Он — герой

— Что? — сорвалось тихое с губ коммуниста. От сказанного у Союза на секунду помутнело в глазах. Он взялся за переносицу и согнулся пополам, ногами отодвинувшись от стола. — Was? Schlecht? (Что? Плохо?) — закружил над ним встревоженный призрак. — Он знает? — закрыв голову рукой, спросил СССР. — Ja (Да), — опустился напротив него нацист. — Er hat zufällig deinen Arzt auf der Straße getroffen (Он случайно встретил твоего врача на улице). — Да я этому врачу.. — сердито выпалил коммунист. Его сын должен был узнать это от отца, а не от постороннего! Союз сам должен был ему рассказать! — Union, Beruhige dich (Союз, успокойся), — еле слышно попросил Рейх. — Was passiert ist, ist passiert. Jetzt musst du darüber nachdenken, mit ihm zu reden. Auf Russland gibt es kein Gesicht (Что случилось, то случилось. Сейчас тебе нужно думать о том, чтобы поговорить с ним. На России лица нет). — Это должен был сообщить я, — поднял голову СССР. — Что мне теперь ему сказать? «Сынок, я тут умираю, но ты это и так знаешь, так что особо не переживай?» Даже не представляю, что сейчас у него в голове...       Третий присел на одно колено и легонько приложил свою руку к щеке русского. Союз ощутил лёгкий холод на коже и с тоской посмотрел на него. Это было для них чем-то новым и каждое, пусть и почти неощутимое касание являлось приятным и трепещущим. — Fang einfach an zu reden. Ich bin mir sicher, dass dir die richtigen Worte in den Sinn kommen werden. Hauptsache loslegen (Просто начни говорить. Я уверен, что правильные слова сами придут к тебе в голову. Главное начать). — Я не готов к этому, — выдавил из себя коммунист, снова закрыв лицо руками.       Конечно же он был не готов. Как к такому вообще можно подготовиться? Сообщить собственному ребёнку о своей скорой смерти. Это звучит так же дико, как то, что Рейх — призрак. Но Россия уже знает обо всём и теперь ему должно быть очень тяжело, а он, СССР, вместо того, чтобы пойти и поговорить с сыном, сидит с дурацкими бумажками, неспособный бросить работу. Союз убрал руки от лица и сердито схватился за ручки стула, придвинувшись к столу и быстро разгребая документы стопку за стопкой. Ему некогда бездельничать. Нужно быстрее закончить с работой и поговорить с Россией. Заодно нужно подумать о том, что он будет ему говорить.       Как ни старался СССР быстрее покончить с бумажной волокитой, время играло с ним, убегая от коммуниста дальше и дальше. Вдобавок ко всему у него снова начала болеть голова, но он старался не заострять на этом внимание. Рейх внимательно наблюдал за ним, не выходя из кабинета и не заводя разговоров. Его волновало состояние коммуниста, остервенело перебирающего бумаги, но он понимал, что сейчас переживает СССР. Он и сам ощутил что-то похожее, когда узнал, что Германия и не догадывался о самоубийстве собственного отца.       Когда до конца рабочего дня осталось чуть больше часа, Союз плюнул на работу и сорвался с места, заперев кабинет и решительно направившись к сыну, но, толкнув нужную дверь, он обнаружил, что та была заперта. Постучав несколько раз и не услышав ответа, коммунист понял, что старшего сына уже не было на работе. Приложив руки к лицу и потирая больные виски, Союз простоял у двери несколько минут, а потом развернулся и направился к выходу. Рейх, везде ходивший за ним, тихо вздыхал. За весь день СССР не сказал ему и слова, что было совсем на него не похоже. Нацист не знал, стоит ли сейчас начинать разговор, ведь обстановка и так была напряжённая. Одно неправильное слово и Союз может снова закрыться от него, а у них только-только всё стало хорошо.       Коммунист вылетел из здания и громко выдохнул: похоже, что Россия и сам только вышел, ведь он находился в нескольких метрах от Совета. — Россия, — позвал Союз, приближаясь к нему, но вдруг в висках что-то щёлкнуло и коммунист застыл на месте, резко остановившись.       Россия остановился и обернулся, посмотрев на отца: СССР зажмурился и взялся за переносицу, вдруг теряя равновесие и падая на асфальт перед ним. Лицо его побелело и приобрело испуганный вид, застыв и лишь прикрыв глаза.       «Стоило послушать Рейха» — пронеслось напоследок в голове у коммуниста. — Union (Союз), — рванул к нему перепуганный Рейх, но вдруг ощутил резкий удар по вискам.       