flashback
Получив отмашку Гудериана, Тилике поспешил в допросную, хотя скорее всего было уже поздно. Слишком хорошо его коллеги знали свою работу. В камере стоял густой запах сырости и крови. Тилике приходилось видеть как проводили допросы военнопленных, но то что он увидел, заставило его отшатнуться. Девушка, которая еще недавно робко улыбалась ему, лежала сейчас в окровавленной луже изломанной куклой. Он отвел слипшиеся волосы, с трудом узнавая ее лицо под этой коркой из крови и гематом. Жуткие порезы покрывали ее тело, практически не прикрытое остатками одежды. Ее ресницы дрогнули, Анна с трудом открыла глаза. — Я больше ничего не знаю…- ему пришлось наклониться, чтобы услышать едва различимый шепот, — просто убейте меня… Она прекрасно знает что заслужила смерть. Как минимум она виновна в попытке побега. И самым милосердным с его стороны будет пустить пулю ей в висок. Он не понимает почему вместо этого поднимается и идет к двери, а затем приказывает стоящему солдату: — Пришли сюда кого-нибудь из капо. То что он задумал можно было смело назвать безумием, особенно на фоне того, что ему светили неприятные разбирательства по поводу недавней бойни. Но если он сейчас повернется и выйдет — значит убьет в себе то последнее, что еще делает его человеком. Эта тихоня возможно была замешана в заговоре танкистов. Она всего лишь одна из многих заключенных и точно не стоит того, чтобы ставить под угрозу карьеру. Она бы никогда не ответила на его интерес, который по большому счету он и не должен был испытывать к такой как она. Примерно такие мысли мелькают в его голове, пока он в ожидании меряет камеру шагами. Тихий хруст под сапогом заставил его остановиться. Тилике наклонился, чтобы рассмотреть находку. Тоненькая цепочка и небольшой медальон из какого-то дешевого металла. Сломанный замочек распахнулся, открывая его взгляду фотографию миловидной женщины. Он думал медальон подарил Ягер, но теперь понятно что он скорее всего принадлежал Анне раньше. Поскольку украшение не представляло ценности, девушке позволили оставить его. Машинально он сунул его в карман. — Герр штурмбаннфюрер? — в камеру заглянул солдат. — Вам нужно что-нибудь? — Я же просил прислать сюда кого-нибудь, — раздраженно ответил Тилике. — Девчонка мертва, нужно отнести тело в крематорий. — Я потороплю этих ублюдков, — услужливо сказал парень. Тилике сдернул с койки мешковину что служила «одеялом» и бросил ее вошедшему мужчине. — Замотайте ее, иначе уделаете кровью коридор и будете драить его до утра. Несмотря на уверенный тон, Тилике почувствовал …нет, не страх, скорее непривычный азарт. Не так уж часто ему приходилось в своей жизни рисковать. Он поймал себя на мысли, что ему нравится это ощущение. — Поверните здесь, — Тилике огляделся, подмечая и на ходу анализируя все детали. Сейчас ночь, значит меньше вероятности что на них кто-то наткнется. — Куда мы идем? — осмелился спросить один из заключенных. — Ты мне будешь вопросы задавать? — отрезал Тилике. Они добрались к гаражам. Он быстро прошел, отыскивая служебную машину, на которой они с Ягером приехали сюда несколько недель назад. — Клади ее сюда, — он распахнул заднюю дверь, затем размотал мешковину. Рука Анны безжизненно скользнула на сидение. Он бросил быстрый взгляд, запоминая выбитый на ней номер. — Идем в крематорий. — Простите, но я не понимаю…- капо поднял на него затравленный взгляд. — А тебе и не надо ничего понимать, — ледяным тоном отчеканил Тилике.