***
— Ты родил что ли сегодня? — прищурился Шурик, стоя у стола и пододвигая к себе тарелку с манкой. — В каком смысле? — растерялся Вова, поднимая взгляд на друга. — Больно счастливый, — хмыкнул Саша, присаживаясь. — Прям уж? — выгнул бровь Володя, стараясь стереть с лица улыбку. — Прям уж, — передразнил его брюнет. — Родя! — радостно закричал он, увидев вечно хмурого Раскольникова, — садись, Родя, садись, — подвинулся Чацкий, освобождая место. — Доброе утро, — пробурчал он, недовольно разглядывая тарелку перед собой. — Вов, а ты что такой радостный? — рассеяно окинул взглядом он соседа по столу. — Кстати, ты не сказал, почему, — присоединился к допросу Саня, который уже в мозгу срочно переваривал информацию, строя догадки. — Ну, что сказать, — невольно почесал нос Ленский. — Тут такая интересная история получается… — Не тяни ты! — эмоционально подскочил Саша. — Шмаляй, давай, историю свою. — Но это надолго, — неуверенно протянул Володя. — Давай, даже мне интересно, — перебил Родя открывшего рот Саню, устремляя взгляд на поэта. — Уговорили, — вздохнул Ленский, раздумывая, что сказать, а что всё-таки утаить. После длительного монолога, в котором Володя рассказал немного об избиении, намеренно проигнорировав пару деталей; о встрече в лагере; о взглядах Онегина на жизнь и их разговоре; о катании по траве; об их спорах; о дальнейшем сочинении песни; и, наконец, о вчерашнем диалоге, Чацкий открывал и закрывал рот, пытаясь собраться с мыслями, а Родя безэмоционально глядел куда-то над плечом поэта. — Вот Онегин и мудак, — выдал наконец Саша, заставляя Вову вздрогнуть и напрячься. Продолжения не последовало. — Саш? — неуверенно позвал Володя брюнета. — Как ты смог его простить? — развернулся резко Чацкий, глядя своими пылающими глазами прямо в лицо Вове. — Я-то с самого начала заезда думаю, что за хухры-мухры у вас там происходят. Так вона оно что было, — злобно прищурился он в сторону светлой головы. — Саша, — снова начал Ленский, стараясь обратить его внимание на себя и чувствуя, что это дело хорошо не закончится. — Нет, ты только подумай. Он избил тебя! — слишком громко воскликнул Саша, не намеренный успокаиваться. — Я пытаюсь про себя оправдать то, что он такой циник, то, что так резко отнесся к той девушке. Оправдываю то, что он главарь какой-то банды, которая оскорбляет всех направо и налево. Но оправдывать никого не надо было! Вова, как же ты не понимаешь, он злой человек! — отчаянно вскричал Саша, перегибаясь через стол. Несколько взглядов с любопытством остановилось на ораторствующем Александре. — Он изменится, он обещал, — прикусив губу, пробормотал Вова, находясь в крайнем напряжении из-за этой вспышки гнева. — Такие не меняются, Володя! — стукнул кулаком о стол Саша. — Не меняются! — по слогам продиктовал Чацкий, привлекая все больше внимания. — Он сделает тебе только хуже! — Это раньше все было, это раньше он мог крикнуть что-то или стукнуть головой о стену, — забормотал быстро-быстро Ленский, перебирая в руках складки скатерти, но был перебит. — Стукнуть головой? — совершенно дико вскричал Саша. — Да я ему сейчас! — замахнутся он кулаком, со звоном вскакивая из-за стола и разворачиваясь к Жене. — Саша, он ведь притворялся, Саш, — отчаянно говорил Вова. — Родь, ну, ты, скажи ему, — заламывая руки, попросил Володя. — Вов, но он прав, — спокойно начал Родион, жалостливо глядя на увядшего Ленского. — Понимаешь, это притворство — это не нормально. Он же смог избить человека, смог и дальше наносить ему вред. Это неправильно, — но Владимир уже не слушал, потому что Чацкий злобно приближался к светлой макушке, внезапно оказываясь прямо напротив глаз. Ничего не подозревающий и сегодня сидящий в одиночестве Женя моргнул, неожиданно для себя увидев перекошенное лицо Саши. Потом приподнялся со стула, внимательным взглядом окидывая окружающих. Рядом маячил Вова, который не мог