Время

Твоё обнажённое тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнажённую душу. © Чарльз Спенсер Чаплин *** POV Уилл У меня было очень много времени, чтобы все обдумать, и я пришел к выводу, что напишу Джеку последнее письмо, так и не дождавшись ответа на первое. У меня не было ничего, ни его координат, ни адреса, а самое главное, ни единой надежды на ответ. Единственный доступный вариант это написать письмо и попросить Эрнесто передать его Джеку, что, собственно, я и собирался сделать. Почему же именно его? Потому что он всю жизнь прожил на этом острове и знает абсолютно всех, и к тому же я ему еще и доверяю. Надеюсь, он выполнит мою просьбу после нашей ссоры. Взяв чистый лист бумаги и перо, я решил написать последнее, что не успел ему сказать… Дорогой Джек, Это будет последнее письмо отправленное тебе, прошу, не отвечай на него, просто прими это к сведениям и забудь обо мне… Знаешь, я где-то слышал, что стоит думать о прошлом лишь тогда, когда оно будит одни приятные воспоминания, поэтому я думаю о наших вечерах в Таормине, когда мы были предоставлены лишь друг другу, но когда вспоминаю, то мне становится очень грустно от того, что все это прошло. Да, я радуюсь, что это было, но понимаю, что то никогда не повторится. Ты не вернешься, я знаю… Ты не дал мне никаких контактов, ничего, связь с тобой потеряна, увы, но, скорее всего, навсегда. Когда всё заканчивается, боль расставания пропорциональна красоте пережитой любви. Выдержать эту боль трудно, потому что человека сразу же начинают мучить воспоминания. И воспоминаний миллионы… Твой взгляд, твоя улыбка, твоя поддержка… Первая и последняя ночь, проведенная вместе. Я зол на тебя за это. И все-таки я скучаю. Это единственное объяснение моей тяги к прошлому и к тебе. Не помогают никакие советы и друзья, даже Лорен не помогает. Можно только смириться, стараться скучать все тише и тише с надеждой когда-нибудь научиться просто помнить. Я понимаю, что это моя большая ошибка, но если это письмо, дай Бог, придет к тебе, то слушай… Ты помнишь то место в Таормине, где мы часто с тобой встречались, сразу после заката, выпивали, а потом уходили вместе ночевать… Конечно же помнишь, так вот слушай. Каждый вторник после заката я буду ждать тебя там в то время. Раз я надеюсь, что ты придешь, я могу тебя ждать сколько угодно. Твой Уилл Тяжело вздохнув, я убрал перо в стол, а письмо запечатал в конверт. Мне не хочется его отправлять, но я все равно предпочту лично встретиться с Эрнесто и попросить, чтобы тот передал его Джеку. Я все еще надеюсь на этой неделе получить ответ от него на свое первое письмо, чтобы порадоваться, что он тоже ко мне не равнодушен. Вдруг, в мою дверь постучали. Я быстро зарыл письмо в бумаги в самом нижнем ящике стола, не хочу, чтобы его видели. — Да, заходите, — сказал я. — Уилл, может быть ты все-таки пообедаешь с нами? — Лорен была очень расстроенной, на ней не было лица. Кто бы ни вошел в дверь, это всегда не тот, кого хотелось бы видеть, но надежда остается. Я понимал, что все это из-за меня, и вдруг мне стало очень и очень сильно ее жалко. Сейчас мы похожи на те несчастные пары, которые всегда хочется пожалеть. Ужинающие мертвецы. Я не хочу, чтобы и про нас кто-нибудь так подумал. — Лорен, что с тобой? — я подошел к ней поближе. — Я не могу смотреть на тебя, когда ты такой, это очень тяжело. Я тяжело вздохнул и усадил ее на кровать, сев рядом с ней. — Выскажи все, прошу тебя… Мне тебя жаль… Но тут девушка резко встала: -Я не нуждаюсь в твоей жалости. И мне не нужны твои крохи любви, — говорила она, хмуря брови, — я хочу любить всем сердцем и дышать полной грудью. Любовь должна быть безоглядной, но если такой любви мне не суждено испытать, то другой и не нужно. Она начала говорить так уверенно, как будто готовилась к этому разговору уже давно. Я медленно встал и взял ее за руки. Рукой я убрал светлые волосы с ее лица. — Скажи мне все. Она тяжело вздохнула и вновь села на кровать. — Все горе в том, что я люблю тебя, а в том, что ты меня не любишь, — девушка положила руки на колени и пожала плечами, — Я стараюсь найти смысл этого осуждения, истолковать, оправдать, роюсь, копаюсь в себе, перебираю всю нашу жизнь и все, что я о себе