Неправильный подвид

Гермиона уже почти заснула, положив голую ногу на лодыжку Драко, когда он произнес: − Я думаю, что поступил плохо. Ей в тот момент хотелось просто поспать. Она все утро занималась уборкой и уже знала, что ей предстоит провести следующий день, готовя на всех кофе. Она велела Гарри сделать две вещи, прежде чем он отправится и похитит Джина: приготовить зелья и прибраться в комнате, но, естественно, он не сделал ни того, ни другого. Разумеется, она очень устала. − М-м-м? − откликнулась Гермиона, надеясь, что это был праздный комментарий, и Драко уже заснул. − Я беспокоюсь, − сказал он. Она заставила себя открыть глаза и посмотрела на него. Он повернулся к ней лицом, и лунный свет из окна упал на его волосы. Она вспомнила старое поверье, что сон при лунном свете делает человека безумным, и подумала, что парень, который хочет облегчить свою совесть, когда ты пытаешься заснуть, гораздо более вероятно доведет тебя до сумасшествия, чем свет солнца, отражающийся от холодной скалы в космосе. − О чем? − спросила она. − О Джине? − Нет, − ответил он. − Ну, и о нем тоже, но я имею в виду, что похищение − это плохо. Это было сказано настолько неискренне, что она проигнорировала его слова и стала ждать, когда он перейдет к настоящей проблеме. Мужчины никогда не начинают с того, что их действительно волнует, особенно когда ты этого хочешь, а одеяло было таким теплым. Она снова прижалась к нему и закрыла глаза. − Я привез птицу из Франции, − сообщил Драко. − Вейлы − не птицы, − сонно произнесла она. Он пихнул ее, что было невероятно грубо и раздражающе, но разбудило ее в достаточной степени, чтобы она открыла глаза и посмотрела на него. − Я имею в виду настоящую птицу, − сказал он. − Воробья-сирену. Гермионе пришлось заставить себя вспомнить, кто это такие. Маленькие птицы, родственные воробьям, которые были способны на короткое время очаровать любого, кто находился в пределах их досягаемости, в том числе и людей, за исключением совершенно глухих. Однако радиус действия был невелик, и эффект длился недолго. Она жалела, что Хагрид слишком редко включал таких животных, как сирены-воробьи, в список объектов для уроков по уходу за магическими существами, а чаще отдавал предпочтение соплохвостам и им подобным. Она представила себе класс учеников, слишком упрямых, чтобы носить защиту для ушей, и все они попадали под чары птиц. Мужчина, лежащий рядом с ней, наверняка вошел бы в число тех, кто отказался принимать меры предосторожности, а это означало бы, что его дружки − тоже. Мысль о целом классе, заполненном зачарованными слизеринцами, заставила ее улыбнуться, пока она не вспомнила, что он не принес птицу в дом Гарри. − А что с ним случилось? − спросила она. − И где ты его взял? − В магазине, − он начал со второго, менее важного вопроса. − Прямо возле дома Джина. У них в витрине была выставлена на продажу целая клетка с ними. − Они разумны, − сказала она. Дрожь ярости пробежала по ее коже. − Существует международный запрет на... − Ну, я отпустил его, − признался он. − В этом-то и беда. − Нам нужно освободить и остальных, − решила Гермиона. − Продавать воробьев-сирен ужасно! Это все равно, что продавать русалку или человека. − Мы можем, − согласился Драко. − Это вовсе не сложно. Но вопрос не в этом. А что, если они вытеснят местных воробьев или произойдет что-то в этом роде? Гермиона попыталась вспомнить, насколько бесконтрольно размножается этот вид, но так и не смогла. Она читала о них только тогда, когда изучала права существ, но эта тема уже перестала представлять для нее интерес, поскольку вызывала лишь ярость. Она сама была подобным существом. Законы, регулирующие ее права, были, в лучшем случае, туманны. Если бы Драко решил оставить ее в качестве домашнего животного, вероятно, у нее даже не было бы законного способа опротестовать это. − Не знаю, − ответила она. − Через несколько лет они могут заполонить всю страну, − предупредил он. − Угу,− сказала Гермиона. Она подумала, не будет ли слишком грубым просто перевернуться на другой бок и заснуть. Ее, конечно, заботила судьба британских воробьев, она даже подумала, что они могли бы попытаться поймать выпущенную сирену, хотя это было похоже на миссию, обреченную на провал. − И где же ты его отпустил? − На территории поместья,− ответил Драко. Гермиона приподнялась на локте и посмотрела на него. − Ты хочешь сказать, что выпустил волшебного воробья, который зачаровывает людей, там, где его жертвой могут стать твои родители? Драко скорчил гримасу, которая, вероятно, должна была выражать самоуничижение, но вместо этого выглядела слегка удивленной. − Да, − признался он. Гермионе едва удавалось вызвать в себе приступ заботы о местных воробьях, пока думала, что Драко отпустил эту тварь в парке или где-то еще. Теперь, когда она знала, что он сделал это у себя в поместье, та крошечная часть ее, что отвечала за заботу о судьбе сирен и британских воробьев, улетучилась. − Я уверена, что все будет хорошо, − сказала она. − Что плохого может