— Союз.
СССР открыл глаза и выругался. Снова эта непонятная темень. Где он? Что происходит? Кто его зовёт? Коммунист вытянул руки перед собой, в надежде схватить что-то осязаемое, но пошарив ими везде, где только можно, он понял, что это бесполезно.
— Сою-юз, — словно издеваясь, весело протянул мужской голос.
СССР прислушался: этот голос раздавался спереди. Значит этот кто-то находится прямо перед ним. Он в ужасе опустил руки. И вдруг внутри него разыгрался самый настоящий страх. Одно дело, видеть и знать, во что ты ввязываешься, но то, что звало его и пряталось в этой тьме... коммунист всем телом ощущал что-то зловещее, плохое.
Продолжая пялиться в темноту, Союз застыл, не решаясь сделать шаг вперёд. Страх сковал его тело, не оставляя возможности сдвинуться с места. СССР чувствовал, как сильно бьётся его сердце, как участилось собственное дыхание и как дрожат руки.
— СОЮЗ!
— ДА ЧТО ТЕБЕ НУЖНО? — неожиданно для самого себя громко рявкнул СССР. Ну что ж... Раз тело перестало тебя слушать, остаётся только ответить.
— Несносный мальчишка!
Вдруг впереди показался яркий свет. Но не прошло и секунды, как его кто-то загородил. Коммунист сощурился, пытаясь разглядеть, кто с ним разговаривает, но разглядев, на его лице появился холодный пот, а все части тела совсем перестали ему подчиняться.
— Ты...! — выдавил из себя замогильным голосом коммунист.
— Что? Удивлён меня видеть? — со смешком произнёс собеседник, от голоса которого коммуниста бросало в панический шок. — Неужели ты настолько слаб, что позволил умереть тому, кого клялся защищать?
СССР молча таращился на него, не в силах произнести ни слова. Попытавшись дёрнуть рукой, он вдруг понял, что не может ей пошевелить. И не только ей — всё его тело застыло в одном положении. Союз с ужасом опустил взгляд на свои ноги, которые намертво приросли к бездонному, чёрному полу.
— Так бесполезно... — снова усмехнулся собеседник коммуниста. — Хотя, тебя мне жаль больше, чем его..
Союз поднял измождённый взгляд и всмотрелся в это страшное, зловещее, испачканное в крови, стекающей от пробитого пулей лба, улыбающееся лицо.
— Ты ведь и сам.. — протянул РИ, — ...скоро умрёшь..
От сказанного СССР будто ударило током. Он хотел кричать, бежать, рвать и метать, но мог только открывать и закрывать глаза. Тело и язык не слушались его. Союз зажмурился. Такого не может быть. Это не реально. Он не реальный!
«Нет, — пронеслось в голове у коммуниста. — Нет, нет, нет... Нет, нет...»
— НЕТ! — истошно закричал СССР, открыв до смерти напуганные глаза.
Не двигаясь с места, Союз подвигал пальцами рук и оглядел глазами комнату. Он находился в больнице и после увиденного, его сильно трясло. Нашарив руками одеяло и схватившись за него, он уставился в потолок. Перед глазами снова появилась эта зловещая улыбка. Ему снова приснился этот сон, но то, что он увидел в первый раз, было всего лишь началом страшного конца.
И вот снова к нему вернулись его леденящие душу кошмары. Раньше они снились ему почти каждую ночь, но признаться...с появлением Рейха он и думать о них забыл. Кошмары просто перестали одолевать его на какое-то время, наверное решив, что ему хватит и мёртвого нациста наяву, но стоило Союзу упасть в обморок, как они вернулись с двойной силой.
СССР вытянул правую руку, немного повертев ладонью. Во сне он не мог и мизинцем двинуть, не то, что всей рукой. Его сны ещё никогда не были настолько реальными и настолько пугающими. Обычно все кошмары представляли собой какие-то ужасные отголоски прошлого, но тут всё было по-другому. Это прошлое, которое скалилось на него, взяло под контроль все его действия, сковывая коммуниста в ледяном ужасе и заставляя его чувствовать, как животный страх лезет под кожу и поражает тело.
Но ведь это всего лишь кошмар! Коммунист нахмурился, разглядывая свою ладонь. Если он сейчас будет поддаваться панике из-за каких-то ночных галлюцинаций, то что он тогда за главнокомандующий? СССР поджал губы и сжал ладонь в кулак. Он уже точно не помнил, когда увидел свой первый, леденящий кошмар, но коммунист помнил, что после пробуждения он не мог отойти от него дня два. Это случилось уже после войны. Его трясло, из рук всё валилось, а мысли постоянно путали, возвращая его ещё и ещё, раз за разом в этот сон. И тогда он пообещал себе не поддаваться панике, уверяя себя, что всё ужасное, что могло с ним случиться — уже случилось наяву.
