Ночной дурман
— Если стало тише — молчи… По лицу девочки текли слёзы. Она пыталась незаметно утереть их рукавом грубой рубахи, которая была не по плечу, но её все равно выдавали тихие всхлипы. Рядом стоял мальчик, похоже — её брат — и так же плакал, испуганно смотря на сыпящуюся труху потолочных балок. Вдруг сверху снова раздался разъяренный крик, снова топот, снова ругань и выстрелы. Мальчик сжался и вцепился в рубаху сестры, спрятав лицо за её плечом. Девочка приобняла его и, притянув старый плед ближе к себе, опустилась на него вместе с мальчиком. — …значит всё в порядке. Молчи…***
На самом деле, их жизнь всегда была под прицелом изящного ружья, заряженного серебряными пулями. Хотя дети этого и не знали. С самого утра вечно хмурый темноволосый отец натягивал крепкие, но уже старые сапоги, закидывал за спину мешок со шкурами убитых кабанов, оленей и уходил в деревню. Молча, не проронив ни слова, не сказав ни «доброе утро, дети», ни «хорошего дня, дорогая». После возвращался с мешком круп, дрянной картошки, кусочками твёрдого сыра, обедал маминой мясной похлёбкой и уходил в лес на охоту. В лесу он, порой, задерживался на 2, а то и на 3 дня, ночуя в самодельных шалашах и питаясь тем, что успел поймать или пристрелить. Но по его возвращению утро детей вновь начиналось с тяжёлой поступи сапог и удаляющегося льняного мешка. Мать была вечно бледной, словно палящее летнее солнце ни разу не касалось её кожи, хотя она днями напролёт горбила спину в огороде, пытаясь вырастить хоть какие-то овощи. Её волосы и так были серыми, но с годами они всё больше и больше теряли свой цвет и становились похожи на комки пыли, которые мальчик часто находил на чердаке. Она тоже молчала по утрам. Ходила за водой, ставила завтрак, будила детей, но все это в тишине. Дети никогда не выходили на улицу. Их глаза привыкли к сумраку деревянного дома, их ступни не знавали лесных игл и мягкой весенней травы, их лёгкие вдыхали лишь запахи мясных наваров и пыли, что годами собиралась в углах, на чердаке, на тусклых стёклах окон. Зато дети видели людей. Странных людей. Они приходили из-за леса и смотрели на их дом, наблюдали за работой матери, вглядывались в тёмные проёмы окон и двери. Мужчины и женщины, иногда юноши и девушки, а бывало и совсем малые дети. Они смотрели в их сторону с такими странными выражениями лиц: не то презрение, не то страх, не то решительность. Девочка не раз спрашивала у матери, что нужно всем этим людям, но мать молчала и продолжала натирать тряпкой стол, отмывая кровь после разделки туши очередного животного. Отцу девочка тоже задавала вопросы, но тот не только не отвечал, но еще и шипел на неё, приказывая закрыть рот и никогда более не открывать его. Что он, что мать, они не хотели разговаривать с детьми. Иногда мужчина даже замахивался, чтобы ударить кого-нибудь из них за неосторожные слова, но всегда останавливался, и они снова видели страх в глазах, что был и у незнакомцев за стёклами. В тот страшный день на ужин была жареная оленина с листами заячей капусты и дикой клюквой, которую мама насобирала ещё днём. Мальчик потянул носом, скривился и тут же отодвинул от себя капусту. Отец хмуро посмотрел на него, перевёл взгляд на девочку. Та под давлением ртутных глаз сразу же запихнула в рот горький лист и почти улыбнулась, стараясь не плакать от ужасного вкуса на языке. Проглотив капусту, девочка тут же потянулась к мясу и присоединилась к брату, который уже вгрызался в свой кусок. Отец выдохнул и принялся за свою порцию. Мать будто слепыми глазами уставилась в одну точку, гоняя по тарелке маленькую ягодку клюквы. Она слушала чавканье сына под боком и всё сильнее стискала пальцы на вилке. Мальчик, съев первый кусок оленины, взял с общего блюда второй и