***
Поодаль от дома, в глубине вечерней темноты парней ждала чёрная ауди с массивными колесами, кожаной обивкой кресел и элегантным дизайном, выдающим изысканный и придирчивый вкус хозяина. — Отвратительная квартира и безбожно дорогая тачка, что за предпочтения у тебя? — Чонгук садится в автомобиль, окидывая пронзительным взглядом Джуна, что укладывает в бардачок пару пакетиков белоснежного порошка. — Эта квартира идеальное укрытие для хранения наркоты: тихое, спокойное, безмятежное, здесь каждый второй со своими скелетами в шкафу, — Намджун ухмыляется, заводя мотор, и, включая дальние фары, выезжает на сырую дорогу. — Никому нет дела до людей в этом районе, и даже если я в ней сдохну, мой труп найдут только на той стадии разложения, когда тело покроется волдырями, а кожа начнет источать гниющий запах. Парень усмехнулся, выехав на тянущуюся полосу дороги, судорожно отбивая пальцами известный только ему ритм. Чона зацепили слова Джуна, потому что единственное, чего он по-настоящему боялся — это умереть в полном одиночестве, никому неизвестным и никем не оплакиваемым, словно безымянный призрак, растворившийся в чужом вдохе. Место, куда в итоге выехал Ким, Чонгуку уже не нравилось. Припустив окно, в нос ударил запах полевых цветов, скошенной травы и сухости весеннего вечера. Спустя пару метров впереди показалась бескрайняя широкая дорога с редкими, обшарпанными домами и разваленными заборами. Видимо, это была какая-то давно разрушенная деревня, ставшая в итоге лишь бесполезной землей. Намджун остановил машину, возле одного из заброшенных амбаров, отделанным под конструкцию дома, покрытого старыми досками и потрескавшейся от времени краской. Дорожка ко входу была усыпана песком и паленой травой с неприятным ароматом гари, а шершавую, избитую крышу покрывало керамическое полотно небрежной отделки. — Это и есть их убежище? — Чон вышел из автомобиля, скептически оглядев представшее перед ним здание. — Все-таки твоя квартира не самое убогое место. Обернувшись к машине, Чонгук протянул руку в приоткрытое окно, забирая из тонких пальцев Джуна товар. — Чонгук, я повторяю последний раз — держи себя на цепи; если им все понравится, они будут платить нам больше пятидесяти тысяч долларов за один такой пакетик. — Джун угрюмо оглядывает стоящего перед ним парня, ожидая увидеть в его глазах ответственность, вот только там, за зрачками, лишь пустошь, поддерживаемая глубоким безразличием. — Заказ на имя Ким Сокджина, разговаривай и передавай товар только в его руки. Ким ловит лишь легкий кивок, а затем провожает спину Чонгука взглядом, наблюдая за тем, как его фигура исчезает за дверями амбара. Мужчина тут же нервозно откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. Он ужасно взволнован, потому что парни, ждущие Чона, не терпели чужую наглость, оставляя плевки на гордыне и придавливая носками ботинок чужую непокорность. «Чонгук, прошу, только ничего не испорть…».***
Войдя в помещение, Чонгук оглядел тянущийся, пустой коридор. Видимо, это был не главный вход и где-то здесь скрывалась еще одна дверь, являющаяся запасным ходом для лиц первой приоритетности. Пройдя вглубь, Чон оказался в центре зала, от которого, словно ветви паутины, тянулись двери комнат. Услышав за одной из дверей приглушенный смех, Чонгук сделал шаг к деревянной поверхности, но в этот же момент его горло обхватило чужое широкое предплечье, с болью сжав щитовидные мышцы. В удивлении оскалив зубы, Чонгук сжал пальцами чужую руку, словно надеясь вырваться из крепкой хватки, но неизвестный держал слишком крепко, постепенно сжимая гортань и перекрывая доступ к кислороду. — Кто ты, черт возьми, такой и какого хрена делаешь здесь? — Чонгук морщится от отвратительного запаха алкоголя, исходящего из чужого рта, и смешанного с ним душка дешевых сигарет. — Мне нужен Ким Сокджин, — Чон достает из кармана один из пакетов с товаром, приподнимая его на уровне плеча. — Я уверен, он будет не очень рад узнать, что один из его цепных псов так нагло задерживает меня. Чонгук ощущает, как хватка неизвестного становится слабее, и, выпутываясь из чужих рук, он оборачивается, сталкиваясь с высоким мужчиной. Парень почувствовал прилив отвращения, смотря на стянутую шрамами кожу и покрывшую их багровые рубцы на строгих чертах лица. — Следуй за мной. Мужчина