Рывком поднявшись, Союз уселся на кровать. Подогнув ноги и сложив на них руки, он посмотрел в одну точку перед собой, украдкой бросая взгляд на окно, за которым только-только поднималось солнце.
— Was schreist du?
(Ты чего разорался?)
СССР подпрыгнул на месте от неожиданности, истошно завопив и инстинктивно схватив в руки одеяло. Нацист, который только что появился в палате, отвёл томный взгляд в сторону.
— Я ЖЕ ПРОСИЛ ТЕБЯ ТАК НЕ ПОЯВЛЯТЬСЯ! — Раздался в комнате сердитый крик Союза.
Рейх сдержал смешок:
— Dann bleib, dann tauche nicht auf... Du wirst es nicht verstehen..
(То останься, то не появляйся... Тебя не поймёшь..)
Союз замер, уставившись на нациста. Рейх вопросительно посмотрел на него, ничего не говоря. Между ними снова воцарилась неловкая пауза. Минута, и в комнате раздался звонкий смех: коммунист и нацист одновременно засмеялись, продолжая смотреть друг на друга.
— Was war das?
(Что это было?) — успокоившись, но не переставая улыбаться, спросил Третий.
— Что ты у меня спрашиваешь? Сам же на меня уставился, — посмеиваясь, ответил СССР.
— Ich? Du hast zuerst angefangen!
(Я? Ты первый начал!) — сказал Рейх.
— Я думал! — возразил СССР.
— Ja, ja
(Да, да), — протянул Рейх. — Warum schreist du morgens?
(А чего ты орёшь то с самого утра?)
Тут коммунист перестал улыбаться, его взгляд опустился к полу и помрачнел.
— Was ist Los mit dir? Wieder schlecht?
(Что с тобой? Снова плохо?) — с готовностью нахмурился Рейх.
— Нет, — туманно ответил СССР. — Просто кошмар приснился.
— Ein Albtraum?
(Кошмар?) — удивлённо вскинул бровями Третий. — Ist das alles.. ? Hast du deswegen so geschrien?
(И всё.. ? Ты поэтому так орал?)
— Отвали! — поднял на него возмущённый взгляд Союз. — Можно подумать, что тебе никогда кошмары не снились!
— Ja gut, gut
(Да ладно, ладно), — примирительно ответил Рейх, почесав затылок. — Es klingt einfach so... Die UdSSR hat Angst vor Alpträumen...
(Просто это так звучит... СССР боится кошмаров...)
— Не боюсь я кошмаров!!! — раздражённо возразил СССР.
— Oh, ja?
(Да ну?) — оценивающе ответил призрак. — Warum schreist du dann?
(Почему тогда орёшь?)
СССР отвернулся от него на секунду, хватая подушку. Резко развернувшись, коммунист сердито посмотрел на приведение и, привстав на колени, запустил в него ею. Нацист лихо пригнулся, уворачиваясь от метательного «снаряда» и, выпрямившись, в ярости указал на него пальцем.
— BIST DU VERRÜCKT GEWORDEN?
(СОВСЕМ СДУРЕЛ ЧТО-ЛИ?)
Коммунист осунулся и опустился на своё место, снова приняв хмурое выражение лица.
— Просто они слишком реальны, — вдруг тихо произнёс Союз.
Рейх перестал злиться и опустил руку.
— Sie?
(Они?)
— Они, — ответил СССР. — Они снятся мне уже очень давно. Практически каждую ночь.
— Jede Nacht? Ich sehe dich erst zum zweiten mal aufwachen
(Каждую ночь? Я только второй раз вижу, чтобы ты так просыпался).
— Да, — согласился коммунист, ехидно добавив: — Видно с твоим появлением они решили, что мне и в реальной жизни ужасов хватает.
Рейх состроил надменное лицо.
— Но похоже, — продолжил СССР, — надолго их не хватило.
— Was hast du geträumt?
(Что тебе приснилось?) — спросил нацист.
СССР поднялся с кровати и молча обошёл приведение. Рейх обернулся: коммунист поднял с пола подушку и так же молча вернулся в постель.
— Also hat dein Vater dir den Tod vorausgesagt?
