****
Задумка Юнги становится известной всем в их группировке уже примерно через минут сорок, когда тот вернулся и сказал парням подогнать его машину. Слишком подозрительно для обычной прогулки по городу, ведь не в стиле босса разъезжать на своей малышке без причины, и Чонгук молится, чтобы это не было чем-то более серьёзным. И всё-таки, сверху его благополучно проигнорировали. Сейчас было около полудня, а солнце уже вовсю жарило и нагревало песок под ногами до состояния горяченных углей. Парень чувствовал, как футболка неприятно липла к коже, как и пряди волос ко лбу из-за испарины, но отсиживаться и дальше в комнате не был намерен, именно поэтому выскользнул из неё, когда любопытство и волнение начало пожирать с головой. Машина, стоящая во дворе, и слишком возбуждённые парни, снующие туда-сюда, буквально кричали, что все обо всём уже наслышаны от босса. А Чонгук, который решился обдумать неожиданную новость о преследовании хёна человек из Дворца, выполз только сейчас и был стойко намерен узнать о происходящем. Он обводит взглядом двор, стараясь зацепиться за знакомую макушку или спину, а когда находит «жертву», то удовлетворённо хмыкает. Чонгук быстрым шагом подходит к Джексону, стоящему с каким-то амбалом, чьё имя он не запоминал, и шикает, сильно ударяя по плечу. — Эй! — восклицает Ван, оборачиваясь, а потом удивлённо приоткрывает рот. — Что случилось? — он хмурится и поспешно извиняется перед собеседником, когда младший упрямо хватает его и тащит в противоположную сторону. Чонгук игнорирует любые выкрики позади, требующие объясниться, что происходит, и оглядывается по сторонам. Все слишком возбуждённые, как ему кажется. Парни что-то обсуждают, собираясь компаниями по два-три человека по всему периметру двора, но нет ни одного намёка на наличие Юнги поблизости. Его машину прямо перед носом сложно игнорировать, и она, как и всегда, в отличном состоянии. — Чонгук, — снова зовёт Джексон, и только после этого младший находит место, где можно поговорить, и отпускает чужую руку. Тот насуплено поглаживает место хватки и поднимает в вопросе бровь, но не озвучивая ничего вслух. — Что задумал хён? — без каких-либо размусоливаний спрашивает Чонгук, хмурясь и поджимая губы. Рот Вана округляется в ровную «о», но потом на лице мелькает непонимание. Джексона Чонгук знает уже несколько лет, тот присоединился к Юнги буквально через два месяца, как младший решился остаться и стать правой рукой хёна. Ван чуть выше него, в белой футболке, джинсовой куртке и с тёмно-коричневыми волосами, убранными назад, таким образом открывая широкий лоб. Его черты более мужественные, чем у Чонгука, и это даже не в силу возраста или лучшей подготовки. Все знают, что правая рука босса надерёт зад любому, хоть и является почти самым младшим во всей группировке. — Подожди, он не сказал тебе? — Джексон кажется и правда удивлённым этому факту, ведь Чонгук первый узнаёт обо всем от, непосредственного, самого босса, занимая приближенную к мужчине должность. Учитывая этот факт, именно поэтому незнание планов старшего бьёт по Чону сильнее, чем когда-либо. Юнги прекрасно знал, что он не одобрит возникшую идею, поэтому даже не соизволил объясниться, прежде чем уйти. Чонгук не отвечает на вопрос, а выжидающе и серьёзно смотрит на Джексона, пока тот не сдаётся под этим взглядом и не вздыхает. — Ну, босс вроде как хочет навестить Императора, — неуверенно и даже обречённо говорит Ван, и Чонгук напротив него молчит. Молчит, пока глаза округляются от ужаса, а рот приоткрывается, но с губ не слетает ни звука. Джексон наблюдает на ним и тянет короткое «э-э-э», а потом машет рукой перед замершим на месте парнем. — Блять, — выдыхает Чонгук, и Ван пожимает плечами, на половину согласный с высказыванием. И правда, босс ещё никогда не сходил с ума настолько сильно. Юнги не может просто заявиться к Императору и что-то потребовать. У него нет никаких прав разбираться с решением Императора с самим Императором, а также подставленным за спину дворцовым хвостом, ведь, честное слово, с этим можно разобраться по-другому. Чонгук знал, что ничего хорошего Юнги не придумал, и вот, где они сейчас. О чём тот вообще думает? — Он сказал что-то ещё? — сквозь зубы спрашивает Чонгук, смотря на Джексона, который хмыкает и отворачивается в сторону стоящей посреди двора машины Юнги. Вокруг неё уже столпились другие, некоторые даже сели на капот и о чём-то громко разговаривают, но разобрать с такого расстояния невозможно. — Джекс? — окликает он. — Сказал, что в Кёнбоккун не сунется, поэтому безопаснее поехать в Тэчжангым, — Ван говорит это таким тоном, будто больше ему нечего сказать, какой бы вопрос младший не задал, и тот понимает, поэтому только рвано кивает и громко выдыхает через нос. Это правда, что во Дворце больше охраны и возможности упечься в тюрьму, но в поместье Императора вряд ли намного безопаснее, как думает Юнги. Хотя, признаться честно, ему лучше знать об этом, нежели Чонгуку, который никогда бы не сунулся под нос Императору. На главный вопрос, интересующий парня, Джексон не ответит, поэтому нет смысла и спрашивать, а где расхаживает босс… Тот факт, что он не рассказал ничего Чону, означает изначальный план не брать младшего с собой? Чонгук сжимает руки в кулаки и поворачивается в направлении небольшого домика, где столпились парни. — Попробуй не проебаться на этот раз, когда пойдёшь на раздачу, — бросает он Вану, даже не дожидаясь ответа, прежде чем быстрым шагом направиться к Юнги. Чонгук кивает некоторым знакомым лицам, впрочем, не утруждаясь даже поздороваться вслух, а после ступает на деревянный мостик, ведущий в небольшое помещение, которое уже давно является чем-то вроде рабочим местом босса, хотя Юнги там в основном скрывается ото всех и своих дел, кстати, тоже. Двое парней у перил с каждой стороны опираются на них и поднимают взгляды, как только Чон подходит ближе, но не останавливают. Девушка, сидящая у самого прохода на маленьком кресле, держит на коленях деревянную коробку, и Чонгук знает, что там находится. Исин, расположившийся на кресле с другой стороны, салютует ему, как только они устанавливают зрительный контакт на секунду, и садится ровно, слегка поднимая голову. — Босс сказал, что скоро выйдет, — говорит он, и Чонгук проводит языком по верхней кромке зубов, захотев возразить, что ему срочно надо поговорить, но отступает и кивает. Дами, та девушка слева, осматривает его с ног до головы и тянет слегка заинтересованно: — Я слышала, что босс собирается взять Тэхёна вместо тебя в Тэчжангым, — после этих слов следует смешок, и Чон опускает на неё тяжёлый, потемневший взгляд, из-за чего улыбка с её лица сразу пропадает, а рука на деревянной крышке коробки хватается за её край. Дами была раздражающей и любящей лезть не в свои дела, как будто её слово действительно имеет какой-то вес среди остальных, что является неправдой. Чонгук уважает её потому, что та неплохо выполняет обязанности и хорошо управляет мечом и огнестрельным. Она никогда особо не нуждалась в чьей-то защите, ведь жизнь на улицах Тэгу научила многому. Никому так и неизвестно, почему девушка перебралась в столицу, но было не особо важно, пока хранила верность Юнги и не убегала на сторону врага. У Дами игривый взгляд, макияж, выполненный в коричневых оттенках, и короткие волосы, чуть выше плеч. С виду могла показаться хрупкой, но на самом деле имела прекрасную физическую подготовку и острый язык, за что много раз получала нагоняй за свою дерзость. Чонгук не любит таких девушек, именно поэтому хмыкает и поворачивается к ней. — У тебя неверная информация, Дами, — тянет он с ухмылкой. На её лице отчётливо видно возмущение и готовность съязвить в ответ, но не успевает ничего сказать, так как красная ткань с золотым рисунком, заменяющая дверь в комнату Юнги, резко отдёргивается в сторону и позволяет мужчине появиться в проёме и встать между девушкой и Исином, лицом к недовольному Чонгуку. Исин дёргается и поспешно протягивает боссу увесистые часы, которые тот тут же берёт и надевает на своё запястье, но взгляда с младшего перед собой не отводит. Он не кажется злым, недовольным или удивлённым присутствием своей правой руки, но всё равно издаёт поражённое «о?» и только потом добавляет: — Хэй, Чонгук-а, я думал, у тебя есть дела, — Чонгук проглатывает своё собственное желание съязвить в ответ, как и Дами несколько секунд назад, и хмурится ещё сильнее. Юнги без тормозов, но вовсе не глупый. Он любит действовать на адреналине, но не безответственен, и Чонгук цепляется за эти мысли, когда пытается понять, что тот хочет сделать. Что ещё больше его волнует, что хочет сделать он сам. Отговорить босса? Чушь, это не сработает. Даже статус лучшего друга и правой руки здесь не играет никакой роли, но парень не понимает, с чего вдруг тому бросаться в пещеру к дракону, когда и так знает, что тигр ему неровня. Сначала Юнги скрывается за саткатом и потёртой льняной одежде, чтобы никто из жителей города, особенно янбаны, не увидели его лица, а теперь так необдуманно собирается сунуться к Императору, который точно не будет рад такому гостю. Чонгук и правда думает, что можно найти другой выход, например, просто избавиться от дворцового хвоста и забыть, как о страшном сне. Юнги поправляет свой жакет, когда застёгивает, наконец, часы, и поднимает бровь в ответ на молчанку со стороны Чонгука. На Юнги также светлые джинсы, кроссовки и футболка грязно-болотного цвета, а с шеи на грудь свисает подвеска с крупным жетоном. Как и всегда, в ушах кольца, а чёрные короткие волосы разделены пробором посередине. С такой укладкой шрам привлекает к себе ещё больше внимания, чем обычно, и Чонгук морщится. — Давай поговорим, хён, — просит он слегка сиплым голосом, а смотрит почти умоляюще, и этот взгляд, кажется, действительно срабатывает на Юнги. Тот не отвечает мгновенным согласием, но черты лица смягчаются, а уголки губ приподнимаются, но даже так улыбка выходит грустной. Юнги наклоняется к Дами и, когда та отрывает от них заинтересованный взгляд, поднимает деревянную крышку коробки и позволяет боссу схватить ключи с удовлетворённым смешком. Он разглядывает нефритовый брелок секунды две, расположив его на раскрытой ладони, а потом подбрасывает вверх, ловит его и проходит мимо Чонгука, задевая плечом, на что тот оборачивается вслед и немедленно направляется за ним, оббегая тут же оттолкнувшихся от перил мостика парней. — Какого чёрта ты творишь? — шипит Чонгук, равняясь с Юнги шагом, и тот только мычит, будто действительно не понимает, о чём он. — Остановись, хён, давай всё обсудим ещё раз, — просит младший, и Юнги резко останавливается. Он поворачивается к Чонгуку и выглядит более раздражённым, чем две минуты назад. Парню приходится слегка отпрянуть, когда Юнги приближается к его лицу и говорит сквозь сжатые губы разозлённым тоном: — Нечего обсуждать, Гук, — отрезает он, не давая вставить и слова. — Я не собираюсь больше допускать, чтобы дворцовая жизнь касалась меня, и собираюсь сам ему об этом сказать, — заявляет следом, отдёргивая себя, и ругается под нос. Чонгук смотрит на хёна, рассматривает шрам, давно заживший, но который никогда не пропадёт с императорских черт. Поднимать эту тему означает ходить по тонкому льду с огромным шансом провалиться под лёд из-за своей неосторожности в словах или неумении контролировать эмоции. Чон не хочет делать боссу больно, а уж тем более заставлять о чём-то вспоминать, что всеми силами тот пытается забыть и просто стереть, как будто тех восемнадцати лет его жизни просто не существовало. Но Чонгук не хочет, чтобы Юнги продолжал сбегать. Иногда бег не поможет, как бы ты ни старался, и то, что преследует тебя годами, не исчезнет просто потому, что ты закрываешь глаза. Иногда побег не означает проигрыш, но он знает, что Юнги по-другому это не может расценивать. — Она всегда будет касаться тебя, — шепчет Чонгук, ловя тяжёлый взгляд. Давно известный факт, произнесённый вслух, режет по сердцу, как нож. — Потому что ты не можешь изменить свою кровь. Юнги выглядит сначала так, будто готов снова вот-вот поднять голос или, что ещё хуже, свою руку, но с губ слетает только грустный смешок, потому что Чонгук в очередной раз напомнил о том, что Юнги вспоминать не хотел. Чужой хриплый голос и взгляд тёмных карих глаз всплывает в его голове, и что-то вспыхивает внутри, как спичка. Он убежал от этого в тот раз и не собирается терять себя сейчас, что бы не взбрело в голову Императору. Посадить тигра на цепь — плохая идея. — Смотри, Чонгук, — прямо в лицо шепчет Юнги и скалится, а потом толкает в грудь и отворачивается, больше не говоря ни слова. Его плечи напряжены, голова слегка опущена, а ладони сжаты в кулаки, когда поворачивается к донсену спиной и следует дальше по мостику. Чонгуку приходится отойти назад ещё на шаг, когда парни следуют за боссом, игнорируя их перепалку, и те через несколько секунд сворачивают за угол, исчезая. Юнги чувствует злость и желание кого-нибудь ударить или что-нибудь сломать, но только крепче сжимает ключи от машины в своей ладони и идёт вперёд. Чонгук не одобрил его идею, другого и ждать не стоило, но разве он хотя бы пытался? Может быть, ему сложно понять Юнги, но чёртово доверие, блять, неужели он не заслуживает даже этого? Голубая кровь в жилах для кого-то становится всем: жизнью, статусом, достижением, богатством и успехом, но Юнги ненавидит её. Это проклятие, которое он несёт с самого рождения, а когда почти смог забыть об этом, то лишь одно напоминание от Императора взбесило его. Возможно, он до сих пор слишком подвержен старым ранам и обидам, раз идёт на поводу не у здравого