- Делай то что говорю. В крематории не прекращалась работа даже в столь поздний час. Недавно доставили несколько умерших заключенных и теперь рабочие суетливо сортировали их одежду и подготавливали тела к утилизации. — Выйдите, — приказал Тилике, — мне нужно кое-что проверить. Вряд ли они будут размышлять над его приказом. Заключенным обычно не до того, они привыкли исполнять приказы, не думая. А вот с этими капо нужно будет что-то решать. Он внимательно смотрел как мужчина трясущимися руками достает журнал, в котором регистрировали умерших заключенных и записывает нужные данные. — Держи, — Тилике небрежно протянул ему несколько марок. Тот торопливо сгреб их и открыл рот, видимо желая что-то сказать, но осекся, встретив его взгляд. — О том что сегодня было — молчи. Мужчина с готовностью кивнул. Тилике презрительно усмехнулся. Ясно же, что проболтается при первой возможности. Захочет выслужиться перед новым начальством и сдаст его с потрохами. — Свободен. Дождавшись пока капо откроет дверь, он хладнокровно выстрелил ему в затылок, а затем оттащил тело к остальным. Осталось найти второго. Ягер научил его ничего не оставлять на волю случая, особенно лишних свидетелей. Жаль что это не помогло ему предусмотреть заговор. Тилике много думал, и в конце концов пришел к выводу что они глупо подставились, самоуверенно считая что русские танкисты в абсолютно беспомощном положении. Не заставили курсантов проверить пригнанный с фронта танк, позволили русским выйти за территорию лагеря, не усилили охрану пока они ковырялись с танком в ангаре. До этого Тилике почти не сталкивался с русскими, но не раз слышал, что это нация отчаянных дикарей. Он как-то спросил у Ягера почему из сотен других пленных он выбрал именно Ивушкина. Тот загадочно усмехнулся и ответил, что именно этот полузамученный заморыш способен научить курсантов, что даже один танк — это сила. Правда за этот урок пришлось заплатить слишком дорого им всем. Второй капо обнаружился рядом с крематорием — видимо поджидал своего товарища, чтобы поделить добычу. Тилике без колебаний прицелился. Мужчина не успел даже вскрикнуть, тяжело упал навзничь. — Эй, приятель, все в порядке? — Тилике обернулся, увидев Вайса. — Этот кусок дерьма посмел дерзить мне, — пожал плечами он. — Понимаю, — парень вытащил из кармана портсигар и достал сигарету, -нужно почаще ставить их на место, — он брезгливо кивнул на тело. — Ладно, я пойду, — натянуто улыбнулся Тилике, — рано утром нужно выезжать в Берлин. — Удачи, — Вайс улыбнулся в ответ.- Повезло тебе служить в столице. Не то что мы тут сидим в глуши. Ночью ему приснился Ягер. Бледный, словно утопленник, коим он собственно и был, посиневшие губы растянуты в привычной саркастичной ухмылке. — Ну и что же ты задумал, мой милый? Неужели рассчитываешь, что у тебя получится вывезти эту идиотку у них из-под носа? Он не ответил, молча наблюдая как Ягер подходит ближе, проводит ледяными пальцами по его щеке. — Хайни, я думал ты умный мальчик, — прикосновение настолько реально обжигает холодом, что он невольно вздрагивает.- Сила солдата в его хладнокровии. Как только начинаешь мешать личное с долгом, все летит в черту. Посмотри на меня, разве неубедительный пример? Тилике сердито отстраняется, но Ягер и не делает больше попыток приблизится. Смотрит с лукавым прищуром, и в то же время в льдистых глазах светится такая тоска, что Тилике отводит взгляд. — Неужели эта девчонка стоит, чтобы так рисковать из-за нее? Он не знает ответа на этот вопрос — по сути Ягер прав. И хладнокровно прикидывает, что в любой момент его афера может раскрыться — кто-то увидел их вчера ночью, часовой на воротах захочет осмотреть машину. Да мало ли что еще! Но тем не менее утром невозмутимо прощается с новым комендантом, отвечает какой-то шуткой на дружеские слова Вайса и еще раз проверяет не осталось ли в штабе важных документов. Все проходит до смешного гладко — часовой, увидев его удостоверение, услужливо распахивает ворота и желает приятной дороги. По пути находится и решение где временно спрятать Анну. Единственное безопасное