Нацисту показалось, что голова раскололась надвое. Призрак упал на колени, согнувшись пополам, схватившись за виски и не в силах доползти до коммуниста. Что происходит? Почему он ощутил такую жгучую боль, словно был живым и его голова снова подверглась выстрелу? — Отец, — выкрикнул русский одновременно с приведением, подбежав к коммунисту и перевернув. Третий с трудом поднял голову, стараясь сфокусировать взгляд на коммунисте.       СССР снова был без сознания, порывисто дыша. Краем уха русский услышал, как открываются двери здания Совета и беспомощно поднял голову. США и Великобритания вышли на улицу и остолбенели от увиденного. Америка посмотрел на Россию, потеряно взирающего на него, и сорвался с места, крикнув отцу, чтобы тот вызвал скорую, а сам опустился рядом с РФ, взяв его за плечи. Великобритания, попутно вызывавший врачей, опустился напротив них и перехватил у напуганного русского отца, осматривая его и сообщая что-то дежурному по телефону. — Russia (Россия), — тихо произнёс Америка. — Отец п-позвал меня... Я повернулся.. а он... Америка.. — панически затараторил РФ, посмотрев на него напуганными глазами и схватившись за края куртки американца. — I know, I know (Я знаю, знаю), — прижал его к себе США. — Everything will be fine, the ambulance is on its way (Всё будет хорошо, скорая уже в пути). *** — Смотри, — раздался чей-то голос позади. — Теперь правильно?       СССР открыл глаза, обернулся и обомлел: он находился в окопе, который когда-то знал вдоль и поперёк, а рядом с ним стоял Филатов, тот Филатов, каким он его запомнил и какого любил: выразительные голубые глаза, всё в той же форме и до чёртиков неуклюжий. Командир с увлечением раскручивал бинокль, лежащий на земляном выступе. Что-то леденящее медленно расползалось внутри коммуниста, не позволяя ему сдвинуться с места. Такого просто не может быть. — Давай попробуем крутануть на север, — весело произнёс полковник, ещё раз раскрутив бинокль.       Союз оцепенело наблюдал за крутящимся оптическим прибором, не решаясь поднять взгляд на командира и мысленно скуля. Бинокль остановился и Филатов присел, внимательно разглядывая местность, которую показывали линзы. Коммунист с большим усилием поднял руку, закрыв рот ладонью. Это он когда-то научил Фёдора этому приёму. В тот день СССР первый раз убил снайпера при полковнике, но... почему он снова здесь? Тот осенний день снова повторяется, но такое просто невозможно. Это всё уже было и Филатова уже давно нет.       Командир поднялся и вдруг взглянул на Союза. Лицо его разом переменилось. — Что с тобой? — забеспокоился полковник.       СССР словно ударило током. Филатов смотрит на него, разговаривает с ним... что-то горькое стало метаться внутри Союза, сносив всё на своём пути. — Федя.. — выдавил из себя коммунист. Ком, застрявший в горле, мешал говорить. — Что-что? Тебе плохо? Ты что-то бледный, — подошёл ближе обеспокоенный Филатов, взяв главнокомандующего за предплечья.       Сердце бешено застучало. Филатов здесь, он живой, стоит прямо перед ним. — Федька, — тихо произнёс Союз, схватив и прижав командира к себе, зарываясь носом в тёмно-каштановых волосах.       Полковник аккуратно прижался к коммунисту, обнимая в ответ. Союз прикрыл глаза, не позволяя самому себе расплакаться. Эти прикосновения, голос, взгляд, он реальный. — Союз, — позвал командир. — М? — отозвался СССР. — Уходи... отсюда, — раздался хриплый шёпот у него над ухом.       Коммунист с ужасом раскрыл глаза: они больше не находились в окопе. Они находились в воронке посреди вражеского поля. Отовсюду раздавались оглушающие взрывы и выстрелы, треск пулемётных очередей, земля сотрясалась под ногами, небо заволокло дымом, а в нос снова дал отчётливый запах крови вперемешку с отвратительным запахом горелого мяса. СССР понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что рукава его пальто стали мокрыми. Союз отскочил от Филатова, в панике разглядывая его: волосы стояли комками, глаза потеряли свой голубой оттенок и стали тусклыми, стеклянными, одежда и губы перемазаны собственной кровью и грязью, по стойке стало ясно, что спина и кости изломанны остатками снаряда. Перед ним стоял живой труп. — С-с-союз, — захрипел Филатов. — Нет, — в отчаянии проревел главнокомандующий. — Уходи от..