***
Это была плохая идея. Решить напиться двум группам. Тур скоро должен подойти к концу, все разъедутся по домам. И когда они снова соберутся — никому не известно. Сначала в планах было посидеть на кухне, под звон бокалов с красным сухим вином, травить байки. Но после концерта времени было много, да и супермаркет заманивал переливающимися красными лампочками и огромный вывиской с надписью «Круглосуточно». Ни о каком вине и речи быть не может, когда появляется мысль о том, чтобы «уйти в отрыв». Чем выше градус, тем сильнее хочется развлечений. Чтобы было, что вспомнить и о чём можно будет рассказывать на стримах. Но обычно о том, что происходит на закрытых вечеринках никто никогда не узнает. На утро все стараются прятать взгляды и краснеющие лица, обещая позабыть, как страшный сон. То что там было навсегда там и остаётся. Кому-то из ребят пришла идея написать названия песен на бумажках, а на обратной стороне связанное с ней задание. Чем смелее и креативнее — тем лучше. А дальше жеребьёвка решает, кто будет тянуть из шляпы.
***
Рома никогда не думал, что решится на «эту тупую идею». Но вот они заходят вместе в местный бар, как в одном анекдоте, и гитарист, поговорив с администрацией, ставит табуретку, двигает ближе микрофон. Публика затихает, оборачиваясь через спинку стульев. Их интересует, тот, кто заставил музыку в зале сделать тише. Булахов просит наклониться Мильковского, чтобы поговорить. Оттянуть неизбежное. — Слушай, а что если нас вон те костоломы побъют? — Брат, всё нормально. Слышишь, всё нормально. Играй свою музыку, диджей. Давай, веселей. Если что, то ты их одной левой раскидаешь. Но мы всё равно не забудем тебя, — Женя смеётся, отходит немного назад, чтобы не отхватить по голове от нервного друга. Рома берёт с барной стойки стакан с зелёной жидкостью, осушает его. Столько глаз смотрят и ждут. Это не первое выступление, чего тут бояться? Осуждения? Хотя кому какая разница, если это всего лишь один странный вечер в жизни, где что-то идёт не по плану. Это как попутчик в поезде, рассказавший всё о своей жизни, появился на одной станции, вышел на другой. И его словно и не было вовсе, как будто ты сам его выдумал. — Здравствуйте. С вами Толя Горемыка. И я хотел бы исполнить весёлую песню, о буднях обычного человека. Это о каждом из нас. Гитарист подкручивает колки, проводит по струнам, заставляя каждого обратить на себя внимание. Табуретка слегка поскрипывает, а голос хрипит. Я отравился. Мой желудок остановился. Было прикольно. Не жрите целую пиццу на ночь. А то у вас будет вместо живота сракач. Подлая подстратость. Пиздец. Я перевариваю пиццу целую неделю. Мне звонят друзья, а говорят: «Где я?» А я сижу на толчке уже пол месяца. Человек на толчке. Человек на толчке. Человек на толчке. Это я каждый день. Музыканту подпевают группы, стараясь попадать в ритм. Постепенно напряжённая обстановка разряжается бурными аплодисментами. В зале появляются голоса, старающиеся попадать в такт. Пьяные в стельку мужчины похрюкивают на задних столиках. Под конец возникает ощущение, что поёт весь бар. Кто-то достал губную гармошку, а некоторые отстукивают ладонями по деревянному покрытию. Как бы ни был плох незапланированный концерт, то лучшим выходом всегда является побег. Главное, чтобы он был незаметным. Вот ты стоишь, кланяясь и обещая дать кому-то автограф, а потом пропадаешь из поля зрения. Несёшься с друзьями по тёмным подворотням громко хохоча и распевая во весь голос.
***
Если Кирилл после концерта хоть как-то отдавал отчёт своим действиям, то теперь не мог остановить беспричинный смех. Он жмурил глаза до звёзд, прижимаясь к руке Жени. Не зная, как быть ещё ближе. Куртка мешает. Ему сейчас мешают все вокруг, потому что хочет остаться наедине. Хочется касаться шершавых пальцев, светлых волос. Целовать слюнявые губы. — Хорошо, что в этом городе у людей есть чувство юмора — Рома отряхивает грязные коленки джинс, потому что споткнулся о камень, лежащий на тратуаре.
— Да, только это туалетный юмор, — добавляет Костя. Из всей команды он казался самым трезвым, поэтому тащил на себе «перебравшего» Гончаренко. — Какая публика — такой и юмор. Каждый поёт о том, что ему ближе, — Женя хоть и говорит спокойно, но начинает по немногу раздрожаться. Ему физически тяжело. Кирилл виснет на руке. — Кажется, если бы ты им спел что-то более серьёзное, то публика бы не оценила. А так… Хорошая житейская песня. Не грузит и не забивает голову, — Паша несёт за спиной гитару. Бутылки с алкоголем звонко бренчат в тёмных пакетах, — Но если что, то всегда есть два выхода. — Какие? — В нас природа заложила — бить или бежать. — И только в Кирилла природа заложила — пить и бегать. Ты мне руку оторвать собираешься или как? — Мильковский злится. Его выводит из себя то, что Бледный ведёт себя, как маленький ребёнок, собираясь взяться за рукав куртки. Кирилл тупит взгляд. Хочется тепла и чувствовать себя спокойно. Он не винит Женю за то, что может быть грубым, тот очень устал. Об этом молчит рот и говорят карие глаза. Но в голову снова закрадывается мысль, что всё не так. Некоторые люди говорят: «Ты нужен мне как воздух». И если Мильковский, действительно, кислород, то в такие моменты Бледный задыхается. — Лучше бы нормальные задания научились придумывать. Не пришлось бы бегать, — Рома старается не замечать колкости в адрес певца. Хотя был удивлён. «Ты говоришь, как он тебе дорог и нужен. А сейчас что-то поменялось за пару часов?» — И это говорит спортсмен? Какое задание выпало. Ничего не попишешь. И боюсь предположить, что оно не самое худшее, — Пыжов улыбается, про себя молясь богам о том, чтобы фортуна была на его стороне. — А мне вот похуй. Могу, что угодно сделать, — Бледный икает, но говорит ещё внятно. Он не чувствует себя напившимся, чтобы совершать безрассудство. А для этого нужно «догнаться». — Ты пьяный и тупой, конечно, всё что угодно, — Мильковский даже не замечает или может старается не замечать, что слова задевают. Кирилл опускает голову, царапая ногтями ладонь. «Он не намеренно. Я часто повторял, что тупой. Слышать одно и тоже надоедает.» Закрывает глаза, стараясь унять нервную дрожь. Парень надеется переждать это состояние любимого человека, пока тот не станет прежним. Чтобы он сейчас не сделал и не сказал — скорее всего вызовит негативные эмоции. Не те слова. Не те поступки. Не то, что тот ждёт от него. Он понимает. Понимает. Бледный вытягивает из протянутой шляпы, лежащую на самом верху, бумажку. Брови скептично подлетают. В глазах немного двоится, — Я сошла с ума? — Чего? — Гончаренко резко распахнул глаза, выхватив задание прямо из руки, — Воссоздать клип «Тату». Так тут без второго игрока не обойтись. — Я что ли? — Костя чешет голову. Теперь был убеждён, что в таких играх удача отствует в принципе. — В смысле ты? — Женя хмурится, смотря на пожимающего плечами гитариста. — Я рыжий. — Мне это не нравится. Они стоят слишком близко, — Женя сверлит взглядом смеющихся парней, стоящих неподалёку. Откуда эта злость? Хочется сказать, что пора закругляться и ложиться спать. Остановить эту глупую игру. Почему? Ему не нравится то, что Кирилл радостный и не рядом, — Почему он ведёт себя так развязно? — Неужели нельзя встать, как оловянный солдатик? — произносит Булахов с сарказмом, но друг кажется погряз в своих мыслях, пропуская слова мимо ушей. Но почему не он? С одной стороны, Мильковский понимает, что только накручивает себя. Полыхающие внутри чувства могут обжечь не только его, но и Бледного. Откуда взялось недоверие? Кирилл видит в нём только положительные черты, он для него ангел, святой. Как же тот разочаруется, когда узнает, что это не так. С другой, хочется, чтобы младший смотрел так только на него. Тонкий ободок радужки и чёрные зрачки. Счастливый, радостный. Не с ним. С кем-то другим будет ближе. Кто-то другой будет заставлять его громко смеяться, прикрывая ладошкой рот. — Мне неприятно. — Жень, они просто стоят рядом, — Рома кладёт руку на плечо друга, замечая, что тот напряжён, — Братишка, то, что они дышат одним воздухом, не значит, что они ебутся. Ты же доверяешь ему? Певец пожимает плечами. Он не знает. Они вдвоем постоянно живут в сомнениях о грядущих днях. Разве это не пробоина в корабле? Это течь. Мильковский не верит даже себе. Было не проблемой достать белые рубашки и клетчатые юбки. Даже найти похожую локацию с металлическим забором. Начал накрапывать дождь. Постепенно набиравший силу. Иногда крупные капли попадали прямо по лицу. Кирилл пытается позировать, тихо напевает песню, стараясь войти в образ. В крови плещется алкоголь и желание сделать что-то безумное. Он вглядывается в жёлтые окна жилых домов. Сейчас кто-нибудь высунется, чтобы грубо обругать их за шум. Паша случайно разбивает одну из бутылок. Слишком громко. Бледный замирает, прислушиваясь к голосам с балконов, смотрит на Женю. Тот выглядит очень забавно в зимней шапке в середине лета. Не так уж и жарко. Было неплохо накинуть шубу на плечи и выпить горячий чай с лимоном. Он продрог насквозь. — Гнилая погодка. Если и завтра будет такой же ливень, то пикник придётся отменить. Хотя единственный, кто будет счастлив — Дима рыбак. Наловит толстолобиков и сварит себе уху, — Костя старается убрать появившуюся неловкость, — Вот живёшь себе спокойно, музыку пишешь, в группе на гитаре играешь. А потом среди ночи фоткаешься в юбке под дождём, изображая «Тату». Кому не расскажешь, никто не поверит. Как мы до этого докатились? — Не знаю. Я вообще о себе много нового узнал в этом туре. Хотя не только о себе. Мне кажется, что я могу даже сказать, что наконец-то счастлив. То что я люблю, согревает изнутри. — Чувства вдохновляют. — Ну, да. -Вот и отлично. Может за альбом наконец возьмёшься. — Я о высоком, а ты как старый дед заладил на одной волне: «Where's the album? We want the album!» — Это тебя на дедов тянет. Пыжов громко смеётся, глядя на закатившего глаза Бледного. — Я консервативных взглядов. Я люблю динозавров. Даша подзывает, показывая получившиеся снимки. Парни долго переговариваются, склонившись над фотоаппаратом. — Если вы не против? — Да что такого-то? Кирилл задерживает на секунду взгляд на лице. Рыжие мокрые волосы, хитрые серые глаза, серебряное колечко в носу. Главное не думать. Закрывает глаза, прижимается на секунду губами, а затем быстро отодвигается. — Так? Бледный выглядит как-то растерянно. Пыжову кажется забавным, то что музыкант хочет казаться «крутым», а на самом деле милый и сильно смущается. Он поворачивает голову, замечая какое-то движение рядом. Мильковский подходит к ним, растрёпанный и покрасневший. Кирилл чувствует угрозу и страх. Не может сдвинуться с места, только еле слышно произносит: «Жень?».