рассудка, а эмоций, но что, в конце концов, его ждёт? В лучшем случае — возможность поговорить с Императором наедине, в худшем — тюрьма или казнь за неожиданный визит, в котором не будет и капли уважения Императору. Ворваться в императорское поместье и иметь смелость обратиться к тому лично? Что ж, Юнги слишком самоуверен. Он не видел его лицо уже около полугода и, в общем-то, не особо думал, что нуждается в этом. Мнимая фигура на троне, почитаемая целой Кореей, не заботила Юнги, у которого и так дел было навалом. Очередные разборки с бэкчонами, зажравшимися янбанами и странными набегами на лавки мясников и торговцев, а после ещё и помощь некоторым простолюдинам, которые вымаливали хотя бы немного риса на семью. Император старается делать всё, чтобы его люди жили в достатке, но здесь — в столице Ханян — это невозможно. Нет никакой золотой середины, каждый второй так или иначе сходит с отметки «достаточно обеспечен» на отметку «нищий». Иногда обстоятельства жестоки, а Юнги — беспомощен, но он стискивает зубы и ищет варианты, даже если это значит, что ему придётся воровать. Янбан даже не заметит пропавшего мешка риса, когда как для кого-то это шанс не сдохнуть с голоду. Раз Император не может исправить все свои промахи, за него это будет Юнги, чьи способы помогать немного отличны, но действенны. И пусть кто-то будет продолжать называть его и его парней всего лишь городскими разбойниками и ворами, они знают, что делают добро. Что бы это слово не значило. Юнги ненавидит Императора, и он имеет в виду не только человека, сидящего сейчас на троне. Этот высокий титул, который все так чтут, всего лишь клетка с красивым названием, украшенная дорогими камнями и золотыми нитками на одеждах. Внутри всего этого вещи настолько прогнили и стали пустыми, что никакого уважения не вызывают. Красивое начало с ужасным концом, разве не это ждёт всех Императоров? Он правит хорошо. Делает ошибки или не замечает очевидного, но в истории были люди ещё хуже, более жестокие и желающие кровопролития. Он правит так, как когда-то хотел: рассказывал за обедом, перед сном, глядя в деревянный потолок и складывая руки на груди, и на очередной прогулке в сопровождении охраны. Юнги помнит, но предпочитает забыть. Каждое обещание, каждое слово, произнесённое с восхищением, и этот взгляд, направленный на Ханян из окна Дворца, ведь даже тогда всё это казалось фальшивым. Считает ли Император сейчас так же? Сейчас, добившись всего, чего он хотел, смотрит ли он на улицы своего города с такой же улыбкой и блестящими глазами? И остались ли у него великие планы на улучшение своей родной страны? Как жаль, что Юнги плевать на это. Он сдохнет на этих самых улицах, сотворив для кого-то добро, а потом станет никем. В отличие от императорского имени династии Мин, он останется тем самым вором, имеющим шайку за своей спиной, и даже его чёртова фамилия не будет произнесена вслух. Юнги быстрым шагом подходит к своей машине, хлопая по капоту, а потом кидает ключи в руки Тэхёна, стоящего рядом и ожидающего его, и запрыгивает на заднее сидение. — По местам, парни, сегодня Тэ за рулём, — с усмешкой громко произносит он, и те сразу же с громкими восклицаниями открывают дверцы машины и садятся по местам, немного ютясь и пихаясь локтями. Юнги замечает подходящего к ним Джексона и поднимает ладонь вверх, приказывая своим стихнуть. Ван выглядит немного нервным и дёрганным, но тот, по крайней мере, не будет капать ему на мозги своими нотациями, в отличие от Чонгука. Юнги высовывается из машины, хлопая по дверце, и привлекает чужое внимание. — Босс, — говорит Джексон, быстро опуская голову, чтобы в следующую секунду снова её поднять. — Я хотел сказать, что Чон сейчас рвёт и мечет около склада, поэтому… я не совсем уверен, что с ним делать, пока ты отсутствуешь. Чонгук человек эмоций, которые не в силах иногда сдержать, но Юнги плевать на его недовольства или неодобрение каких-то принятых решений. У правой руки много привилегий, но даже мальчишка не смеет указывать ему, что делать, а особенно напоминать о прошлом и тех вещах, которые Юнги и так знает. Не ему говорить о голубой крови старшему, когда Юнги сам отказался от неё и больше не намерен позволять ей диктовать свои правила. — Сбагри в оружейную, — бросает он, даже не задумываясь, а на ошарашенный взгляд Вана поднимает бровь и ждёт каких-то возражений, если те присутствуют. — Я что-то не так сказал? — уточняет он, и Джексону нужны секунды две, чтобы отрицательно мотнуть головой. Чистить оружие дело скучное, кропотливое и однообразное, именно то, что Чонгук так ненавидит выполнять. Ему бы ринуться с головой в какую-нибудь потасовку и сделать из маленькой уличной перепалки целую бойню, после чего жалеет, что не сдержался. Юнги отправляет его туда не для того, чтобы насолить или разозлить ещё больше, а затем, чтобы смог посидеть в тишине и обдумать свои действия. Чонгук дерзок, и Юнги снова и снова закрывает на это глаза, но иногда стоит напоминать мальчишке, куда ему лезть не стоит. И обдумывать слова, прежде чем сказать их, тоже иногда необходимо. — Я просто… не помню, когда ты в последний раз заставлял его чистить оружие, это ведь… — Ван не договаривает, потому что всё и так очевидно. Чонгук впервые за несколько месяцев будет сидеть ровно на заднице и выполнять приказ босса. Юнги назвал бы это воспитательной мерой, хоть Чонгук давно не ребёнок. Юнги видит краем глаза, как Тэхён оборачивается к нему с переднего сиденья и молча прожигает взглядом, но ему плевать, если честно. Пусть младший займётся тем, что ненавидит, потому что ему самому сейчас придётся делать то же самое. В конце концов, не всем удаётся избежать грязи. Он ждёт, что Тэхён что-то скажет, попробует возразить или попросит взять Чонгука с собой, но ничего подобного не происходит, поэтому Юнги тихо хмыкает. С чего вдруг Ким стал таким покладистым? — Оружейная, Джекс, — повторяет Юнги более суровым тоном через некоторое время, смотря исподлобья на парня. — Это приказ, — добавляет следом, а потом снова забирается с головой в салон машины, таким образом показывая, что разговор окончен. — Дави на газ, Тэхён, — обращается он к донсену за рулём. — Сегодня Императору Мин будет крайне весело. Сидящий рядом Джэхва, паренёк лет двадцати двух, присоединившийся к ним по чистой случайности, издаёт на эту фразу тихий смешок, но больше никак не комментирует. Юнги знает, что сидящие сейчас с ним в машине довольно скептически относятся к идее босса заявиться в поместье к самому Императору, да ещё и без особой на то причины. Личные счёты их лидера с Императором остаются лишь проблемой Юнги, это правда, но всё-таки им нельзя ослушаться приказа. Юнги не собирается подвергать своих людей опасности, и он уверен, что никакой разборки с рукоприкладством не случится. Он же мирный человек, да? Пришёл даже без своего оружия и намерения навредить, а разговор — довольно безобидная вещь. Если, конечно, Император даст добро на аудиенцию. Юнги не знает, что будет говорить ему в лицо, потому что никакого плана нет, и это, наверное, глупо с его стороны. На одной импровизации всё не вывезешь, но он ведь не первый раз имеет дело со своим Императором, не так ли? Он знает его лучше, чем кто-либо ещё, хоть и не особо рад этому. Тэхён то и дело бросает на него взгляд через зеркало, но молчит и аккуратно ведёт машину дальше, иногда вставляя комментарии в разговор между остальными парнями. Юнги видит вопросы, много вопросов, а ещё неуверенность и непонимание, но разъяснять всё сейчас нет времени и желания. Чонгук и так накапает ему на мозги по приезду обратно, так зачем распинаться сейчас? К тому же, они почти подъезжают к Тэчжангым. Юнги не суётся в этот район хотя бы потому, что это не его территория. Здесь всё настолько вычурное, бросающееся в глаза своей архитектурой и дороговизной, что тянет блевать. Он вырос здесь, а из памяти даже спустя несколько лет не исчезли воспоминания о том, как ему приходилось прятаться за деревянной постройкой, которая сейчас выглядит уже чуть хилой. Кажется, что здесь даже воздух другой, но это всего лишь его воображение. Юнги выглядывает из окна машины, которая после себя оставляет клубы из пыли и песка, и пытается заметить хоть одного дворцового. Здесь не так много охраны хотя бы потому, что не у всех хватит смелости заявиться в родовое поместье Императора Мин, в отличие от Дворца Кёнбоккуна, но Юнги считает, что дело не только в этом. Наверное, тот хвост, следящий за ним, уже давно доложил Императору о его планах, потому что не особо-то Юнги и скрывал это. «Будет прискорбно, если ты не ждал меня», — думает он, ухмыляясь самому себе и видя вдалеке поместье. Около открытых ворот стоят двое мужчин: поднятые подбородки, красные ханбоки, которые видно издалека, и кат на голове с длинными перьями. Ладонь расположилась на рукоятке меча, подвешенного сбоку, и гвардейцы готовы в любую секунду достать его и направить на незваного гостя, но по каким-то причинам даже не двигаются с места, когда рёв мотора машины становится особенно громким. Юнги знает, что его невозможно не услышать, и он надеется, что Император точно теперь знает о его присутствии. Что-то ему подсказывает, что был действительно прав, когда думал о ранней готовности Императора к визиту. К сожалению, больших почестей ждать не стоит. Он поджимает губы, а потом хлопает по крыше своей детки и говорит: — Поднажми-ка, Тэхён-и, — просит Юнги, расплываясь в довольной ухмылке. — Пусть наш заезд будет запоминающимся, — азарт, проскользнувший в тоне, толкает младшего послушаться и сразу же надавить на газ. Они проезжают мимо двух мужчин, оставляя после себя клубы пыли, а как только оказываются на большом открытом дворе, взгляд Юнги сразу же поднимается на верх деревянного сооружения и балкон, желая увидеть там знакомую фигуру. Тэхён позволяет себе немного задрифтовать, поднимая в воздух ещё больше песка, и только краем глаза видит, как пара гвардейцев, стоящих у стен, напряглись и тут же схватились за свои мечи, но не сделали и шага, чтобы напасть. Юнги видит сначала блондинистые волосы, собранные в пучок, после — чёрное гонрёнпо и вышитого золотыми нитками дракона на нём, а потом и всю фигуру Императора, который сразу же ловит его взгляд. Ухмылки, появляющиеся на их лицах одновременно, выражают странное предвкушение и насмешку. Юнги чувствует пробежавшую дрожь по затылку, когда рассматривает знакомые, когда-то до ужаса родные черты лица. Такие же, которые ему приходится рассматривать в отражении зеркала каждое утро. Император опирается на деревянный балкон, высовывает язык и облизывает уголок губ, наблюдая, как на дворе Тэчжангым машина с оглушительным звуком мотора наворачивает круги, пока, наконец, не останавливается. Юнги дёргает за ручку двери и ступает кроссовком на песок, а после выглядывает из салона и быстро осматривается по сторонам. Он наблюдает за тем, как лица гвардейцев застывают от шока, а рты приоткрываются так же широко, как и глаза, стоит им взглянуть на него. Кроме этого, они действительно не настроены нападать или что-то в этом роде, поэтому Юнги выскальзывает из машины уже более уверенно. Парни притихают и не высовываются без приказа, и он благодарен за это. Здесь всё и правда сохранилось в том виде, что и восемь лет назад. Некоторые сооружения выглядят более новыми, а деревянные балки не такими уж и прогнившими; лестницы по обе стороны, ведущие наверх к Императору, а там и в личные покои, выглядят так, будто перестроены совсем недавно, и Юнги просто не знает, что испытывает по этому поводу. Даже спустя столько лет он не изменил ничего в поместье, а решает только поддерживать приемлемое состояние. На его месте Юнги бы уже давно сделал другую планировку этого места. Уж слишком оно… знакомое. Длинные верёвки с разноцветными флажками, развешанными по всему двору, выглядят слегка неуместными и слишком праздничными, и вряд ли их повесили по приказу Императора, но Юнги морщит нос, когда замечает их. Он поднимает взгляд выше и натыкается на ответный: пронзительный, серьёзный и выжидающий. Ухмылка на лице безумно раздражает, и у мужчины начинают чесаться кулаки стереть её раз и навсегда, но приходится только взять себя в руки и вскинуть подбородок чуть выше. Император выглядит величественно, как и полагается ему по титулу. Сантху, придерживаемый золотым сантугваном, и мангон чёрного цвета на лбу, слегка лоснящийся из-за падающих на него слабых солнечных лучей. Золотые драконы на рукавах гонрёнпо и такие же украшения на шее и в ушах. Длинные серёжки с нефритовым камнем слегка оттягивают мочку уха своим весом, а за ними следуют ещё несколько колец, одно из которых выделяется своей массивностью. Юнги рассматривает Императора, не сводящего с него глаз, и отчего-то ненавидит то, что перед ним представлено. Разум так и шепчет ему: «Посмотри, как бы ты выглядел, если бы не стоял здесь и не задирал свой подбородок вверх». Что за отвратительная мысль, только подтверждающая тот факт, каково бы могло быть его будущее, не откажись он когда-то от своей судьбы. И этот человек, ухмыляющийся ему и показывающий своё превосходство вот таким лёгким способом, разодетый в дорогие, императорские одежды, вызывает только злость. Юнги сдерживает желание притронуться к своим цепочкам, серебряным и потёртым, и стискивает зубы. — Император Мин, — громко говорит он, слыша позади тихий хлопок двери машины, но не оборачивается. Император на это поднимает свою бровь, но молчит. Никакой готовности отдать приказ гвардейцам схватить гостя или напасть на всю приехавшую шайку разом, только горделивый вид и ожидание. Обращаться к нему вот так — унизительно. С языка то и дело не хотят срываться нужные слова, ведь всё должно быть на наивысшем уровне; от него должно за милю нести уважением к Императору, готовностью подчиниться каждому его слову и склонить голову, если даже это будет неуместно и не нужно. Юнги тошнит от всего этого, ведь приклоняться перед этим человеком не будет даже под страхом смертной казни. — Прошу прощения за столь неожиданный визит, — в голосе Юнги читается сарказм и насмешка, но ему плевать на это, как, впрочем, и самому Императору, не ожидавшему чего-то другого. — Просто мне не терпелось увидеться с вами. Ложь. Врать в лицо Императору довольно легко, особенно, когда они оба знают правду. Однако тот дворцовый хвост всё ещё является проблемой и причиной недовольства Юнги, и он не остановится, пока не донесёт до Императора одну единственную мысль: он не потерпит за своей спиной крыс, приставленных к нему втайне. Ему нечего скрывать, но и иметь дело с прошлым не намерен. И Император прекрасно это знает. — Будьте добры, — продолжает Юнги, делая несколько шагов вперёд под гробовую тишину со всех сторон. — Принять мою просьбу об аудиенции с вами, — он не склоняет голову, как того требуют правила, тем самым в очередной раз показывая, что все его слова пропитаны фальшивым уважением. Император склоняет голову к плечу, и Юнги видит, как тот усмехается и произносит «Ха?» своими губами, как будто просьба его смешит. Кажется, он действительно не воспринимает её всерьёз и даже не боится показать это. Устраивать здесь цирк никто из них не будет, Юнги просто не позволит выставить себя клоуном, а уж тем более перед ним. Он не ожидает, что в следующую секунду услышит громкий вопрос, в котором куда больше яда, чем стоило предполагать. — Почему я должен? — это голос, родной голос, ставит Юнги в ступор на мгновение. Не помнит, когда в последний раз слышал этот язвительный, но до сих ровный тон. Глубокий тембр и хрипотца вызывает дрожь по всему телу; приходится проявить самообладание, чтобы не отдёрнуться назад. Юнги стискивает зубы и хочет резко ответить, потому что это наигранное недоумение выводит из себя. Император знает, почему. Он знает причину визита босса одной из группировок Ханяна, а его усмешка только доказывает этот факт, но всё равно продолжает играть свою роль на публике. Впрочем, ничего другого и не стоило ожидать — репутация всегда была на первом месте, даже для такого человека, как он. И всё-таки, Юнги говорит прямо и дерзко, не собираясь попусту тратить своё время: — Нам много есть что обсудить, — Император в ответ хмыкает. — Разве не так? — спрашивает он, делая ещё один шаг назад и опуская свой жакет с плеч до локтей, а потом разводит руки в стороны и поднимает брови. — Будет неправильно решать наши личные проблемы на виду у всех. Или… — пауза. — Вы хотите, чтобы все слышали нас? — Юнги поднимает подбородок, как и взгляд, и видит промелькнувшее раздражение на лице Императора, поэтому не сдерживает самодовольную усмешку. Подойдя чуть ближе, еу легче рассмотреть знакомые черты; с каждой секундой в груди появляется тянущее чувство, что-то на грани приятного и отвратительного. Может быть, ностальгия или осознание, что, сколько бы не пытался себя убедить в обратном, он скучал по нему. Лисий разрез глаз, тёмные, пронзительные карие глаза, губы, искривлённые в полуоскале, и бледная, чистая кожа, без единого шрама, неровности или царапины. У Юнги возникает секундное желание прикоснуться к уродливой метке на своём лице, оставленному несколько лет назад тупым клинком. Ему больше никогда не встать на престол, не будучи обсмеянным своим народом, ведь теперь он не достоин носить титул Императора. В отличие от него, он знал об этом с самого детства, когда воротил нос от официоза, обязанностей и требований, выполняемых через силу и с отвращением. Юнги бы не смотрелся настолько уместно в императорских одеждах, с золотыми украшениями и авторитетом Императора Кореи. Именно по этой причине приходится преклоняться перед своим братом. — Так что скажете? — спрашивает Юнги. — Начнём прямо здесь или пройдём в ваши покои, Император Мин? Раздражение на лице брата сменяется злостью, но неожиданная фигура позади него привлекает внимание всех. Статная фигура в красивом ханбоке, кричащем о высоком титуле мужчины, и блондинистые, почти белые, волосы, собранные в сантху. У этого человека нет никаких украшений в ушах, только один большой перстень с нефритом и браслет на руке. Он без колебаний подходит к Императору и что-то шепчет ему на ухо, пока тот не отводит взгляда от своего гостя, а потом медленно поворачивается лицом ко двору и тоже опускает голову вниз. Пухлые губы, загорелая кожа, мягкая улыбка, не выражающая дерзости или злобы, и совсем незаметный кивок. Юнги сдерживает своё удивление и глаза, готовые вот-вот расшириться, и не успевает ответить тем же, как фигура уже скрывается снова. Прийти в себя занимает всего несколько секунд, но даже этого хватает, что смочь вернуть маску на лицо и прочистить горло. — Неподходящее время? — как ни в чём не бывало спрашивает Юнги, поднимая бровь, и пожимает плечами, когда так и не получает ответа. — Передавайте ему мои наилучшие пожелания, Император, — говорит следом с улыбкой, которая приобретает на несколько мгновений искренность. Император не мог не заметить такое резкое изменение, но вместо насмешки Юнги получает в ответ понимающий кивок. — Босс, — тихо зовёт Тэхён, расположившись на капоте машины. Его тон извиняющий, но уверенный, и Юнги только вопросительно мычит. — Гвардейцы не отводят от нас взгляда, а ещё подозрительно далеко отошли от стены. Юнги поворачивает голову сначала влево, мгновенно пригвождая людей к месту, а потом направо, чтобы окончательно убедиться в правоте слов Тэхёна. Им здесь не рады, ну конечно. Он глубоко вздыхает, поднимая взгляд на Императора: — Я пришёл к вам без своего любимого кольта и намерения наставлять на кого-либо из дворцовых дуло, — тот никак не реагирует на эти слова. — А вы готовы вот-вот схватить меня? — наигранно обиженный тон сквозит в вопросе, что вызывает у парней за спиной тихий смех. — Какое неуважение, Император Мин, — качает головой и насупливается, а потом делает медленный шаг назад. Гвардейцы сразу же напрягаются, и каждый из них сильнее сжимает рукоятку меча, впрочем, не обнажая его лезвие и ожидая приказа. Когда Император наблюдает за отступлением Юнги, то плавно и безумно медленно вытягивает свою руку в сторону. — Вот же ж блять, — слышит Юнги голос Тэхёна, который редко позволяет себе ругаться, и Юнги соглашается с ним, потому что, правда, умирать сегодня он не собирался. Император самодоволен настолько, что снова хочется врезать, да побольнее, а когда сжимает ладонь в кулак и выставляет большой палец вверх, то Юнги сразу же поворачивается спиной к нему и направляется быстрым шагом к машине, вскидывая руку и отдавая молчаливый приказ остальным залезать в неё. Как и следовало ожидать, договориться не получилось, а ведь хотелось только одного разговора наедине, чтобы всё уточнить. Становится даже интересно, по какой причине он приставил хвост, ведь она должна быть и достаточно веской. Он не глуп и не способен на необдуманные поступки, Юнги знает, но ему только что отказали в долбанной аудиенции, а это был самый безопасный и мирный вариант решения проблемы. Как же не хочется лезть в Кёнбоккун, чёрт. Лишь у самой дверцы Юнги оборачивается и наблюдает, как Император опускает кулак, а со всех сторон слышится мгновенный звук лезвий, обнажённых из ножен и наставленных на незваных гостей. Удивительно, проскальзывает в голове, а после набрасывает жакет обратно на плечи и окидывает фигуру брата с лёгким азартом. — Я бы постыдился на твоём месте, — кричит Юнги, а следом по всему двору разносится смех. Он запрокидывает голову назад, а потом возвращает её на прежнее положение и показывает широкую, десневую улыбку. — Как же низко спускать своих шавок на собственного брата, Агуст! — на лице Императора мгновенно появляется удивление, совсем, видимо, не ожидав услышать из чужих уст своё имя. К счастью (или сожалению), он не успевает ответить, так как Юнги запрыгивает в машину и громко хлопает дверцей, а потом громко приказывает: — На газ, Тэхён, — рёв мотора и огромные клубы пыли и песка в воздухе появляются быстрее, чем гвардейцы успевают добежать до них. Тэхён срывается с места, а Юнги в последний раз выглядывает и смотрит на Императора, облизывая губы, на которых жжётся произнесённое вслух имя. Оно всё ещё отзывается теплотой где-то в груди. «Ты совсем не изменился», — думает он и откидывается на спинку сиденья с прикрытыми глазами.****
Юнги рад, когда не видит своих людей, столпившихся на дворе и ожидающих их приезда. Ему нечего им сказать, кроме того, что Император в буквальном смысле отправил его на смертную казнь, а он просто запрыгнул в машину и свалил. После встречи до сих пор осталось странное послевкусие, грустное и щекочущее внутренности. Предвкушение и азарт давно пропали, остались только неудовлетворение и незавершённость. Они не поговорили так, как Юнги хотел. Так, как им следовало бы и как того требует ситуация. И всё-таки, начинать разговор на довольно личные темы перед всеми не самая лучшая идея, именно поэтому он больше не настаивал на продолжении, как и не пытался попросить Императора отозвать гвардейцев. Тэхён всю дорогу был тих, как и остальные парни, но те как-то не особо даже беспокоились о произошедшем, предпочитая обсуждать своё желание выпить и отведать неплохой кусок сочной говядины. Юнги решил не говорить им, что мясная лавка господина Пака сейчас закрыта. Тэхён за рулём смотрел только перед собой и никак не прокомментировал случившееся, наверное, пытаясь ещё и сам переварить то, что увидел и услышал. Юнги не хотел называть Императора по имени, правда. Просто мысль, что собственный брат действительно посмел так показательно опустить перед ним палец вниз, без всякого сожаления на лице, отзывается болью в груди. Неужели между ними не осталось никаких уз? Возможно, Юнги и не хочет думать о своей голубой крови, но понятие семьи никуда не делось. Он живёт по другую сторону императорской жизни, без богатств и статуса, но игнорировать тот факт, что они братья-близнецы невозможно. Видя перед собой человека с тем же лицом, что и у него самого, Император всё равно это сделал. Наверное, они и правда уже давно не связаны родственными узами. Что за досада, в самом деле. В голове всплывает образ статного мужчины, которому он не успел даже и слова сказать, как вдруг Тэхён глушит мотор и глубоким голосом говорит: — Приехали, — после этого парни начинают копошиться и вылезать из машины, пока в конечном счёте Юнги и Тэхён не остаются наедине. На улице уже начало вечереть, но погода все такая же жаркая и душная. Когда гомон стихает, то повисает тишина и напряжённость. Тэхён хороший парень, насколько знает Юнги. Он с ним не так близок, как с Чонгуком, но на Тэ всегда можно положиться, потому что несчётное количество раз доказывал свою преданность и доверие. Они имеют разные характеры и принципы, а еще взгляды на какие-то ситуации и вещи, но это никогда не мешало им находить общий язык. Юнги так и не знает, что тот думает о его сегодняшней идее заявиться к Императору и попросить об аудиенции, но его взгляд не осуждающий, да и разбрызгиваться слюнями, вроде, не намерен, в отличие от Чонгука ранее. Юнги только может сказать, что Тэхён недопонимает. — Если хочешь что-то сказать, то я слушаю, — решает нарушить тишину Юнги, отворачиваясь к окну и разглядывая знакомые дома, в которых где-то горит свет и слышны разговоры. Тэхён колеблется, опускает руки на свои колени и не смотрит в зеркало заднего вида, зная, что в темноте салона машины увидит только напряжённую фигуру, но никак не выражение лица босса. — Ты сунешься к нему снова, — говорит он. Это не вопрос, а констатация факта, и Юнги поджимает губы. Молчание в ответ куда красноречивее любых слов. — Хён, это не похоже на игру в догонялки, понимаешь? — на лице Тэхёна появляется волнение, и он оборачивается назад, ловя взгляд старшего. Лицо Юнги всё ещё повёрнуто в сторону, где стёкла окна опущены, а подбородок упирается на подставленную ладонь. Шрам, на который падает свет, пока остальная часть лица скрыта тенью, приковывает всё внимание, и Юнги только хмыкает, когда замечает, куда именно направлен взгляд Тэхёна. Он не имеет ничего против. — Я даже не буду спрашивать тебя, кто водит, — отвечает Юнги, выглядя незаинтересованным в вопросе Кима. — Я не настолько глуп, чтобы играть с ним. Я просто хочу поговорить. — Это не… — младший прерывается и хмурится. — Я не понимаю тебя, хён, — признаётся он. — Ты можешь просто убрать хвост и быть уверенным, что избежишь наказания. Избежать наказания за убийство дворцового будет считаться привилегией, будто Император закрыл на это глаза, но у Юнги нет поблажек. Возможно, его будут наказывать даже жёстче, чем любого другого человека, совершившего преступлением. Тэхён не прав, но Юнги ничего не говорит. — Просто позволь мне поговорить с ним, вот и всё, — со вздохом подводит он итог, уставший что-либо размусоливать тому, кто не имеет к ситуации никакого отношения. Кима он впутывать в этом не будет, как и никого другого из своих людей. — И на следующий день получить твою голову в коробке? — со скептично поднятой бровью спрашивает Тэхён, и Юнги коротко смеётся, широко улыбаясь. Он понимает, что если бы тот действительно хотел его остановить, то уже бы выскочил из машины и побежал за Чонгуком, наивно думая, что мальчишка — это какой-то волшебный способ, с помощью которого босса можно отговорить от любого