ничего сделать. Лица многих были обращены на сие действо, не каждый день увидишь подобный скандал. — Ты. Ужасный. Человек, — бросил в лицо блондина Саша, сжимая кулаки. — Если тебе кажется, что избивать людей — это норма, то ты псих, — он махнул рукой на пытавшегося возразить Ленского. — И я не думаю, что твоё желание «измениться», — тут он нарисовал в воздухе кавычки, — искреннее. — Это тебе за моего друга, — тихий злой шёпот разлился по столовой, которая неожиданно затихла. А потом взорвалась криками, потому что Саша замахнулся кулаком и ударил спокойно стоящего Женю в нос. Брызнула кровь. Пол запачкался алой жидкостью. Вова тихо охнул откуда-то сзади. Зазвенели крики вожатых. Сашу, который и не сопротивлялся, оттащили назад. Родя тихо сидел за столом, даже не глядя на кашу, которая происходила в него за спиной, предпочитая кашу манную. Но все ещё эхом гудел звук удара. Онегин стоял посреди зала, не пытаясь зажимать нос из которого лилась кровь. Кажется, звенело в ушах стекло и мелькали битые осколки перед глазами. Тут был и лёд, и весна, и тот запах сирени... Крутился мир вокруг Вовы. Но он мог видеть только эту смесь синего льда и ярко-красного пламени. Даже кудри потускнели. А Женя стоял только из-за этих бушующих тёмных омутов, в которых поблёскивали какие-то красноватые блики. Или ему кажется? На белой рубашке расплылось пятно, усеялось брызгами. Рукава запачкались в багряной жидкости. Существовали лишь два совершенно разбитых сосуда, в которых отчаянно плескалось море. И краснел алый парус. Или это отражение его же крови?***
В комнате стояла тишина, не прерываемая никакими звуками. Женя не помнил, как здесь оказался. Не помнил, почему жжёт в носу. Что-то шевельнулось. Мелькнули темные кудри, вдруг оказавшиеся совсем рядом. — Женя, — тихо произнёс Вова совсем чужим голосом, глядя снизу вверх на Онегина. Он произнёс его имя, не понимая, что с ним делать, но чувствуя хоть какую-то связь с реальностью, когда слышал свои слова. Кажется, только это имя держало его сейчас на плаву. — Вова, — криво ухмыльнулся в ответ Женя, грустно глядя на серого юношу в ногах. Потом сполз вниз, оказываясь на одном уровне с Володей. — Даже не знаю, что сказать, — невесело улыбнулся Ленский, потирая переносицу. — Это ведь я виноват. — Вот только попробуй теперь винить во всем себя, — сердито шикнул на него Евгений. — Это мне ещё мало досталось, тебе ведь хуже было. А друг твой — молодец, не то, что ты. А-то взял и простил — не дело. — Но мы же вроде уговорились не трогать прошлое, — возразил Ленский, слабо улыбаясь. — Уговорились. Но надо закончить начатое. Ударь меня, — прямо произнёс Онегин, глядя в глаза напротив и непроизвольно заглядываясь на их бездонность. — Жень, перестань, я не буду, — покачал головой Вова, немного отодвигаясь. — Будешь, — уверенно заявил блондин, хватая за запястье поэта. Притянул к себе за руку, заставляя последнего тоже придвинуться. — Ну, же, бей, — произнёс Женя, отпуская чужую руку, от чего та безвольно упала. — Я не буду, я же сказал уже, — устало поморщился Ленский, засовывая ладони в непомерно широкие и длинные рукава. — Вова, — тихо произнёс Женя, опираясь на стоящую сзади кровать. — Мне это нужно. Пожалуйста, — так жалобно и с болью были произнесены эти слова, что Владимира передернуло. Он уставился в лицо Жени, ища что-то. — Хорошо, — согласился Ленский. — Но ударю я тебя только один раз. Больше не проси. Идёт? — Угу, — буркнул Женя, сосредоточив взгляд на чём-то отстранённом. На ресницах Вовы, например. Ленский поднял с пола свою бледную ладошку, приблизил ее к лицу Онегина и легонько щелкнул того по носу. — Все, — чуть улыбнулся Вова, снова заворачиваясь в толстовку. — Володя, — начал было недовольно Онегин, но его перебили. — Мы договорились, Женя. Смирись. Прикосновение все ещё горело на носу, который продолжало жечь. Так много пожара полыхало в