Звонкий шлепок кольнул кожу лица. Бледный накрывает пораженное место ладонью. Пальцы мокрые и слегка подрагивают. Застывший взгляд уставился на кроссовки, проваливающиеся в грязь. Он готов смотреть куда угодно, только не в шоколадные глаза. Сейчас в них пылает ревность. Щека кажется обжигающей. — Думаешь, что можешь творить, что вздумается? Думаешь, мне приятно видеть, как вылизываешь дёсна кому попало? Нет, ты не думаешь. Ты никогда не думаешь обо мне, только о себе. Делать с тобой, что захочу? Что ты сделаешь, чтобы доказать, что ты меня правда любишь? Что? Отсосёшь? Но знаешь, что? Иди ты нахуй, Кирюша. Мне такой парень не нужен. Ты мне противен. Кирилл вздрагивает. Слова бьют по больному месту. На него все смотрят. Он чувствует, как пылает лицо. По телу пробегает мелкая дрожь. Смотрит в любимые карие глаза и не может поверить в то, что в них видит. Это то, чего он боялся, когда поцеловал впервые. Разочарование. Ненависть. — Жень, ты же так не думаешь? Зачем ты говоришь мне это? — Бледный пытается совладать с голосом. Он не замечает встревоженные взгляды, промокшую одежду неприятного липнущую к коже, холодный ветер и усилившийся дождь. Мильковский смотрит в красные глаза, в которых гаснут звёзды. Сейчас в нём желание отыграться за испорченные нервы, почему-то сильнее, чем мирно обсудить произошедшее. Где-то внутри он просит себя остановиться, но так тихо и глубоко, поэтому замолкает. — Я хочу, чтобы ты убрался подальше от меня. — Охуел? Он только коснулся губами, — Пыжов не ожидал, что решит влезть в чужие разборки. Теперь он чувствовал себя не в своей тарелке, всю жизнь старался избегать подобных неловких ситуаций, а тут оказался приписан к любовникам. — И как часто вы так касаетесь? Хотя откуда мне знать, что ты его не выгораживаешь? Откуда? — Хуй на блюдо, Жень, это для кадра. Я попросила, — Даша собирается показать фотографию, но певец уходит в сторону трейлера, громко топая ногами, — Какая муха его укусила?
***
— Мелкий ещё полночи ходил ошарашенный и блевал по углам. — Не мешал бы водку, пиво и виски — ночь была бы куда приятнее. Так что знаешь, не во всех бедах виноват Женя Мильковский. — Cherchez la femme¹, — Даша собирает со стола окурки и грязную посуду. Хоть она и не пила, но морально чувствовала себя не лучше. Ей не хотелось усугубить и так «мутные» отношения друзей. — Да, ладно тебе, Дах. Не бери в голову. Милые бранятся — только тешатся. Кстати, фотографии получились классные, хоть в газете печатай, — Гончаренко выкладывает плёночные фото на стол, — На этой Костя такой смешной. Тут горизонт завалился. А здесь Кирилл вообще не смотрит в камеру. Куда он вообще уставился? Сначала Женя не хотел видеть снимки, перевёл взгляд на горячие бутерброды. Не то чтобы кулинар в душе взял отпуск на сегодняшний день. В холодильнике среди пустых полок одиноко стоял стаканчик с творогом. Музыкант переводит взгляд, замирает. Кирилл взъерошенный и мокрый смотрит прямо перед собой. Он улыбается. Показывая не идеальный ряд белоснежных зубов. На кого смотрел? Конечно, на него. Парень смотрел на него. — Соблезубая мышь, — певец погружён в мысли, покусывает палец, — Какой же он очаровательный. Я оставлю её себе? Это не вопрос. Мильковский закрывает глаза и видит перед собой затравленный взгляд. Разве так можно? Говорить прямо в лицо, заставляя дорого человека страдать. Зачем, Жень, зачем? «Скажи мне, почему кажется красивым, когда твои глаза не смотрят в объектив?»***
Женя выпил ещё, чтобы не чувствовать себя виноватым. Когда ты прав, то говорил то, что считал нужным. Обещал, что не будет распространяться об их отношениях, но сам только что назвал его прилюдно «парнем». Устроил целый скандал. Агрессия стихла, а в голове только один вопрос: «Зачем?» Зачем ему нужна была эта ссора? Для чего? Чтобы им обоим было плохо. Тогда о каком взаимном счастье может идти речь? И самое ужасное то, что он знал, что сказать, чтобы добить окончательно. Кирилл завернулся в шерстяной плед, сидит на полу в углу комнаты, проглатывая бутылку за бутылкой. Пьёт, потом уходит, возвращаясь спустя полчаса, чтобы выпить ещё. Не выражающий ничего взгляд, блуждающий по стенам и потолку. Неестественная бледность, дрожь в ногах. Выглядит уставшим, а когда прикрывает глаза, то становится похож на мраморную скульптуру. «Ему бы пора остановиться. Хоть кто-нибудь, скажите ему остановиться?» — Кир, может спать пойдёшь? — Лёша толкает парня в плечо. Тот отлипает от бутылки, отрицательно качает головой, тянется за второй. — Жень, тяни, — Рома ставит на пол шляпу, дожидаясь пока светловолосый поднимется с дивана. Мильковский долго капается, а затем достаёт бумажку. — Блять, уёбки, — Женя пьёт с горла, ему надо собраться с мыслями, чтобы не нервничать. Голос не должен дрожать. Никто не должен знать, что это слабое место, — Кому ты звонишь, когда ты в говно? — Позвонить бывшей и сказать, что любишь? Да, тебе самое лёгкое задание досталось. Даже задницу от дивана можно не отрывать. Мне пришлось среди ночи идти в тир, чтобы выиграть этого сраного медведя, — Гончаренко пинает ногой плюшевую лапу, голова косолапого грустно опускается. Мильковский смотрит на Кирилла, тот уставился на него. — Пожалуйста, Женя, не надо, пожалуйста. Прости меня. Только не звони ей. Я тебя очень прошу. Бледный чувствует тревогу. Он не может объяснить почему. От этого телефонного звонка вряд ли можно ожидать чего-то хорошего. На другом конце провода девушка, всё ещё любящая и питающая надежды на воссоединение. Они расстались. И вот среди ночи получать признание в любви. Но чувства не искренни. Это всего лишь злая шутка. Разве так можно? Сколько всего неприятного пришлось услышать от Полины. Но она не заслуживает такого отношения. — Женя, не надо. Ты поступаешь, как последний ублюдок. Дождь барабанит в окно. Из-за сильного ветра дрожат стёкла. Кажется, что оно треснет и вода мощными потоками зальёт помещение. — Это ты мне говоришь? — Мильковский достаёт телефон, медленно набирая цифры, прикладывает трубку к уху, слушая длинные гудки. — Женя, пожалуйста. «Алло?» Как выстрел на поражение. — Полина, солнышко, прости, что разбудил. Не спала? Обо мне думала? — Женя растягивает губы в фальшивой улыбке, радостный голос девушки начинает раздражать, — Я решил позвонить. Извини, что так поздно. Хотел сказать, что люблю тебя. И я благодарен тебе за всё, что было между нами. Спокойной ночи. «Это была плохая идея» — последняя адекватная мысль, промелькнувшая в сознании.