решения. Чон бы сейчас устроил целый балаган, узнай, что собирается сделать старший, но лишних проблем никому не надо. Проникнуть во Дворец будет сложно, особенно со всей этой охраной, но Юнги провёл в Кёнбоккун больше времени, чем в собственном поместье и личной комнате. Он до сих пор испытывает отвращение к той вычурности, что присутствует внутри тронного зала, где всё кричит о презентабельности. Пройти мимо Караула дело плёвое, а благодаря тому, что знает запасной вход не с внешнего двора, то план, появляющийся в голове, кажется рабочим и действенным. Меньше привлечения внимания к своей персоне, тишина и осторожность — вот что требуется от Юнги, и с этим не должно возникнуть никаких проблем. Тэхён смотрит с неодобрением и поджатыми губами, крепко впиваясь в кожаную обивку кресла, и Юнги вздыхает, прикрывая глаза и опуская голову вниз. — Я знаю Агуста, Тэ, — имя брата слетает с губ и остаётся всего на несколько секунд висеть в тишине салона, пока старший не продолжит: — И хоть за несколько лет он стал от меня дальше, чем когда-то, — сглатывает вязкую слюну, только лишь позволяя мыслям затронуть воспоминания. — Он всё ещё мой брат, и я не думаю, что он убьёт меня сразу же, как я ступлю в тронный зал. Тэхёну странно слышать, как босс говорит об Императоре вот так, называя своим братом и по имени. Юнги ненавидит его, но он человек, а не машина. По этой причине его тон смягчается, когда разговор заходит об Императоре, даже если слова, направленные в его сторону, грубые, агрессивные и жестокие. Он держится подальше от Дворца, от жизни, на которую сейчас не может претендовать, но отрицать очевидный факт не может, сколько бы ни старался. Сидящий на троне Император — его младший брат, о котором он заботился с раннего детства. Тэхён хочет узнать, насколько же сильна любовь Юнги к Агусту до сих пор, и как долго пытается избавиться от привязанности к тому, кого ненавидит. Две разные стороны одной монеты, разглядеть которую никто, кроме самих братьев, не сможет. Возможно, жизнь и правда иногда слишком отвратительно шутит. — Вернись назад, босс, — тихо говорит Тэхён, никак не комментируя сказанное ранее. — Чонгук вставит тебе таких огромных пиздюлей, — Юнги смеётся на это замечание громче, чем в прошлый раз, а потом смотрит на него с десневой улыбкой и менее грустным и задумчивым лицом. — Держи его подальше сегодня от моей комнаты, — просит он, хватаясь за ручку дверцы и одаривая донсена ещё одним взглядом. — Я постараюсь вернуться не к утру, — и с этими словами выходит из машины, оставляя Тэхёна сидеть на переднем сиденье и от усталости зажмурить глаза. Юнги покинул переулок, когда уже стемнело, а на улицах стало тихо и спокойно. Лавки были прикрыты, и только вдалеке слышались звуки скота. Он оглядывался по сторонам, надеясь никого из знакомых не увидеть, особенно Чонгука. Его бедро не отяжелял родной кольт, поэтому когда в лёгком волнении он потянулся к нему, то не почувствовал холодный металл, успокаивающий его. Он идёт во Дворец для разговора, а не устраивать разборки с братом, поэтому оружие брать не захотел. Да, с одной стороны это дикий проёб, но с другой — Император поймёт, что нападать на него не собираются. У Юнги дрожь в ногах и быстро бьющееся сердце, что очень сильно мешает сконцентрироваться на обстановке в целом. Он направленно движется в северный район Ханяна, Чонногу, уже издалека прекрасно видя верхушку величественного тронного зала. Ничего абсолютно в нём не изменилось, даже когда на престол взошёл брат, потому что, в отличие от Юнги, он не хотел рушить или перестраивать то, что было создано отцом. Во время его правления Дворец Кёнбоккун во многом изменился, как и внешний вид Кынджонджон, но сам Агуст не пожелал как-либо касаться этого своими собственными руками, именно поэтому всё казалось отчасти родным. Днём Юнги испытывал предвкушение от встречи с братом, но сейчас он чувствует себя более спокойным и собранным. У него есть цель визита и конкретная тема, на которую нужно поговорить, поэтому неожиданный приход к Императору не кажется просто спонтанной вещью. Может быть, в глубине души он хотел бы встретиться с Агустом не для того, чтобы поставить того на место и высказать претензии, но понимает, что уже несколько лет их ничего не связывает. Если бы не этот неожиданный хвост, то Юнги бы ещё полгода не видел брата в лицо. Он ухмыльнулся самому себе, когда прижался спиной к каменной стене одного из зданий и, выглядывая в направлении гвардейцев, заметил, что пришёл как раз вовремя. Смена императорского караула длилась строго по минутам, именно поэтому любая заминка могла стоить головы. Ему стоит проскользнуть в узкий переулок между двумя сооружениями, одно из которых являлось оружейной, а после пройтись по периметру ограждения, отделяющего внешний двор тронного зала и сам зал, и проскользнуть на задний. Юнги прекрасно знает, что там нет ни одного гвардейца, потому что про тот вход знали немногие, а уж обычные простолюдины не могли даже догадываться. Он и Агуст часто сбегали через него в детстве, когда сидеть в душном помещении казалось больше невозможным, а пройти мимо занятого отца было ещё сложнее. Один из гвардейцев, покидающий свой пост, с каменным лицом повернулся сначала направо, а потом, сделав два шага и спиной к Юнги, направился в арку и скрылся. Юнги быстро оглядел второго, поправляющего свой меч, и когда тот тоже пропал из поля зрения, стиснул зубы. Хорошей идеей было не переодевать свои кроссовки на тяжёлые ботинки, ведь благодаря нежёсткой подошве песок под ногами не издал противно громкий скрип, когда Юнги сделал шаг вперёд и показался из тени здания, к которому всё это время продолжал опираться спиной. Он слегка присел и сделал глубокий вдох, направив всё своё внимание на пол каменной арки. Благодаря факелам, развешанным рядом с ней по обе стороны, свет падал так, что легко можно было заметить чьё-то приближение. Юнги пришлось ступать медленно и тихо, что безумно бесило, ведь в другой бы ситуации просто резко рванул в переулок и не пытался строить из себя высококлассного разведчика. Он никогда не любил за кем-то следить и прятаться в тени, как сейчас, контролировать своё дыхание и не иметь возможности лишний раз шевельнуть пальцем. Любой лишний шорох — ты труп. Юнги вздрогнул и замер, когда услышал громкий бас, спрашивающий, «почему вы, олухи, ещё не на своих местах», и понял, что больше нет времени строить из себя незнаемо кого. Оставшиеся десять шагов он преодолел всего за несколько секунд, а когда послышалось громкое шарканье у арки и лязг меча, то с кричащим «блять» у себя в голове рванулся в переулок и присел за угол. Рваное дыхание и паника, затопившая весь разум, это самое отвратительное, что он испытывал сегодня, и всё ради чего? — Сложно было, что ли, просто принять эту грёбаную аудиенцию, — недовольным шёпотом пробурчал Юнги, закусывая губу и прикрывая глаза. Он откинул голову, прижимаясь затылком к холодному камню, и просидел так ещё минуту, приходя в себя. Гвардейцы уже заняли свои позиции и напоминали неподвижных кукол, и Юнги хмыкнул. В караул нынче понабрали каких-то мальчишек, наверняка толком не умеющих и меч держать в руках. Куда смотрит Агуст? Впереди узкого переулка была только темнота: ни единого факела или отверстия, через которое бы падал свет. Кажется, им давно никто не пользовался, что вовсе не удивительно. Теперь нужды в этом нет. Юнги позволяет грустной мысли снова затопить себя на несколько секунд, прежде чем выпрямиться и направиться уверенным шагом вперёд. Этот туннель через какое-то время слегка закруглялся налево, повторяя форму деревянных сооружений, которые были построены давно и служили неким барьером между территорией тронного зала и улицы северного района. Он прислушивался к своим шагам и другим звукам, а когда наткнулся на знакомую дверь, то остановился. Даже с пониманием, что так ничего и не услышит по ту сторону, всё равно затаил дыхание и был готов среагировать на любой звук, будь то скрип или кашель. Его рука вздрогнула, когда он протянул её и прикоснулся к дереву, вспоминая, какие красивые драконы были раньше на ней нарисованы, но сейчас из-за темноты их нельзя было разглядеть. Может быть, их уже давно там нет. Неожиданная ностальгия не прибавляла больше уверенности или бесстрашия, поэтому пришлось сосредоточиться только на произошедшем здесь и сейчас. Он сделал вздох, прежде чем с силой толкнуть дверь, которая беззвучно поддалась. Юнги видит под ногами полоску света, которая становится всё больше и больше, пока не отстраняется и не решает просунуть голову в проём. Как только глаза не замечают нигде красных ханбоков, он ступает в зал уже более уверенно, сразу же осматриваясь. Юнги давно здесь не был. Настолько давно, что создаётся впечатление, будто сейчас впервые. Высокие потолки, с которых свисают фонари, которые сейчас освещают помещение мягко-жёлтым светом, но помимо этого также есть и небольшое количество свеч. Колонны, на которых выполнены искусные рисунки, и падающий на пол из больших окон со всех сторон лунный свет, придающий залу ещё более обворожительный вид. По ночам, когда очень мало каких-либо источников света, атмосфера здесь поистине завораживающая, будто каждая деталь помещения хранит собственные тайны и истории, что, в общем-то, является правдой. Юнги делает два небольших шага вперёд, прежде чем оглядеть спинку трона, за которой никого не видно, а потом перевести взгляд на огромный рисунок на стене. Зайди он сейчас с главного входа, то смог бы увидеть всю картину детальнее и целостнее, но с такого положения ему не совсем удаётся рассмотреть Иль воль о бон до, хотя, что уж врать, он помнит его наизусть. Располагавшаяся слева Луна, а справа — Солнце, водопады и сосны с обеих сторон, а горы с волнами впереди. Отец любил напоминать каждому из своих сыновей, что картина считалась законченной, только когда Император садился на трон. У Юнги вспыхивает непреодолимое желание удостовериться, является ли она таковой сейчас, с Агустом на кресле. Юнги хмыкает, когда понимает, что никто не собирается его скручивать, будто ожидали прихода, и этот звук разносится по всему залу. Если Император и услышал какое-то копошение позади себя, то не пытается встать и посмотреть, наоборот, продолжает сидеть и ждать, когда Юнги сам появится и встанет перед ним. Двери главного входа закрыты, хотя подобное не всегда требовалось, и это означает, что Агуст продумал, как оставить их встречу и разговоры только между ними, чтобы ни один слуга или гвардеец по случайности не прервал их. Шаги Юнги неспешные, медленные, а взгляд бегает по залу снова и снова, отмечая каждую деталь. Заходя с левой стороны от трона, он видит стойку с мечами, один из которых явно отсутствует, и хмурится. Никогда в Кынджонджон не требовалось хранить несколько оружий, кроме меча самого Императора, находящегося всегда справа от его трона, прямо под рукой. — Ты действительно ничего не поменял здесь, — тихим голосом говорит Юнги, останавливаясь. Он медленно поворачивает голову и сталкивается с чужими карими глазами, внимательно смотрящими прямо на него. Юнги ухмыляется, но никакой ответной реакции на императорском лице не получает. Агуст вальяжно развалился на своём троне, одну ногу закинув на него, а другой позволяя свисать и касаться пола. Из-за возвышения, на котором этот трон располагается, получается так, что Император смотрит сверху вниз на брата, и это просто ещё одна маленькая деталь, из-за которой Юнги хочет усмехнуться. Что-то снова и снова напоминает ему о его положении. Он тот, кто всегда задирает голову, а не наоборот. Фигуру Императора освещает только тусклый свет от свечек и зажжённых фонарей, делая его образ более мягким, чем сегодня днём, но даже так прослеживается величественность, высокий авторитет и сила, которыми и стоит обладать Императору даже в самой расслабленной обстановке. Юнги может сказать, что брат не напряжён, не взволнован и не удивлён его приходом, по крайней мере, не так сильно, как, наверное, должен быть. Агуст знает брата так же хорошо, как и Юнги его, поэтому прекрасно осознавал, что старший заявится к нему ещё раз, раз не добился своего в первую встречу. Единственное, что изменилось в Императоре за несколько часов, — причёска. Теперь сантугван не поддерживает сантху, так как пучок распущен, но часть длинных блондинистых волос всё ещё собрана в высокий хвост. Они ниспадают на плечи, заканчиваясь чуть ниже груди, и выглядят удивительно ухоженными и мягкими. Юнги не удивлён, что Агуст делает всё, чтобы заботиться о них, ведь его титул подразумевает всегда быть до безумия опрятным и красивым. Возможно, останься сам Юнги во Дворце и приняв свою судьбу, как и брат, он мог бы тоже хвастаться и гордиться такими волосами, но так уж получилось, что этому не суждено сбыться. Он отрезал их на второй день, как покинул дом, а после сразу же перекрасился в чёрный; без подобной смены имиджа он бы слишком выделялся на улицах Ханяна. — Ты пришёл, — говорит Агуст, осматривая его с ног до головы и хмыкая на свои мысли в голове. Он констатирует факт, и Юнги пожимает плечами, как будто не его должно волновать, что он вторгся в тронный зал Императора ночью. Юнги проходит дальше, пока не останавливается прямо напротив Агуста. Подниматься по деревянным ступенькам на возвышение не спешит, да и незачем, поэтому приходится слегка поднять подбородок, незаметно для брата, но с чувством унижения в своей груди. — Ты опустил палец прямо перед моим носом, — скептически напоминает Юнги, и Агуст только приподнимает уголок своего рта, но не собирается никак комментировать и тем более