сюда, — продолжали произносить бледные губы. — Нетнетнет, я не смогу... — свалился на колени коммунист, хватаясь за голову. — Мы не продержимся... Тебе надо уходить.. — Хватит, — взмолил СССР. — Тебе нельзя здесь быть! Нельзя! — Я прошу.. — Уходи.. отсю..да. — Перестань. — Я тебя.. люблю.. У..ходи.. — Нет! Замолчи.. замолчи! ЗАМОЛЧИ! — в истерике выкрикнул Союз, подняв голову.       Но Филатов пропал. Пропало и поле боя: СССР находился возле здания Совета и смотрел на самого себя, правда... тот Союз, на которого он смотрел, был намного моложе. Не было у него ни перебинтованных рук, ни шрама на лице. Молодой коммунист топтался возле дверей, нетерпеливо оглядываясь по сторонам и теребя в руках свою же шапку. — Этот день... — ещё не оправившись от произошедшего, СССР, пошатываясь, поднялся с земли и уставился на самого себя. До него наконец-то дошло: это был очередной сон. — Und du hast dich sehr gestreckt (А ты очень вытянулся), — раздалось за спиной у СССР. — Ich habe dich nicht einmal sofort erkannt (Я даже не сразу узнал тебя).       Оба коммуниста разом развернулись. К ним офицерской походкой приближался Третий Рейх. Немец прошёл сквозь старшего коммуниста и остановился возле ступеней здания, словно опасаясь наступить. — Да ты и сам вымахал, — лучезарно улыбнулся молодой Союз, спустившись с лестницы к нацисту.       Они долго стояли, разглядывая друг друга в тишине, а рядом с ними находился невидимый им СССР. — Nun was? (Ну что?) — неуверенно улыбнувшись, вдруг произнёс Третий. — Kannst du mir nicht mal die Hand schütteln? (Даже руку мне не пожмёшь?) — Иди сюда, придурок, — словно получив разрешение, рассмеялся СССР, крепко обняв нациста.       Рейх, не ожидавший такой реакции, вздрогнул и замер, растерянно изобразив улыбку. Старший Союз обошёл их, всматриваясь в нациста. — Ты ведь уже тогда знал, что будешь делать дальше, — хмуро произнёс невидимый СССР, а потом тряхнул головой. — Нет... Ты уже тогда был морально подавлен, закрылся в себе, а я был настолько рад твоему появлению в своей жизни, что просто не заметил этого. — Столько лет прошло! В последние годы от тебя ни строчки, — выпустив друга из объятий, радостно произнёс молодой коммунист. — Es gab viel zu tun (Было много дел), — ответил Рейх. — Ну да, да, — согласился Союз, разглядывая форму немца. — О твоих делах я наслышан, нацист. — Wer würde sagen, verdammter Kommunist (Кто бы говорил, чёртов коммунист), — более уверенно усмехнулся нацист. — М-да, — мельком взглянул на свою форму молодой СССР. — Не хочешь зайти? Поздороваться со всеми?       Коммунист указал взглядом на здание Совета. Немец как-то странно моргнул, сжал пальцы на руках и уставился на двери здания, будто внутри находилась бомба. Невидимый СССР сразу заметил это напряжение и поджал губы. Не первый раз он видит этот день их встречи в своих кошмарах. Это единственный кошмар, в котором никто не умирает и не пытается его убить, но этот сон является для коммуниста самым страшным. Не заметить, как сильно изменился его лучший друг за столько лет, каким закрытым и непредсказуемым он стал, что творилось в его голове уже тогда... это самое ужасное.       Уже много лет, прокручивая этот день в своих снах, Союз заметил странное поведение нациста, но только последние годы ему стало казаться, что Рейх не был настроен враждебно с самого начала. Этот напряжённый немец, разглядывающий Совет, стал казаться ему потерянным, неуверенным, словно ищущим того самого лучшего друга, понимающего его без слов, с которым они вынуждены были разъехаться много лет назад. Коммунист устало прикрыл глаза. Если бы он только заметил это в тот день... всё можно было бы исправить, но уже поздно. Молодой СССР не заметит этого ни в тот день, ни в следующие несколько лет, а потом случится то, что приведёт их обоих к этой проклятой канцелярии. — Irgendwann ein anderes mal (Как-нибудь в другой раз), — приподнял уголок рта Рейх, взглянув на друга. — Ну... — Союз неловко почесал затылок, — ...тогда пойдём что ли? Расскажешь мне про все свои приключения, где тебя носило, почему не писал. — Ja klar (Да, конечно), — выдал с облегчением Третий.

