилась вокруг него, но на самом деле стояла на месте. Слышать сдавленные стоны Руслана и тяжёлое дыхание Поперечного было слишком много. Руки не держали от слова совсем, подгибаясь, особенно когда Усачев накрыл своей рукой мишину эрекцию, поэтому того неожиданно упал. Но вовремя был подхвачен юношей, который сцепил его пальцы со своими, удерживая. Сил двигаться совсем не было, поэтому он просто остановился, позволяя этим двоим держать ситуацию в своих руках. Ну, или же просто под контролем. Такой контраст из двух совершенно разных ритмов размеренных толчков доводил до пика. Им нагло, грязно пользовались, и Миша позволял. Потому что мог. Потому что хотел. Потому что сам был на седьмом небе от счастья. Иметь два крепких члена: один в заднице, а другой у себя во рту, было довольно странным желанием, но сейчас это было именно то, чего он хотел больше всего. Толчки сзади постепенно замедляются, обозначая скорый конец Руслана. Он входит до упора и ложится грудью на спину Кшиштовского, пытаясь сдержать свои стоны укусами, которыми он вцепился мишину шею. Усачевская рука на члене москвича ускоряется, заставляя того тоже кончить и совсем обессиленно упасть на бедного Данилу. И уже его финальные толчки, заканчивающиеся мощными белёсыми струями, ударяющими в глотку, обозначают финал. Троица падает на диван. Всё перепачкано в сперме, слюнях и поту. Кшиштовский получает поцелуй в лоб от Руслана, который мокрой дорожкой спускается ниже, к шее, и подобное действие со стороны Поперечного: тот всегда любил показывать своё превосходство с помощью страсти. Первым, кто приходит в себя, оказывается Миша: — Что это только что было? — Даже знать не хочу, — посмеивается Поперечный. — Но это было невероятно. И выматывающе. — Согласен, — поддакивает Руслан. Они молчат какое-то время, потому что алкоголь из крови стремительно выветривался, а в голову полезли не лучшие мысли. — Тем не менее, хочу сказать, что не жалею об этом. Вы двое действительно хороши, и приглянулись мне сразу. Не тяготитесь сомнениями и не считайте моё решение поспешным, но я действительно влюблён в вас, — он только что?.. Данила с москвичом удивлённо переглянулись, но с восторгом в глазах. — Не хотели бы вы провести со мной дни свои? Я имею в виду… Это сложно назвать предложением помолвки или руки и сердца. Но я хотел бы, чтобы вы были рядом. Вдвоём со мной. Каждый день. Хотя всё же я наврал: я отдаю вам что-то лучше, чем рука или сердце. Я отдаю вам свою жизнь. — Я думаю, что, — барон был перебит Мишей. — Да! Бесспорно, я готов. Готов разделить с вами все печали и невзгоды, все радостные моменты и прелести жизни. Даня, прошу, соглашайся. — Я и хотел это сказать, — его улыбка почти не была видна из-под усов, но стальные глаза блестели так, какими москвич их никогда не видел. А потом Кшиштовский поедет обратно в Петербург, расторгнет помолвку и поменяет свою жизнь в край. Будет проводить дни рядом с двумя прелестными господами, которые будут дарить незабываемые жаркие ночи, нежные поцелуи и неповторимые дни. Переедет в небольшое руслановское поместье во Франции, близ окраины, имеющее потрясающие виды, потому что их там точно примут. И не будет жалеть, тяготя свою голову не лучшими мыслями. Но это всё позже. А пока он наслаждается моментом. И живёт.