***
— Какого хрена ты тут разлёгся? Дим, — Лёша стоит с чашкой по середине комнаты, разглядывая довольного Клочкова, потягивающегося на матрасе, и свернувшегося в комок на полу Кирилла, обнимающего рукой таз. — А что я? Он сказал, что его укачивает. Его проблемы, что полы не отапливаются. Женя садится на корточки рядом с темноволосой головой. Вот для кого проснуться — намного хуже, чем лечь спать, будет, так это для Бледного. Вчера хотелось, чтобы парню было не просто плохо — невыносимо. А сейчас внутри скручивается, от понимания, что младшему лучше не пытаться просыпаться. Кирилл болезненно стонет, перекатываясь на бок. Перед глазами летают полоски, мир словно решился отправиться в пляс. Тошнит от едкого запаха, от мокрой и грязной футболки, от засаленных волос. — Смотрите, оно живое, — Рома двигает ступнёй ногу Бледного, тот пытается ответить, но не получается, — Ничего себе у тебя синяки? Ноги не держат или Земля круглая и ты с неё соскальзываешь? — Завали овощерезку, — Кирилл показывает средний палец, чувствуя подступающую к горлу желочь. Глаза слезятся. Висит над тазом, тяжело дыша. — Какой грубый. Давай вставай, алкоголик и тунеядец. — Отстаньте от меня. — Кирилл, ты обещал сходить с нами в торговый центр. Женя смотрит на серое лицо, тёмные круги под глазами, на фиолетовый синяк на щеке. Тающий снег, превратившийся в грязь — всё это тусклый взгляд, лишённый жизни, матовый, как у кукол. — Мне не в чем идти, — Кирилл закрывает глаза, надеясь, что сейчас ему дадут поспать. — Можешь пойти в том, что Юлия Олеговна вчера одолжила, — Мильковский устал слушать приперания. Бледный постарался не реагировать на шпильку. — Я пиздобол. Всё. Я вас не звал. Идите нахуй. — Ладно, — Женя забирает кружку из рук Лёши, слегка раскачивает, смотря, как чаинки кружатся в водовороте. — Ладно. Хорошо. Спасибо, что понял меня, — Кирилл делает медленный выдох, а затем вскакивает, громко матерясь, — Охуел? Совсем блять ебанутый? — Десять минут и мы уходим, — Мильковский отдаёт Бочкарёву пустую чашку, выходит покурить на улицу, оставляя мокрого Кирилла одного. — Скоро он там? — Рома кладёт руки в карманы, стараясь отогреть пальцы. — Эх, кулёма. Может обратно спать лёг. — После того, как ты на него вылил воду? Хотя дома отдохнуть не получится, у Даши по плану генеральная уборка. Остальные отправились в магазин за продуктами. А тебе зачем вообще нужно в торговый центр? Женя собирался ответить, но закрыл рот, глядя на бледного парня в косухе, громко хлопающего дверью. Он обхватил себя руками, зажмуривая глаза при сильном порыве ветра. — Тут два поворота, четыре квартала. Совсем недалеко. Кирилл пожимает плечами, идёт прямо. Очень холодно, зубы стучат. Надел первое, что попалось под руку, потому что тёплых вещей не было вовсе. Тащится чёрт знает куда. Так ещё и в такую рань. — Лето, а как будто и не лето. Холод собачий, — Булахов пихает локтём Мильковского, надеясь, что до него дойдёт. — И? — Там где-то была кофейня. Купите кофе. Мне надо зайти в одно место. Встретимся в центре, если что звони.***
Кофе. Четыре буквы, а на языке уже приятный горький привкус. Кирилл искоса и недоверчиво смотрит на Женю, облокотившись спиной о стену. Как не странно, но его имя тоже состоит из четырёх букв. И на вкус это горячий шоколад. Сладкий и обжигающий. Любящий и холодный. Сейчас светловолосый кажется радостным только в обществе друзей, но не когда остаётся наедине с Бледным. Тот сразу становится угрюмым и задумчивым, только иногда скользит безразличным взглядом. Младший чувствует себя провинившимся, хотя помнит вчерашний вечер очень смутно. Только снег, пощёчину, которая отрезвила на некоторое время. Последнее туманное воспоминание, всплывшее в памяти — его сильно тошнит, он хочет извиниться, но слова застревают в горле. Женя стоит в дверях, скрестив на груди руки, говорит что-то неприятное. Не помнит, что, но знает, что было больно. Помнит, что запустил в него хозяйственных мылом. Промахнулся. В кафе было немноголюдно. Это и не удивительно. Кто в такое раннее время суток пьёт кофе? Только кофеманы и люди, заскочившие в последний момент, чтобы перед работой насладиться божественным напитком, дарящим бесконечный поток сил и энергии. Но, кажется, даже самые отчаянные любители не были готовы навестить заведение. На улице накрапывал дождь, стараясь намочить курящих возле лестницы студентов. Серое небо навевало тоску. Но яркая рыжая лампочка горящая над столешницей, словно отпугивала холод и скуку. Зелёные шестипалые ладони экзотических растений выделялись на фоне кирпичной стены. Здесь царила атмосфера квартиры панк музыканта. Кривые рамки без фото, яркие графити с кричащими надписями, ботинки с шипами, стоящие в углу. — Доброе утро. Вы готовы сделалать заказ? — девушка с миловидным личиком и с короткими серебряными волосами, выводит Женю из своих мыслей. Он растерянно бросает на неё взгляд, а затем снова возвращается к меню. — Да. Нам бы кофе на девять человек, — певец тыкает пальцем наугад. Названия у напитков довольно оригинальные. «Труп невесты» это что-то близкое к Тиму Бёртону, «Зимняя сказка» приторно сладкая и лавандовая, что сводит зубы, «Нежное и ранимое существо» Женя бросает взгляд на потухшего парня, теребящего в руках ремень от коженки. Вот это точно про него, — Да, только в один можете не добавлять ни сливок, ни молока. Это очень важно, — Женя знает, что Рома вегетарианец, хоть и часто шутит над ним, но всем должно быть комфортно. — Хорошо, — Девушка подмигивает, вызывая улыбку на губах певца, а затем томно произносит, — Скоро будет готово. Кирилл чувствует дежавю. Ему кажется, что он где-то видел бариста, слишком знакомо то, как девушка покачивает бёдрами, слегка наклоняет голову, показывая часть длинной шеи. — Девушка, а можно с вами познакомиться? — Конечно. Я Анна. — Анна. Красивое имя. Вы тоже очень красивая. А я Женя. — Да, я знаю. Вы певец из группы «Нервы». На ваших песнях выросла. В квартире плакат висел. И ещё была на концерте. — Спасибо. Приятно знать. Вы из Питера, да? — А как вы узнали? — По манере речи и стилю, — Женя врал в наглую. Просто угадал. Девушка словно почувствовала, что парень захочет спросить её, почему она тогда здесь. — У меня здесь родители, я приехала навестить и как-то зависла. Вы заняты сегодня? Мы могли бы после смены прогуляться вместе. Мильковский смотрит на Кирилла. Тот меняется в лице. Слегка зеленеет, склонил голову в бок, а потом убегает в туалет. — Было бы неплохо. Но не получится. Я занят. — Тур? — Совсем занят. Бледный трёт лицо, покрасневшими от ледяной воды, пальцами. Так глупо. Он ужасно глупый. Надо было принять обезболивающего, остаться лежать до вечера. А не бежать по первому зову, как собачка. Никуда не хочется идти. Сейчас не в состоянии даже сделать вдох, чтобы его не начало рвать. Живот болезненно скручивает, а голову сверлят дрелью. Хуже всего взявшаяся из ниоткуда тревожность. Жар подступает и дышать становится все труднее. Столько вопросов роятся в голове, но ни одного ответа. По всему телу россыпь тёмных синяков. Парень касается рукой скулы, всё ещё болит. И может жжётся, как солнце. Нет, вовсе нет. Как огонь пьянящий и опаляющий кожу, превращающий всё, что попадётся на пути в чёрные угольки. Голову кажется, спрессовали, затянули тугим поясом, медленно сдавливая. Но хуже всего, что из него выходит нескончаемым потоком желчь, вместе с желанием жить и продолжать пить. Любое движение, даже кивок головой. Невыносимо. Сушит. Кирилл решает пить прямо из-под крана. Долго смотрит на себя в зеркало. Цвет лица приобрёл какую-то восковую прозрачность. Глаза кажутся тусклыми. Вид у него какой-то неживой. Парень тянется рукой к стеклу, но наталкивается на поверхность. — Конечно, не пройдёт, тупой. Я же не призрак, я живой, — грустная усмешка на потрескавших губах, — Живой? И что толку? А люди любят. Я тоже люблю, но сейчас не чувствую этого. Как будто наблюдаю со стороны за этой мелодрамой, жуя на задних рядах попкорн. Я хотел от него взаимности, добился и… Где мой приз? Его нет. Потому что ты, — солист тыкает пальцем в зеркало, смерив презрительным взглядом отражение, — тот ещё козлина. Полина права. Меня не за что любить. Женя прав, я правда противный. Он ведь даже не представляет насколько я прогнил. У нас от будущего ничего не осталось, потому что всё, что мы строем, сломаю и разрушу. Да, и то что есть. Тебе мало, хочется большего, но я не могу дать. Я плачу, вижу кошмары, пью, курю, обманываю и лицемерю. Слишком грязный для тебя. Слишком часто срываюсь. Слишком часто убегаю от проблем. Слишком… Я для тебя сплошное «слишком». И ты меня не любишь. Совсем. Я хотел тебе понравиться. Правда любил тебя. Хотел встречаться. Чувствовать, словно я под твоим крылом. Это по-детски и очень глупо. Наверное, между нами разница в возрасте играет роль. Мне всегда хотелось быть для тебя чем-то большим, чем просто другом, — Кирилл морщится. Ему кажется, что он говорил или писал, что-то подобное, — Вот к чему это привело. Ты не идеал, но я не вижу твоих недостатков. Я слеп, потому что слишком влюблён. Прости меня. Пожалуйста, прости. Я, кажется, морально выгорел. Так устал. Мне уже ничего не хочется, потому что теперь ничего не чувствую. Может оно и к лучшему. Значит скоро всё закончится. Это пройдёт. Ты полюбишь другого. Совсем другого человека. — Кирилл, ты когда уже успокоишься? Мне кроме тебя никто не нужен. Бледный не знает, что Женя видел и слышал, что сейчас думает о нём. Почему-то стыдно, хотя в том, чтобы говорить с самим собой ничего плохого нет. — Что? — голос охрипший, словно не его. Кирилл поворачивается, облакачиваясь спиной о раковину, — Ты сам сказал. Противно, да? Хотя какое тебе дело до… — До тебя? — Женя подходит ближе. Он слышит, как тяжело дышит парень, как громко стучит его сердце. Тот выглядит напуганным, будто его застали врасплох за