***

      Союз широко открыл глаза и попытался сесть, но резкая боль в области ключиц не дала ему этого сделать. Схватившись за грудь и закашлявшись, коммунист опустился обратно, щурясь и осматриваясь. Знакомые ему серые обои на стенах, немного посветлее деревянный потолок, раковина... Он снова находится в больнице? Русский повернул голову в сторону двери и вздрогнул: у входа находился США. Американец сидел на небольшой табуретке, читая журнал. Услышав, что с кровати доносятся звуки, Америка убрал издание от лица и поднялся с места. — Woke up? How are you feeling? (Очнулся? Как себя чувствуешь?) — спросил американец. — Паршиво, — держась за грудь, ответил коммунист. — With your diagnosis, lousy is an understatement (С твоим диагнозом, паршиво — это еще мягко сказано), — выдохнул США, подсев рядом с кроватью. — I'm surprised you can still stand with that kind of damage (Я удивлен тому, что ты всё ещё можешь стоять с такими повреждениями). — Что произошло? — взявшись рукой за ту часть головы, на которую он упал, спросил Союз. — You passed out right outside the Council. My father and I went out and saw Russia sitting on the ground with you in his arms (Ты потерял сознание прямо возле Совета. Я и отец вышли и увидели Россию, сидящего на земле с тобой на руках), — хмуро ответил Америка.       Союз взялся за голову уже двумя руками, потерянно глядя в потолок. Он вспомнил, что хотел поговорить с Россией, но видимо не успел и упал в обморок. Снова. Прямо перед Россией и перед зданием Совета, у всех на глазах. — Чёрт! — сдавленно выдавил из себя коммунист, закрыв лицо руками. — Just don't worry. You need to be at rest right now (Ты только не волнуйся. Тебе сейчас нужно находиться в состоянии покоя), — склонился над ним США. — В состоянии покоя я буду только находясь в гробу, — сердито сказал СССР, с большим усилием пытаясь сесть на кровать. — Где Россия? Сколько я был в отключке? — Week (Неделю), — проводил его слегка виноватым взглядом Америка. — Russia hasn't left your side all this time. He didn't even go to work. Ukraine and Kazakhstan tried to force him to go home and rest, but he stubbornly sat in one place. Then Germany and I arrived and persuaded him to stay the night with me, on condition that I look after you. He's at my house now, sleeping (Россия не отходил от тебя всё это время. Даже на работу не ходил. Украина и Казахстан пытались заставить его пойти домой и отдохнуть, но он упорно сидел на одном месте. Потом приехали мы с Германией и уговорили его переночевать у меня, но с условием, что я присмотрю за тобой. Он сейчас у меня дома, спит).       Союз уставился на него, не веря своим ушам. Он был без сознания целую неделю? Россия находился тут всё время? — Можешь позвать врача? — прикрыв глаза рукой, попросил СССР. — I can only call a nurse (Я могу вызвать только медсестру), — вздохнул американец. — In the middle of the night. The doctor's shift is long over (На дворе ночь. У врача уже давно закончилась смена). — Прекрасно, — с иронией произнёс коммунист. — Он ничего не говорил детям? — He... (Он...) — Америка помолчал несколько секунд, обдумывая продолжение, — didn't want to, but Russia made him (не хотел, но Россия его заставил). — В каком смысле? — нахмурился Союз.       Американец вдруг стал несчастным, поджав губы. Ему не хотелось лезть в чужие семейные отношения и рассказывать что-то без присутствия России. Было бы намного правильнее, если бы Россия сам поговорил с отцом, но раз он, Америка, сам настоял на том, чтобы русский отдохнул, то придётся самому рассказать всё СССР. — When you were first brought in, it was just me, my father, and Russia who were in the hospital. Next came Ukraine, Estonia and Kazakhstan, and then all the others caught up (Когда тебя только-только привезли, в больнице находились лишь я, отец и Россия. Следом приехали Украина, Эстония и Казахстан, а там подтянулись и все остальные), — начал США. — Russia and the rest sat next to you for the rest of the evening, and when the doctor came to the room with a request to leave the room, Russia strongly, if you can call it that, asked him to tell you about your illness. I think that you can imagine the reactions of the guys from now on (Россия и остальные просидели рядом с тобой весь остаток вечера, а когда в палату зашёл врач с просьбой покинуть помещение, Россия настоятельно, если это можно так назвать, попросил его рассказать про твою болезнь. Думаю, что дальше ты и сам прекрасно представляешь реакции ребят).       