Онегине. Вспыхивали попеременно в душе то злость, то боль, то грусть. И горело все тело, жаждая физической боли. Горела душа, прося морального унижения. Все полыхало костром самоуничтожения и самоунижения и особенно приятен был запах этой гари. (Будни мазохиста). — Женя, не выключайся. А вообще, я бы отдохнул. Такое чувство, что я пешком из Петербурга в Москву прошёл, — с этими словами Ленский забрался на свою кровать, завалившими лицом в подушку. Онегин бездумно проследил за этим, когда в голове появился вопрос, жаждущий ответа. — Ты веришь мне? Тихий шелест за окном и шорох бумаги. И среди этого мелодично-уверенный голос. — Да.***
— Саш, ну, тише, — Родя старался успокоить размашисто шагающего по комнате Шурика. Его сосед решил на время выйти из комнаты от греха подальше, ибо Чацкий был готов убивать. — Как тише-то?! Меня тут отчитали непонятно за что! — возмутился Саня, оборачиваясь и пронизывая Родю особенно острым взглядом, который однако не особо испугал друга. — Ты прилюдно дал Жене по носу, как это непонятно за что? — устало возразил Родион, потирая нос. — Но он заслуженно получил это! — оскорбился Саша. — До этого он в безлюдном месте избил нашего друга! Так что ему ещё мало досталось, — сощурился Саня, глядя в стену. — Даже если заслуженно, но бить людей по носу — не дело. Саш, ты ведь сам так много говоришь о гуманности, но сам же противоречишь своим убеждениям. — Ты же вроде согласился со мной в столовой, — обернулся Саша, пристально глядя в темные глаза, скрытые кудрями. — Да, но не думал же я, что все так закончится. Не ожидал от тебя, Сань, — вздохнул брюнет. — Я все равно думаю, что хоть кто-то должен был поставить этого на место, если Вова не в силах, — стиснул он зубы, присаживаясь на кровать к Роде. — Вова ему верит, — спокойно возразил Раскольников, подбирая под себя ноги. — И плохо, что верит. Ему нельзя верить. Да и зачем? У Вовы мозгов нет, что ли? Этот человек столько ему принёс боли, а он спокойно прощает его, ещё и выгораживая перед остальными. — Значит, был повод поверить, — устало произнёс Родя. — Все, Саш, перестань. Успокойся. — Успокоиться?! — подскочил Чацкий. — Ты как это представляешь вообще? — Тш-ш, садись, — потянул за руку Сашу обратно на кровать Родя. Потом осторожно протянул руку к чужой голове и мягко провёл по волосам. Чацкий зажмурился, чувствуя невесомые прикосновения к голове. — Ты же простишь меня, Родь? Вопрос повис в воздухе. Саша боялся, что нагрубил и повёл себя неправильно. Но скоро раздался ответ, и он смог выдохнуть спокойно. — Да.***
— Знаешь, Вов, — после долгого молчания открыл рот Женя. — Со мной ведь подобное уже было когда-то. — Что? — поднял голову Ленский, оглядываясь на сидящего на полу блондина. — Это было ещё в средней школе, — задумчиво начал Женя, перебирая в голове урывки воспоминаний. — Уже тогда я начал ненавидеть этот свет, — на этих словах Вова вздрогнул, не ожидая такого продолжения. — Знаешь, все мне были противны, как бы я не старался с кем-то сойтись. Одни трусливо ищут опоры, другие ставят себя выше других, третьи ужасно лицемерны и хитры. Эта напряженная атмосфера висела в классе все время. Уже тогда я начинал ненавидеть своё окружение и людей.Мою первую любовь звали ненависть. Она курила сигареты и всем нравилась. Она смеялась, пока за нее дрались, На выпускной ярче всех накрасилась.
— Потом мне нравилось всех ненавидеть. Иногда так хорошо чувствовать чёрную злость ко всем, но при этом сидеть тихо, растягивая губы в улыбке, про себя проклиная. Приятно знать, что никто ни в чем тебя не подозревает, а ты сидишь и тихо посмеиваешься. Может быть, тогда что-то во мне умерло. Как погиб герой в книге, оставив немного воспоминаний, которые вскоре сотрутся.Мою первую любовь звали ненависть, Что презирала все таблетки от депрессии. У нее дома было книг, просто завались. Герой погиб — литературное месиво.