впился зубами в него, довольно заурчав. Он не обедал и был очень голоден. Девочка держалась спокойнее, но блестящие глаза выдавали взбудараженность, и её руки дрожали, пока она накалывала на столовый прибор очередной кусочек мяса. Женщина посмотрела на детей, и вдруг, всхлипнув, выбежала из-за стола, чуть не перевернув свою тарелку. Мужчина тоже поднялся и обеспокоенно последовал за женой, напоследок бросив ожесточённый взгляд на детей. Девочка сжалась на своем стуле, мальчик выпустил из рук мясо и, облизнувшись, грустно посмотрел вслед маме. Он совсем не понимал, почему она так смотрела на него и на сестру во время трапез. Да и сестра тоже удивлялась и огорчалась такой реакции. Казалось, что в такие моменты родители совсем переставали любить их. Те вскоре вернулись. Мать буквально вырвала из рук детей остатки еды, убрала в корыто грязную посуду и погнала брата с сестрой вниз по лестнице в совсем-совсем тёмную комнату с затхлым запахом и старыми пледами. — Сидите здесь. Увижу, что хоть на секунду покинули погреб — прижгу пальцы кочергой! Понятно?! — истерично прошептала мать. Дети испуганно закивали, мальчик спрятался за сестру. Женщина захлопнула крышку погреба и отошла. Девочка прислушалась и уловила, как отец в своих сапогах снова уходит куда-то далеко. Прошло немало времени. Мальчик совсем устал, но не решался двинуться с места и лишь покачивался с носков на пятки. Девочка теребила рукава рубахи и время от времени ободряюще гладила брата по голове. Но и ей самой было страшно. Мама давно не проверяла их, уже были слышны далёкие сверчки, становилось холоднее. Наступала ночь. Послышался топот нескольких пар ног. Девочка удивилась. Отец никогда не приводил гостей. Грубые голоса говорили что-то про животных, про тварей. Девочка подумала, что это тоже охотники, как папа, и подошла к лестничке, поднялась к крышке погреба, желая послушать, о чём они говорят. Мальчик тоже подобрался и навострил ушки. — Где они? — снова тот грубый голос. — Ты давно держал этих тварей в живых, Генри, всё жалея их грязные душонки, так что хватит медлить! — В погребе, — мама, — они в погребе! Дети обмерли. Девочка непонимающе обернулась на брата, у того выступили слёзы на глазах.***
— …завтра будет легче. Молчи… Никто так и не откинул крышку. Сначала раздался крик, потом люди вышли из дома, послышались выстрелы. Охотники ругали каких-то тварей, но вновь и вновь голосов становилось всё меньше. Кто-то рычал, что-то глухо билось об стены и падало на землю. Дети плакали, плакали беззвучно, боясь, что кто-нибудь найдёт их. Мальчик шёпотом спрашивал, почему их тот мужчина назвал тварями, почему их души жалкие, почему стреляют и где родители, но девочка и сама не знала. Она лишь чувствовала страх и, почему-то, сильный голод. Но вот ружья стихли и всё замерло. Дети затаились, почти не дыша. Кто-то зашёл в дом. Шаги не были похожи на мягкую походку матери, на тяжелую поступь отца и тех грубых мужчин. Шаги были звонкие, будто лакированное дерево стучало об пол, но не грузные, а легкие, уверенные. Мальчик сильнее прижался к сестре, подтянув коленки к груди. Девочка сжала брата в объятиях, желая защитить от того, что сейчас приближалось к крышке погреба, что бы это не было. Крышка откинулась, и в погреб полился мягкий свет. Сверчки зазвучали чётче, фигура спустилась вниз, и дети увидели человека, держащего аккуратный фонарь в тонкой и изящной руке. То был молодой мужчина. У него тоже были сапоги, но не такие, как у отца, а высокие и лёгкие, будто сделанные из ткани, а не кожи. На руках были перчатки, а вся-вся одежда была забрызгана свежей кровью. Мальчик хотел закричать, но, вдохнув, резко закашлялся и подался вперед. Девочка увидела, как у брата расширились зрачки, как он задрожал