извиняться. Между ними пропадает всякий официоз, теперь они говорят на равных, да и старший устал «выкать» и строить из себя послушного простолюдина перед лицом Его Императорства. Что за фальшь. — Не ждал гостей, — спокойно отвечает спустя несколько секунд Агуст, подпирая голову своей рукой, которую расположил на подлокотнике трона, но позу не меняет, выглядя абсолютно расслабленным и, кажется, расположенным к разговору между ними двумя. Юнги не знает, по какой причине. — А сейчас да? — спрашивает он, поднимая бровь, но ответа не получает. В конце концов, он решает перейти к делу. — Спасибо за столь приятный приём, — с насмешкой говорит он. — Но я сюда пришёл обсудить с тобой кое-что, — следует пауза, в течение которой Юнги хочет заметить хоть любую деталь, намекающую, что Император знает, что он подразумевает под «кое-чем», но там только холодная маска и высокомерный взгляд, выводящий из себя. — Хм-м, — коротко издаёт Агуст, поднимая взгляд в потолок, делая задумчивый вид, а потом цокает языком и кивает. — Я удивлён, что ты пришёл поговорить, а не просто убил его на месте, — он не говорит, кого именно, но оба и так понимают, что имеется в виду тот надоедливый хвост. — Я хотел, — признаётся Юнги. — И мог бы. Но больше меня волнует причина, по которой ты приставил его ко мне. Лицо Императора мрачнеет, как и взгляд, а рука, расположенная на втором подлокотнике, сжимается в кулак. Он пытается сдержать себя от язвительного ответа, но, в отличие от брата, никогда не был импульсивным и держал эмоции при себе. Не знай Юнги близнеца, то не заметил бы такой реакции на свои слова, но теперь интерес вспыхивает с новой силой. Если это «что-то» не разлетелось, как мухи, по всему Ханяну, то Агуст прилагает огромные усилия, чтобы не дать новости просочиться на улицы столицы. Зачем? И почему? Каким образом Юнги должен быть связан с проблемами, касающимися Императора? Агуст не спешит отвечать, только прожигает взглядом недоумевающего брата и явно из-за чего-то злится. Старший выдерживает зрительный контакт некоторое время, пока не решает прервать его и зацепиться за меч, стоящий по правую руку от брата. Первая мысль, посещающая голову, это — не он. На комджипе не было знакомых золотых драконов, а рукоять выглядела совсем обычной, чёрной, такой же, что носят и гвардейцы. Он не позволяет своему удивлению и замешательству проявиться на лице, но Агуст явно замечает, куда смотрит брат, поэтому, когда снова ловит его взгляд, то прищуривается, как будто чего-то ждёт. Юнги нечего сказать, поэтому тишина повисает между ними, а когда молчать надоедает, то говорит: — Сколько ещё мы будем играть в гляделки? — Юнги цокает языком, переступая с ноги на ногу, и замечает, как в его голосе проскальзывает заинтересованность, хотя изначально не хотел выдавать ни единую свою эмоцию. — Правда, мой Император, у нас слишком много общего, чтобы разглядывать друг друга, — он усмехается, расплываясь в улыбке, и Агуст морщится на обращении к себе. Старший отчего-то радуется, когда замечает эту реакцию. — Разве не лучше обсудить всё быстро, чтобы я смог оставить вас в покое? — спрашивает следом, на что Агуст поджимает губы. Непонятно, согласен ли он, но следующая реплика является совсем отличной от той, которую ожидал Юнги. — Не строй из себя глупца, — серьёзно произносит Император, хмурясь, и брат перед ним закрывает открывшийся мгновение назад рот, тоже сводя брови к переносице. А вот это уже поинтереснее. Юнги не скрывает на этот раз своего недоумения и замешательства, поэтому и реагирует вполне ожидаемо: — Что? — кратко и без излишеств. С какой-то стороны он даже оскорблён, что его поведение приняли таковым, ведь и в самом деле не пытается никого из себя строить, кроме как, конечно, человека с желанием узнать какого чёрта, но всё же. — С чего вдруг я должен? — добавляет он, и видит, как это выводит Агуста из себя ещё больше. — Ты заявился ко мне с вопросом почему, — в голосе проскальзывают стальные нотки, но тон всё ещё ровный и тихий; Император не позволяет себе повысить децибел.— И пытаешься строить из себя, будто действительно не понимаешь? Выражение лица Юнги теперь показывает непроизнесённую вслух мысль «ты действительно пытаешься предъявить мне что-то?», что является вполне уместным вопросом. Он прекрасно улавливает скрытое значение в чужих словах, поэтому замирает на месте и ждёт каких-либо объяснений. К такому развитию событий он не был готов. — Веришь или нет, — начинает старший первым, опуская подбородок и смотря на брата исподлобья. — Но я правда не понимаю, что ты пытаешься сказать. Очевидно, Агуста это злит. Его лицо остаётся почти безэмоциональным, но поза сменяется на более напряжённую. Он опускает ногу, ранее расположенную на троне, на пол и садится с выпрямленной спиной. Юнги хочет сделать шаг назад, но заталкивает это желание обратно и остаётся на месте, вопросительно наклонив голову к плечу и ожидая какой-либо конкретики. — Это выражение тебе не к лицу, — комментирует с насмешкой Агуст, расплываясь в улыбке, точь-в-точь такой же, что и Юнги несколько минут назад. Юнги помнит, какой она на самом деле может быть: мягкой, приятной и придающей Императору более юношеский образ, но сейчас там дерзость, попытка задеть и унизить. Юнги стискивает зубы и чувствует, что начинает закипать. — Не тебе это говорить, — отвечает в итоге, еле сдерживаясь от ответной дерзости. — И правда, — с сарказмом отвечает тот. — Однако я не имею такого шрама, — всё сочится издёвкой, на которую старший пытается просто промолчать, но ладони так и сжимаются в кулаки, а короткие ногти впиваются в грубую кожу. Юнги не понимает, почему его пытаются вывести на эмоции и задеть, но если Агуст добивается именно этого, то у него прекрасно получается. — Нечего сказать? — после тишины спрашивает Император. — Прекрати играться, — восклицает Юнги, злясь. — Я не намерен выслушивать твои речи, если в них нет никакого смысла, — Агуст сжимает челюсти и играет желваками. — Ответь на мой чёртов вопрос, — требует он, слегка повышая голос, что делать, вообще-то, не хотел, но попытка держать себя в руках проваливается. Император наклоняется корпусом вперёд, но в конечном итоге отталкивается от трона и встаёт, делая маленький шаг вперёд. Юнги молча прослеживает за этим действием. — Зачем говорить то, что ты знаешь и так? — сурово спрашивает Агуст. — Всего один мой приказ и тебя тут же кинут в тюрьму. Есть много причин, по которым Юнги и правда уже давно место там, но он знает, что дело не в воровстве, не в убийствах или задирании жирных янбанов. Император не имеет в виду даже проникновение в тронный зал без разрешения, хотя это действительная веская причина отрубить ему голову прямо в эту же минуту. Агуст говорит о том, что, как думает, знает и Юнги, но он не. Эти скрытые претензии не говорят мужчине ни о чём, а только ещё больше выводят из себя. Почему нельзя просто сказать, что он, по мнению брата, сделал? Совершённых поступков много, найти из них то, о котором говорит Император, довольно сложно. Играть в игру «отгадай» Юнги не намерен. — Ты с детства считал себя выше остальных, — хмыкает Юнги в итоге, и Агуст на секунду кажется заинтересованным, чтобы узнать, что именно тот имеет в виду, но в следующее мгновение выражение лица всё такое же спокойное, не считая злость в карих глазах. Возможно, упоминать прошлое сейчас не самое подходящее время. Хоть с тех самых пор, как Юнги ушёл из Дворца, никто из них не обсуждал это, решив закапать сей факт под землёй навсегда, а сейчас ступать на эту дорожку слегка опасно. Агуст не любит говорить о детстве, о родителях, когда они ещё были всего лишь детьми, братьями, делившими, кажется, одно сердце на двоих. Обида, грусть, злость, разочарование — целый комок чувств хранится в них до сих пор, и никто распутывать его не собирается. Наверное. — Отдавать приказы направо и налево было твоим излюбленным занятием, — продолжает Юнги, тон которого сочится неприязнью. — Сейчас ты вошёл во вкус, не так ли? — спрашивает он, скалясь, и Агуст отвечает сразу же, явно теряя нотки спокойствия, однако голос остаётся ровным. — В отличие от тебя я уважал своих родителей, которые хотели для меня лучшего, — Император прищуривает глаза и выплёвывает эти слова с ненавистью, на что Юнги морщится и тихо смеётся, но в пустом зале смех кажется невероятно громким. — Они вбили в наши головы глупые правила, когда мы были детьми! — восклицает, повышая голос, старший и делает шаг вперёд. — Ты слепо верил в образ нашего отца и выполнял любые поручения, как будто это всё, чем должен жить ребёнок, когда это совсем не так, — его лицо искажается от злости и обиды, пытаясь донести свою мысль, которой придерживался с самого детства. Юнги помнит, как хотел большего, чем титул принца; помнит, как смотрел на родные и мягкие черты своей матери и жаловался на то, что ему не нравится жить во Дворце и строить безэмоциональное лицо. Каждый ребёнок его возраста обязательно относился к нему так, будто боялся за лишнее слово попасть под руку маннани, хотя они просто посмотрели в его сторону. Тогда мама только улыбалась, гладила по волосам и целовала в макушку, говоря, что стоит просто подождать. Юнги ждал. Но золотая клетка так и оставалось закрытой, пока он сам не отпер её. — Мы были наследниками трона, — говорит Агуст, чей взгляд направлен только на брата, затопившего эмоциями. — Это было нашей судьбой, но ты… — Стал никем? — перебивает Юнги с насмешкой, закатывая глаза и облизывая губы, а потом решает повернуть голову к окну, чтобы не смотреть на лицо, что так до боли знакомо. — Ты ошибаешься, Агуст, — он мотает головой, и в этом движении читается грусть и смирение. — Я обрёл куда больше, чем мог представить несколько лет назад, пока ты всё ещё заперт в этом тронном зале и продолжаешь чтить отца. Между ними повисает всего несколько секунд тишины, пока Юнги не слышит громкий звук вынимающегося меча из комджипа, и тело реагирует само по себе: взгляд поднимается обратно на брата, который направил лезвие прямо на него с непроницаемым лицом, но целой бурей эмоций на дне зрачков. Юнги делает шаг назад одновременно с тем, как близнец спускается по ступенькам деревянного возвышения, и направляется к той стойке с оружием, что видел ранее. Вывести Агуста на эмоции всегда было крайне сложно: из них двоих Юнги более импульсивен, но он также был менее эмоциональным, когда дело касалось прошлого. Он понимает Императора и его бурную реакцию, но драться сегодня не было в его планах. Рука так и опускается на бедро, в надежде найти кольт, но его, естественно, там не оказывается. Следующие слова, сказанные, к удивлению старшего, без повышенного тона, снова заставляют спичку внутри него зажечься с новой силой: — Ты обещал быть рядом, — Юнги прикусывает язык, чтобы не сорваться, и видит, как на маске брата появляется первая трещина. — Ты говорил, что будешь со мной, но потом просто ушёл, наплевав на меня и родителей. Я не бросал тебя, хочет сказать Юнги. Я любил родителей не меньше, чем ты, хочет возразить он. Все эти мысли смывает волна злости на себя и Агуста, чьи слова режут больнее клинка. Близнец думает, что имеет право разбрасываться ими, пропитанными обвинениями, когда на самом деле не знает, через что пришлось пройти Юнги. На протяжении долгого времени совесть сжирала его изнутри, а голос в голове продолжал шептать, что, может быть, он и вправду поступил неправильно. Оставил брата, родителей, свой народ и страну, которой должен был отдать всего себя. Жить с ненавистью к себе такое долгое время выматывает, а когда понимаешь, что это достигло своего пика, собственная жизнь кажется малозначимой. Сколько раз Юнги порывался бросить всё и вернуться во Дворец? Умолять отца на коленях принять его обратно, просить всех Богов снизойти и дать ещё один шанс, плевав на свою гордость и какое-то мнимое желание почувствовать свободу. Только вот тот восемнадцатилетний мальчишка и правда не понимал, где он будет сильнее всего ненавидеть себя: живя на улицах Ханяна или нося титул принца. Он знает, как это выглядит в глазах младшего брата. Юнги кормил его на протяжении всего детства обещаниями, а потом пропал из жизни, оставив ни с чем. Возможно, это предательство. И сейчас в глазах Агуста он не больше, чем обычный лжец, бросивший его одного со дня восхождения на трон. Юнги руководствуется злостью, когда протягивает руку и резко хватает меч из стойки с оружием, достаточно близко находясь к ней. Незнакомая тяжесть сначала сбивает его с толку, но потом приходится перехватить его удобнее, направив лезвием на Императора, почти отзеркаливая его позу. Он не помнит, когда последний раз держал меч, а уж тем более дрался им. Через какое-то время после ухода из Дворца этот вид оружия стал отголоском его прошлой жизни, от которой хотелось избавиться навсегда, именно поэтому он обзавёлся тяжёлым кольтом и научился стрелять. Воспоминания об уроках, которые он имел в детстве, наваливаются разом, как только взгляд цепляется за сталь, а ладонь сжимается на рукоятке сильнее. Меч блестит в свете фонарей, но всё же в руках находится другой клинок, незнакомый. Как и у Агуста. Лицо Императора ужесточается, как только он скользит взглядом по фигуре брата в боевой стойке, хотя легко можно заметить, как тому некомфортно. По какой-то причине Агуста это смешит, и он не сдерживает смешка. В следующую секунду слегка наклоняет голову к плечу, не прерывая зрительного контакта со старшим, и говорит уверенным голосом: — Наши родители дали нам всё, о чём только можно было мечтать, — Юнги морщится, хмурясь. — Любовь, заботу, детство, образование и будущую жизнь, в