***
Дверь аудитории была не закрыта, но и не совсем открыта. Через маленькую щелочку было видно, как за столом сидит Рената, что-то записывая у себя в тетради. Ева чувствовала себя неловко, словно она подсматривает за чем-то интимным. Стоит уже постучаться и зайти, но ватные ноги все еще не двигаются с места, а костлявая кисть никак не сожмется в кулак. Девушка делает плавный вдох, а на выдохе наконец стучится и открывает дверь. Рената Сергеевна на звук реагирует с небольшим опозданием, быстро смотрит на боязливую студентку, а после продолжает писать, словно никого кроме нее здесь нет. «Могла бы и поздороваться» — в негодующем возмущении подумала студентка. — Здравствуйте, — отчего-то сипло говорит девушка, прежде чем откашляться. Преподавательница сдержанно кивнула, но ничего не сказала. Видимо, слишком занята работой. Трудолюбивая она, не то что Ева. — Я… — замялась Хлопотина, понимая, что забыла заранее сформулировать предложение. Наконец Дунаева отрывается от своих «очень важных» дел, хотя, кто их знает, может, действительно что-то срочное, многозначительно смотрит в глаза Евы, изрядно смущая ту. Преподавательница, вместе с тем, запасается терпением, студентку не торопит, но выжидающе наблюдать за ней не перестает. Ей почти неинтересно, зачем та пришла. Так, легкое любопытство. После вчерашнего от Хлопотиной можно ожидать чего угодно. Ева прекрасно осознает: еще пара секунд и англичанка начнет раздражаться, время ей слишком дорого. Пора бы что-то сказать, но это так страшно, что хочется дать заднюю. Все так глупо получается! Дунаева занята, зачем к ней нужно было идти со своими проблемами? Хлопотина не в состоянии взять учебник и прочитать его? В состоянии. Так зачем тогда было нарушать чье-то спокойствие? — Я…Извините пожалуйста, мне надо…точнее, я пойду, пожалуй, — виновато пробубнила девушка. Такое ощущение, словно опять заплачет, стоит вся трясётся, пальцы себе заламывает, да и лицо неестественно бледное. От такого представления Рената Сергеевна впадает в ступор. Что происходит с девушкой, почему она так…ее боится? Другого объяснения преподавательница попросту не находит. Эта Ева даже глаза поднять на старшую не может! Дунаева поджала пухлые губы, презрительно сощурилась и, сцепив руки в замок, оперлась на них подбородком. — Хлопотина, сядьте, — кивком головы она указывает на рядом стоящий стул. Ева подчиняется без колебаний, садится, начинает дергать край рубашки, и Рената уже едва ли сдерживается от подобного спектакля. — Что с вами происходит? Мне дать вам успокоительное или, может, за руку отвести к врачу? Девушка напрягается от подобных предложений. Причем тут врач и успокоительные? Она вообще шла не за этим! Боже, хоть еще раз послушает эту Ульяну, которая советует всякую чушь! — Все в порядке. — Я это уже слышала. Младшая действительно не понимает, почему ее трясет в присутствии этой прекрасной женщины. Ей всегда так волнительно, словно каждое ее слово и движение будет подвергнуто критике. Мало того, что ее подводит собственное тело, так еще и голос становится каким-то запыхавшимся и обессиленным. Можно подумать, как будто перед тем как встретиться с преподавательницей, студентка наматывает круги вокруг здания университета. А тем временем Рената продолжает вырисовывать на бумаге размашистые буквы. Какой красивый почерк, почти каллиграфический! Хлопотина начинает интересоваться, что именно пишет преподавательница, но разобрать не получается. Сидит на приличном расстоянии, да и тетрадка для нее вверх тормашками, что совсем не удобно. «Так стоп, я что-то отвлеклась» — вовремя поняла студентка. Пришла же вовсе не за этим, и вот что они сейчас сидят в тишине? Ева неотрывно, может даже откровенно, пялится на старшую, пока та играет в, кажется, ее любимую игру «Здесь никого кроме меня нет». Может, ждет пока студентка наберется смелость, скажет то, зачем пришла? Или пока та уйдет? Черт, может правда уйти? Но это так странно: зашла, посидела молча и ушла. Боже, почему все так сложно. — Ты ведь что-то хотела? — Спасла ее Дунаева после того, как беззвучно закрыла тетрадь и начала собираться. Черт, она сейчас уйдет! Теперь уж точно не самое подходящее время. — Да, наверное, — неуверенно