место, где никому не придет в голову искать ее — бордель Лили. С владелицей его связывали можно сказать деловые отношения. В ее обязанности входило информировать его, если кто-то из клиентов, надравшись в стельку, сболтнет лишнего. Всем же известно, что шлюхам поверяют любые тайны — одни плачутся на сварливую жену, другие могут похвастаться повышением, которое получили нечестным путем. Лили не будет задавать лишних вопросов и позаботится о девушке, а потом он придумает как быть дальше. — Господи, что с ней случилось? — шокированно вскрикнула Лили, когда он принес Анну в свободную комнату. — Ни за что не поверю, герр штурмбаннфюрер, что это сотворили вы. — Не говори глупостей, — сурово отрезал Тилике. Уж ей-то прекрасно известно, что его сексуальные предпочтения точно не включают в себя подобный садизм. — На бедняжке живого места нет. Ее нужно показать толковому доктору. — Посмотри что можно сделать, если нужно что-то купить в аптеке — говори. — Мне нужна горячая вода и чистые бинты, — вздохнула женщина.- А там посмотрим. Глядя как она осторожно обнажает хрупкое, избитое тело, Тилике снова почувствовал как горячо скребется под ребрами жалость. Анну действительно нужно было бы показать врачу. Неглубокий, но нехороший порез на груди, несколько ожогов от сигарет, синяки на тонких запястьях. С лицом не лучше — один глаз полностью заплыл, губы разбиты, на щеках, лбу, подбородке ссадины и темнеющие синяки. — Боже! — вскрикнула Лили — на животе девушке алело вырезанное «Шлюха». — Что за звери сотворили с ней такое? Даже с моими девочками так никто не обращался. — Она будет жить? — Тилике снова проигнорировал ее вопрос. — Думаю да. Порезы выглядят жутко, но они неглубокие. Нужно как следует продезинфицировать их… Женщина испуганно замерла, глядя на несколько цифр, темнеющих на тонкой полупрозрачной коже. — Она… что…? — Не задавай вопросов, — холодно улыбнулся Тилике.- Просто помоги ей. — Но…- замялась Лили, — но если кто-нибудь увидит это, мне несдобровать. Конечно она права. Да и для Анны не будет новой жизни, если она попадется с этой татуировкой. Женщина решительно встала и торопливо вышла из комнаты. Вернулась она довольно быстро. — Что ты делаешь? — нахмурился Тилике. Ничего не ответив, Лили быстрым движением приложила раскаленный утюг к руке Анны. Девушка протяжно застонала. — Хватит! — Кто бы мог подумать что вы такой впечатлительный, герр штурмбаннфюрер, — игриво промурлыкала Лили и удовлетворенно оглядела багровый, вздувшийся пузырь ожога. — Конечно останется шрам, но будем надеяться краска сойдет. — Делай все, чтобы о ней никто не узнал, — он с беспокойством окинул взглядом Анну. Похоже девушка снова была в глубоком обмороке. — По-вашему я похожа на идиотку? — фыркнула Лили. — Что ты будешь делать, если кто-то все же узнает и явится за ней? — Тилике хотел продумать все возможные версии, в том числе и такую. — Скажу что девчонку привез для себя один из клиентов и пропал пару недель спустя, — беззаботно усмехнулась Лили.- Я привыкла находить выход из любой ситуации. Тилике пришлось согласиться, что это звучит вполне реально. Однако он не любил, когда приходилось доверяться кому-то, в ком он не мог быть стопроцентно уверен. Словно прочитав его мысли, Лили проворковала: — Не волнуйтесь, герр штурмбаннфюрер, вы же знаете ради ваших прекрасных глаз я готова на все. — Да что ты говоришь? — усмехнулся Тилике и сунул ей за отворот блузки несколько купюр. Практичная француженка не будет рисковать, не получив для себя никакой выгоды. Он вышел через черный ход, чтобы его никто не заметил. Нужно поскорее решить что делать дальше. Анне нельзя здесь долго находиться, рано или поздно кто-нибудь из девиц что-то заподозрит. Тилике тяжело вздохнул, чувствуя себя одновременно предателем и палачом. Одно дело проявить доброту к заключенной-славянке, другое — пойти на преступление, организовав ее побег.