выводит курьера в один из главных залов и, когда они огибают помещение, глаза Чона в изумлении округляются. Вдоль стен вплотную друг к другу на ржавых гвоздях и потертых редких полках висели автоматы, штурмовые винтовки, элегантные мушкеты и короткостволовые пистолеты. В центре комнаты располагался небольшой круглый стол, за которым сидели двое мужчин около двадцати пяти лет с широкими улыбками и хищными взглядами. Они держали в руках карты, увлеченно выбрасывая на деревянную поверхность фишки и делая короткие глотки бронзовой жидкости коньяка. — Мистер Ким, к вам пришел поставщик, — двое оглянулись на Чона, а затем один из мужчин, привстал со своего места, лишь коротко махнул охраннику рукой, указывая этим жестом, что тот может идти. «Так вот, какой ты, Ким Сокджин. Мне казалось, твой взгляд будет более устрашающим. Видимо все, что о тебе говорят — лишь приукрашенные сплетни, я даже разочарован…». Чонгук огибает взглядом высокого парня с кукольным, словно нарисованным лицом, что поправляет на себе шикарный темно-синий пиджак, обрамляющие его широкие плечи. Светлые волосы Джина были идеально уложены муссом, а каждый шаг статной и неспешной походки говорил сам за себя — эти ботинки привыкли ступать только по ковровым дорожкам. Его перламутровая кожа сияла в тусклом свете помещения, а худое тело обрамляли классические штаны и белая рубашка. — Слишком уж ты долго, поставщик, — Сокджин окинул парня равнодушным взглядом, вытащив из кармана крупную пачку денег из немного скомканных в тесном кармане купюр. — Тяжелая наркота требует долгой транспортировки, мы не обязаны действовать по таймеру, — Чонгук улыбается лишь уголками губ, заглядывая в ледяные глаза напротив, пропитанные мрачной строгостью. «Мне нравится этот взгляд. Ты недоволен, что я раскрыл рот, не так ли? Видимо, тебя легко вывести из себя, Ким Сокджин, и это лишь больше распаляет меня». — Я плачу за доставленный товар больше пятидесяти тысяч долларов, считаешь, за такие деньги мне нужно еще и ждать? — Джин одаривает Чона ядовитым взором с явным презрением и раздражением в зрачках. — Как твое имя? — Зовите меня Ферзь, — Чонгук внимательно проследил за тем, как парень лишь вальяжно кивнул ему в ответ, видимо, рассчитывая услышать настоящее имя, а не прозвище. — Ферзь? Как шахматный визирь, значит. Хорошая фигура, но для меня она всегда была не выше пешки, — Ким расплывается в язвительной улыбке, а затем, отсчитав необходимую сумму, подбрасывает купюры вверх, смотря на Чона через бумажный дождь из вырученных денег. — Собирай. Если в следующий раз приедешь вовремя, деньгами не обижу. «Вот же сукин сын…». Чонгук сжимает кулаки, с силой впиваясь ногтями в собственную кожу на ладонях. Его грудь наполняется гневом и презрением, а душа так и рвется оставить на гладком лице Кима расцветающие синяки и ссадины. Оставляя гордость где-то позади и опускаясь на колени, Чон ощущает отвратительный гнилой привкус где-то во рту, словно только что откусил яблоко с кишащими в нем личинками. Он собирал деньги с грязного пола, выброшенные каким-то гребаным ублюдком, находясь на самом дне этой ебаной жизни. «Такой рассвет ты хотел встретить, Чонгук? Разве такую очередь ты занимал к солнцу?» Сжимая последнюю купюру в кулаке, Чонгук ощущает, как шершавая подошва лакированных ботинок укладывается на его бедро. Поднимая голову, он сталкивается с насмешливым взором глубоких карих глаз. — Тебе невероятно к лицу быть передо мной на коленях, — Джин подцепляет костлявыми пальцами подбородок Чонгука, вглядываясь в его наливающийся яростью взгляд. — Может, протрешь заодно и мои ботинки? — А может, ты протрешь своим языком мой член? — Чонгук грубо бьет по чужой руке, сбрасывая с себя неустойчивую стопу парня, что тут же делает шаг назад, смотря на него поверх опущенных ресниц. Поднимаясь с колен, Чон внимательно смотрит на мужчину, чьи зрачки кишат бешенством и желчью, разъедающими его, словно кислота. — Наглый сучок, оставь товар на столе и проваливай, — Ким провожает парня презрительным взглядом, разворачиваясь к столу и направляясь обратно к прерванной игре и заждавшемуся его партнеру. Чонгук поворачивает голову на указанное Джином место, доставая из кармана пару пакетиков наркоты. Перед его глазами предстает усыпанная дурью деревянная гладь стола и забитая оружием