знаю, и не вижу начала и не могу вспомнить, что я сделала и чем навлекла это несчастье. Ты как-то превратно, недобрыми глазами смотришь на меня, ты видишь меня искаженно, как в кривом зеркале. И все повторяется вновь, она говорит, а я слушаю, смотрю в ее несчастные глаза, и не знаю, что ей сказать. -А я люблю тебя, — она грустно улыбнулась, — Как я люблю тебя, если бы только мог себе представить! Я люблю все особенное в тебе, все выгодное и невыгодное, все обыкновенные твои стороны, дорогие в их необыкновенном соединении, талант и ум, как бы занявшие место начисто отсутствующей воли. Мне все это дорого, и я не знаю человека лучше тебя. Но слушай, знаешь, что я скажу тебе? Если бы даже ты не был так дорог мне, если бы ты не нравился мне до такой степени, все равно прискорбная истина моего холода не открылась бы мне, все равно я думала бы, что люблю тебя. Из одного страха перед тем, какое унизительное, уничтожающее наказание нелюбовь, я бессознательно остереглась бы понять, что не люблю тебя. Ни я, ни ты никогда бы этого не узнали. Мое собственное сердце скрыло бы это от меня, потому что нелюбовь- почти как убийство, и я никому не в силах была бы нанести этого удара… И, когда ты прощался с ним, мы обнимались на крыльце и ты так посмотрел на меня… Я увидела такую любовь в твоих глазах, но поняла, что она была не для меня…- Лорен вздохнула еще раз. После ее слов, сказанных мне, я еще о многом хотел поговорить. Но знал, что ей будет больно. Поэтому я зарыл это в себе — пусть мне будет больно. И мне стало вдруг так стыдно, что я своим угнетенным настроением сделал плохо Лорен… А что меня трогает еще больше, что… Она действительно меня любит. Если бы она была мне безразлична, это было бы даже лучше, я бы ушел. Они словно вновь разожгли едва потухший огонь в моем сердце, и мне захотелось крепко обнять ее, поцеловать. Может эти чувства возникли потому, что во мне потихоньку умерла надежда на встречу с Джеком, точно также, как сердце. Сердце умирает медленно, сбрасывая надежды как листья, до тех пор пока не останется ни одной, ни единой надежды. Ничего не остается… — А, может, нам попробовать начать всё сначала? — сказал я, опустив глаза. Лорен вдруг замолчала и слегка опустила голову. Ее молчание длилось несколько минут, глаза бегали, будто она думала что сказать, грудь часто поднималась, а губы она периодически сжимала и иногда покусывала. Девушка всегда делала так когда нервничала. — Если будешь бросать меня раз в неделю, лучше оформи абонемент — наконец-то тихо ответила она. Я улыбнулся и поднял глаза на нее. — О боже мой, мужчина, вы улыбаетесь первый раз за последние месяцы… — и она обняла меня. Я обнял ее в ответ, и это меньшее из того, что я могу для него сделать. — Пойдем, я хочу, чтобы ты пообедал с нами, — она хотела встать, но я не позволил ей этого сделать. — Нет, Лорен, я не хочу сейчас обедать, я хочу посидеть с тобой, пожалуйста… Я не знаю, что произошло, но в те минуты я не хотел ее отпускать ни на мгновенье. Такое чувство, что я вновь обрёл доброго друга. Она ничего не ответила, а лишь осталась сидеть со мной, обнимая меня и гладя по спине. Со временем я лег на спину, а она легла на бок рядом со мной. Я улыбался и радовался тому, что вся та грусть, вся печаль прошла. — Лорен, прости меня…- тихо сказал я, запустив пальцы в ее волосы. — Тсс…- она нагнулась ко мне поближе, — твои глаза лучше просят прощения, — и девушка коснулась своим лбом моего, и тогда я, притянув ее за волосы к себе поближе, поцеловал в губы. Наконец-то мое тело затрепетало от прикосновений к ней будто в первый раз. *** Жила-была волна и любила утес, где-то в море, скажем, в бухте Капри. Она обдавала его пеной и брызгами, день и ночь целовала его, обвивала своими белыми руками. Она вздыхала, и плакала, и молила: «Приди ко мне, утес!» Она любила его, обдавала пеной и медленно подтачивала. И вот в один прекрасный день, совсем уже подточенный, утёс качнулся и рухнул в ее объятия. И вдруг утеса не стало. Не с кем играть, некого любить, не о ком скорбеть. Утес затонул в волне. Теперь это был лишь каменный обломок на дне морском. Волна же была разочарована, ей казалось, что ее обманули, и вскоре она нашла себе новый утес. © Эрих Мария Ремарк