(Значит, твой отец предсказал тебе скорую смерть?) — заключил Третий, после того, как коммунист рассказал ему про свой сон. Нацист сидел на полу, привалившись к стене. — Ja. Es ist ganz im Sinne des Russischen Reiches
(Да уж. Это вполне в духе Российской Империи).
— Чья бы корова мычала, — взглянул на него Союз, сидя на кровати.
— Na
(Ну), — усмехнулся Рейх, — Meins hat mich wenigstens nicht nach seinem Tod gequält
(Мой, по крайней мере, не мучил меня после своей смерти).
— Зато при жизни хорошенько так потрепал, — съязвил коммунист, укладываясь на подушку.
— Oh, halt die Klappe
(Ой, заткнись), — улыбнувшись, отмахнулся нацист. — Dein war nicht besser
(Твой был не лучше).
— Рейх, — вдруг позвал его СССР.
— M?
(М?)
— Как умер ГИ? — напрямую спросил Союз.
Рейх перестал улыбаться и устремил холодный взгляд куда-то вперёд, судорожно что-то вспоминая. СССР, наблюдая за этим, уже успел пожалеть о том, что задал этот вопрос. Смерть — сама по себе тяжёлая тема, но понимая, что перед ним сидит сам Третий Рейх, коммунист предположил, что ГИ умер далеко не своей смертью.
— In der Zelle
(В камере), — вдруг ответил нацист. — Vor Erschöpfung. Ich war damals nicht in meiner Heimat. Ich habe es in einem Monat erfahren, als ich ankam
(От изнеможения. Меня тогда не было на родине. Я узнал об этом через месяц, когда приехал).
— Разве ты его не казнил? — удивился СССР. Рейх вопросительно посмотрел на него. — Ну то есть... Я слышал, что ты усадил своего отца за решётку, но я думал, что ты отправишь его на казнь.
— Wenn ich nicht einmal dich töten konnte, glaubst du, ich könnte den Tod meines Vaters sehen?
(Если я не смог убить даже тебя, неужели ты думаешь, что я смог бы смотреть на смерть отца?)
— Ну, я хоть не портил тебе жизнь.
— Was bist du?
(Да что ты?) — поднял одну бровь призрак.
— Гнида, — обиженно сказал коммунист.
— Komm schon
(Да ладно тебе), — тихо усмехнулся Третий. — Was ist mit dir?
(А что насчёт тебя?)
— Меня? — глядя на потолок и нахмурившись, спросил СССР.
— Wer kennt nicht die Geschichte, wie sein eigener Sohn den großen König gestürzt und getötet hat
(Кто не знает историю о том, как великого царя свергнул и убил собственный сын), — посмотрел на него Рейх.
— У меня не было другого выхода, — холодно ответил Союз, не сводя глаз с потолка. — Мои дети были у тебя в плену, а на мою просьбу о помощи он сказал мне, что это всё моя вина и их уже не спасти. Мол, я сам выбрал себе такую дорогу, связавшись с тобой...
***
—
РАЗВЕ ТЫ ЗАБЫЛ, КОГО КЛЯЛСЯ ЗАЩИЩАТЬ? — в ярости выкрикнул РИ. —
ТЕПЕРЬ НАМ ВСЕМ НУЖНО ЗАЩИЩАТЬСЯ ОТ НЕГО!!!
— Отец, — в отчаянии проскулил СССР, стоя перед ним на коленях. — Я же не знал...
—
Я тысячу раз говорил, что этот мальчишка тебе — не компания! — зарычал Империя, нагнувшись к нему. Союз испуганно смотрел на него, сдерживая слёзы. —
Ты сам выбрал себе этот путь!
— Но дети ни в чём не виноваты, — жалобно простонал Союз.
—
А дети теперь расплачиваются за твои ошибки! — отошёл от него РИ. —
О чём ты меня просишь??? Ты вообще представляешь, что будет с нами, если мы развяжем войну? Этот монстр уничтожает всё на своём пути! Сколько людей поляжет из-за твоей глупости!? Никаких войск я не отдам под твоё командование. Пусть это послужит тебе роковым уроком, что своего отца нужно слушать!
— Отец!
—
Я объявляю всеобщий траур, — суровым тоном перебил его РИ. —
Нужно проводить внуков в последний путь...
— Отец...
—
Пора собирать Совет. А ты.. останешься здесь, пока не успокоишься. Негоже показывать всем, в каком ты состоянии. Ты сам лишил себя детей, а у меня отобрал внуков, Союз.