чем-то непристойным. Мильковский осторожно касается щеки, замечая, как парень вздрогнул, закрыв глаза. Он не кажется напуганным. Он его боится, — Я сказал вчера много гадостей. Кирилл, это всего лишь пьяные бредни. Можешь просто выкинуть из головы? — Спасибо за совет, товарищ Мильпоский. Может мне вторую щёку подставить, чтобы вы не промазали? Предупреди, когда будешь бить, а то я уже устал от сюрпризов. Женя тяжело вздыхает, опять эта пропасть. Слишком близко, чтобы обжечься. Кирилл — это слишком. — Такое вряд ли легко забудешь. — Почему? У меня на быстром наборе люди в чёрном. Они быстро уладят этот вопрос. Мильковский смеётся. Совсем не весело. Наверное, нервы ни к чёрту. Он стоит рядом, но кажется, что их разделяют километры. Руку протяни, дотронется до грудной клетки, где мечется сердце. Хочется извиниться, но слова как-то не находятся. Сказать, что всё будет в порядке. Но это ложь. Он не знает. И от этого ещё хуже. Почему говорить людям то, что может причинить боль намного легче, чем потом извиниться. «Прости» — звучит в голове как-то фальшиво. «Ну, извини» — насмешка. Кирилл чувствует вибрацию в кармане. На телефон пришло сообщение от друга. Покусывает губы. Читает, но ни одного слова не может разобрать, смотрит в экран. Не может. Закрывает глаза, делает глубокий вдох. «А я знал, что ты грязный педик» Такое чувство, что этот день старается стать намного хуже. Теперь у него нет друга. И это не первый такой диалог. Самый лучший и проверенный способ выйти из сети на несколько дней. Пусть думают, что пропал или помер. Только бы не читать и не видеть. В ленте серия фотографий Мильковского и Полины. В комментариях люди жалуются на откровенность и пошлость. — Зря они так. Фотографии получились изящные. Подпись звучит многообещающе: «Счастливые мы». — Это из-за вчерашнего звонка. Полина решила отыграться. Люди, с которыми, лет сто не общался, спрашивали, когда приходить на свадьбу. — Если не оскорбления, то ничего страшного. Пусть дальше живут с мыслями о приглашении. Зато твоя репутация не пострадает. — От чего? — От меня. Как будто не видел, — Бледный собирается показать, но телефон выхватывают прямо из рук. Женя завороженно уставился на пост. На фото он придерживает рукой парня, целуя в слегка припухшие губы. Сцена занесена снегом. Лёгкий румянец играет на лицах. Мильковский не может сдержать улыбки. Когда их успели снять? В зале никого не было. Свет давно погас. Что за аккаунт первым выставил? Как теперь это всё удалить? Смотрит на Кирилла с фотографии, переводит взгляд на стоящего рядом. Как будто два разных человека. Женя по привычке собирается зайти в комментарии, но останавливается. Какая польза от гневных отзывов людей, что даже не знают тебя. Для них кумиры, сошедшие с Олимпа, скатываются по наклонной. Это их идеальный, правильный, чистый мир не соответствует действительности. Но не его. — Если цена спасения моей репутации — наше счастье, то пошли они все. Они ничего о нас не знают. Мы тоже. Так какое нам дело до того, что теперь про нас напишут и скажут. Я знаю тебя. Мне этого достаточно, — Мильковский нежно целует, проводя языком по нижней губе. Ничего не чувствует? Разве? Бледный может врать кому угодно, даже себе. Только не ему. Тело отзывается. Глаза просят не останавливаться. Рука задирает футболку, поглаживая по холодной спине, — Ты совсем замёрз. Надо было дать тебе свои вещи, а то простынешь на этом ветру. — Что ты несёшь? Да, ты не любишь меня. — Нет. Вовсе нет. Послушай. Прости, я не должен был этого говорить. И я совсем не ангел, как тебе кажется, милый. Здесь нет святых, — Жене кажется, что Кирилл его не слышит, уставился и молчит. — Я совсем запутался и не понимаю, что происходит. Вчера сказал, что нужен, потом, бросил меня. Сказал, то достал и противен тебе. А теперь говоришь про совместное счастье? Да, лгуны так не путаются в показаниях. — Больше не веришь мне? Что надо сделать? — Жень, хватит играть моими чувствами. Это не квест, где надо выполнять задания, чтобы получить принцессу и приданное. Я живой человек. Когда не после похмелья. Хотя может я расплачиваюсь за свои грехи? Никогда не думаю о том, что делаю больно. Прости, что заставил тебя ревновать. Я заслужил эту пощёчину. — Нет, не говори так. Прости меня, я урод. Я разозлился. Сказал много неприятного. Хотелось, чтобы тебе было неприятно, хотелось отомстить. Заставил тебя страдать. Кирилл, пожалуйста, прости, — Женя держит лицо ладонями, поглаживая пальцами по скулам, — Милый, я люблю тебя. Прости, за всё что сказал. Всё наладится. Это не повторится. Обещаю. Ты моё счастье. Бледный не решается обнять в ответ, руки, словно налились свинцом. Ему так хочется снова поверить. Хочется, но пока не получается. Надо подождать, когда уляжется обида и мысли о своей слабости. Он поднимает голову, чтобы друг не увидел… зрачки. Устал быть жалким, верить в светлое будущее, надеется, что будет потепление в их отношениях. Но когда? Нужно время. Сколько? «Срочно покурить» Вот, что стабильно. Пальцы нащупывают в кармане пачку. Знакомые выпуклые синие буквы. Когда в голове бушует ураган из мыслей выручают сигареты. В этот момент не думаешь не о проблемах, не о Фрейде, не о том, что это всего лишь самовнушение. Мильковский обнимает парня, чувствуя, что тому сейчас необходимо, как бы темноволосый не скрывал это. Он ничего не может добавить к своему извинению. Ничего не может сделать, чтобы помочь. «Я постараюсь стать лучше.» Выходит, что только и может, что обещать. Руки цепляются за куртку. Это невыносимо. В его руках Кирилл, как бездушная марионетка. Дунешь и он рассыпется. «Делай, что хочешь». Эта фраза добивает окончательно. Так не должно быть. Руки пошвам. Бледное лицо. Пустой взгляд покрасневших глаз скользящий по потолку. Но я вижу, что ты пытаешься скрыть. В твоих глазах столько боли, что она может убить. Мёртвые выглядят живее. А это его Кирилл. Тает как снег. Холодный. И его ли? — Что я говорю тебе во сне? Потрескавшиеся губы дёргаются в нервной улыбке. Парень пожимает плечами. — Это не важно. Всего лишь очередной кошмар. — Но он не заканчивается, — Женя убирает за ухо выпавшую прядь, проводит рукой по щеке, — Мне очень жаль. Всё ещё болит? — Нет. Всё в порядке, — Бледный злится на себя, потому что не хочет вылезать из объятий, — Там тебя Анна заждалась. — Какая Анна? — Мильковский хмурится, пытаясь понять к чему клонит младший. — Стриптизёрша из бара. — А я подумал, что она кого-то мне напоминает. Кажется, там кофе давно остыл. — Да, мы как-то не особо торопились. Женя бегло осматривает помещение. Рыжеватый свет лампочек согревает изнутри, в такую холодную нелюдимую погоду. Кофе, как, островок счастья или мыс надежды. Серое небо и капающий на зонты дождь. На взбитых сливках блестят сахарные синие звёзды. Полосатая трубочка и батончик Milky Way. Выглядит наивно и по-детски. Но разве плохо позволить побыть ребёнком? — Я тут подумал. Было бы здорово сделать свою кофейню. Знаешь? Со своей атмосферой. Уютом. Связанной с нашей группой. Повесить на стенах фотографии с концертов, на подоконники можно положить мягкие подушки. Будем общаться с фанатами, петь песни. А главное, что наш кофе — самый вкусный в городе. — Ага. Кофе мой друг. Было бы здорово, — Кирилл слушает в полуха воодушевленного Мильковского. Он погрузился в свои мысли, не замечая, того, что раздирает ногтями кожу. Выкурил пачку, но легче не стало, только промок. От кеда начала отклеиваться подошва. Если в детстве это вызывало смех. «Ботинки просят кашу» То теперь было не до шуток. Мокро. Противно. — Кстати, насчёт названия. «Кофе мой друг». Хорошо звучит. Надо будет с остальными обговорить детали. Найти неплохое местечко, сделать ремонт. Остальные тоже думают, что он мерзкий? Жалкий? Ничего не может? — Мерч продавать там же. — Вот. Понимаешь, сколько всего можно сделать? «Что сделаешь, чтобы доказать, что любишь? Что? Отсосёшь?» Грязно. Слова, словно облепили всё тело и их не получается не отмыть, не отодрать. — Не получается. Может плохо старается? На коже уже раздражение. А зуд всё не прекращается. В ушах стоит звон, поэтому не замечает, что его пару раз окликнул Женя. Только когда тот взял его за руку, отодвигая подальше от разодранной кожи, он поднял голову, встречаясь взглядом. — Эй, ты чего? — светловолосый старается сохранять спокойствие. Что сказать? Не нервничай. Глупо. Не поможет, — О чём ты думаешь? Что тебя беспокоит? Бледный собирается ответить, но замолкает, когда слышит мелодию. Телефон на столе вибрирует, медленно приближаясь к краю. — Лучше ответь. Если это Рома, то нам не жить.***
Прохладный воздух бередит старые раны и воспоминания. Алкоголь, как сыворотка правды, развязывает язык, давая волю сдерживаемым и контролируемым эмоциям. Кирилл прижимается лбом к холодному горлышку бутылки, всматриваясь в тёмную даль дороги, освещенной рыжими фонарями. Ветер гуляет в кронах деревьев, то ли шепчет какие-то заклинания, то ли старается успокоить, мягкими порывами, сдувая капли с мокрых щёк. Ему одиноко. На свете столько людей, а он помешался на одном. — Знаешь, что ты говоришь во сне? Много раз спрашивал, но я либо уходил от ответа, либо закрывал тему, — пауза не кажется напряжённой, парень словно даёт время собеседнику для ответа, хотя рядом никого нет, — То что ты сказал мне сегодня. Не хватает грома и молний. Но и усилившегося дождя вполне хватает. Теперь серой стеной по дороге шёл ливень. Через тонкую ткань можно было видеть родинки. Певец словно не чувствует. Всё происходит в каком-то дурном сне или дешёвом бульварном романе. Когда уже на экран выведут титры. Когда на сцену полетят помидоры и актёры уйдут под оглушительный свист. Он отыграл все роли, что достались. Без каскадёров, без дублёров, без аккомпанемента. Одним дублем. Мотор. Снято. — Только я не играю. Неужели это происходит со мной? Так ведь не бывает.