Перед его глазами возникло лицо Анны, когда он нашел ее дрожащую под дождем. Она смотрела с таким отчаянием, словно понимая что дальше ее ждет лишь боль и насилие. Как это наверное ужасно — понимать что твоя жизнь не стоит ничего и спасти тебя некому. Неважно славянка или нет, но она всего лишь девушка, которая заслуживает того чтобы жить. Он не привык жалеть о своих решениях, не будет делать этого и сейчас. Через несколько дней он вернулся — Анна немного пришла в себя. — Куда мы едем? — спросила она, безучастно глядя в окно машины. — Увидишь. Больше она не произнесла не слова, послушно проследовав за ним в небольшую квартирку, которую он снял. — Жить будешь здесь, вот деньги на первое время, — он положил на стол несколько купюр и чудом добытый паспорт на имя Анны Штейн. Повезло что в мэрии был знакомый, кое-что задолжавший ему. Осталось пристроить ее на какую-нибудь работу. Тилике подумывал поговорить с владелицей парфюмерного магазина, с которой его связывал в прошлом необременительный роман. Элиза не откажется помочь — они расстались по обоюдному согласию друзьями. Но для начала Анне нужно окончательно залечить синяки, до сих пор «украшавшие» лицо. — Пока что отдыхай, поправляйся, — в ее безучастном взгляде мелькнуло удивление и страх? Тилике почувствовал легкое раздражение. Ну в самом деле, стал бы он столько возиться с ней только для того, чтобы отвезти в новые застенки или убить? — Я навещу тебя через пару дней. Он смог прийти только через неделю. Навалились дела, да еще расследование по делу Ягера слишком затянулось. Ему претило выставлять своего командира потерявшим голову идиотом, а именно этого от него и ждали. В конце концов идея выведать секреты боя русских танкистов действительно изначально выглядела заманчиво и ее одобрил Гудериан. Ягер ошибся лишь в одном — когда по каким-то причинам не стал расстреливать беглецов, вызвав Ивушкина на «дуэль». — Считаете ли вы что это была преступная халатность со стороны штандартенфюрера? — Штандартенфюрер до последнего безупречно выполнял свой долг, — уверенно ответил Тилике. — Герр комендант должен был обеспечить надзор над работой русских танкистов, а также в его ведомстве была вся техника. Нам и в голову не могло прийти, что танк не проверили на наличие боевых снарядов. — Вот что бывает когда солдаты расслабляются, привыкая к спокойной лагерной службе, — проворчал Гудериан.- Я знаю Клауса еще со времен академии, и подтверждаю что он никогда не был ни идиотом, ни трусом. Тилике подумал что может все так и было, пока не оказались замешаны личные эмоции. Его стремление уделать проклятого русского приняло форму одержимости, вышло на первый план, затмевая долг. Тилике промолчал потому что теперь отчасти понимал как это бывает. — Анна? — он постучал в дверь. Странно, неужели в такой поздний час она не побоялась куда-то выйти? Он постучал чуть громче и на всякий случай повернул ручку. Дверь легко поддалась. Квартира была пуста — ни единого следа что она когда-либо вообще была здесь. Ключ одиноко лежал на столе. И больше ничего — она не оставила даже записки. Куда она могла уйти? Глядя на этот чертов ключ, он почувствовал смутное ощущение пустоты. Она не поверила ему, не приняла помощи — просто исчезла, растворилась в этом городе. Можно конечно поднять свои связи и попробовать ее найти. Это будет не так уж трудно. Вряд ли она рискнет пробираться в Союз, хотя все возможно. Эти русские действительно непредсказуемы.Тилике расстроенно потер пальцами переносицу. Нет, он не будет разыскивать ее. Для чего, спрашивается? Он сделал все что мог и даже больше, а если она не хочет принимать помощь — это не его дело. Глупая девчонка наверное решила что в обмен он потребует от нее лечь с ним в постель. Господи, да это было последнее о чем он сейчас думал. Возможно, со временем и при условии что этого бы захотела она сама… Как бы там ни было, его совесть спокойна и чем скорее он забудет об этом эпизоде, тем лучше для него.***