РИ ещё раз посмотрел на сына и, поправив подол своей формы, вышел из тронного зала, оставив СССР одного. Коммунист упал на пол и сложился пополам, сдавленно зарычав. Горькие, жгучие слёзы полились из глаз, обжигая кожу лица. Он перевернулся на спину и стал ударять кулаками по полу раз за разом, разбивая их в кровь.
А за дверью, плотно к ней прижавшись, стоял Российская Империя. Оттянув ворот формы, царь сглотнул тяжёлый ком, стоящий в горле. Вдруг за дверью раздался душераздирающий крик. РИ замер, сжав трясущиеся руки. Крик внезапно прекратился, а за ним прозвучал новый. РИ болезненно зажмурился.
—
Прости, сынок, но если я развяжу войну, то мы будем обречены, — прошептал РИ. —
Это для твоего же блага и блага нашего народа.
***
Рейх наблюдал за коммунистом, не отводя взгляда. Союз замер в одном положении, раскинув руки и глядя на деревянный потолок. На секунду в его взгляде промелькнула тень. Рейх заметил это и подсел поближе к нему, привалившись спиной к кровати.
— Ich würde Sie nicht töten
(Я бы не стал убивать их).
Коммунист повернул к нему голову, вернувшись из далёких воспоминаний в реальность и судорожно выдохнул:
— Какая уже разница... ? Тогда я этого не знал. Ты и твои люди захватывали всех и вся, убивая людей, стоявших у них на пути. А мой отец оставил моих детей умирать. Что я должен был делать?
— Ich verurteile dich nicht dafür
(Я не осуждаю тебя за это), — глядя перед собой, ответил Третий. — Ich muss dich nicht verurteilen. Aber es ist stark
(Уж точно не мне осуждать тебя. Но это сильно).
— Ты так думаешь? — поднял брови СССР.
— Natürlich
(Конечно), — повернулся к нему Рейх, встретившись с ним глазами. — Ich könnte das nicht
(Я бы так не смог).
Коммунист усмехнулся, снова устремив свой взор к потолку.
— Ich glaube nicht, dass du dich wegen ihm sorgen machen musst
(Не думаю, что тебе нужно переживать из-за него).
— О чём ты?
— Über deinen Albtraum
(О твоём кошмаре), — уточнил Рейх.
— Легко тебе говорить, — повернулся на бок Союз, спрятав руку под подушку и рассматривая лицо нациста. — Ты не стареешь, и не разваливаешься. Вон какой молодой.
— So starb ich jung
(Так я и умер молодым), — рассмеялся Третий Рейх. — Ich wünschte, ich hätte dein Alter überlebt, als ich so gestorben wäre
(Лучше бы я дожил до твоих лет, чем умер вот так).
— Ага, — ответил СССР. — И поработил бы ещё много стран.
— Nein
(Не), — улыбчиво уставился на стену Рейх, сложив руки на коленях. — Du würdest mich trotzdem aufhalten. Wir haben uns immer gefunden. So war es von Anfang an
(Ты бы всё равно меня остановил. Мы ведь всегда находили друг друга. Так было заложено ещё с самого начала).
СССР замер, глядя на него. Почему-то от этих слов внутри коммуниста стало медленно растекаться что-то тягучее и такое тёплое. Заметив, что СССР не отводит от него глаз, Рейх поднял на него взгляд и тоже замер. Если бы он был живым, то на его щеках вспыхнул бы смущённый румянец. Вдруг коммунист зевнул.
— Warum sage ich dir das überhaupt?
(Зачем я вообще тебе это говорю?) — возмущённо выпалил смущённый Рейх. — Ich bin kein Support für dich! Und im Allgemeinen schon schlafen!
(Я тебе не служба поддержки! И вообще, спи уже давай!)
Рейх отвернулся от него, а у коммуниста на лице появилась улыбка.
— А ты что будешь делать?
— Ich Sitze hier, bis du schläfst. Wenn Albträume Angst vor mir haben, werde ich dir helfen
(Посижу тут, пока не уснёшь. Раз твои кошмары меня боятся, то так уж и быть, помогу), — не поворачиваясь к нему лицом, ответил Рейх. Понимая, как глупо это прозвучало, нацист мысленно ударил себя по голове. И зачем он это сказал? Зачем вообще стал разговаривать с ним об этом? Теперь этот коммунист не удержится от ехидного комментария и ещё долго будет припоминать ему это. Но на самом деле Рейх не жалел, что начал это разговор. Похоже, что Союзу он был нужен. Да и ему, как ни странно. Рейх хотел бы узнать о нём как можно больше. Что случилось с ним после того, как они виделись на перроне, что произошло после их последней встречи и смерти нациста. Всё. Вдруг Третий подумал о том, что коммунист слишком долго молчит. Он даже ничего не ответил на такое смелое заявление. Издевается?
