Сонорные

— И, пожалуйста, не забудь покормить кота, — кричит Тео, с шумом отхлебывая из пузатой, колотой по краям кружки, и наспех выбегает из дома, тихо щелкнув дверным замком. Борис бы к чёрту послал идею вставать с кровати, не ступал бы босыми ногами на холодной ламинат, не искал бы корм на полках старого, винтажного гарнитура, но кот окончательно достаёт просящим фырканьем на ухо, и, плотнее кутаясь в цветастый плед, Борис плетётся по стенке до кухни. У него голова гудит, как паровоз, руки трясутся, и по венам перетекает тягучая кровь, свернувшаяся от количества выпитого предыдущим вечером алкоголя. Тело ватное, и горло сушит отвратительно, а привкус такой, будто кот ночью в рот нагадил, и если бы Борис не знал, что дешевая водка — вонючая водка, то смахнул бы всё на питомца. Он ссыпает в миску остатки корма, находит на столе смятую пачку с одной сигаретой, прикуривает неловко, хмурится и выходит на балкон. Конец осени, аномально теплый ветер. Моросит. Борис делает несколько смачных затяжек, выпуская объемные комья дыма, и плюхается на скрипящую табуретку. Снизу снуют вечно опаздывающие люди, как жуки расползаются по сторонам автомобили, а взгляд выхватывает в окне дома напротив оголенный женский силуэт. Борис усмехается, стряхивая пепел, потому что единственная стабильность в его жизни — постоянно голая соседка, танцующая у распахнутых створок по понедельникам. Она молода, энергична, совсем не имеет комплексов, и каждый раз подмигивает Павликовскому, прежде чем задернуть шторы. Он увидел её сразу после отчисления из университета и трижды пожалел, что вообще ходил на пары. На балконе съёмной двушки оказалось интересней. Борис переехал к Тео долгих два года назад, когда отец поздоровался с циррозом, и всякий разговор с ним заканчивался потасовкой. На память о доме у Павликовского остались шрамы, сросшиеся кости, алкоголизм и пара разорванных свитеров в неразобранном чемодане. Он не собирался к Тео на два года, заскочил на пару дней. На выпускном году, в начале первого семестра, был отчислен за регулярные прогулы и отсутствие сданной сессии, и теперь ему и другу кажется, что «пара дней» затянется на неопределенный срок. Борис, в принципе, находит для себя выход на дне бутылки и в белой дорожке, но Тео не одобряет и раздражает своими вечерними играми на фортепиано. Он — Тео — не как Павликовский: преподаёт в музыкальной консерватории, строит планы, держит всё под контролем, репетиторствует детям по пятницам и субботам. Планирует в будущем открыть музыкальную школу, дать мировые гастроли с классической музыкой, пожениться и воспитать сына. Борис в голос смеётся. «С твоим опытом, сына ты в капусте найдёшь». Его бы выгнать давно, по-хорошему, но Тео не хочет, потому что дружат со школы и жалко непутёвого. У Бориса, что не день, то утренняя сигарета, мастурбация в душе, бутылка пива в качестве завтрака, а дальше, как сложится. В лучшем, для него, случае — хорошим наркотическом трипом, в среднем — сладким опьянением, худшем — трезвостью и бренчанием клавиш из соседней комнаты. Борис взвыть хочет давно и выкинуть треклятый фортепиано с балкона, но не может. Вся его жизнь — заработок Тео и редкие выручки за закладки. Паршиво и пожаловаться некому. Борис, может и хочет исправить всё: стать лучше, прекратить пить, но он — «постоянный косяк», чем апеллирует в пустых спорах о работе. И так до декабря, в котором Борис потягивает пиво на диване, с интересом рассматривая обложку MAXIM, а Тео возвращается домой, с совершенно довольным лицом заявляя, что завтра Павликовский может приступить к работе. Борис на радостях давится пивом и забрызгивает слюной грудь Меган Фокс. Всегда хотел так сделать. Кофейня, куда его пристроили, оказывается, новая: ещё пахнет краской и свежими зернами. Располагается удобно — на углу соседского дома. Так близко, что Павликовский успевает с утра и на голую девушку посмотреть, и покурить лениво, и доставучего кота покормить, и кончить дважды. Первое время ворчит и насупленный ходит, разумеется, по большей части из-за ожогов на пальцах и ясности ума, но после второй рабочей недели находит формулу счастья и почти любит свою работу: добавляет в кофе коньяк. Жизнь относительно налаживается. Борис больше не просит деньги у Тео; расплачивается за сигареты чаевыми, которые оставляют слащавые девочки, что приходят по утрам глазеть на красивого баристу. Напарница Павликовского — Эва — вслух с них хохочет, схватывая объемный пучок рыжих кудрей, и советует взять пару пирожных в придачу, потому что кофе у Бориса — откровенная гадость. И это так. Выручают сменщики и отсутствие на точке директора. Если бы он знал, какой перерасчет зёрен выходит за смену Бориса — Павликовский давно летел бы прочь, лицом целуя мощеную дорожку. Эва, конечно, не против посмотреть на его расцарапанную мордашку, но очень против общественного насилия, поэтому покрывает и переделывает напитки сама, мило улыбаясь недовольным клиентам. Долгих и упорных трудов стоит обучить Бориса варить банальное эспрессо, пока не оказывается, что на хмельную голову он легче