промямлила девушка. — Так да или наверное? Сложив все в стопку, Рената остановилась. Ей оставалось только взять эти вещи и уйти, но для этого нужно закончить с Евой. Преподавательница вопросительно смотрела на собеседницу, пытаясь понять, когда та из своенравной и дерзкой девушки превратилась в замкнутую и неуверенную в себе. Быть может, она была такой всегда? — Да, но я боюсь, — неожиданно даже для самой себя вырывается у девушки. Англичанка все это время находилась по ту сторону стола, но сейчас она его обошла. Теперь они с Евой совсем близко, только разница в том, что младшая сидит на стуле, а старшая в нескольких сантиметрах от нее стоит, отперевшись спиной о деревянную поверхность. Ее руки обхватили край стола, и она, кажется, находилась в состоянии полного душевного покоя, в то время как сердце Хлопотиной едва ли не выпрыгнуло из грудной клетки. Девушка медленно прошлась по фигуре преподавательницы снизу вверх, пока не дошла до ее совершенно непроницаемого лица. — И кого же ты боишься? Вопрос задан верно. Именно «кого», а не «чего». И знаете, вариантов ответов совсем немного, их попросту нет. Их также нет, как и кого-либо еще в этой аудитории, кроме них двоих. — Я не понимаю английский, — вместо ответа на заданный вопрос говорит девушка. — Я заметила, — усмехается Рената, смотря на девушку свысока. Усмехается, кстати отнюдь не ядовито или злобно, скорее, как-то загадочно. Еще чуть-чуть и ее выражение лица будет похоже на улыбающееся. Дунаева словно хочет сказать: «И что дальше?», но к счастью, этого не говорит, давая время нерешительной Еве. — Вы мне можете как-то помочь? Преподавательница в миг становится серьезной, берет в руки увесистую макулатуру в виде записных тетрадей, тоненьких папок и справочных книг, а затем и вовсе направляется на выход. Так просто. Без слов. Обескураженная Хлопотина неподвижно сидит на стуле. По видимости, эта просьба была наглой. Но почему нельзя было сказать хоть слово? К чему вот эта оглушительная тишина? — Ну и? Чего сидим? — Уже около двери поинтересовалась старшая. — Я так-то мысли читать не умею, — проворчала девушка, кажется, вновь возвращаясь в свое привычное состояние. Ей вдруг стало так легко и спокойно, что она перестала трястись и нервничать. Ну ладно, еще немного, конечно, переживала. — Дерзишь? — Еще даже не начинала, — ухмыльнувшись, произнесла девушка, пока они шли по коридору. — Куда мы вообще идем? Сейчас студентов в коридорах практически нет. Везде тишина, и студентка пытается говорить тихо, чтобы никто не услышал. От кого прячется, сама, если честно, не знает. Зато Дунаева никого не стесняется. По крайней мере, каблуки ее стучат весьма громко и настойчиво. Они спустились на этаж ниже, а потом зашли в какую-то аудиторию гораздо меньшую по размерам. Там одиноко сидел молодой человек. У него были белокурые, скорее всего крашенные волосы. Нос с небольшой горбинкой, на подбородке еле заметное родимое пятно. Парень в левой руке держал ручку, кончик которой зажал зубами. На столе находился довольно компактный ноутбук, отчего возникал вопрос, а зачем ему вообще нужна ручка? На вошедших в аудиторию обратил внимание не сразу. Постучал пальцами по поверхности стола, и резко сказал: — Я отправил вам на почту, Рената Сергеевна, должно быть правильно, — на этих словах он быстро закрыл крышку устройства, и начал собираться. — Я проверю, Родион, дедлайн во вторник? — В понедельник, — монотонно произнёс студент. Было видно, что он порядком устал. Дунаева пообещала проверить в самое ближайшее время. Получив эту информацию, белокурый парень по имени Родион незамедлительно покинул аудиторию, оставляя девушек наедине. — Садись, — кивком головы англичанка указала на первую парту. Девушка послушалась, наблюдая, как преподавательница садится рядом с ней. — Тетрадь доставай. И приятное волнение овладело ею властно и бесповоротно.***