— Но автор может воскресить героя. Кто-то сможет воскресить во мне что-то важное. Внезапно моя тихая ненависть вырвалась громким протестом. Кажется, тогда это был пик всей моей ненависти. Когда хочется убить. Все наскучило: учителя, ученики, глухие стены, пассивная агрессия, чьи-то резкие слова, холодные взгляды и едкие улыбки. Ничего искреннего. Лишь холод. Серые стены. Пасмурное здание.Грубила всем учителям, Разрисовала стены Своим неровным почерком, Зато живым. Ее избили в старой школе На перемене. Не бойся, девочка моя, Мы отомстим.
— И эта ненависть плеснула в лицо учителям, которые предвзято относились к ученикам и про себя не любили свою профессию. Представляешь, я разрисовал стену в школе, — рассмеялся Женя, переходя на горькую усмешку. — Но за мою выходку мне досталось. Особенно от отца, — он помрачнел. — А однажды меня избили за то, что я злобно, но искренне кому-то что-то ответил. Тогда-то я резко вырос. Понял, что тут в одиночестве не продержишься. Ну, дальше ты сам все знаешь.Может быть с нею летать — классно. Вас остановят менты — бежать. Мама не пустит тебя — опасно. Ты не ребенок, но любишь играть. Если ты с нею, то все — против, Да ты и сам вряд-ли будешь за. Я сумасшедшая дура — спросит Знаю прекрасно сама, что да.
— Мне жаль, что Саша так сделал, — мягко начал Владимир, махая рукой на пытавшегося возразить Женю. — Потому что ты действительно слишком много пережил, чтобы остаться добродушным. Но я уверен, что ты изменишься. — И ты мне в этом поможешь? — Конечно.***
Актовый зал гудел от споров. Отряд «Последняя дуэль» прибыл на место, но оказалось, что какие-то прохвосты уже заняли зал. Началась драка. В итоге, прибежали вожатые и начали разнимать орущих и визжащих. Вова ретировался за шторку алого цвета. Женя пассивно наблюдал за побоищем, делая ставки. Но когда чья-то неаккуратная рука задела его, он обернулся, в ярости больше похожий на Бога войны — Ареса, так что виновник заметно струхнул. Договорились на том, что час прорепетирует старший отряд, потом помладше. Вроде бы компромисс, правда, последние бунтовали. Но на несогласных злобно позыркал Онегин, который уже устал стоять на одном месте и выиграл у самого себя сотку. Волна протестующих успокоилась, зал освободился от тонких звонких визгов. Блондин забрался на сцену, встречая устремлённые на него взгляды. Многие заинтересованные, потому что всем был очень интересен утренний конфликт, но из-за чего он произошёл, никто понять не мог. — Короче, сейчас будем ставить ваши дикие танцы. Сигареты, на позиции! — скомандовал он, пока пара подростков, укутанных в белую материю вышла на сцену. — Так, ты сюда вставай. Левее. Лево с другой стороны. Вова, поставь его, а! — командовал Женя, сидя на кресле и закинув ногу на ногу. — Я вообще не вызывался быть режиссёром, я пою! — Соловей ты наш, — захихикал Ленский, двигая одну из сигарет. — Кроме тебя никто не сможет управиться с этими всеми, — он махнул на толпу, которая расселась, кто куда и перешептывалась. Они не кричали и не хохотали громко, потому что недавно Женя пообещал им засунуть микрофон в одно место. Угроза прозвучала убедительно. — Мне надо репетировать, а не говорить сигаретам, где они стоят! — продолжал возмущаться Женя, хоть и довольный замечанием Вовы. — Ладно, если для тебя это жизненно необходимо, я предлагаю вот так же мне рассесться на этом кресле и заставить тебя двигать и так достаточно заколебавшихся людей, — предложил Вова, оборачиваясь. — Фи, нет, — сморщился Онегин. — Я посижу. Э, девушка с парнем, шуруйте сюда! Будете показывать своё актерское мастерство. — Я бы тебя поставил исполнять эти роли, потому что ты шикарный актёр, Жень, — хмыкнул Владимир, подходя к краю сцены. — Я знаю, — самодовольно улыбнулся Онегин. — Блёстки где? — Здесь, — вытащил Вова баночку с розовыми блестками. — Короче, не знаю как, но ты должен кашлять ими, — обратился блондин к стоящему парню. Последующие пару минут Женя и этот парень попеременно глотали блёстки, пытаясь изобразить кашель. — Вы