— Was? Ohne beißende Kommentare... diesmal?
(Что? Без едких комментариев на этот... раз?) — Рейх обернулся и замер: Союз, лежал к нему лицом и спал, тихо посапывая. Нацист улыбнулся. И когда он успевает так быстро засыпать? Выпрямив ноги, нацист так и остался сидеть возле кровати, разглядывая спящего коммуниста, чьи ресницы легонько подрагивали, но уже от обычного сна.
***
Врач, который лечил СССР, появился ближе к одиннадцати. К этому времени коммунист уже хорошо выспался, хоть его ночь не была спокойной, и успел позавтракать. Проснувшись, Рейха у кровати он уже не увидел, но коммунист помнил каждое слово, сказанное нацистом перед тем, как Союз уснул.
Уже стоя у дверей кабинета, СССР пытался куда-нибудь деть свои руки, которые вдруг почему-то стали ему мешаться. Нервозность всё нарастала, но коммунист гнал её прочь. Он ведь столько всего пережил и какой-то дурацкий диагноз его не напугает! СССР схватил ручку двери, повернул её и уверенно зашёл в знакомый кабинет.
Завидев его, врач оглядел коммуниста с ног до головы и развернулся вместе со стулом.
— Союз! Вижу, вы очнулись и уже стоите на ногах! Присаживайтесь, — он указал коммунисту на кушетку.
СССР вздохнул, прикрыл дверь и медленно присел.
— Как себя чувствуете? — спросил у него врач.
— Уже лучше, — ответил Союз.
— Ничего не беспокоит? — доктор указал взглядом на перебинтованные руки.
— Нет, — быстро ответил коммунист.
— Хорошо, — врач повернулся к своему столу, ища что-то. — Давайте поговорим о вашем обмороке. Вы помните как всё случилось?
— Да, — кивнул СССР, наблюдая за ним. — Мне нездоровилось, всё утро побаливала голова, а потом резко стало плохо.
— Ага, — произнёс врач, вытащив из ящика какую-то папку и раскрыв её. — Что вы почувствовали, когда начали терять сознание?
— У меня потемнело в глазах и началась очень сильная пульсация в районе висков. Потом у меня будто земля ушла из под ног.
Врач серьёзно посмотрел на него, а потом мельком взглянул на карточку, лежащую в папке.
— Я не думаю, что мне нужно как-то откладывать этот разговор, — вдруг произнёс доктор. — Вы серьёзный человек и о плачевном исходе вашей болезни уже знаете.
После этих слов в груди у СССР что-то ёкнуло и напряглось, как сильно натянутая струна.
— Я знаю, что у вас довольно непростая работа и наслышан о недавнем происшествии с террористами, но вы должны поберечь себя. Если вы и дальше будете подвергать свой организм тяжёлым эмоциональным и физическим нагрузкам, то этим ускорите процесс, — продолжил врач.
— Что сделаешь? — с грустью ответил Союз. — Работа такая.
— Я думаю, что вам в вашем состоянии пора бы выйти на пенсию, — вдруг сказал доктор, закрыв карточку и убрав её обратно в папку. — Больничный курс и выписку мы вам оформим.
— Да в чём смысл глотать эти таблетки, если они всё равно не помогут? — рассердился коммунист.
— Они замедлят процесс, — с сочувствием посмотрел на него врач. — СССР, эти обмороки — это только начало. В этот раз врачам удалось откачать вас только в больнице. Я сомневаюсь, что в следующий раз им это удастся. Дальше не будет лучше, так что подумайте об этом.
Выйдя из кабинета, Союз добрёл до своей палаты и медленно опустился на кровать, закрыв лицо руками. Неужели он боится? Коммунист потер лицо. Да, он боится. Боится посмотреть детям в глаза, когда они узнают об этом, боится снова оставить их одних. Союз боится, но не за себя. Он боится за них. А Совет? Что будет после его смерти? Вдруг Россия растеряет весь контроль над ним и его свергнут? Россия... Взвалить столько всего на него одного. Нельзя. Нельзя! НЕЛЬЗЯ! Он ещё не готов ко всему этому!
Коммунист согнулся так сильно, что его спина стала напоминать раковину, а тем временем, опираясь на подоконник и оставаясь совершенно невидимым даже для СССР, за ним наблюдал Третий Рейх.