От услышанного у Союза похолодело в районе живота. Коммунисту хотелось провалиться под землю, хотелось, чтобы всё, что рассказал США, случилось не с ним, а с кем-нибудь другим. Мало того, что он не смог поговорить с Россией, так теперь ещё об этом узнали все его дети и даже не из его уст, находясь рядом с ним, лежащем без сознания. Злость на самого себя стала закипать в нём. СССР сжал в руках концы одеяла, которым был укрыт. — Кто-нибудь из Совета знает об этом? — глядя в пространство, спросил Союз. — All (Все), — с сочувствием сказал американец. — You fell right in front of the Council, so there was no escaping the hype (Ты свалился прямо перед Советом, так что шумихи было не избежать).       Коммунист болезненно свёл брови и зажмурил глаза, сдавленно проскулив. Только не это. Теперь каждый из стран будет смотреть на него, как на несчастного больного и жалеть. Он совсем этого не хочет! — You couldn't hide it from everyone all the time (Ты не смог бы скрывать это от всех всё время), — поднялся со стула США. — It would have been obvious sooner or later (Рано или поздно это стало бы очевидным). — Было бы лучше, если бы это никогда не стало очевидным, — ответил коммунист. — And you would have fallen in a doorway somewhere? (И ты бы свалился где-нибудь в пустой подворотне?) — зашагал по комнате США. — Stop. Your children should know what's happening to you (Перестань. Твои дети должны знать о том, что с тобой происходит). — Об этом должен был рассказать я, а не кто-то другой, — сердито отозвался СССР. — And what would that change? If you tell them or someone else, it won't make it any easier for anyone (И что бы это изменило? Ты им расскажешь или кто-то другой, от этого легче никому не станет).       Союз посмотрел на него и предпринял ещё одну попытку сесть. Резкая боль в груди отозвалась намного сильнее, чем в первый раз, но сесть ему всё же удалось. Коммунист снова ощутил в себе подавленность. Может американец прав и надо было раньше сообщить детям, что с ним происходит? Хоть он и знал своих детей наизусть, он даже представить не мог, что у них сейчас на уме. О чём они думают? Наверное о том, что их отец большой эгоист, который даже не удосужился сообщить им о своём диагнозе. Внутри у Союза стало тяжело и тоскливо. Не успел он очнуться, как на него вновь накатило ощущение безнадёжности, которое мучает его уже несколько месяцев.       Скоро он снова выпишется из больницы, встанет на работу по будильнику, но какой в этом смысл? Как теперь на него будут смотреть страны? Как он сам сможет посмотреть в глаза России и остальным? Каким унизительным будет его появление на работе. И зачем вообще возвращаться домой и на работу, если его обычная жизнь продлится до следующей отключки и до очередной трещины на его теле? А Рейх? Что он скажет ему после очередного обморока? Наверное, что он был прав и он, Союз, просто упёртый идиот. Вдруг коммунист словно очнулся и посмотрел по сторонам, ища глазами приведение. Но Рейха нигде не было.       СССР бросил напряжённый взгляд на США: пока Америка находится тут, он не сможет позвать его. Союза охватила лёгкая паника. Рейх ведь по-любому видел, что с ним произошло. Наверное он волновался, но где он сейчас? Почему он не находится рядом? — You probably want to be alone right now (Ты, наверное, хочешь побыть один сейчас), — отвлёк его от мыслей США, — But I promised Russia I'd keep an eye on you. So I'll stay here until morning (Но я обещал России, что пригляжу за тобой. Так что я останусь здесь до утра).       Союз молча уставился в окно, а Америка продолжил: — I said I'd call him if you woke up, but I think it's best if he gets some sleep (Я сказал, что позвоню ему, если ты очнёшься, но думаю, что будет лучше, если он хоть немного выспится).