всем телом и тяжело задышал. Впрочем, ей тоже резко стало плохо от дурманящего запаха, который пробрался в погреб вместе с мужчиной в сапогах. Мужчина осветил фонарём лица детей. Он заметил их реакцию, тихо усмехнулся и бросил на плед, на котором сидели дети, большой кусок мяса. Девочка задохнулась. Она чуть помедлила, и брат первым схватил мясо, но она тут же присоединилась к нему. Мясо. Казалось, пару часов назад они ели его на ужин, но это мясо было совсем другое. Такое… тёмное и мокрое… А пахло оно в сто раз сильнее и приятнее, чем оленина. Дети не обращали внимание на кровь, что красила их руки, стекала густыми каплями по подбородкам и капала на рубахи. Они были полностью поглощены прекрасным вкусом, о котором будто мечтали всю жизнь, но почувствовали лишь впервые именно в эту ночь. Мужчина медленно опустился на корточки, наблюдая за трапезой детей. На губах его блуждала лёгкая улыбка, когда он слышал довольное урчание брата с сестрой и видел их горящие глаза. А дети в свою очередь украдкой поглядывали на мужчину, отмечая такую же светлую кожу, как у них, будто этот человек тоже никогда не выходил на улицу, длинные белые волосы, острую линию подбородка, тонкие губы, странную вычурную одежду, обагреную кровью. — Закончили? — приятный, совсем не похожий на того другого охотника, голос спросил, когда дети облизали красные пальцы. Девочка мелко кивнула, смотря на мужчину исподлобья. Дрожь мальчика унялась, и тот тоже принялся рассматривать мужчину, уже не прячась за спиной сестры. — Тогда пойдем, — сказал, поднимаясь из погреба и унося фонарь. — Куда? — громко спросила девочка, также выползая из темноты в дом и помогая выбраться брату. — Нам нельзя на улицу! Мама не разрешает! — А где твоя мама? — мужчина резко обернулся. Дети замерли, непонимающе глядя на мужчину. Тот кивнул в сторону обеденного стола, и брат с сестрой остолбенели. На нём, на столе, лежала их мама. В её ногу был воткнут нож, а куска бедра недоставало. Сквозь огромную дыру белела кость, густая кровь сочилась, заливала дерево стола, стекала на пол. Запах… Такой же запах, что был у мяса, которое они только что съели. Девочка хотела снова заплакать, но у неё не получилось. Почему-то стеклянный взгляд матери и её страшная рана не вызывали горечи или страха. Наоборот, девочка наслаждалась дурманом и, скосив глаза на брата, отметила у него такую же реакцию. Дети обернулись на усмехающегося мужчину. Тот подхватил с пола черную трость, вышел из дома и вывел их за собой. Они и не подумали сопротивляться. Фонарь освещал мокрую от крови траву. Повсюду валялись тела охотников, за забором мальчик заметил ноги в сапогах, какие носил их отец. Дети вдыхали запахи ночи, следуя за длинноволосым мужчиной, что уверенно вёл их по дороге всё дальше и дальше от дома. Лес шелестел от лёгкого ветра, где-то ухала сова, огоньки светлячков создавали маленькую сказку. Журчал лесной родник, где-то хрустнула ветка под копытом оленя, камушки со стуком отлетали в стороны, когда троица задевала их ботинками. Девочка поровнялась с мужчиной и, немного робея, всё же взяла его за руку. С другой стороны то же самое проделал мальчик, и мужчина, зажав трость подмышкой и перекинув фонарь на запястье, крепко обхватил ладошки детей. Они почти вышли из леса, когда мужчина вдруг свернул немного левее, обогнул заросли орешника и подошёл к небольшому пруду. Остановившись рядом с ним, мужчина снова присел на корточки и тихо сказал детям сделать то же самое и улыбнуться. Девочка аккуратно стала на колени перед прудом и заглянула в нее, растянув губы в улыбке. При холодном свете луны и тёплом фонаря в воде отразили три беловолосых улыбающихся человека с острыми длинными клыками и горящими алыми глазами. — …Больше не молчи!..