которой нет места бедности, — Агуст делает шаг вперёд, а его брат — назад, и на последних словах отчётливо слышно недоумение: такое искреннее, что образ Императора рассыпается прямо на глазах. Юнги забыл, что Агуст гораздо больше, чем титул, но последние годы он только и видел суровое выражение лица, прямую осанку, поднятую вверх голову и презрительный взгляд, направленный на всех, кто не проявит к нему должного уважения. Самая ненавистная вещь во всём этом — мысль, будто ты имеешь право распоряжаться жизнями других, невинных людей. К сожалению, Агуст никогда не проявлял милосердия к тем, чья судьба была встать под клинок маннани. Теперь Юнги может видеть, как самообладание Императора рушится, являя перед ним младшего брата, которого он должен был всегда поддерживать, находясь рядом. В конечном итоге, он выбрал себя, а не его. — У тебя было всё! — не выдерживает Агуст, выкрикивая и делая резкий выпад в сторону близнеца, замахиваясь клинком, которым с громким звуком сталкивается с чужим. Юнги выдыхает сквозь зубы, вкладывая огромное количество усилия, чтобы удержать блок, прежде чем отвести оружием брата от себя и сделать шаг назад, как и Император. — У меня не было ничего, — так же зло отвечает он, выплёвывая эти слова, но не видит ни капли понимания на лице напротив. — Никакой титул принца не сделал бы меня счастливым, как бы сильно родители не пытались воспитать меня будущим Императором, — слова, как лезвие меча, срываются с языка в надежде быть услышанными, но Агуст остаётся глух. Предотвратить следующую атаку брата Юнги намного легче, ведь теперь не позволяет себе отводить взгляд даже на секунду. Драться на мечах спустя столько лет сложно: оружие кажется чужим и неповоротливым, неудобно лежит в руке и слишком тяжёлое, хотя на самом деле это далеко не так. Уроки из детства и юношества вспоминаются с трудом, когда как раньше являлись одними из любимых, и теперь вся надежда только на своё тело, которое до сих пор помнит те изнуряющие тренировки, наполненные болью в запястье. Юнги стискивает зубы, сдерживая очередные слова, наполненные гневом, и на следующие атаки, быстрые и точные, приходится отвечать такими же. Он не хочет драться, о чём и спешит напомнить ещё раз, но Агуст игнорирует и нападает интенсивнее. Старший выворачивает запястья, чтобы поставить блок, морщится от очередного громкого звука столкнувшихся мечей. За несколько лет брат стал лучше управлять оружием, что замечается в каждом его ударе и готовности отразить его, если Юнги вдруг решит сделать выпад. — Если ты не собираешься драться, не стоило изначально направлять на меня клинок, — говорит Агуст, делая шаг вправо, когда в очередной раз не удаётся хоть как-то задеть близнеца. Юнги сжимает челюсти и движется влево, таким образом кружась с Императором по кругу. Его тело похоже на натянутую струну, а осознание происходящего пугает: есть ли у него выбор? — Разве не ты первым вытащил его? — со смешком спрашивает Юнги, и успевает выставить меч горизонтально именно в тот момент, как Агуст направляет свой в его сторону. Старший не позволяет тому силой, вложенной в удар, сместить его клинок, и смотрит в карие глаза, наполненные такой же злостью и обидой, что плещется внутри него самого. — Неужели принц Мин разучился драться на мечах? — издевательски тянет Император, расплываясь в оскале, и оба знают, что это чистая провокация. Произнесённые титул и фамилия режут Юнги по ушам настолько неожиданно и больно, что на секунду чувствует слабость в своих руках, чем и пользуется Агуст. Выставленный перед собой клинок перестаёт быть хорошей защитой, и поэтому Император с громким скрежетом металла о металл отбрасывает его в сторону. Юнги в последнюю секунду усиливает на рукоятке хватку, чтобы тот не отлетел в сторону, но всё тело отшатывается назад, и защититься вновь не получится в любом случае, каким бы быстрым он не был. Его спасает лишь одно: мгновенная реакция и взгляд, не отрываемый от фигуры брата и каждого его движения. — Когда ты стал таким слабаком? — спрашивает Агуст, недовольно цокая, когда лезвие его меча разрезает воздух, а не чужую одежду или плоть. Юнги еле удерживается на ногах слева от Императора, делая глубокий вдох и чувствуя боль в руках из-за резкого движения. Уклоняться у него никогда не получалось хорошо, особенно в детстве, но жизнь на улицах города действительно научила его многому, особенно хорошей реакцией в подобные моменты. — Не смей меня больше так называть, — хрипит Юнги, и его тон предупреждающий, сочащийся ядом. Агуст продолжает стоять на месте, притягивая к себе оружие, и смотрит в пол, слегка нахмурившись после слов близнеца. В конце концов, он поворачивается к Юнги и играет желваками: взгляд пронзительный и даже пугающий, будь на месте старшего кто-то другой, наверняка бы уже упал на колени и умолял о пощаде. Император делает шаг вперёд, к нему, и Юнги приходится отступить чуть назад и вправо, держась на расстоянии, но готовый выставить меч перед собой в момент атаки. Агуст, даже будучи рассерженным и настроенным на серьёзный бой, остаётся до безумия грациозным каждой своей клеточкой. Его поступь мягкая; обувь едва издаёт звук, когда подошва соприкасается с деревом под ногами; плечи расслабленные; спина выпрямлена, а меч кажется продолжением руки. На его лице играют тени от фонарей, расставленных вокруг них, а волосы, донельзя шелковистые и мягкие, спадают на плечи и делают из Императора поистине красивого человека. Бледная, ухоженная кожа, кошачий разрез глаз, на веках которых можно заметить коричневые тени, высокие скулы и кораллово-розовые губы, искусанные почти до крови. И никакого уродливого шрама, пересекающего правую сторону лица. — Ты не можешь стереть свои восемнадцать лет жизни, — говорит Агуст, перехватывая меч в руке поудобнее, и взгляд Юнги сразу же цепляется за ладонь с красивыми, длинными узловатыми пальцами, которые сжимают рукоять. — Но ты и правда лишился всего этого, так по-глупому. — Мы никогда не понимали друг друга, — говорит старший, глядя Императору в глаза. — Мы выросли вместе, но не имеем абсолютно ничего общего, — он замечает, как Агуст рассматривает его шрам и хмыкает, видимо, согласный с этими словами. Разные мечты и цели, разные взгляды на жизнь и титулы. Один принял свою судьбу и восседает на троне, когда как другой отрёкся от всего и теперь является боссом одной из самых сильных и больших группировок на улицах столицы Ханян. К этому ли каждый из них шёл несколько лет назад? И есть ли хоть одно сожаление о несделанном или, наоборот, совершённом? — Чья это вина? — спрашивает Агуст, морщась и осматривая меч в своей руке. И снова у Юнги пробегает лишь одна мысль: «Это не его клинок». Почему Император держит в руке оружие обычного гвардейца? — Ох, — язвительно произносит старший, издавая смешок. — Только не стоит перекладывать всё на меня, — брат напротив отводит взгляд от меча на Юнги. — Ты как никто другой знаешь, как сильно я пытался жить по правилам. Выслушивал твои речи о светлом будущем Кореи под нашим правлением и хотел, чтобы всё так и было. Но теперь, когда я оказался по другую сторону от тебя, ты возненавидел всё, что связано со мной и нашим прошлым. Для Агуста свобода означала быть под крылом Дворца Кёнбоккун, носить титул Принца, а сейчас и Императора, и Юнги понимал это. Понимал и принимал, даже если сам имел совсем другое мнение о голубой крови, судьбе, продиктованной ею, и обязанностях. И он правда надеялся, что человек, казавшийся ему ближе, чем собственные родители, сможет понять и его. Причину, почему отрёкся от трона, променяв его на шумные и грязные улицы столицы; к чему стремится; каким образом он хочет сделать жизнь своих — уже бывших — людей лучше. У Юнги нет прав издавать указы, которые бы действительно улучшили жизнь простолюдинов, и его помощь включает в себя воровство, манипуляции и откровенную ложь в лицо людям, стоящим выше него, но пока это действительно помогало, он не собирался прекращать. Агуст зол, обижен и расстроен. Возможно, за всем этим и нет такого понятия, как «ненависть» по отношению к старшему брату, но легче думать именно так, чем признаться, что даже спустя столько лет Юнги всё ещё важный для него человек, хоть и кажущийся сейчас до невозможности далеко. — Ты думал тогда только о себе, не так ли? — спрашивает Император, и старший не успевает ответить ему, как тот выставляет меч вперёд и нападает снова. Со стороны может показаться, что их бой неравный. Юнги точно потерял всякую сноровку за то время, что не брал в руки клинок, в отличие от Агуста, который только оттачивал свои навыки. Старший замечает эти улучшения, но всё-таки в чужих движениях есть некая заторможенность и неуверенность, причину которых он скидывает на сам меч, не принадлежащий брату. Юнги никогда не привыкал к какому-то клинку, ведь прекрасно знал, что случиться может всё что угодно, и тогда драться придётся первым попавшимся оружием, но Агуст не придерживался такого мнения. И итог прямо перед глазами. Юнги больше защищается, нежели нападает, и младшему брату явно такой расклад дел не по душе. Одному приходится отступать назад, пытаясь не споткнуться о фонари на полу, а другой атакует снова и снова, наслаждаясь лязгом мечей, когда те сталкиваются. Через несколько минут подобных бессмысленных атак Юнги стискивает зубы и замахивается мечом, но Агуст ловко ставит блок почти у самой своей шеи, а потом отталкивает чужой клинок, и старший со сбитым дыханием отходит назад. Как и все бои на мечах, этот такой же выматывающий. Они дерутся, преследуя непонятную цель: то ли для выброса эмоций и адреналина, то ли в самом деле желая задеть друг друга. Изначальная идея Юнги не вступать в какую-либо перепалку с оружием исчезает прямо на глазах, а злость забирает бразды правления над разумом. Если Агуст хочет драться, то пусть так и будет. Его обиды, давшие о себе знать сейчас снова, провоцируют на большую агрессию, выплеснуть которую можно только через бой, а не слова. И Юнги, тот, кто из них двух более импульсивный, не может просто успокоиться и, прикрыв глаза, всё ещё настаивать на разговоре. Так что, он замахивается. Обхватывает оружие с такой силой, что костяшки пальцев наверняка белеют, и серьёзнеет в лице: он устал играть в эти игры. Агуст не успевает выставить оружие перед собой, поэтому ему приходится уворачиваться, а когда поднимает слегка удивлённый взгляд на брата, видимо, не ожидав, что тот всё-таки начнёт драться, Юнги делает ещё удар, но в этот раз ловкость Императора играет ему же на руку. Старший всегда выигрывал бои на мечах благодаря своей технике и быстроте, а не силе, вкладываемой в удар. Он с самого детства превосходил в этом Агуста, чему тот завидовал, но всё равно искренне радовался за каждую победу близнеца. И сейчас, даже спустя столько лет и большое количество времени, что Юнги не брал в руки меч, у него всё равно есть преимущества. Он всегда управлял клинком лучше, чем Агуст, и это знают они оба. Именно поэтому, когда оба начинают драться по-серьёзному, Юнги чувствует себя более уверенным, нежели Император, хоть и не отстаёт и ловко встречает каждый чужой удар ответным. Они выдыхаются, хоть и стараются не показывать этого, но движения уже не такие отточенные, какими были в самом начале, и Юнги считает, что в этот раз победа снова за ним. Глядя Агусту в глаза, чья радужка сейчас стала почти чёрной, а не тёмно-кофейного цвета, что-то вспыхивает в нём всего за мгновение. Им уже давно не десять, и происходящее мало похоже на тренировочные бои, которые они иногда устраивали на заднем дворе поместья Мин. Теперь их клинки обнажены и направлены друг на друга с явным намерением поранить, если не убить, и это вызывает у старшего усмешку и лишь один вопрос: когда всё обернулось вот так? Понадобилась секунда, чтобы поменять исход боя, который не был настолько очевиден некоторое время назад. Юнги заносит меч сверху, а потом быстро меняет позицию и бьёт тупым лезвием клинка Агуста в районе рёбер, на что тот резко шипит и хватается рукой за место удара; мужчине ничего не остаётся, чтобы опрокинуть брата на спину и пригвоздить к полу, возвышаясь над ним. В ногах, как и в руке с оружием, ощущается слабость, и Юнги держится из последних сил, чтобы попытаться выровнять своё дыхание и не обращать внимания на вспотевший затылок и лоб. Он хватает ртом воздух, смотря на Агуста сверху вниз, и ногой откидывает чужой меч, не убирая свой собственный от лица брата. У того во взгляде играют заманчивые огоньки, появившиеся из-за света от фонаря, стоящего рядом, но на губах появляется самодовольная улыбка: даже лёжа на спине и с клинком у шеи он не выглядит побеждённым и смиренным. Юнги думает, что в этом, возможно, и отражается титул Императора. Всё ещё выше остальных, в каком бы положении не оказался. Блондинистые волосы разметались вокруг головы Агуста и контраст, создаваемый ими на тёмном деревянном полу зала, привлекает внимание, но в то же время смотрится неправильно. Юнги должен быть на его месте, но никак не иначе, и ситуация снова даёт знать о себе своей абсурдностью. Император скалится и вскидывает подбородок, заглядывая прямо в тёмно-карие глаза, неотрывно наблюдающие за ним. — Перережешь мне горло? — хрипло спрашивает он, вскидывая брови. — Или всё это представление было всего лишь показухой? — Юнги издаёт звук, похожий на рычание, и его лицо кривится от злости. — Не показывай мне свои клычки, брат, — последнее слово тянет с явной издёвкой, и осознание к ним приходит через секунду: Агуст впервые обратился так к мужчине. — Разве мой клинок у твоего лица не должен заставить тебя заткнуться? — выплёвывает