***
Джин отводит Чимина в соседнюю комнату и с силой бросает парня в стену, вслушиваясь в его каждый дрожащий всхлип. Пак прикусывает губу, чтобы не издать протяжного, изнеможенного мычания, опуская глаза на пистолет, что так беспечно лежит в руке Сокджина. Длинные пальцы небрежно сжимают рукоять ствола, и, кажется, словно лишь от одного небрежного движения, оружие выскользнет из ладони, оглушительно коснувшись земли. – Даже молить не станешь? – с силой беря парня за подбородок, Джин приподнимает его голову вверх, заставляя парнишу посмотреть ему прямо в свои глаза. – Это принесет тебе лишь наслаждение. В глазах напротив – горящая злость, от которой, Сокджин лишь усмехается, сжимая в руке металлическую рукоять пистолета и поднося его дуло к виску Пака. – Прости, Чимин, – медовый отблеск глаз Пака озаряет страх, – мне правда жаль. И где-то внутри, телом начинает руководить сочащийся вдоль нейронных нитей адреналин. Движения становятся бесконтрольными, а по венам,в бушующем потоке, начинает пульсировать ток гнева и ненависти. Громкий возглас собственного сознания, заставляет Чимина бороться, отдавая дрожащий удар по коленным чашечкам Джина и принуждая того пасть на колени, в агонии из боли. Пистолет отлетает ближе к стене и Пак больше не решается терять ни секунды собственной жизни, судорожно подбегая к отброшенному кольту и перехватывая его связанными руками. Вонзаясь зубами в изоленту, сковывающую кисти, Чимин бросает короткие переглядывания на поднимающегося на ноги Сокджина, чьи глаза пылают ненавистью и гниющей яростью. – Ублюдок… Ким застывает на месте, как только к его голове приставляют пистолет и вместо злости, взглядом парня начинает владеть волнение. Руки Пака дрожат, липкая лента больно облегает кожу, но пистолет крепко держится в ладонях, а палец уже лежит на спусковом курке. – Опусти пистолет, Чимин, – Джин огибает парня пристальным взором, ни на секунду не опуская направленное на него дуло, – ты все равно не сможешь меня убить. – Выпусти… выпусти нас! – голос Чимина невольно срывается на крик и руки, сжавшие пистолет, сами собой опускаются к грудной клетке, стоящего напротив Кима. – Ты напуган… но боишься вовсе не меня, а своих неосторожных действий, – Джин расплывается в улыбке, делая один неспешный шаг навстречу к Паку, – тебе страшно, что ты можешь спустить пулю; страшно, что чья-то смерть может лечь на твои плечи, вот от чего ты дрожишь. – Не смей… не смей говорить так, будто знаешь меня! – Чимин сжимает зубы, до глухого скрипа, пытаясь успокоиться и привести свое сердце в размеренный ритм. – Я знаю намного больше, чем ты, Чимин, – Сокджин укладывает руки в карманы, показывая всем своим видом, что он не боится, расплывая пухлые губы, в язвительной улыбке. – Твой брат, кстати, тоже умер от этого пистолета. Пак ощущает, как где-то в груди, волнующе закручивается в его солнечное сплетение спираль боли и страха. Чувство, словно тебя душат, вот только вместо ледяных рук, твою шею сжимают слова, несущие в себе груз свинцовой тяжести. – Нет… неужели это ты… – Пак поджимает губы и глаза наполняются пеленой из крупинок слез, – ты причастен к его смерти… – Я стал тем, кто спас тебя, Чимин, а что же сделал ты в свою очередь? Полюбил Тэхена только после того как тот умер? – Замолчи… – Тебе было плохо, я это знаю, а что же случилось потом? Как только ты вновь встретил Чонгука, то и вовсе забыл о брате, похоронив его, так и не найденное тело, в собственных воспоминаниях. – Нет, не правда... – Ты не причинишь мне боль, не говоря уже о том, что бы убить, потому что слишком несчастен и никчемен для этого. Джин расплывается улыбке, как только замечает, что руки Чимина начинают падать, медленно опуская дуло пистолета к полу. Наверно, он, действительно, всего лишь трус и обманщик, пытающийся выставить себя тем, кем на самом деле, вовсе не является. Перед глазами начинают проплывать теплые воспоминания с Тэхеном: одно одеяло на двоих, холодной зимой, неуклюже переплетенные красной летной запястья, широкие улыбки и звонкий смех от идущей по телевизору комедии. Они были вместе все детство, проводя каждый день, в крепких объятиях друг друга. На мгновение, в глубине подсознания, возгорается та самая первая встреча с Джином и каждая крупица боли, вновь вонзается острыми ножами прямо в грудь. Чимин спускает курок, и пуля пробивает собой грудную клетку дрогнувшего парня, окрашивая белоснежную рубашку бордовой жидкостью. В руку больно отдает сильное давление, но Пак не чувствует боли, смотря изуродованными страхом глазами, на остекленевший взгляд бездыханно рухнувшего на пол Сокджина. Бордовый ковер растекается вдоль бетонного пола, впитывая в себя крупинки сажи, пепла и пыли, создавая катышки из грязи. Из скользких рук выпадает пистолет и Чимин пятится назад, не в силах отвезти взгляда от бледного тела Джина. Внутри ни грамма сожаления к безжизненной плоти на земле, что сейчас – всего лишь гнилое мясо, искупанное в собственной крови. «Я отомстил за тебя, Тэхен… я больше не тот жалкий и слабенький мальчишка. Теперь я тоже могу защитить тех… кого люблю».***
Чонгук чувствует, как руки Чимина начинают трястись от холода, и он медленно отходит назад, притягивая к себе не отрывающего взгляд от зеркальной глади воды Пака. Обвивая хрупкую талию, Чон прижимает к себе парня, заглядывая в медный взор напротив и, в этот момент, те слова, что все это время крутились в голове, теряются где-то в глубине сознания. Чонгук нежно касается губ Чимина и тот приоткрывает губы, позволяя Чону переплести их языки. Дрожащие от холода, в этом обрамленном нежностью поцелуе, они будто бы ищут друг для друга очаг тепла. Кажется, в этом мире больше не существует ни единой преграды, способной их разлучить. Ни единой души, способной оторвать их тела друг от друга. Они прошли через собственные страхи и теперь, испивали это чувство победы, таящееся в глубине прикосновений кожи к коже. У них под рубашками ничего кроме любви, а в глазах лишь сияющая надежда. Они до безумства влюблены и связаны этим желанием быть друг для друга чем-то большим… быть друг для друга всем. Их чувства не имеют имени и значения; оплетенные словами, что проносятся в воздухе, тихими, шепчущими голосами, опаляющими пространство горячим дыханием.Вместе однажды – вместе до конца.