случиться? Твой отец закончит тем, что будет засматриваться на деревья всякий раз, когда выходит прогуляться? Драко издал сдавленный звук, подозрительно похожий на сдерживаемый смех. − Это было бы ужасно, − согласился он с напускной серьёзностью. − Не беспокойся об этом, − беспечно заявила она. − Лучше побеспокоиться о Панси, − сказал Драко, и эта фраза вмиг развеяла все веселье. Гермиона сильнее прижала ногу к икре Драко и попыталась впитать как можно больше вейловского дурмана. Она слишком отчетливо помнила страдания, связанные с ожиданием смерти, и ненавидела терзающие ее мысли о том, что Панси лежит в своей квартире совсем одна, со слишком знакомой болью. − Жаль, что у нас так мало информации, − сказала Гермиона. Это расстраивало ее больше всего. Ее выборка состояла лишь из нее и Драко, а этого было недостаточно, чтобы обнаружить взаимосвязь. Впрочем, даже еще полдюжины дел вряд ли помогли бы ей разобраться. Драко слегка отодвинулся, и она поморщилась. Она знала, что он каждый день часами сидит в комнате, куда все еще не пускает ее, и читает книги, которые привозит из родительской библиотеки. Он ничего не нашел и, должно быть, был так же расстроен, как и она. Неудачи все сильнее погружали их в ощущение беспомощности. − Всегда есть Блейз, − продолжила Гермиона. − Может быть, зелье удачи подействует. − Может быть, − согласился Драко. Судя по голосу, он не очень-то верил в удачу. − По крайней мере, Поттер обеспечивает ее своими болеутоляющими зельями. Тео сказал, что теперь, когда он их доставил, Панси выглядит намного лучше. − Хорошо, − сказала Гермиона. На это, казалось, нечего было добавить, но это слово повисло в воздухе более резко, чем она хотела, и поэтому она произнесла: − Я собиралась поехать с Гарри завтра, проверить, как она. Следующая партия уже готова, так что... − она замолчала. − Ей это понравится, − заверил Драко. − Самый нелюбимый ею человек беспокоится о ее здоровье. − Я думаю, что ее неприязнь к Гарри сильнее, − возразила Гермиона. − Она просто чувствует себя виноватой перед ним, − сказал Драко. − А вот ты ей действительно не нравишься. Найти достойный ответ на это было невозможно. Гермиона поджала губы и попыталась найти то удобное местечко в постели, где она пригрелась до того, как Драко захотел поговорить о своей вине за то, что выпустил птицу. Но сон испарился, и его сменило раздражение на Панси и Джина, которое, казалось, пронзало ее с каждой складкой на простыне. Если бы только Панси не лезла не в свое дело! Если бы только Джин принял свои зелья. Если бы только она сама не была так польщена, что красивый французский парень захотел ее. Если... Если... Если... Тысяча “если” теперь не давали ей уснуть. Драко негромко всхрапнул и перевернулся на другой бок, и Гермиона взглянула на него с большей яростью, чем он, вероятно, заслуживал. Он разбудил ее, вынудил успокоить его, а теперь, когда она начала переживать из-за Панси, он сам, наконец, заснул и оставил ее наблюдать за тем, как лунный луч медленно движется по его волосам и лицу. Ей нужно было поспать. Она обещала, что завтра поможет Гарри сварить зелья для Джина, а потом доставит зелья Панси. И для того, и для другого ей нужна была свежая голова. Она перевернулась на другой бок и попыталась удобнее устроиться на матрасе, но ничего не получилось. Драко перевернулся на другой бок и сонно провел рукой по ее бедрам, прежде чем обнять ее. Она вздохнула. Было ли что-нибудь хуже, чем не спать, когда кто-то другой дремал рядом с тобой? − Ты великолепна, − произнес Драко. На мгновение ей показалось, что он разговаривает во сне с каким-то воображаемым существом, но когда он уткнулся носом ей в шею, она поняла, что он еще не спит. − Никогда и никому не пожелал бы подобной ситуации с вейлой, но я рад, что это оказался я. Ты умная и красивая, а я просто... Он замолчал, и Гермиона повернулась, чтобы снова посмотреть на него. Он улыбнулся ей, но улыбка эта казалась немного грустной. − Ты просто − "что"? − спросила она. − Я просто думаю, что ты великолепна, вот и все, − ответил он. − Я тоже думаю, что ты великолепен, − произнесла Гермиона. − Я рада, что все так получилось. − Я тоже, − сказал он. Она снова прижалась к нему. Сон, который ускользал от нее с тех пор, как Драко разбудил ее, чтобы поделиться своим утомительным страхом о птице, вернулся, и она задремала. Последнее, что представила она, была удивительная картина: Люциус Малфой с длинными светлыми волосами, растрепанными ветром, смотрел на дерево, слушая пение птицы. Это было восхитительно, и она надеялась, что маленькие птички действительно начнут размножаться, и все поместье Малфоев станет одной гигантской ловушкой для несчастного Пожирателя смерти. Она могла любить его сына, но никогда не смогла бы забыть, что Люциус открыто поддерживал Волдеморта, сражался с ними в Департаменте тайн, по сути обрек Джинни на смерть, подкинув ей темный артефакт. В мире, где царила справедливость, Люциус сидел бы в Азкабане. Так что немного завораживающего птичьего пения ему не повредит.