В трейлер тепло и сухо. Пахнет подгоревшей шарлоткой и пуншем. Музыканты промокли и теперь отогревались. Женя лежит в обнимку с Ромой на полу, слушая что-то про парадокс вселенной и про лучших джазовых певцов. — Вот это ферма! Я тебе такой эксклюзивный материал рассказываю, а ты в облаках витаешь! Жень, может хватит строить стратегии для того, чтобы довести Бледного до нервного срыва? — Ничего не довожу. Он сам виноват. Имею право обижаться. — Конечно. Это же правильно. В учебниках пишут: «Встретили человека, которого любите? Сделайте так, чтобы он себя ненавидел и проклинал своё существование.» — Ты перебарщиваешь. — А ты нет? — Я уже устал бояться за него, за эти никому ненужные и непонятные отношения, за завтрашний день. — Поговори с ним. Отпусти. Если вы от этого вдвоём страдаете, то кому это надо? Только давай не сегодня. Вам нужно отдохнуть. А завтра разбирайтесь сами. Понял? Мильковский кивнул, еле поднялся. Пол кривой что ли? Выпил ещё одну для храбрости и вышел на улицу. Лучше сразу всё решить, чтобы всем было легче. Он ещё себе спасибо скажет. А отпускать не сложно. Главное в этот момент не сомневаться и бить по больному.
Кирилл поднимается со ступенек, идёт прямо. Проводит рукой по мокрой железной стенке, тоскливо заглядывая в окно. На кухне горит свет, ребята пьют и играют. Костя курит в стороне, подсказывая Паше, какие карты у Димы. Даша идёт выкидывать бутылку в мусор, замечает его и кажется шепчет: «Извини». К чему это? Кому от этого легче? Слова ради слов. Губы шевелятся, воздух сотрясается, но ничего не происходит. Певец подходит к переднему бамперу. Освещенный яркими фарами, жмурится, прикрывая глаза ладонями. Свет проходит сквозь него. Расставляет в разные стороны руки. И если бы мог, то взлетел. Как бабочка. Или как мотылёк. Знает, что сгорит, но всё равно летит на пламя. Воск растаял, перья растворились в воздухе, и он, как Икар, рухнул с высоты в бурлящее море.
— Ты придурок? Что ты там делаешь? Кирилл не знает, что ответить. Только наблюдает, словно со стороны, как подходит мужская фигура. Надо бы извиниться. Зачем бегать друг от друга по кругу. Их всё равно тянет. Это необходимость быть вместе, быть рядом. Он ошибается. Недостаточно хорош. Но это поправимо. Парень готов меняться. От алкоголя последнее время всё равно никакого толку, от него независим. Чтобы расслабиться? Есть много других способов. Но сейчас хочется отправиться спать. Рядом с Женей. Может быть этой ночью его не будут мучать кошмары.
— Женя, я… — Даже двух слов связать не можешь. Как же ты меня достал. — Женя, я виноват. Прости меня. Я постараюсь измениться. Ради тебя. Стану лучше. Мне никто кроме тебя не нужен. — Какой же ты жалкий. Ты не меняешься. Хотя нет. С каждым годом хуже. Я так задолбался нянчиться с тобой. Вроде бы взрослый мужик, сколько можно реветь уже? — Я люблю тебя. Всё ещё люблю тебя. — А я тебя нет. Меня тошнит от тебя, — Мильковский вздрагивает от своего тона голоса. Ему кажется, что он перегнул палку. Хотел оттолкнуть, но не сломать. Но глядя в белое лицо, красные глаза с стоящими огромными зрачками, поджатые побледневшие губы, понял, что перестарался. Кирилл выглядел так, словно свалится без чувств в обморок, — Ты свободен от моей любви. — Не любишь? — голос предательски дрожит, подлетая на октаву выше. Болезненно скручивает живот, певец обнимает себя руками, старается успокоиться, а затем несётся в трейлер, падая на пол в ванной. Его тошнит то ли от количества выпитого спиртного, то ли от себя.
***
— Я извинился. Но что-то не так. Такое чувство, что Кирилла похитили инопланетяне, оставив оболочку. Что ему надо? — Женя смотрит на, уснувшего в примерочной, Кирилла. Покрасневший кончик носа, иногда, забавно дёргается. Из руки в любую секунду готовилась упасть на пол вешалка со свитером. — Любовь, тепло и ласка. Как и всем людям, — Булахов говорит шёпотом, держит в одной руке стопку разноцветных толстовок, а в другой — кеды, — Слушай, как вообще из целого чемодана с одеждой у него осталось ровном счётом ничего? — Сам удивляюсь. — Так мы только за этим барахлом пришли? Мильковский прижимает палец к губам, хитро подмигивает, а затем касается плеча темноволосого. Тот медленно открывает глаза, растерянно обводя яркое помещение. — Так. Мне надо кое-что глянуть в соседнем магазине. А ты пока меряй вещи. Можешь посмотреть сам, но выбор тут небольшой. — Не оставляй меня одного, — Кирилл собирается поймать за рукав куртки, но передумывает. Ему не хочется снова разозлить или расстроить. — Я же не уйду никуда. Ром, можешь на секунду выйти, — Женя кивком указывает на зановеску, глядя на тормозящего друга. — А, ой. Да, конечно. Мильковский припадает к потрескавшимся губам, нервно втягивает носом воздух. У него сейчас сердце выпрыгнет из груди. Так сложно, когда план идёт наперекосяк, а времени совсем мало. Но сейчас главное заверить это лохматое чудо, что всё в порядке. Женя проводит языком по бледной мокрой шее, поднимается к скуловой части. Целует в родинку на подбородке, в уголок губ. Так приятно пахнет. Жасмин. Но Кирилл никак не реагирует. Кажется, что тот ждёт, когда он закончит и уйдёт по своим делам. Тимошенко сходит с ума. Очень медленно. Это как пытка. Хочется лениво целоваться, покусывая губы, заставляя сердце любовника трепетать от восторга, зарываться рукой в светлые пряди, прижиматься к горячей шее, чтобы дышать его кожей, его порфюмом, им целиком. «Скажи, что любишь. Мне так важно знать, что ты всё ещё меня любишь» — Скажи мне, как я могу тебя бросить? — старший не даёт ответить, кусает шею, втягивая кожу, медленно надавливая зубами. У Бледного на глазах выступили слёзы, но он терпит, прижимаясь спиной к зеркальному покрытию. Мильковский отпускает, глядя на красный отпечаток зубов и слюнявый участок кожи, — И кто теперь из нас вампир? А Белла? — Беспечный рыцарь of the dark. — Почему ты теперь прячешь от меня свой взгляд? Боишься загипнотизировать? Кирилл молчит, глядя на изодранные руки. «Уйди, пожалуйста, уйди наконец. Я не хочу, чтобы ты видел меня таким.» Женя проводит ладонью по лицу. Садится на корточки, ставит подбородок на колени парня, чтобы лучше рассмотреть мутные глаза. Ничего не изменилось. Зрачки такие же безумно большие. Только в них поселилась тоска. — Дурачок. Кирилл провожает взглядом уходящего Мильковского. Он всё понял. И теперь знает, что к нему ничего не испытывают. Никаких чувств. Зажимают ладонью рот, чтобы никто не услышал его крика. — Теперь он разочаровался во мне. Бледный снимает куртку, футболку, бросает на пол джинсы, оставаясь в нижнем белье. Долго изучающе смотрит на себя в зеркало. Пальцы оглаживают засос на шее, синяк на ключице и грудной клетке, пробегают по ребрам, опускаясь к впалому животу. На лбу выступил пот. Тёмные зрачки, мешки под глазами, синяк от пощёчины. — Блять. Какой же ты мерзкий и тупой. Готов поверить в иллюзию счастья? Он снова устанет и скажет то, что на самом деле думает о тебе. А Женя думает, что ты мерзкий. — Эй, Брэйн, чем мы будем заниматься сегодня вечером? — Рома смеряет взглядом довольного Мильковского. — Тем же, чем и всегда, Пинки, попробуем завоевать мир! — Мир? А я думал, что тебе нужен только Кирюша. — Он для меня и есть мир. — Смотрите, смотрите. — Что? — Женя оглядывается, пытаясь понять, что от него хочет друг, — Да, что такое? Испачкался? — С вас пафос сыпется. — Это — не пафос, это — старость. — Чего так нервничать? Как будто на свадьбу собираешься или готовишься к первой брачной ночи? — Пошёл ты, Ром. Я всё-таки виноват, что потерял где-то в туре кольцо, которое мне Кирилл подарил. Хоть это и было в шутку. — Ты вроде бы не хотел торопить события. — Я и не тороплю. Это то, что нас будет связывать. Даже если ничего не выйдет. Кирилл говорил, что боится, когда я исчезну из его памяти. Но он остаётся в моём сердце, рядом.***