Юнги, поднося меч ближе к чужому лицу, а потом к правому глазу Императора. Он наблюдает, как чёрный зрачок того расширяется, как только фокусируется на кончике оружия. — Тебе придётся найти другой способ, чтобы заткнуть меня, — Агуст хмыкает, а Юнги, возвышающийся над ним, согласно кивает. — Если бы ты знал, как я хочу стереть самодовольство с твоего лица, — тихо, но с ненавистью делится Юнги, и улыбка с лица близнеца пропадет. — И всё же, пусть сегодня ты запомнишь свой проигрыш, лёжа под лезвием моего клинка. Снова. Император хмурится, таким образом выражая своё недоумение. Однако в следующую секунду его глаза расширяются от страха, когда он видит, как Юнги заносит оружие с острой уверенностью во взгляде и без каких-либо колебаний. После — только крик боли, отражающийся от стен тронного зала. Агуст чувствует боль во всём своём теле, хотя чётко осознаёт, что лезвие вспороло кожу только на лице: глубокая царапина от клинка, пересекающая правый глаз. Он хватается за своё лицо почти мгновенно, переворачиваясь со спины на бок и сгибаясь. Что-то тёплое, стекающее по его пальцам и запястьям, пугает сразу же, и только отняв от себя ладони, понимает, что это кровь. Она капает на деревянный пол и по лицу: переносице, уголкам губ и подбородку, и боль от удара в сердце сейчас казалась бы куда менее слабой, чем это. Как только он громко начинает хватать ртом воздух, пытаясь отогнать от себя панику от осознания случившегося, прямо перед глазами падает меч: его лезвие лишь слегка окровавлено, и Агуст видит в нём своё отражение. Юнги наблюдает за этой картиной и делает шаг назад, вытирая свои собственные ладони о футболку в попытке избавиться от несуществующих капель крови на них, как только замечает, что та стекает по лицу брата. И всё же, ненависть, вспыхнувшая при мысли о самоуверенном Императоре, готовом поклясться всем имеющимся, что является неприкосновенной персоной только лишь из-за своего титула, играет главную роль, которая толкает старшего на последующее действие. Юнги спокойно делает шаг к Агусту, наблюдая за тем, как тот издаёт что-то вроде всхлипа и заходится дрожью во всём теле, вновь не решаясь отнять окровавленные ладони от своей правой части лица, и поджимает губы. — Теперь мы хоть чем-то похожи с тобой, Агуст, — тихо произносит он, харкая на пол, почти прямо перед лицом Императора, а потом смотрит на меч, брошенный им рядом, и пинает его ногой. Юнги стискивает зубы и прокашливается, пока направляется к двери в задней части зала, слыша только рваное дыхание близнеца, но ни единой попытки остановить его или как-то ответить на реплику. Последнее, что позволяет себе Юнги, прежде чем пропасть в темноте длинного туннеля, это окинуть взглядом лежащего на полу Агуста и крикнуть: — Намджун! На меня напали! И только дождавшись топота со стороны главного входа и знакомый голос, закрывает за собой дверь. Возможно, у него в груди ни единого сожаления.****
Новость о нападении на Императора Мин разошлась по всему Ханяну и за его пределы буквально через несколько часов, около одиннадцати утра. Всполошились не только простолюдины, разговаривавшие о случившемся громче обычного, возникая и охая, как будто Императора не просто поранили, а убили самым жестоким способом, но и люди Юнги переговаривались между собой и строили догадки, как такое произошло. Ещё больше их интересовало, почему это случилось именно после визита их босса к поместью Тэчжангым. Юнги не впервой встречаться с взглядами десяток людей, наполненными вопросами, подозрением и странными отголосками восхищения. Он не смел утверждать, что его люди уже давно всё поняли и прознали, ведь вариантов, кто мог совершить нападение на Императора, было не так много. И всё же, босс молчал. Янбаны устроили переполох не хуже простолюдинов, а над одним из разговоров Юнги даже посмеялся, когда пришёл на базар за мясом. Кто посмел явиться в Кынджонджон поздно ночью и поранить Его Императорство? И почему этого человека всё ещё не лишили головы? Честно говоря, Юнги тоже было интересно узнать причину. Агуст мог сразу же после случившегося послать гвардейцев за ним, но по каким-то причинам не сделал это. Замять такое не получится точно: общественность не успокоится, пока нападавший не будет найден и наказан, а если точнее, лежать перед дворцом Кёнбоккун с отрубленной головой. Тэхён молчал. Понимал и знал, но молчал, прожигая с самого утра, как начался в Ханяне беспорядок, взглядом чёрный затылок босса. Юнги бы не заткнул его, наберись тот смелости что-то сказать, но ему же было и проще: никаких лишних расспросов. С Чонгуком же, очевидно, дела обстояли намного хуже. Этот ребёнок заявился к нему в шесть утра, через полтора часа после того, как сам Юнги вернулся из тронного зала и завалился спать, хоть сон, как таковой, не шёл совсем. Разбираться с орущим и злым Чонгуком не хотелось совсем, но на каждый вопрос Юнги смотрел своим пронзительным взглядом и приказывал прекратить этот цирк, если тот не хочет быть выгнанным отсюда с грубым пинком под зад. Чонгук не понял этой угрозы, но сделал вид, что является послушным мальчиком. По его лицу тоже можно было понять, что он знает. Но, в отличие от Тэхёна, абсолютно не понимал, какого чёрта. И Юнги, спроси парень у него об этом, не ответил бы. Он и сам не знает, что за хрень сделал. Ко всему прочему, добиться желаемого так и не смог: причину хвоста Агуст решил не говорить, а после стало не до разговоров вообще. По тону Юнги лишь понял, что тот в чём-то его подозревает, поэтому и решил подстраховаться, присмотрев за ним, но нашёл ли какие-то подтверждения своим догадкам — совсем не ясно. В ушах до сих пор слышится крик брата, а перед глазами мерещатся заляпанные кровью руки, и дело даже совсем не в том, что Юнги никогда раньше не видел подобного. Видел, да и похуже, просто… что-то в груди отдаётся болью, когда понимает, что это был именно он. Юнги пытается разобраться в том, что чувствует по этому поводу, но даже спустя несколько часов и с трезвой головой, не затуманенной злостью, сожалений не испытывает. Ирония лишь в его желании оставить на лице Агуста тот же шрам, что и у него самого. Только вот какие эмоции при этом он будет иметь, зная, что сам же его и поставил? В целом, последующие два дня больше похожи на хаос, но среди своих Юнги пытается сохранять спокойствие. Чонгук старается не попадаться лишний раз на глаза боссу, Тэхён выполняет поручения, как и многие парни, а место верного помощника заменил непривычно молчаливый Джексон. Тот не лезет с лишними вопросами и тоже держится на расстоянии, но всегда оказывается рядом в нужное время. Большего Юнги и не требует. На третий день после нападения во дворец Кёнбоккун он сначала слышит повышенные голоса простолюдинов на улицах, а потом громкое ржание лошадей и последующую панику. Сквозь дрёму ещё не до конца понимает, почему все кричат, но вопрос отпадает сразу же, как только слышит невнятное «гвардейцы!». — Что-то поздновато спохватился, — хрипит Юнги самому себе, закрывая глаза рукой и собираясь попытаться урвать ещё несколько часов сна, как неожиданное появление Тэхёна всё портит. ,нги сначала чувствует порыв ветра со стороны входа, потом громкие шаги в тяжёлых сапогах, а уже после — бархатный голос: — Босс, — говорит Тэхён, и замолкает. Он прекрасно понимает, что его услышали, поэтому будет ждать, пока тот соизволит хотя бы отнять руку от своего лица и промычать. По-другому с Юнги нельзя. Тишина на протяжении секунд тридцати выводит босса из себя, поэтому тот со стоном приподнимается, сгибая одну ногу в колено и опираясь на него, и слегка сонным взглядом воззряется на фигуру перед собой. — На улицах около двадцати гвардейцев во главе с Ким Намджуном что-то очень тщательно вынюхивают, — Тэхён этими словами только подтверждает догадки старшего, на что тот вздыхает и кивает. — Кого-то, — более требовательно говорит он, и босс снова отвечает только кивком головы. — Ты что-то собираешься делать? — Поспать? — таким же вопросительным тоном спрашивает Юнги, зевая, и ерошит свои слегка сальные волосы. Высовываться сейчас в лапы дворцовым — ужасная идея, да и причин для этого нет. Намджун вряд ли имеет серьёзное намерение найти его и привести к Агусту, ведь это… Намджун. Юнги просто знает, что тот только сделает вид, будто выполняет поручение Императора, но вернётся во Дворец ни с чем. По этой причине и не строить устраивать панику на ровном месте, хотя Чонгук наверняка уже полез под копыта лошадям вынюхивать детали. Разведка обстановки не такая уж и плохая идея, Юнги даже рад, что младший решился на это без его наставлений, но, чёрт возьми, только не когда сам Намджун расхаживает по Ханяну. Тэхён, кажется, тоже это понимает, поэтому выражает своё недовольство на ответ босса нахмурившимися бровями. Юнги только закатывает глаза и прикрывает их снова ладонью. Ему не хочется идти туда и разбираться с гвардейцами, которые, в отличие от Намджуна, схватят его при первой возможности. Но там Чонгук, попасть которому в заварушку легче лёгкого, и беспокойство за него всё-таки побуждает Юнги встать с диванчика. Он хватает рядом лежащий саткат и надевает на голову, а потом, не смотря на Тэхёна, проходит мимо него. Тому остаётся только обернуться и посмотреть на широкую спину босса, а после на плотную ткань, вздыхая. Чонгук не любит толпы, но как бы сильно ему не хотелось этого избежать, придётся поджать губы и молча перетерпеть это. На улице жарко, а кричащие люди не облегчают ситуацию. Он задевает маленькую девочку, поспешно извинившись после, а потом снова пытается протиснуться туда, где более оживлённо. Парень уже видел около двух гвардейцев, заглядывающие в лавки и сканирующие всё своим взглядом. Красные ханбоки и мечи в руках не перепутать ни с чем, но вместо того, чтобы испытывать страх, Чонгук только хмыкает на эту показушность и двигается дальше. Он знает, почему гвардейцы соизволили целой толпой прийти в Ханян. Он знает, за кем они пришли. Признаться честно, его это волнует больше, чем должно, но Юнги бы ни за что не позволил себе попасть под руку дворцовым, к тому же, зная, что его ждёт смерть. После нападения на Императора другого варианта нет, и Чонгук не хочет, чтобы жизнь хёна была под угрозой, но она уже. И это нельзя исправить, даже если они залягут на дно на какое-то время. Улица пестрит людьми, снующими туда-сюда и совсем не заботясь о том, что вырывается из их рта. Многие давно догадались, почему гвардейцы обчёсывают каждый переулок, и это неудивительно: они тоже хотят, чтобы преступника нашли. Из всей толпы можно различить только гвардейцев, пришедших сюда пешком, и тех немногих, кто восседает на конях. Их совсем немного, около пяти-шести, из всех двадцати, считая Ким Намджуна, что сейчас рыщут по Ханяну определённое лицо. Чонгук оббегает лавку бэкчона, морщась от запаха мяса, и прислоняется к деревянной стене, выглядывая на дорогу и надеясь увидеть кого-то своего, Джексона или Исина, но сердце ухает где-то в груди, как только из-за угла показывается мужчина на сером коне. Его спина прямая, руки держат поводья, а подбородок приподнят. Его ханбок такого же красного цвета, как и у гвардейцев, но отличается по своей структуре, выдавая более высокий титул, а блондинистые волосы, забранные в сантху, удерживаются мангоном. Чужие черты лица выдают зрелый возраст, но по-своему мягкие и привлекательные, и не то чтобы Чонгук когда-либо сомневался, что дворцовые могут быть некрасивыми, но этот мужчина кажется отличающимся друг от друга. Парень стискивает зубы и думает, как же ему не повезло наткнуться на Ким Намджуна. Этого в его планах точно не было. Взгляд падает на меч в ножнах и прикреплённый чуть подальше арбалет, на котором располагается ладонь, готовая сразу же схватиться за оружие, когда как у самого Чонгука только кольт с нескольким патронами. Люди, стоящие рядом с мужчиной на коне, кланяются ему в девяносто градусов, а тот смотрит на них сверху вниз и улыбается. И эти чёртовы ямочки на щеках сулят младшему только лишь смерть. Он осматривает ханбок женщины, которая выпрямляется и направляется в другую сторону, а потом снова скользит по фигуре Намджуна: по его рукам, по дворцовой одежде, по шее, не украшенной никакими подвесками, а в следующее мгновение его глаза превращаются в два блюдца, как только натыкается на ответный пронзительный взгляд. У Главы Императорской Армии удивительный разрез глаз, похожий на драконий, а сморщенный нос вмиг делает из него юношу не больше двадцати лет. И это, наверное, не должно волновать Чонгука, когда его только что заметил тот, кого он обязан был избегать любыми способами. Будучи правой рукой Юнги, Чонгук в лицо знали многие, в том числе и дворцовые, и нет и шанса, что Намджун не узнал его. Однако мужчина не спешит срываться на коне с места; он осматривает паникующего Чонгука чуть дольше положенного, без какой-либо неприязни, злости и, что самое главное, без намерения схватить. Скорее, он просто… заинтересован. Парень сглатывает, прикусывая язык, чтобы остановить своё тело от глупых поступков, как, к примеру, резко развернуться и сбежать. Чонгуку надо предупредить, что Намджун здесь, в городе, и поэтому опасность попасться на глаза гвардейцем не такая уж и проблема. Он многое слышал о Киме из уст босса, но нельзя утверждать, что тот действительно не пришёл за Юнги, чтобы отвести его к Императору на казнь. Каким бы хорошим другом Намджун не был раньше, сейчас они по разные стороны, и Чонгук бы не спешил делать какие-либо выводы. Он наблюдает, как Глава Императорской Армии, не прерывая зрительного контакта, дёргает коня за поводья, и тот медленно направляется