Встреча с Анной была подобна встрече с призраком — его снова начинает преследовать прошлое. Сны, в которых он снова идет по ухоженной дорожке лагеря, в спешке отдает приказы загружаться в машины мальчишкам из Гитлерюнгена, умирает от жажды под палящим солнцем в американском лагере. Порой они настолько реальны, что ему кажется он чувствует тяжесть пулеметной ленты скользящей по его пальцам. Он все чаще задумывается что Анна возможно права. Да, Господь, или кто там вместо него, сохранил ему жизнь — но что осталось от нее? Его мира больше не существует, рядом не не осталось никого. Даже довоенные мечты безжалостно уничтожены. Он был лучшим студентом на своем курсе, подавал блестящие надежды — и что? Вместо защиты научной работы о жизни Александра Македонского, он сидит за стойкой дешевенького отеля. Равнодушно следит за потоком людей, то и дело дергающим его по мелочам, а потом возвращается в безликую съемную комнату, где нет ни единой вещи которая была бы лично его и с трудом удерживается, чтобы не спуститься в магазин за бутылкой дешевого коньяка. Какая жестокая насмешка судьбы — когда тебе угрожает смертельная опасность, ты делаешь все для того чтобы выжить, не задумываясь: «А что будет потом?» Тилике распахнул окно и душный спертый воздух сменился легким запахом цветущей сирени. Как давно он не гулял по улицам ночного города. Машинально ноги привели его на набережную. Тилике остановился у каменного парапета и задержался, рассматривая ночное небо. В городе почему-то никогда не обращаешь внимания на звезды. Он вспомнил как они с сестрой часами могли спорить, разыскивая ковш или медведицу. Они с Августой были очень дружны. Когда началась война, сестренка отправилась на курсы медицинских сестер. «Вальтера отправляют на восточный фронт, я надеюсь мне удастся получить место неподалеку от их части» — он помнит как горели ее глаза так ясно, будто это было вчера. Тилике так и не признался ей, что сделал все, чтобы она получила направление в городской госпиталь. Если бы он еще смог убедить ее уехать в деревню, когда Берлин начали бомбить со всех сторон. Августа погибла вместе с родителями, а ее Вальтер числился пропавшим без вести. Тилике с горечью подумал, что любое, даже светлое воспоминание сейчас несет отпечаток грусти. Он медленно повернулся и почти не удивился, увидев Анну. — Вы меня преследуете? — Даже не думал, — флегматично пожал плечами он. — Почему же я постоянно натыкаюсь на вас? — уже без особой воинственности спросила девушка. — Попробуйте перенести свои прогулки в другое место, — улыбнулся он. — Если считаете что нам вдвоем тесно на одной набережной. — А почему это должна делать я? — Мне вы абсолютно не мешаете, лишать себя удовольствия дышать свежим воздухом я тоже не собираюсь. Какое-то время они молча шли рядом. Луна к тому времени почти полностью скрылась за облаками и словно кто-то выключил уютное очарование весенней ночи. Тилике не собирался навязываться, но усвоенные с детства правила хорошего тона не позволяли бросить девушку одну посреди ночного города. — Позвольте проводить вас, уже совсем поздно. — А вы думаете я еще чего-то боюсь в этой жизни? — горькая усмешка искривила нежные губы.