— Куда мы идём? — Кирилл прячет руки в рукавах свитера. Он спрятал бы глаза, только бы на него не смотрел Женя. Странно. В голову не залезешь, остаётся только догадываться. Скорее всего ругает его за этот вопрос. Когда Бледный вырастет? Когда он перестанет ныть по-любому поводу? Мильковский хватает его за руку, ускоряет шаг, а затем заталкивает в небольшую каморку. Темно и тесно. Младший оглядывается, не понимая, что происходит. Он ощупывает рукой скамейку, стараясь сосредоточиться на чём-нибудь, чтобы успокоиться. — Кирилл, просто смотри перед собой. Небольшое белое окошко загорается освещая будку. Женя кидает в аппарат сотню и садится рядом. Раньше он напивался с друзьями, делая весёлые фотографии на память. Но сейчас чувствовал, будто делает это впервые. — Ты чего? Испугался? Сиди ровно, а то ещё фотографии смажутся. Вон там маленькая камера. Можешь улыбнуться или скорчить мордочку. Понятно? — Нет. — Я хочу сделать фотографии. Банально и у меня не было шанса с заданиями. Но в память об этом туре. Улыбнёшься хотя бы? — В память о туре? А чего тогда остальных не позвал? — Конечно, позвал. Прямо тут все восемь человек сфоткались. Ты только остался. — Тут тесно. — Так и я шучу. Ладно, если не хочешь, то не мучай себя. Теперь понятно? — Не совсем. Куда смотреть? — Видишь, камеру? Вон туда. — Нет. Смотри на меня, — Кирилл лукаво улыбается, придерживается рукой музыканта за подбородок, мягко касается губ, осторожно двигаясь, стараясь их не размыкать. Женя с наслаждением зарывается рукой в тёмные волосы, шумно дышит. Ему так этого не хватало. Драйва. Невероятного, привлекательного. Он опускает руку на талию, прижимая ближе. — Дъяволёнок. Долго собирался меня мучать? Не понятно ему, конечно, — Мильковский не знает, как описать то, что испытывает. Это какое-то безумие. Никогда бы не подумал, что ему снесёт голову от того, что Бледный покусывает мочку уха. — Мильслюнский, — Кирилл шепчет, обдавая горячим дыханием. — Сколько можно коверкать мою фамилию? Бледный играет бровями, забирая выпавшие фотографии. Зачем поддался этому порыву? Хотел остановиться, но не мог. Как теперь быть. Он внимательно рассматривает. Губы дрожат. Как так? — Ты чего? Не очень получился? — Женя прижимается щекой к плечу, чтобы лучше разглядеть кадры, — Теперь и у меня эти наркоманские зрачки. Что ты со мной делаешь, а?***
Прекрасный вечер ничто не может испортить. Кроме жжужащих на ухо комаров. Ребята не ожидали, что приедут к месту так поздно. Булахов весь путь обещал, что совсем скоро будет поле, а за ним уже пляж. И так продолжалось четыре часа, когда небо начало темнеть, гитаристу пришлось сознаться, что ехать надо ещё час. Запал немного поугас, поэтому идеи о том, чтобы поплавать решили отложить на другой раз. Гончаренко вышел из трейлера первым. Песок был тёплым и девственным от стекла пивных бутылок, газет, забытых лифчиков и бычков сигарет. За спиной шелестит высокая трава и крякают утки. — Блять я так устал, — Кирилл падает на землю. — Отчего ты устал? Сидеть на жопе ровно? Я за баранкой постоянно, а самый уставший на свете ты, — Клочков бросает рядом тяжёлые сумки, глядя на недавольно вздёрнутый носик. — Бобик сдох и мы его хороним, — Дима пинает песок в сторону ног Бледного. — Охуел, чёрт ебучий? — солист перекатывается спиной к парням, продолжая гневную тираду. — И пяти минут не прошло, а вы опять ругаетесь, — Костя решает заняться разведением костра, пока Паша с Ромой качают надувную лодку, — Все мы устали. В дороге постоянно находиться тоже тяжело. Так что давайте постараемся вести себя спокойно и наслаждаться вечером. Красиво? Согласитесь. — Природа сказочная. Солнце почти скрылось за горизонтом. Здесь лягушек полно и улиток. — А сколько рыбы. Кто со мной на ночную рыбалку? Такой шанс выпадает один на миллион. Ну? — Давай тогда я и Паша. Мне нужно хотя бы пять минут отдохнуть от двух любителей сентиментальной драмы, — Булахов подмигивает закатившему глаза Мильковскому, а затем проверяет, чтобы в резине не было дыр и качество оборудования. — Добро пожаловать в рыбный отряд. Треск поленьев в костре. Красные языки пламени взмывают в небо, исчезая в прохладной ночи. Тени скользят к ногам, извиваются, как змеи, и дрожат. В небольшом чугунном котелке варится душистый отвар. Дым щекочет ноздри, слегка кружит голову. Женя настраивает гитару, прислушиваясь к дребезжащему звуку. Романтика походов и лагерей. Страшные истории про гроб на колёсиках и чёрного человека. А на крыше обязательно водился домовой. Кто-то воровал носки, конфеты или пуговицы. Ночью нельзя купаться. Водяной или русалка уже дожидаются в зарослях камыша. Он вырос и больше не боится леших и прочую нечисть. Живые куда страшнее. Музыканты тихо перешёптываются между собой. Сил хватало только на хихикание, да и то, быстро затихало. Кирилл дремлет рядом, закрыв глаза. Подпирает кулаком щёку, чтобы не упасть. И Женя понимает, что не на кого не хочет обращать внимание. Что он в нем нашёл? Дело вовсе не во внешности. Не в тонких руках, хрустальных плечах и тоскливых глазах. Он нашёл в нём мир и покой. Противен? Он бежал от чувств, от себя. Закрывал глаза, стараясь закрыть их и любимому. Чтобы не стать посмешищем для близких людей. И ему больно думать о том, что своими словами и поступками заставлял младшего чувствовать себя грязным. — Я обречён на тебя, — Бледный шепчет, часто моргая. Ему хочется прилечь, но послушать, как играет друг важнее. Ногти снова расчёсывают кожу на руке. Под ними уже присохла кровь, но парень её не видит, как и отчаяния в карих глаз. «Что ты сделаешь, чтобы доказать свою любовь? Отсосёшь ему?» То нежное и ранимое чувство, что зарождалось мешали с пошлостью. Грязь не отдирается. Тут и Mister Proper не поможет. Что касается секса, он думал об этом. Не знает, думал ли о сексе Мильковский. Но если бы не думал, то предложение о минете не поступило бы. Но представить, что это бы произошло не получалось. Он боялся разочаровать. Внутри неприятно сжималось и замирало. Может дело в доверии, но Кирилл ужасно боится его сейчас разрушить. Ему кажется, что он постоянно ломает. И если дело зайдет дальше поцелуев, то что потом? Ничего. Кому он такой нужен? Если всё окажется не как в порно. Будет очень больно и неприятно. Тот ведь хочет его. Он знает. Это не просто физический и эмоциональный, контакт, слияние двух тел. Так часто говорят и пишут в книгах. Но слияние двух тел — это танец. А это — «делай со мной, что хочешь.» — Нет, Кирилл, нет. Это не делай со мной, что хочешь, — Женя откладывает гитару в сторону, присаживаясь рядом с парнем, берёт его за руку, осторожно притягивая к себе. Ледяные пальцы. Снова приходится растирать. Его бросает в дрожь от воспоминания о бледной мокрой коже, покрытой гусиной рябью. Пульс. Пульс? А где пульс? Он сжимает запястье, судорожно отсчитывая сердцебиение. Так быстро стучит. Не больше, чем сердце, но больше, чем жизнь. — Женя? — голос Кирилла выводит из транса, Женя отпускает руку. — Боже. Тебе не больно? Я так сильно сдавил. — Ничего. — Нет, блять, не ничего. Пройдёт. Не думай об этой. Пошёл ты. Всё в порядке. Что ты ещё говоришь, чтобы спрятать свои эмоции и чувства? Делай, что хочешь? Я не эгоист и не хочу. Я вижу, что ты не в порядке. У тебя руки в кровь разодраны. Ты продолжаешь расчёсывать. Я разрушил тебя. И мне страшно, что я не смогу это исправить. Не знаю, что сказать, чтобы остановить. Но устал наблюдать со стороны, пуская всё на самотёк. Звучит, как пиздец, но, — Мильковский старается успокоиться. Он волнуется. И для него важно донести, что хочет сказать, чтобы парень его правильно понял, — Но так не должно быть. Мне важно знать, чего хочешь ты. От меня, от нас? Если люди говорят, что любить тебя неправильно, то пусть идут к чёрту. Неправильно жить с отсутствием мозга в черепной коробке. Неправильно смотреть со своей колокольни, показывая пальцем на других. Если любить это неправильно, тогда зачем вообще жить? — Я не знаю зачем. Всё кажется таким бессмысленным. Знаю, что любить тебя — грех. Но рай мне всё равно не светил. Да, и эти чувства не проходят. Я не сплю, но я вижу сны, — Кирилл замолкает, не решаясь продолжить, но он обещал стать лучше, а значит надо быть честным до