в его сторону. Чонгук поджимает губы и показательно мотает головой: нет и смысла пытаться выловить его. Намджун хмурится и останавливает коня, вскидывая в вопросе брови, но Чонгук озирается по сторонам, а после, кинув последний взгляд на стан мужчины, пропадает за углом здания. Юнги перехватывает его на границе своей территории, когда тот, запыхавшийся, спешит к нему. Юнги устанавливает зрительный контакт с мальчишкой и уверенным, быстрым шагом подходит к нему, схватив за локоть. Между ними происходят странные гляделки в тишине, несмотря на шум на улице позади, и Чонгук поджимает губы, как только босс поправляет свой саткат, открывая большую половину своего лица. Он не выглядит недовольным или злым, да и кричать наверняка не собирается, но взгляд сразу же начинает бегать по лицу Чонгука и останавливается, только когда Юнги удостоверяется, что тот не ранен. Он даже позволяет себе облегчённо вздохнуть и расслабиться в плечах, убирая руку от чужого запястья. — Ты в порядке, — выходит хрипло, без намёка на вопросительную интонацию, и Гук поджимает губы, кивая. — Тебе надо было взять кого-нибудь, — уже более обвиняющим тоном добавляет босс, заставляя того расплыться в широкой улыбке. Даже так, с огромным беспокойством о нём, Юнги найдёт, как упрекнуть его. — Я не собирался вступать с кем-то в контакт, особенно в драку, — уверяет Чонгук. — Просто быстро осмотрелся, чтобы понять, в какую сторону можно вздохнуть без возможности напороться на гвардейцев. Юнги приподнимает бровь, а когда не слышит никакой конкретики, то произносит: — И? Чонгук тушуется, морщась, и отводит взгляд в землю, пожав плечами. — И, может быть, я случайно встретил Ким Намджуна — тихо признаётся он, и слышит резкий выдох сквозь стиснутые зубы. То, что Чонгук сейчас стоит перед своим хёном, живой и здоровый, говорит о том, что эта «встреча» прошла не так плохо, как могла бы, но Юнги всё ещё не кажется радостным из-за этих новостей. Намджун бы не схватил этого мальчишку, зная, как сильно он важен для старшего, но это не значит, что всё должно пройти гладко и дальше. — Тебе стоило… — начинает Юнги на удивление спокойным голосом, но вся его поза буквально кричит о том, что он не уверен в своей выдержке. — Быть аккуратнее, — выдыхает он, и Чонгук вскидывает голову, с расширенными глазами и приоткрытым ртом смотря на босса. Услышать от него такие слова не является чем-то новым, конечно, хоть Юнги и привык держать маску серьёзного, холодного человека, на самом деле он очень заботлив и мягок со своими людьми, особенно с Чонгуком, которого буквально считает своим младшим братом, находящимся под его крылом. И даже если в случае чего тот мог прекрасно о себе позаботиться, волнение и страх всё равно дают о себе знать. Это то, чего иногда Юнги скрыть просто не в состоянии. — Я в порядке, хён, — тихо заверяет младший, наблюдая, как Юнги перед ним хмурится и слегка дует губы. — Правда, обещаю, в следующий раз буду осторожнее. Юнги не выглядит тем, кто так слепо верит в такие слова, но всё равно кивает: он знает, что уже завтра Чонгук может ввязаться в драку, не сумев сдержать свой пыл. Этот мальчишка… — Я не уверен, — продолжает Чонгук, вырвав мужчину из своих мыслей. — Но, кажется, Намджун хотел поговорить со мной о чём-то, — его брови сводятся к переносице, пока как Юнги наоборот, меняет своё лицо на более удивлённое, а не нахмуренное. — Он просто… смотрел на меня? И потом двинулся в мою сторону, но я остановил его и убежал искать тебя. — Полагаю, ты правильно сделал, — говорит Юнги, наблюдая за сменяющимися эмоциями донсена напротив. — Хоть он и не причинит тебе вреда, не знаю, что у него на уме. Теперь-то, когда я не разговаривал с ним несколько лет, — это замечание сорвалось с губ быстрее, чем было обдуманно, а после следовал грустный смешок, из-за которого у Чонгука по спине пошли мурашки. Наверное, Юнги скучает по Намджуну. Находясь по разные стороны, видеть друг друга, а уж тем более общаться не появляется возможности, да и как это будет выглядеть со стороны, если кто-то прознает? Глава Императорской Армии и босс одной из группировок столицы Ханян. Это даже звучит смешно, не говоря уж о чём-то большем. Но Чонгук знает, что Юнги не видит в Намджуне этот высокий титул, запрещающий им хоть как-либо взаимодействовать. Для мужчины Ким является в первую очередь другом детства, лучшим другом, и это всё, что имеет значение. Может быть, именно слегка поникшее лицо хёна толкает Чонгука произнести следующие слова, немного сумбурно и поспешно: — Он хорошо выглядел, — первое, что срывается с губ, и Чон безбожно краснеет, ловя непонимающий взгляд босса. — О-он… не выглядел усталым или… грустным? Намджун мило улыбнулся одной женщине, поклонившейся ему, и казался вполне счастливым и не обременённым своим… приказом, ради которого он и пришёл сюда, — он сглатывает, не зная, что ещё добавить, а потом его рот округляется, и он говорит, пока не перебили: — И его конь очень красивый, хён! Думаю, со стороны Намджун на нём смотрелся ещё более привлекательно. Чонгук сначала видит, как Юнги поджимает губы, а потом смеётся. Тихо и открыто, издавая полузадушенный звук и сотрясаясь в плечах, слегка закидывая голову назад, из-за чего саткат чуть не упал. Парень только спустя мгновение понимает, что именно он сказал, и снова краснеет, открывая рот, как рыбка, не в силах объясниться. Почему Намджун вообще должен выглядеть привлекательно? — Правда, Гук-а? — всё ещё слегка задыхаясь и прерывая смех, спрашивает Юнги, улыбаясь так широко, как позволяет себе лишь иногда. Белые зубы и розоватые дёсна заставляют Чонгука тоже нервно улыбнуться. — Привлекательный? — издевающимся тоном переспрашивает он, хлопая донсена по плечу. — Ах-х, этого мне точно знать было необязательно, — признаётся вслух, и Чонгук вспыхивает, как спичка. — Д-да я просто! Просто… подумаешь, пф-ф, — слов, очевидно, не хватило для нормальной защиты в свою стороны, и от досады парень даже слегка топает ногой, вызывая ещё один приступ смеха. И всё же, спустя какое-то время, когда оба успокоились, Юнги не пытается сдержать свою мягкую улыбку, направленную на донсена. — Он всё ещё ездит на Мони? — спрашивает он, скорее не подразумевая, что на него Чон действительно ответит, но на лице того появляется интерес и недоумение, и босс спешит отмахнуться, мотнув головой. — Ничего такого, просто… конь, — кратко объясняется, решив, будто этого будет достаточно, чтобы Чонгук понял. — Конь? — переспрашивает тот. — Ну, да? Он серой масти и с белым пятном на переносице, — Юнги после этого описания улыбается ещё шире, но потом, видимо, ловит себя на этом и откашливается. — Когда нам было по четырнадцать, — глухо говорит Юнги, неуверенный, стоит ли ему продолжать рассказ. — Мой отец подарил мне и Агусту на день рождения лошадей, а так как Намджун был нашим лучшим другом, то и ему тоже. На самом деле тогда никто из близнецов не думал, что им в качестве подарка преподнесут именно лошадей, на тот момент только переставших быть жеребцами. Животные — это ответственность, и тогдашний Император Мин считал, что его сыновья уже достаточно взрослые, чтобы брать её за своих собственных скакунов. Он говорил, что те должны будут стать их опорой и верным союзником, но теперь эти слова кажутся смехотворными для Юнги. Если подумать, то нет ничего удивительного в том, что Намджун даже спустя столько лет держит верность своему скакуну, подаренному самим Императором. Наверное, тот вырос прекрасным конём из дерзкого жеребца. — А где… твоя лошадь? — тихо спрашивает Чонгук, смотря на Юнги, и тот с тяжёлым вздохом пожимает плечами. — Наверное, всё ещё в Императорской конюшне, — он поправляет саткат и поворачивается, неспешным шагом направившись обратно, слишком утомлённый внезапной нуждой волноваться за младшего и иметь косвенное дело с неожиданным прибытием дворцовых. Этого стоило ожидать, но всё равно выматывает. Он отдал приказ своим людям не высовываться и не вступать в перепалку с кем-либо из гвардейцев, а уж тем более с Ким Намджуном, ведь через пару часов те покинут улицы Ханяна, вернувшись ни с чем. Юнги искренне интересно узнать, для чего Агуст устроил этот цирк, даже не преследуя реальную попытку схватить близнеца и казнить. Императору так часто приходится плясать перед общественностью, что Юнги пробирает на смех. Чонгук на последнюю реплику босса ничего больше не говорит, не спрашивает, почему лошадь там, а не здесь, с ним, и скучает ли тот по ней. Оставив за спиной жизнь наследного принца, Юнги пришлось многого лишиться, младший знает об этом. И, как оказалось, не только свой титул, трон и богатство, а ещё и друзей, брата, верного скакуна, действительно могший стать для него не просто животным. — Ты ведь не думаешь, что они просто так оставят тебя в покое, хён? — спрашивает Чонгук, когда они подходят к знакомому двору. Некоторые парни, стоящие около своих домов, кивают им в знак приветствия, и парень спешит ответить тем же, пока Юнги просто идёт в свой «кабинет». — Через какое-то время всё придёт в норму, — отвечает босс, ступая на деревянный мостик, ведущий в его комнату, и Чонгук поджимает губы, но проходит за ним и никак не комментирует последующие действия старшего. Тот откидывает саткат в сторону, снимает обувь и плюхается на излюбленный диван, прикрывая глаза. Время близится к вечеру, но они оба, привыкшие не спать иногда целыми ночами по многим причинам, знают, что Юнги вряд ли на самом деле сейчас заснёт. Им надо о многом поговорить, и дело не только в планах на ближайшие дни, но и во всей ситуации с Императором. Сколько ещё раз гвардейцы придут в город с приказом схватить Юнги? И что, если по неосторожности тот попадётся им в руки? Что маловероятно, конечно. — Через сколько? — снова задаёт вопрос Чонгук, шагая к креслу неподалёку от рабочего стола, полностью заваленного. Его массивная обувь создаёт глухой звук, как только подошва соприкасается с деревянным полом, а после даже громкий скрип половицы. Парень морщится, но садится на свободное место. Юнги неопределённо мычит. — Будь это обычной встречей, — продолжает Чонгук, уставившись на чёрную макушку. — После которой Император бы не обзавёлся шрамом, — последнее слово он выделяет интонацией, недовольной и слегка раздражённой, потому что, правда, он всё ещё немного зол тем, что хён не подумал, прежде чем сделать что-то подобное. — Общественность бы действительно успокоилась через несколько недель, но, босс... Повисает тишина, нарушаемая только порывом ветра снаружи и приглушёнными голосами. Юнги вздыхает. — Не учи учёного, ребёнок, — отвечает он, приподнимаясь и сгибая одну ногу в колене, уместив её на самом диване. — Я знаю, что поступил хуёво, но и ему стоило держать язык за зубами, — огрызается в конце, почти выплёвывая эти слова, и Чонгук цокает. — Будь честен с собой, хён. Зная, какая пропасть между тобой и им… всё должно быть совсем по-другому, — очередная попытка ткнуть носом в разницу титулов, и Юнги только стискивает зубы, чтобы не повысить голос ещё и на мелкого. Нет причин злиться, тот абсолютно прав. Даже несмотря на своё прошлое и родственные связи с Агустом, не ему тягаться с Императором Мин, которого буквально обожествляет народ всей Кореи. — Ему ничего не будет, — более спокойным голосом говорит Юнги, снова опускаясь на подлокотник головой. — Ты оставил у него на лице шрам, — снова, уже в который раз, напоминает Чонгук, как будто Юнги забыл об этом. Будто старший действительно может забыть тот крик и окровавленные ладони брата, и это выводит из себя, злит и раздражает по неизвестной причине. — Прекрати напоминать мне об этом, — рычит Юнги, стреляя глазом в мальца, который сразу же съёживается на кресле от этого взгляда и даже выпрямляет спину, сам того не замечая. — Если ты и правда думаешь, что я горжусь тем, что сделал, то ты ошибаешься, — продолжает он хриплым голосом, заставляя Чонгука выпалить в следующую секунду: — Тогда зачем, хён? — Чонгук буквально кричит о том, что не понимает хёна, как и происходящего. В городе уже начался хаос, и это только спустя всего несколько дней после новости о нападении. Что будет дальше? Будет ли вообще? Как народ взбунтуется ещё сильнее? Паника, поселившаяся в них, будет только нарастать, пока они не добьются своего: смерти того, кто посмел поднять клинок на их Императора. — Какого чёрта пошёл к нему в ту ночь? Кто заставил тебя брать клинок или идти против собственного брата?! Юнги резко вскакивает с дивана, не отводя прожигающего взгляда от мальчишки, и всё его тело напряжено, а лицо искажается в гримасе злости. Следующие слова звучат слишком громко в тишине комнаты: — После всего того, чего я добивался собственными силами, что пережил и чем пожертвовал, — выпаливает Юнги, сжимая ладони в кулаки, до побеления костяшек. — Я не позволю ему обращаться со мной, как с мусором. Он не имеет права смотреть на меня презрительным взглядом свысока, снова и снова говоря, каким жалким я стал, и кем бы мог быть, не уйди из Кёнбоккуна несколько лет назад. — Хён… — тихо шепчет Чонгук, расширенными глазами смотря на фигуру босса перед собой, чьи глаза застилает пелена уже не только злости, но и обиды. — Он продолжает твердить про отца, — продолжает Юнги, выплёвывая последнее слово с презрением. — Про наше прошлое, что я предал наших родителей и бросил его, когда он так сильно нуждался во мне, но… Он замолкает. Чонгук делает нервный вздох. — Почему его не было рядом, когда я нуждался в нём больше всего на свете? — тихо, едва слышно, спрашивает Юнги в пустоту, и плечи расслабляются, а выражение лица становится безэмоциональным. А затем он чувствует объятия.