Дневник Вирджинии Миллер

      Что ты знаешь о предательстве и об обмане? Что ты выбираешь, когда нужно либо осуществить мечту, либо отдать себя в жертву ради спасения чьей-то жизни? Любовь или долг? Деньги или счастье? А если ты ошибаешься и выбираешь не тот вариант? Именно обо всем этом я и хочу рассказать всем вам.       Итак, меня зовут Вирджиния. Мне двадцать четыре года и моя жизнь никогда не казалось обычной. Пожалуй, я хочу начать свое повествование с того, что я уже закончила свой дневник, поэтому все описанное здесь — пережитки прошлого. И сейчас, держа в руках, старую фотографию моих родителей, сделанную еще до моего рождения, я не испытываю ничего, кроме нескончаемой скорби и сожаления, пришедших на смену совсем другим эмоциям. Раньше, когда я всматривалась в их лица, я хотела заплакать, биться в истерике, кричать, да все что угодно, и это чувство гнетущей боли ушло, ой, как нескоро. Как можно вернуться домой, если его у меня никогда не было? Как обнять мать, которую я никогда не видела?       Медленно провожу пальцем по фотографии и даже представить не могу, как больно было моей матери, как она боролась за свою жизнь и то… Как она сдалась и смиренно стала дожидаться конец своего часа. В тот день, когда умерла моя мама, а именно 24 марта, на свет появилась я. Отец, он просто сломался. По словам бабушки, папа был жизнерадостным человеком, но в это трудно верить. Бутылки спиртного валялись в каждом углу, а боль, унижение и оскорбление, понизило каждый миллиметр того места, которое я называла своим домом.       Вскоре, меня забрали мои дедушка и бабушка. Жизнь потихоньку начала налаживается, пока они не приобрели вечный покой в земле. Теперь, детский дом — это часть моей жизни. Детский дом — это тюрьма, где нас ограничивают в доступных возможностях. Это место, где тебя заставляют сотни раз пожалеть о своем рождении. Это — ад.       «Не спорь с элитами, они выше тебя», «Не кричи в ответ, если на тебя кричат», «Будь скромной, ты девочка», «Если бьют, унесли эту тайну в гроб», «Молчи, ты не имеешь права возражать " — именно такими стереотипами меня воспитала жизнь. Я молчала, молчу и буду молчать, ведь нет толку от того, что ты расскажешь всю правду. От этого будет только больней, ведь жизнь еще никогда не была справедливой. Она играет тобой, словно кукла, внушает чувство поддельного счастья, а потом ломает тебе кости и заставляет мучительно умирать и разрываться в безмолвном крике. Но однажды, моя жизнь кардинально изменилась, и поддельный лучик солнца постучался и в мое окошко.       Для этого вернемся в далекий две тысячи десятый год, когда я была маленькой семилетней девочкой, когда суровый голос надзирателя оповестил меня о том, что за мной кто-то пришел и нужно незамедлительно собирать свои вещи. Жаль, я ведь только сжилась с угнетающей обстановкой.       Тогда я искренне не понимала причину внезапного интереса директора ко мне. Что я такого сделала? Вела себя вполне обычно, а о другой причине я как-то не могла задуматься, — с такими мыслями я поднималась в кабинет Инги Родионовны, нашей директрисы, приехавшей из России.        — Здравствуйте, — как можно тише поздоровалась я. Страх сковал меня, и мне хотелось провалиться сквозь землю. Мало того, что я в кабинете директора, так еще и среди двух взрослых незнакомых людей, которые явно не из «опеки».        — Здравствуй, — холодно ответила мне директор, — знакомься, Вирджиния, это Барретт и Мэгги. Твои будущие родители.       — Привет, Джи, — приветствовал меня мужчина лет сорока-сорока пяти. Недлинная русая борода и пышные усы украшали его лицо, а озорные голубые глаза говорили: «Не бойся!». Морщины на лбу давали знать о волнении, а улыбка его пухлых губ пыталась скрыть беспокойство.       Рядом сидела женщина. Она была немного младше своего избранника, длинные белокурые волосы обрамляли такое белоснежное, я бы даже сказала алебастровое, словно мел, лицо. Тонкие губы ее были неподвижны. А в серых глазах читалась равнодушие и маленькое раздражение к этому месту, и ко мне в том числе. Она явно была против моего прихода в их семью.       