соображает. Поэтому коньяк ему теперь приносит Эва. У Павликовского появляются знакомства, планы на грядущие праздники, перспектива съехать от Тео ближе к весне и вывод, что вылететь из университета не так страшно. Кроме девчонок малолеток, в кофейню начинает захаживать сексуальная соседка из дома напротив, а Борис флиртует, не скрывая, потому что на неё давно зудит в паху. Ему по факту плевать: где, с кем и на каких основаниях, главное, чтобы вставляло. Спустя несколько дней и три ванильных латте, девушка зовёт на прогулку, и это победа. Борис летит домой довольный и самоуверенный, не забыв купить пачку презервативов в аптеке, и собирается занять у Тео немного денег до первой зарплаты, но лицо выражает полнейшую идинахуёвость, и с плеча слетает потёртая сумка почтальонка, стоит столкнуться в коридоре квартиры с ним. Он сидит на пуфике в стиле ар-нуво, мрачно уткнувшись в объемный красный шарф, и активно щелкает по сенсору смартфона. Борис из-за него в дверях замирает на доли секунды, моргает растерянно, совсем неожидавший столкнуться с кем-либо, а из комнаты доносятся мотивы Чайковского, и картина быстро встаёт на места. Сегодня суббота и у Тео занятие, и скорее всего это за ребёнком. Вопрос один: почему парень перед Борисом совсем молодой и красивый удивительно? Павликовский взгляд от него оторвать не может, особенно от кудрей неряшливых, и в руки себя берет через силу, бросая сухое приветствие. Пол Борис всё же целует, потому что столкнувшись со взглядом незнакомца спотыкается и летит. Тео представляет незнакомца, как Майлса, и говорит, что у его сестры Флоры, врожденный талант. Девочка шумит и смеется, надевая длинное флисовое пальто, улыбается Майлсу и виснет у него на шее, а потом прощается со всеми, беззлобно прося Бориса впредь не падать. И её не столько парень беспокоит, сколько испугавшийся кот. Они уходят довольно быстро: прощаются наспех, и Майлс благодарно кивает Тео. Борис наблюдает за ними из-за угла кухни, позабыв о встрече и потягивая пиво. Прежде чем за ними закрывается дверь, он вновь сталкивается взглядом с Майлсом, и по позвоночнику перекатываются мурашки. В его карих глазах тоски столько, что целому миру хватит. — Он всегда такой молчаливый? — с небрежностью спрашивает Павликовский, растягиваясь на диване. — Он немой. Ответ звучит совсем паршиво, но лучше, чем истерика, которую устраивает на утро девушка из соседнего дома. Теперь Борису имеет смысл курить прямо в постели. Проходит неделя, прежде чем они снова сталкиваются в коридоре. За окном наступает зима: весело кружит снег, заметает дороги, гирлянды на фонарных столбах загораются. Эва предлагает Борису выпить пятничным вечером и совместный Новый Год, без намёков и прочего, в качестве разнообразия, и Павликовский обещает подумать. Он сам не свой с той встречи, и не ожидает второй, хотя следовало бы. Из памяти не выходят глаза цвета карамельного макиато, мрачные и горькие, как кофейные зерна; он в них находит лишний повод выпить, да накачаться, и плетясь по бетонным ступенькам пьяный, вдруг чувствует, что очень хочет домой. Борис вразвалочку вваливается на порог и видит на пуфике Майлса, на этот раз с книгой. Он оглядывается незаинтересованно, усмехается уголком губ и недовольно ведет носом из-за перегара, распространившегося по периметру, и утыкается в чтиво. Павликовский смотрит на него, как на дурака, почти выдает: «Где мой приветствующий кивок, мудила?», но осекается и мурлычет ласково: — Не сиди в коридоре. Заболеешь. Он скидывает кеды неловко, придерживаясь за стену, и проходит мимо Майлса, на ходу цепляя шершавые страницы. Тот резко на ноги вскакивает и успевает ухватить Павликовского за рукав растянутой толстовки, заставляя взглянуть на себя. Борис нервно сглатывает, потому что в голову лезут дурацкие мысли о том, что линия губ у Майлса красивая, скулы острые, ресницы густые, а кудри наверняка мягкие, и хочется в них зарыться носом. Он встряхивает головой. — Пошли, — небрежно бросает Павликовский.— Чаем напою. Чай заваривает с мятой, потому что Тео пьёт только такой, а Борис из не_алкоголя пьёт сладкие газировки и, когда Майлс получает теплую кружку в руки, кажется, едва заметно кивает. Он не снимает пальто, не распутывает шарф, сидит съежившись на барном стуле и оценивающе осматривается. Если бы кто-то другой так смотрел на их с Тео дом, Павликовский бы втащил, но с Майлсом подумать о подобном сложно. Пьяный мозг Бориса вообще ни о чём, кроме глаз и кудрей Майлса думать не хочет, поэтому не реагирует на неожиданную тишину в комнате и быстрый топот где-то рядом. Его вполне устраивает ловкое молчание и мятный запах, и всё вокруг кружится, как снежные хлопья за окном. Борис чувствует себя почти романтиком, пока не понимает, что сейчас сблюёт. Когда он — бледный, обессиленный и с першением в горле, возвращается из ванной комнаты, на кухонном столе находится пустая кружка и смятый обрывок листа, на котором красивый, размашистый почерк: «Спасибо, но видел бы ты свою пьяную рожу». Борис лишь усмехается, курит на балконе и ложится спать. Хорошо, что не видел.