Осколки их жизней

— Стой! Погоди! Кто-то врезался в него и крепко обнял за ногу. Опустив взгляд вниз, Лайтвуд увидел два больших карих глаза, что на солнце переливались золотым, что смотрели так одичало и предано, что хотелось крепко прижать к себе несчастное существо и никогда не отпускать. — Простите… — подняв голову, он увидел родителей на той стороне дороги. Они, видимо, побежали за ребенком вслед, но сейчас замерли и как-то испуганно смотрели на юношу. — Это ваш малыш? Сам малыш сильней стиснул ручки на чужой ноге, утыкаясь в нее лбом. Тихо, в плотную ткань джинс, захныкал. Родители — чернокожая женщина с темными волосами и легком платье и ветровке и мужчина-англичанин, в красном длинном пиджаке и старомодной рубашке — продолжали слишком удивленно смотреть на Алека, будто увидели призрак, вовсе не замечая убежавшего ребенка. Они переглядывались между собой, что-то шепча друг другу. Мимо них по дороге проносились машины, люди обходили их по дуге, спеша по своим делам, разговаривая по телефону или уткнувшись в него или слушая музыку в наушниках. Их не волновало ничего, кроме их мира, кроме всего того, что вертелось вокруг них. Иногда, когда Лайтвуд еще был маленьким, он хотел хоть на день понаблюдать жизни других людей: как они живут, что делают, кому пишут… Но детство давно прошло, все мечты столкнулись с айсбергом «взрослая жизнь», заставляя забыть всё до. Молодой человек опустил взгляд на ребенка, что все еще крепко обнимал его за ногу. Подняв руку, он положил ее на мягкие волосы и слегка потрепал. — Хэй, малыш, ты… — он хотел сказать: «чем-то напуган», но подняв взгляд, Лайтвуд не обнаружил ни женщину в легком платье, ни мужчины в красном пиджаке. — А… — слова застряли в горле. Они убежали. Его родители убежали! Бросили ребенка незнакомцу и скрылись. А если они его похитители и испугались паники, поэтому и бросили? Ведь явно мальчик с азиатскими корнями вряд ли может быть сыном афроамериканки и бледного англичанина. Нужно что-то делать. Пойти в полицию, сообщить о ребенке (скорее всего похищенном) и что-то делать дальше. Но сначала нужно уговорить его отпустить ногу. — Малыш, ты не мог бы… — ребенок захныкал и сильней вжался в его ногу, пухлыми ручками стискивая ткань. Алек улыбнулся, погладив мальчика по волосам. — Я никуда не убегу… — Обещаешь? — тут же спросил малыш, уставившись темными глазами прямо в душу юноши. Опешив, он ответил: — Конечно. Тогда ребенок кивнул, разжал объятия, но тут же вцепился в руку Алека, прижимая ее к груди. Лайтвуд не мог понять, что можно сделать с ребенком, чтоб он так цеплялся (во всех смыслах) за совершенно незнакомого человека, обыкновенного прохожего. Сделав два шага с маленьким якорем, Алек понял, что его длинные ноги не сочетаются с детскими, поэтому извернув руку, взял ребенка на руки, что тот воспринял с радостью — крепко обняв за шею. Сначала они пошли в полицию, где Алек достал почти всех (кроме начальника — его не было на месте), пока не выяснил все, что только возможно. А выяснил он из сущности ничего. То есть малыш не значился ни в списках пропавших, ни похищенных детей, его фото не было в базе, как и возможных родителей. Его словно не существовало, хоть Алек и видел его, держал на руках прямо сейчас. В общем опеку ему пришлось взять на себя, ведь иначе малыша отдали бы в приют, и он стал бы еще одной каплей в колесах машины бюрократии. Лайтвуд не пугался ответственности или забот с маленьким ребенком — у него был младших брат и сестра, а еще друг, за которым нужно столько же внимания, сколько за маленьким ребенком. Он испугался того, что малыш останется травмированным на всю жизнь и не сможет больше доверять никому. Правда самому Алеку тот доверял безоговорочно, будто знал, что юноша не поступит вопреки своему слову. И еще. Он постоянно смотрел на него. Не глазел, а именно смотрел, будто запоминал и наблюдал, водил глазами не отрываясь, стоило Алеку только появиться в поле его зрения. За не имением другого варианта, Алек привел малыша в свой лофт. Он ему достался по дешевке от какой-то рыжей женщины, с внучкой которой он подружился. Квартира пришлась новому жильцу по душе, ведь каждый раз, стоило ему куда-то забрести, он радостно смеялся, ведь знал — Алек придет на его смех, возьмет на руки и будет что-то рассказывать. А малыш только этого и хотел: он обожал звук голоса Лайтвуда, его запах, его смех, его глупые привычки и его самого. Обожал так, как не мог никто. Пока в полиции молчали, малыш все еще оставался с Алеком, время неумолимо шло. Оно шло, но Алек не замечал, как его подопечный растет, как он взрослеет, но по-прежнему любит его так же крепко, как раньше. Малыш рос, пока Алек оставался таким же молодым, первая седина больше не тронула его темные волосы, старость не затмила яркость глаз, а смерть не сжимала грозные обьятия на его шеи. И все так же часто и крепко обнимает, утыкаясь носом в грудь или изгиб шеи, слушая ритм дыхания и биение пульса в венах. Слушал как бьется сердце самого дорогого человека во вселенной. Ау, в котором маги бессмертны в известном понятии, но они и не умирают. Они превращаются в детей и остаются такими, пока не встречают свою любовь, чья душа так же перерождается, только ничего не помня. После встречи душа человека перестает наконец стареть, а маг растет до своего прошлого возраста. Магнус каждый раз всеми возможными способами ищет Алека, и каждый раз находит его. Точно такого: высокого брюнета, с голубыми глазами, чарующей улыбкой и большим сердцем. Находит и влюбляется каждый раз как в первый.