Однако спустя несколько минут она тоже поздоровалась: «Здравствуй». Я присела на стул рядом и стала терпеливо ждать, пока все бумаги будут подписаны. Почему выбрали меня, я не особо понимала и даже не радовалась тому, что стану чьей-то дочкой. Вот мне уже семь лет и я не хочу уезжать отсюда. Я четыре года привыкала ко всем окружающим людям, чтобы потом привыкать заново. И что-то мне подсказывало, что беззаботность с моим новым «переездом» не придет. Прошло минут пятнадцать. Последний вздох, недовольный взгляд Лотоны, снова ручка в руках Барретта.       — Ну, все. Можете забирать девочку, — наконец произнесла Инга Родионовна.       — Спасибо. До свидания! — произнес теперь уже мой отец, и мы вышли в коридор.       — Ну что же, Вирджиния, добро пожаловать в новую семью!       — Ага, — пролепетала я.       Выйдя на улицу, в глаза сразу бросился белый лимузин. Кто-то вышел из него и открыл двери, жестом пропуская нас вперед.       — Это нам? — удивленно спросила я.       — Да, Джи, теперь твоя жизнь станет лучше. Садись в машину. Сейчас мы поедем тебя удивлять!       — Смотри, чтоб она в обморок от счастья не грохнулась, — заметила мачеха.       — Не грохнется, — ответил с укором Барретт, — ну что, куда поедем?        — А куда можно? — мне не особо хотелось кому-то доверять. Несколько лет в интернате научили ни на кого не надеяться. Нет, у меня, конечно, было два друга: Джорги и Эмили , но о них позже.       — Можно туда, куда захочешь!       — И в кафе можно? И в кино? И в музей? — все же я отказывалась верить в происходящее. А с учетом отнюдь не нежного и не ласкового отношения Мэгги к моей персоне даже положительное отношение Барретта не внушало доверия.       — Конечно! Прямо сейчас отправимся смотреть мультик, а потом поедим мороженого в кафе. Какое мороженое ты любишь?       — Клубничное. А еще шоколадное! А зачем это вам?       — Как зачем? — Брови Барретта поползли вверх, — Я как твой папа должен знать, что ты любишь.       — Вы… Ты не мой папа.       — Да, твоего отца лишили родительских прав, но он был пьяницей и алкоголиком, а со мной ты ни в чем не будешь знать отказа. Расслабься. Я обещаю заменить тебе отца и полюбить тебя. Хотя, я уже полюбил тебя! — и Барретт заботливо чмокнул меня в макушку.       — А вы меня спросили, хочу ли я с вами ехать? И вообще, почему вы выбрали меня? — я отчаянно продолжала спорить.       — Ну, мы наблюдали за тобой и ты нам понравилась. К тому же мы видели, как над тобой издевались и решили помочь.       — Если вы действительно наблюдали за мной, то почему не забрали со мной Джорги и Эмили? Почему не дали попрощаться с ними?       — Но мы, же не запрещали тебе видеться с ними! Джи, прошу тебя, дай нам шанс. Попытайся полюбить меня и Мэгги как своих настоящих родителей.       — Хорошо. Я попытаюсь, — и тогда впервые я сказала фразу «Люблю тебя, пап».       В этот день мы все-таки поехали в кинотеатр, смотреть «Принцесса и Лягушка». Кстати говоря, этот мультик не особо уж мне и понравился, зато Барретт сидел, словно завороженный ребенок с восторгом в глазах. Однако Мэгги тоже не разделяла жизнерадостного настроения мужа и за все время ни разу не посмотрела на меня. Она, то разговаривала по телефону с кем-то, не обращая внимания ни на кого, то делала вид, что и вовсе не знакома с нами. Я однозначно раздражала ее своим присутствием. И, увы, наши с ней отношения и в мои семнадцать лет не наладились и не стали теплыми, в отличие от Барретта. Мужчина и, правда, стал мне родным отцом, сдержав свое обещание, а фраза

«— Люблю тебя, пап.

— Я люблю тебя сильнее, Джи!

— Это невозможно!» Звучала каждый день, сопровождаясь смехом.       Тот день прошел незаметно. Пора было возвращаться домой, где меня уже заждались… Вернее меня отнюдь не хотели там видеть, но выбора не было.