конца, — Снова этот мост. Снова ты. Только на этот раз я всё чувствую и не хочу разжимать пальцы. — Ты мне не нравишься? Мерзкий, грязный, отвратительный? Меня от тебя тошнит? — Женя смотрит, как у него дрожат руки, в груди болезненно колет, Бледный кивает, — Ещё что-то? Это я говорю во сне? Это ты хочешь услышать от меня? — Я сам виноват. Разбил лёгкость. Мы были друзьями, но что теперь? Я не готов пока к чему-то большему, что ты ждёшь от меня. Мне страшно. — Я тебя пугаю? — Нет, я тебя разачорую. — Кто тебе это сказал? Не все отношения строятся на сексе. Это приятный бонус, но не главное. — Что это значит? — Не понимаешь? — Мильковский прижимает парня, шепчет на ухо, поглаживая рукой по спине, — Дурачок. — Будешь использовать вместо тупица? — Знаешь, что я с тобой понял? Слова с тобой — пулевые ранения. Только много боли, слёз. Но они ничего не дают. А вот действия, — Женя отпускает парня, берёт в руку бутылку с пивом, набирает в рот, а затем касается губ Кирилла. Парень приоткрывает рот, пропуская язык. Проглатывает алкоголь, не отрываясь от старшего, держится рукой за шею, слегка оттягивает кожу. Мильковский пропускает оттросшие тёмные волосы между пальцев, улыбается в поцелуй. Чувствует, как у Бледного краснеют щёки, как теплее становится кожа. Он неохотно отрывается, разглядывая розоватые губы. А затем медленно отпускает руку. — Нравится? — Да. А что конкретно? Женя смеётся, берёт его кисть в свою ладонь, переплетая пальцы, поднимает на уровень глаз. — Может изменилось что-то? Ещё скажи, что не не знаешь, куда смотреть. Кирилл переводит взгляд на свою руку и замирает. Он не дышит. В горле стоит ком. Будет глупо, если он запищит. Лицо, наверное, красное. Но это от счастья. Глаза щиплет. — Ты чего? Кирюш? — Это… — Тебе не нравится? Я вроде бы угадал с размером. У меня такое же. Может глупо, что с Hello Kitty, но тебе вроде бы нравилась японская культура. Ты чего? Только не плачь. — Нет, я просто. Это так неожиданно, — Кирилл робко улыбается, поднимая взгляд в тёмное небо, а затем смотрит на растерянное лицо. Он чувствует так много, что не может подобрать слов, чтобы описать своё состояние. Это счастье, нежность, преданность. Он расстроган, как девочка, которую позвали на выпускной вечер, — Я так рад, что не могу поверить в то, что сейчас происходит. Может я что-то не то говорю и не так реагирую, но… — Но если это сон, то будем надеяться, что не кошмар. Хотя мне бы хотелось отпиздить этого говнюка во сне. Как он вообще смеет говорить такие вещи, про моего парня? С какой стати? Я ему такой скандал учиню! Хочет в глаз получить? Было бы прикольно отпиздить себя? Как в Mortal Kombat, — Женя смеётся, тормошит волосы, а затем делает голос очень строгим и серьёзным, — Но если этой ночью ты не будешь у меня под боком, ронять слюни на мою футболку, то помру в кровати. Я не хочу без тебя спать. И ещё, — Мильковский шепчет прямо в ухо, — Вот кто-кто, а ты, как сексуальный партнёр, вряд ли сможешь меня разочаровать. Но давай повременим с этим. Я знаю, что ты не готов. Но ты даже не представляешь, как меня заводишь. — И так. На проекте Дом 2 образовалась новая пара, — Клочков искренне рад, хоть и подкалывает ребят. — Вы встречаетесь? Как давно, — Мишина помешивает отвар бросая взгляд на Женю, — Это после вечеринки? — На которой я выполнял задание? Нет, тогда ещё ничего не было, — Бледный выставил руку вперёд, чтобы лучше разглядеть кольцо. — Нет, Даша про ту вечеринку, где ты траванулся чем-то, — Костя забирает из рук Мильковского гитару, чтобы Кириллу было удобнее устроиться на коленях. — Я не помню. Это давно было? — Да, не очень. Чей-то день рождения был. Играли в игру, где надо было говорить правду и пить штрафную. Тебя спросили, в кого ты давно влюблён. — Только не говори, что я всем растрепал. — Нет. Ты отдал ведущему какой-то конверт, а потом решил напиться. Лучше спроси у Вити. У него видео были, фотографии. Не удивительно не помнить каких-то событий, но чтобы совсем ничего не помнить. Бледный старается, но всё, как в тумане. Быть может чувство дежавю посещавшее его неспроста? — Помнишь ты играл что-то, когда распределили список дел. Что это была за песня? — Кирюш, у меня может и хорошая память, но не настолько. Давай завтра разберёмся, а сейчас постараешься не забивать голову, — Женя гладит по тёмным волосам, слегка массируя. Он задумался, пытаясь понять, о какой вечеринке говорили ребята. На ней играла его песня. Значит день рождения, у кого-то близкого или друга. Но вот кто? Или может быть общий знакомый? — Хорошо. Ты тоже. Мильковский поправляет голос и начинает тихо петь, пока ему аккомпанирует на гитаре Пыжов. Я не хочу без тебя спать, Я не хочу умереть в кровати, Я не хочу без твоих объятий, Невыносимо тебя желать. Я не хочу без тебя дышать, Лишь одеяло согреет плечи, Ты знаешь, это меня не лечит, Я не хочу без тебя спать. — А я знал, что ты когда-нибудь признаешь это, — Лёша разливает травяной чай по жестяным кружками. — Зря Рома сказал, тогда Жене, что он может лечь с Кириллом. Геем не станет. Вот, блять. Накаркал, — Даша смеётся, осторожно передавая горячее. — Я вот всегда путал розовый и голубой, — Мильковский потихоньку делает глотки, пока сонный Бледный греет руки. — Вот поэтому-то ты и голубой, — Мишина улыбается. Всё наладится. Когда друг от друга нет секретов, каких-то недомолвок и обид, то они, как семья. Хотя почему, как? Парни смеются, слушая, брань из-за кустов. — Вы нам всю рыбу распугаете!***
— Слушай, Кирюх, может ляжешь спать? — А ты? — Мы посидим немного. Дождёмся наших горе рыбаков и тоже пойдём в трейлер. Бледный соглашается. От него сонного всё равно толку мало, да и на песке спать холодно, ветер дует. Залез в кровать и не заметил, как задремал. Спустя час, запутался в пододеяльнике, проснувшись от кошмара. Что-то поменялось. Но вспомнить не получалось. Он поднимается, прижимается плечом к стене. В трейлере темно, но включать свет не хочется. На ощупь находит ванную. Странная мысль посидеть в тёплой воде. Ему надо согреться и окончательно проснуться. Потом выпить три кружки кофе, чтобы не спать ночью. Кирилл снимает одежду, залезает в ванную. Затыкает слив пробкой, включает кран, набирая воду. Успокаивает. Умиротворение достигает кончиков пальцев. Темноволосый откидывает голову, морщится из-за холодного покрытия, делает глубокий вдох, медленно выдыхая через приоткрытый рот. Проводит языком по губам, чувствуя вкус пива. Он помнит их первый поцелуй. Смазанный, спонтанный, случайный. Женя не видит, но он сейчас улыбается.***
Незнакомая квартира. Тимошенко фальшиво улыбается, медленно потягивая виски со льдом из граненого стакана. — Если кто-то ещё раз включит Аллегрову «С днём рождения!», я его убью, — с расстановкой произносит какой-то пьяный музыкант и громко стучит кулаком по столу. — Серёже не наливать, — визжит на ухо блондинка и заливается хохотом. Кирилл лишь крутит пальцем у виска, но он согласен с мужчиной. «От любви до головокружение, чумового настроения и самых преданных друзей» хотелось самому застрелиться. Действительно, сколько можно! Раз, два. Но не шестнадцать! Его притащили знакомые, чтобы проветриться. Давно не виделся с ними и пообещал, что выберется. Может в клуб или в стрип бар. Но не в квартиру на день рождения неизвестно кому. Успокаивало, что возможно он увидит Мильковского. Хоть одно знакомое лицо на этой грустной тусовке. В голове вертелся знакомый мотив, но всё не получалось вспомнить.***
Бледный открывает глаза, потирает лицо руками. Что-то всё-таки помнит. Ему надо расслабиться. Главное не заснуть. Где-то в далеке проскакивает мысль о том, что ему надо закрыть кран.***