Отношения с Надей постепенно налаживались. Конечно, их нельзя было назвать подругами, но теперь им легче дышится вместе. Предложение о прогулке было выдвинуто Закировой. Ева согласилась практически сразу. Правда, несколько мгновений подумала о том, что ей может дать эта прогулка. Им жить еще, как минимум, учебный год вместе, так что стоит наладить ментальный контакт. Да или хоть какой-нибудь уже! Они ходили вдоль пешеходной аллеи. Ничего интересного не было: уличные фонари, которые тускло горели; крашеные, дощатые скамейки, которые, кажется, были заняты все до единой и низкорослые кустики. По понятным причинам, природа выглядела обедненной. Никаких ярких зеленых цветов и красивых листьев. Еве, как и всем присутствующим, остается лишь наблюдать за голыми ветками деревьев, но в этом есть своя изюминка. Что плохого в ветках? Ходишь так по аллее и словно чувствуешь острый хвойный запах. — У вас в группе есть симпотные парни? — Неожиданно переводит тему соседка по комнате. И сейчас Хлопотина понимает, что выслушивать нытье той было не таким уж и плохим занятием. Ну какие к черту парни? Ева даже не смотрит на них, как-то интереса нет. Да и не было никогда. Симпотные? Ну, вот взять хотя бы Девятку. Он же выглядит, как оборванец. Каштановые волосы неопрятно взъерошены, как будто парень вообще не знает о существовании расчески, но та ему поможет навряд ли, ведь сама структура волос не укладывается без лаков или каких-то пенок. Брови довольно широкие, ресницы яркие и длинные. За своим внешним видом особо не следил, часто приходил в мятой одежде, но зато имел отличное чувство юмора, не знал уныния и вечно искал приключения на свою задницу. Ну разве не завидный жених? — Да я что-то не обращала внимания, — признается Хлопотина, надеясь, что разговор этот уйдет в другое русло. — Как так? Ева, ты что, всех хороших сразу разбирают! Еве от такого, откровенно говоря, ни горячо ни жарко. Пускай разбирают, ей не жалко. Хотя, если Девятка найдет себе какую-нибудь ненаглядную пассию, будет довольно грустно. Такой парень пропадет. Конечно, он не станет от этого плохим, но… поменяют его отношения, ох как поменяют, ему они противопоказаны! Артем же свободолюбивый, неисправимый эгоист! А тут вдруг появится какая-то девушка, как начнет его исправлять. Нет, точно пропадет Артемка. — Не волнуйся, я подожду, пока они разведутся, и пойду по второму кругу, — студентка пытается отшутиться. Надя лишь неодобрительно хмыкнула. У нее уже два года был единственный и самый любимый, и ей казалось, что так должно быть у всех. Конечно, теперь они живут в разных городах и вкушают отношения на расстоянии, но Надя считает, что подобные испытания лишь сближают. Может быть. Конечно, ей хотелось бы, наверное, быть все время рядом с любимым человеком, но со временем, если честно, доходит осознание, что он уже не такой и любимый. Отношения на расстоянии это же так сложно, особенно, когда ты приходишь в новый коллектив, где уйма новых, не менее интересных людей. И постепенно былые чувства, остывают, растворяются в затхлом воздухе, уступая место чему-то новому. И это нормально, также нормально, как просыпаться по утрам и вставать не с той ноги, ведь на самом деле мы все знаем, что «той» ноги не существует. Иногда, конечно, хочется постоянности и стабильности. Не выяснять с кем-то отношения, а просто приходить туда, где всегда ждут. И Надя понимала, что своего «единственного и самого любимого» она почти и не любит, чувства походят на дружеские, а может даже приятельские. Девушке не на шутку симпатизирует одногруппник, еще малознакомый, от того недоступный и интересный. И что же делать? Что же делать, когда не можешь определиться, кого выбрать? Или можешь, но просто не хочешь, пытаясь оттянуть этот момент до последнего. И понимаешь, что делаешь это зря, ведь время бежит безвозвратно, а за ним не угнаться. — Как у тебя с работой? — Закирова ловко перескакивает с одной неудобной темы на другую, не менее неудобную. Их изначально нелепая прогулка превращается в цирк с конями. Одна мнется, пытаясь отвечать на неуместное, вторая летает в облаках, попутно пытаясь разрядить обстановку. Надо отдать должное, выходит так себе. — Устроилась на автомойку, вроде норм. Ева работает пять раз в неделю, только на таких условиях ее согласились взять. Это довольно грустно, потому что учеба теперь не просто страдает, она воет от негодования. Времени ни на что не хватает, теперь как никогда понимаешь, как жалко, что в сутках всего двадцать четыре часа. Это ничтожно мало, учитывая, что