дряхлая стена, на которую невозможно смотреть без упования и странной зависти. Чон блуждает черными глазами вдоль револьверов, ПСМ и оружейников, оглядывая их коричневые рукоятки с неглубокими ямками для удобной посадки пальцев и дорогой серебряной гравировкой. «Разве это место не слишком отвратительно, чтобы держать здесь такую роскошь?». Чонгук аккуратно оборачивается на парней, что увлеченно сбрасывают карты, делая неспешные глотки горького алкоголя, и в голове проносится лишь одна мысль: «Прости, Джун». — У вас неплохие игрушки, — нахальная усмешка касается губ Чонгука, и, поднимая голову к обернувшимся на него парням, он проговаривает с нескрываемой в голосе язвительностью: — Вы что, дрочите на гребаное оружие? — Этими игрушками можно сделать решето из твоей грудной клетки, как это может не заводить? — Сокджин огибает парня презрительным взглядом, определенно намекая этим, что здесь ему больше не место. Чон лишь усмехается, укладывая руки в карманы, протяжным взором провожая висящую на стене бронетехнику. Выходя из комнаты, парень ощущает легкую дрожь, пробившую его тело, от только что сделанного поступка. «Все в порядке, Чон Чонгук, эта мразь заслужила небольшой мести».***
Намджун поджимает губы, не переставая мельтешить взглядом к дверям амбара, судорожно сжимая в длинных пальцах руль. Чонгук выходит из амбара, направляясь быстрым шагом к автомобилю Джуна, оборачиваясь через каждый шаг и копошась в карманах с невероятно подозрительным прищуром. Намджун невольно напрягается всем телом — стоит Чонгуку сесть в машину, его взгляд становится острее ножа, направленного концом острия на Кима. — Гони машину. — Что? В чем де… — Гони, я сказал! — Чон вытаскивает из кармана пистолет, тут же направляя его дуло на висок парня, не спуская с него своих расширенных от адреналина зрачков. Намджун ощущает, как кровь в жилах застывает, пробуждая в груди панику и ужас. «Блядство…». Джун заводит мотор, вжимая педаль газа практически в пол, оставляя под шинами разлетающиеся в воздухе крупинки песка. — Только не говори мне, что этот пистолет… — Подарочек от Ким Сокджина, — Чонгук хмыкает, убирая оружие от головы Кима и откидываясь на кожаное сидение кресла. Парень медленно проводит лишь подушечками пальцев вдоль серой рамки и выгравированной на рукоятке каллиграфической надписи «GLCK». Чон укладывает палец на спусковую скобу, а затем проводит плавным жестом вверх к затвору и обводке дула, словно пытаясь запомнить каждой клеточкой кожи его металлические выступы. — Ты… ты хоть знаешь что, блядь, сделал?! — Намджун дышит глубоко и часто, потому что страх окутывает его разум, словно бетонная стена придавливая щекой к сырой земле. — Нарек Джина грызть ногти в бешенстве? — Чонгук хмыкает, откидываясь на спинку удобного кожаного кресла, не переставая с упоением рассматривать прихваченный сувенир. — Нарек себя на VIP ложу в сырой могиле! — Намджун съезжает с трассы на темную дорогу, тянущуюся через душный район, не переставая поднимать глаза на зеркало заднего вида. — Ты не понимаешь, он готов продать родную мать за эту гребаную коллекцию «Glock»! — Заткнись уже, Джун. Заебал скулить как недобитый пёс, — лицо Чона искажает гримаса раздражения и, пряча ствол во внутренний карман куртки, он скрещивает руки на груди, отворачиваясь к мрачному виду из окна. — Он не прощает, Ферзь… — Ким поворачивает голову с пульсирующим в зрачках страхом, потому что, в отличие от Чонгука, он знает, что Сокджин — само воплощение Дьявола, плюющего на иконы и прикуривающего сигарету от свечки в церквях. — Господи, как же я хочу раз и навсегда заклеить твой ебаный рот! — Когда решишься на это, оставь прорезь для сигарет, — на лице парня расцветает ухмылка, что трогает душу Намджуна своими грязными пальцами, заставляя его покрыться морозными мурашками. Чонгук просто не боится быть пойманным, быть истерзанным и израненным кем-то. Даже его собственная гордость висит на волоске, а страх давно прогнил в глубине его тела, оставив после себя лишь мертвый пепел Плутона, высыпающегося из рукавов. Его жизнь — фальшивка, его существование — фальшивка и каждая вывернутая на лице эмоция — фальшивка. Он пуст, обездушен и слеп собственным хладнокровием. Таким он запоминается с самого начала и таким остается в своем сознании, до самого гребаного конца.