Холодный ветер пронизывает тело насквозь. Куртка не спасает. Прогнившие доски под ногами неприятно скрипят. Колени дрожат. Внизу шумит вода. Руки потеют, устали держаться за металл. Зубы стучат, а глаза слезятся. Что он тут делает? Женя сказал, чтобы тот поспал с кем-то другим. Так зашёл бы кому-нибудь из своих друзей в номер и договорился. В чём проблема? Кирилл будет им мешать. Почему оказался на мосту? Не помнит. Подташнивает. Это всё алкоголь. Не может даже больше трёх дней не напиваться. Слабый. Беспомощный. Жалкий. Глупый. Ребёнок. Недолюбили его. Недообнимали. Бледный чувствует, что ноги подкашиваются, садится на корточки, прижимаясь вплотную к решётке. Надо перебраться через перила. Успокоиться, подняться. Перекинуть сначала одну ногу, потом вторую. Только не смотреть вниз. Парень поворачивает голову. Всепоглощающая тьма. Ничего нет. Он слышит, как вода точит камни, как громко крякают утки, но ничего не видит. В кармане звонит телефон. Это шанс. На другой стороне сможет ответить на звонок. А для этого надо собраться с силами. — Кирилл? — знакомый голос, кажется напуганным. Женя стоит в паре метров, потирает ладони, кутуется в вильветовую куртку, оглядываясь по сторонам, — Что ты тут делаешь? — Не подходи, — Бледный шепчет. Голос охрип. — Я и не собирался. Ты мне не нужен. Сейчас должна Полина подъехать. Ты как-то тут не к месту. Вид портишь. Кстати, она тебе передавала, — мужчина ставит на перила бокал с напитком, а потом облакачивается. Железо под весом прогибается, Кирилл судорожно цепляет, нога соскальзывает. Руки держат. Если немного подтянуться, то он будет спасён. — Женя, пожалуйста, дай руку. — Мне противно. Какой же ты жалкий. — Просто вытащи меня отсюда. — Я тебя ненавижу. Сколько можно. Тебе прямо в лоб надо сказать? Можешь просто исчезнуть? Пальцы соскальзывают. Оглушающий всплеск. Мутная вода проникает в нос, в глаза, в уши. Кирилл чувствует, как путается в чёрных руках, тянущих его за горло на дно. Он пытается закричать, но не может. Захлёбывается. Лёгкие впервые заполняются водой, а не кислородом и дымом от сигарет. — Проснись, Кирилл! Кирилл кашляет, сплевывая воду на кафель. Он ничего не видит, вцепился в клетчатую рубашку на плечах, прижимаясь к груди, вдыхая запах кожи, сигарет и пота. Женя кладёт руку на голову, целует в мокрую макушку. Он слушает сбивчивое дыхание и извинения. — Блять. В нашем ковчеге течь, — Костя стучит ногой по мокрому полу, разбрызгивая воду в разные стороны. — Если мы успеем убрать всё до прихода Даши, то нам не прилетит, — Лёша кидает на пол тряпку, придавливая её ногой, чтобы лучше впитала воду. — Дед Кирилл забыл, как пользоваться краном, — Дима ставит ведро, помогая выжимать тряпку, — Кирилл, ты вообще как? С нами или в астрале? — В Австралии? — Кирилл не понимает, о чём говорят ребята. Он хочет обнять рукой Женю, но почему-то не чувствует её. — Я надеюсь, что это не была новая попытка что-нибудь почувствовать, — шепчет Мильковский. Кирилл чувствует обжигающее тепло. У него горят от стыда уши. — Я заснул. — Заснул? Жене не нравится, что Кирилл даже не помнит, как уснул. Когда он маленьким, услышал от взрослых фразу о том, что кто-то захлебнулся в собственной ванне, он не поверил. Потому что в голове это не укладывается. Как так можно вообще? А теперь его руки, сцеплены в замок на мокрой спине. — Кирюш, снова кошмары? Я когда начал тебя вытаскивать из воды, ты начал махать руками и кричать. — Я пытался не утонуть. Сопротивлялся, как мог. — Это ты умеешь, — Женя понимает, что за спинами воцарилось молчание, решает повернуться. Музыканты резко отварачиваются, гоняя тряпкой по полу воду, — Я отнесу Кирилла спать и вернусь. — Главное убери стакан с водой подальше. А то мало ли, — Мильковский бросил неодобрительный взгляд на Клочкова, тот пожал плечами, — Всякое бывает. — Ты замёрз? — Мильковский дотягивается рукой до полотенец, накидывая одно на голову, а второе на плечи. — Немного. Вода кажется остыла. Женя берёт его на руки, доносит до кровати. — Я не хочу спать. Во сне я тебе не нужен. И мне кажется, что тот человек ворует время, которое я мог бы провести с тобой, если бы бодрствовал. — Знаю. Но это необходимо. Ты последние сутки нормально не поспал. Уже в ванной решил вздремнуть, — солист, кладёт парня на помятое одеяло, доставая из чемодана длинную клетчатую рубашку и штаны. — Мне нужны трусы. — Ты где их потерять умудрился? Ладно кеды. Носки — понимаю. У меня их дохуя. Тоже теряю. Но вот трусы? Ты с фанатами меняешься? Или живёшь по правилу: «Долой лифан — свободу сиськам. Долой трусы — свободу письке». Хотя без трусов ты мне больше нравишься. — Может я лучше поиграю в приставку, посмотрю телевизор или могу вам помочь. — Да, нам очень нужна твоя помощь. Ложись спать и отоспись за всех нас. Кирюх, это же всего лишь кошмар, — Женя отодвигает в сторону полотенце, одежду, укладываясь рядом на одеяло. Он поглаживает пальцем скулу, опускается к шее, переносит на плечо, медленно ведёт до бёдер, слегка сжимая. Кирилл неотрывно смотрит на него. Ему кажется, что стук его сердца слышно… Так громко стучит. Не может пошевелиться, только слушает бархатистый голос. — Знаешь, как описывают женщин мужчины? Изгибы тела, тонкая талия, пухлые губы, большая грудь и задница. То, что нравится большинству. А мне нравятся твои выпирающие рёбра. Узкие плечи, худые ноги, как палки. Ты не прогнёшься в спине, как кошка, может не сядешь на поперечный шпагат. Может даже слегка угловатый, но ты мне пиздец как нравишься. Кирилл, я люблю тебя. Люблю твоё костлявое тело, пропитую печень, твою радостную улыбку и смех. Твои глаза полные тоски, ненависти и счастья. Твой голос, твою музыку. Рука проводит по бедру. — Бледная кожа, под которой, как у речки протекают тонкие венки и сосудики. Мильковский касается губами плеча, выцеловывая дорожку к ключицам. Он прикусывает за сосок, рукой сжимая второй. Кирилл приоткрыл рот. — Ты такой охуенный, когда возбуждаешься. Когда ты прикусываешь губы и стонешь. Как в тебя не влюбиться? Не знаешь? И я тоже не знаю. Женя опускает взгляд и шепчет на ухо. — Ну, что тут скажешь? Nice dick. Бледный не выдерживает и начинает смеяться. Живот начинает побаливать. Это истеричный смех. — Чё ты ржёшь, придурок? Я тебе комплиментов наговорил больше, чем твои фанатки и мама. Мильковский улыбается. Он смотрит на покрасневшие щеки и выступившие слёзы в уголках глаз. Осторожно пальцем вытирает их. — Маленький мой, неужели ты веришь тому козлу? Зачем напридумывал столько всего? Неужели нет других причин, чтобы загоняться? Чайльд Гарольд — самый жизнерадостный, если сравнить с тобой. И знаешь, что я тут подумал, что ты точно моя судьба. — Почему? — Кирилл поворачивает голову, касается пальцами щетины музыканта, словно проверяя на подлинность. — В слове «любовь» шесть букв. В «судьбе» шесть. В твоём имени тоже шесть. Значит наша связь предначертана небесами. — Космос живёт в каждой из судеб, — Бледный пропевает, а затем опускает руку, — Внутри меня четыре камеры и я называю их твоим именем. В «кофе» четыре буквы, в слове «друг» и в твоём имени.***
Ночь. Рыжие фонари появляются и исчезают из поля зрения, растворяясь в лесной глуши. Столбы с проводами, чёрные деревянные дома, а потом стеной лес. Женя сидит у окна, вглядываясь в ночное небо. Белое круглое пятно, что люди обычно именуют луной, пряталось за дымкой облаков. Кирилл вздрагивает во сне. Мильковский кладёт руку на голову, поглаживая по волосам. Красный свет фонаря на секунду освещает лицо. А затем трейлер снова трогается с места. Он достаёт из кармана пачку синих Camel, стараясь не разбудить парня, закуривает. Скорее всего, в кабине водителя, уставший Паша жмёт на педаль газа, слушая на фоне «Дорожное радио», может тихонько подпевает или отстукивает пальцами по рулю мотив. Женя наклоняется к бледному лицу. Ему не хватает пары миллиметров, чтобы коснуться обветренных губ. Он ощущает робкое дыхание. Кирилл морщится от запаха табака. Две узкие щёлочки. Пушистые крылья ресниц. — Кирилл, я люблю тебя, — Мильковский тушит сигарету о пепельницу, ложась рядом с певцом. — И я люблю тебя, Женя, — Бледный проводит губами по щеке, опускаясь к подбородку. Лениво целует губы, легонько покусывая, — Спи спокойно. ¹ Французское выражение, которое означает «ищите женщину». Т.е. подразумевает, что причиной какого-либо события, преступления или бедствия оказывается женщина.