приличную часть мы просто спим. — Может, зайдем, выпьем кофе? — Говорит Надя, останавливаясь возле небольшого здания, на первом этаже которого расположена уютная кофейня. За сегодня Ева почти ничего не съела, если не брать в расчет обезжиренный йогурт, так что кофе можно себе позволить. Правда, не латте или капучино, а какое-нибудь американо. Там ведь гораздо меньше калорий. — Давай. Зайдя внутрь, Хлопотину поразил интерьер кофейни. Стены из настоящего кирпича, паркет в стиле бразильского ореха. Вдоль стены, рядом с кассой, располагается деревянный стеллаж с различными винтажными статуэтками и книгами. Подвесные светильники были самыми обыкновенными, в глаза не бросались, зато, кажется, дубовые столы и стулья очень уж привлекали. Но, несмотря на красоту, цены были все-таки завышены. Только что отпитый кофе показался невкусным. Ева сама готовит в сто раз лучше. — Шоколадку будешь? — Услужливо интересуется соседка, протягивая конфету. На этих словах девушка нервно сглотнула, нехорошие воспоминания полезли в голову. Конечно, она так больше не делает, но еще год назад сочетание кофе и шоколада было не просто приятным окончанием дня. Это диета для тех, кто любит сладкое. Для тех, кто не любит себя. Впрочем, Еве она не особо понравилась. Килограммы ушли, конечно, но очень скоро вернулись даже с плюсом. Зато во время диеты девушка испытала на себе постоянную слабость, темноту в глазах и непрекращающуюся тошноту. — Нет, спасибо. Кажется, есть шоколад и пить кофе вместе, Ева не сможет еще очень долго. Ее тошнит. От себя, от мира вокруг, от еды. От всего сразу и от ничего одновременно. По-хорошему, ей нужна помощь, только никто не спешит ей протягивать руку. Всем на Еву все равно, и Еве, если честно, на всех все равно. Ну ладно, не на всех. Все-таки дорогой и любимый человек у нее был, за которого она волновалась и беспокоилась. Телефон Хлопотиной загорается, но звука не издает. Режим стоит беззвучный. И скорее всего, если бы устройство не лежало сейчас на столе перед глазами, девушка ни за что бы не ответила на этот звонок. И кто знает, какой финал был бы в таком случае. — Ба, але? — Здравствуй, Ева, это баба Зоя, — произнес знакомый голос. Баба Зоя их соседка в поселке, по совместительству одноклассница и подружка бабушки. У нее не было детей и внуков, только любимый муж, который умер еще до рождения Евы. Вот она и любила играть с маленькой Хлопотиной, а заодно болтать с ее бабушкой. Но стоп, почему она звонит не со своего телефона? — А бабушка где? — Напрягается девушка, теребя в руках столовую салфетку. — Ты не волнуйся только… — Так! Вот после этой фразы по всем канонам начинается всегда лютая дичь. «Говорите уже» — хочет кричать студентка, но терпеливо молчит. — Бабушку твою увезли сейчас с микроинсультом в нашу больницу. Я сразу тебе позвонила. — Давно увезли? — Минут пятнадцать назад, смотрю, а она телефон-то оставила в квартире. — И как она? — Пока ничего непонятно, Ева, мы с ней вареники лепили, а ей вдруг плохо стало, шататься начала, говорить невесть что. Я сразу врачей и вызвала, — взбудоражено затараторила женщина. Было слышно, что она очень сильно переживает. На раздумья у Хлопотиной было всего несколько секунд, даже, наверное, мгновений. Решение принимает практически сразу, думать совсем некогда. Да и невозможно в такой ситуации поступить иначе, бабушка это всё, что у нее было. — Я приеду вечером, вы только меня в курсе держите, баба Зоя, ладно? — Конечно, Ева! Она отключает телефон и небрежно кладет, почти бросает, на деревянную поверхность. От страха хочется истерить, но на это нет ни сил, ни времени. Ей нужно ехать на вокзал, покупать билет на ближайшую электричку, прямо сейчас, без вещей. — Что-то случилось? — Заинтересованно спрашивает Надя, видя беспокойство на лице девушки. Ева чуть заметно кивает, но отвечать не спешит. Ее глаза наперебой бегают по предметам, пытаясь за что-то зацепиться. Словно стоит ей посмотреть на рекламный плакат, как в голове родятся самые гениальные и удачные решения. И решение ведь есть. Ей не хочется просить, правда не хочется, но надо. Выхода нет. Выхода нет. — Надь, ты можешь мне занять? — Сколько? Ева молчит. Сумма в голове рисуется довольно ощутимая.