такие тупые, что я в шоке, — после бесконечного хохота посмотрел на них Вова. — Мне кажется, я смогу продать ваши отходы жизнедеятельности, потому что они будут блестящими. — Если такой умный, сам покажи, слова-то твои, — поморщился Женя, протягивая полупустую баночку. — Берёшь и сыпешь, делов-то, — проворчал Ленский. — Ладно, хватит базарить, дальше давайте. Нахлынут сейчас эти мелочи. Онегин пошёл раздавать приказы бездельникам, поручив нарисовать плакат. Ленский воспротивился, сказав, что это будет эстетическая катастрофа. Женя предложил насыпать побольше блёсток и не заморачиваться. Вова с лицом глубоко страдающего человека тоже отошёл, наблюдая, как сигареты пританцовывают вокруг парня и девушки. Засмотрелся на это дикарство и не заметил, как перед его лицом оказался Саша. — Вова, молчи. Я не собираюсь извиняться и жалеть о поступке тоже не собираюсь. Я просто пришёл наставить тебя на путь истинный, — патетичной скороговоркой начал Чацкий. — И какой путь, по-твоему, истинный? — поморщился Володя, чувствуя заранее, что скажет его друг. — Я уже говорил. Не верь Онегину. Верить ему — верх сумасшествия. — Сань, перестань, ты меня не переубедишь, — устало отмахнулся Ленский. — Вова, — настойчиво проговорил Шурик. — Зачем ты общаешься с этим человеком? Он причинил тебе слишком много боли. — Родя тоже так думает? — резко спросил Вова, глядя на зашатавшегося и потерявшего уверенность Сашу. — Мы же не о Роде сейчас, — поёжился Чацкий. — Главное, Володя, не верь ему. Сегодня он сказал одно, завтра сделает ещё больнее. Воспользуется тобой. Не верь. Он врет. Он придумывает, как бы ещё больше разжалобить тебя. Он не ударил меня сегодня в ответ. Знаешь, почему? Потому что ему выгодно оказаться жертвой. Бедный юноша, которого все оскорбляют, но он останется на своём пути стремления к добродетели. Это же глупость, Вов, почему ты ему веришь? Ты не веришь своим друзьям, но веришь человеку, который является садистом и психом. Вова, — Перестань, Саша, перестань, — горько вырывалось из груди поэта. — Ты говоришь очень жёсткие вещи. Ты не знаешь его, не знаешь, — разбито и тихо бормотал Вова, невольно обнимая себя руками. — Ты ещё пожалеешь, Вова. И тогда вспомнишь о моих словах. А Вова старался удержать рассыпающуюся душу в руках. Старался верить. И силился понять, кто же его настоящие друзья. — Володь, ну, где ты там застрял? У нас одна единственная репетиция, давай сделаем все идеально! — удивительно инициативный Женя помахал со сцены, призывая его к себе. Что же это, друзья поменялись местами? Холодный Чацкий и энтузиаст-Онегин. Мир пошёл кругом ещё тогда, когда Вову угораздило попасть именно в этот лагерь.***
— Это будет что-то потрясающее! — восхищенно произнёс Женя. Вова недоумевал, куда делся тот циник. — Жень, ты притворяешься сейчас? — решил не гадать Вова, спрашивая напрямик. — В каком смысле? — приостановился Онегин, внимательно смотря на Ленского. — Почему ты так себя ведёшь? Улыбаешься, смеёшься, шутишь и стараешься казаться открытым человеком? — Разве это плохо? — рассеяно спросил блондин, мигом теряя весь свой весёлый облик. На его лице снова появилась тень равнодушия. Правда, через секунду он опять выдавил улыбку. — Не притворяйся, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты был искренним. Я хочу верить тебе. — Это ведь из-за Саши, да? — внимательно присматриваясь к лицу напротив, спросил Женя. — Он заставил тебя усомниться во мне? — Так или иначе, — поморщился из-за проницательности Жени Вова, — но, пожалуйста, будь тем, кто ты есть на самом деле. — Буду, — твёрдо ответил Онегин, продолжая пристально смотреть в глаза Ленского, которые светились в полумраке лестницы. — Пойдём уже, — тихо хмыкнул Владимир, неосознанно цепляя Евгения за рукав и дергая за собой. Тот не отпирался. Завтра было их фееричное выступление. А сегодня они стали ближе. Луна продолжала висеть на горизонте, вглядываясь в лучи Солнца. А Солнце в ответ посылало немного тепла. И дымка от сигарет рассеивалась по ветру.