- После того, что со мной случилось? — Даже если это так, не стоит искушать судьбу. — Идите, — устало вздохнула Анна, — я не собираюсь топиться. У меня не хватает смелости даже на это. — Это как раз и есть смелость — найти в себе силы идти дальше когда сломлен. — Как у вас все просто! Почему же тогда ваш Гитлер и остальные наглотались яда? Между прочим правильно сделали! — Анна смотрела на него почти с ненавистью. — И как, получается забыть и жить с чистого листа? Вам не снятся те несчастные, кого вы отправили в крематорий в Ордруфе? Тилике не ответил — она имела право говорить все это. Также, как и не стал оправдываться что лично не замучил ни одного заключенного. Это не снимает его вины. Он пришел в войска СС по протекции своего дяди. Даже смешно сейчас вспоминать каким напыщенным ослом он был тогда, уверенный что они создают идеальное государство. Правда догмы о чистоте крови его немного смущали, но как человек, много и углубленно изучавший историю, он был готов согласиться что есть народы, которые даже сейчас оставались на уровне дикарей. Те же племена Африки. Или цыгане. Насчет евреев было сложнее убедить себя, что это примитивная народность. Самые лучшие врачи и преподаватели были как раз евреями. Дядя вовремя уловил его сомнения и объяснил почему эти люди представляют собой угрозу Германии. Евреи как зараза проникли во все сферы, имеющие какую-либо значимость — экономика, медицина, культура. Их банкиры и ювелиры лишают возможности истинных немцев успешно и полноценно развиваться в собственной стране. Сейчас он готов был признать, что они зашли слишком далеко. Евреев можно было ограничить в правах, но не истреблять всех подряд, включая женщин и детей. Он ведь имел доступ к архивам в их берлинском штабе и пришел в ужас, читая отчеты поступавшие из Аушвица и Бухенвальда. Военная служба закалила его характер и он без колебаний стрелял в своего врага, но издеваться над беззащитными заключенными он считал мерзостью. Дядя Хайнрих покончил с собой в марте. Тилике чувствовал себя преданным, когда прочитал его предсмертную записку: «Лучше быть мертвым победителем, чем живым побежденным» В штабе приказали замять это дело — по официальной версии крейслейтер погиб от рук подлых заговорщиков. О том что он пустил себе пулю в висок знал только Тилике и его ближайший коллега. — Я слышал гестапо приходится уже не первый раз скрывать подобное, — осторожно сказал Вольф. — Нам сейчас приходится нелегко — американцы наступают с запада, так еще русские практически взяли Польшу. — Хайн… а если они придут сюда? — в глазах Вольфа мелькнул неподдельный страх. — Они не пощадят никого, так может лучше… — Не лучше! — резко ответил Тилике.- Даже если против нас ополчатся все армии мира, мы должны защищать свой город и своих близких. — Не хочу думать о смерти, мы с Агнессой только-только обстроились в новом доме. — К сожалению у смерти на нас свои планы, — печально усмехнулся Тилике. Он приходил на набережную каждый день. В глубине души убеждая себя что глупо надеяться но новую встречу. Скорее всего Анна, даже если и придет, то заметив его, тут же развернется. Так странно — за эти годы он мало думал о ее дальнейшей судьбе. Не хотелось представлять, что она погибла во время штурма Берлина. В конце концов он предпочел уверить себя, что после победы Союза девушка вернулась на родину. Нужно было хотя бы спросить где она работает. В конце концов у него до сих пор хранился ее медальон. В тот вечер накрапывал небольшой дождь и Тилике сначала собирался отказаться от прогулки, но как только небо немного прояснилось, все же вышел на улицу. На этот раз удача улыбнулась ему — он еще издалека заметил девушку, одиноко сидевшую на лавочке. — Опять вы? — усмехнулась Анна.- Снова скажете что это случайность? — Я не собирался преследовать вас, — Тилике протянул ей цепочку.- Это ведь ваше? Анна недоверчиво посмотрела на медальон. — Как он у вас оказался? — Случайно нашел тогда в камере. Хотел отдать раньше, но не пришлось. Анна с нежностью огладила медальон. — Это единственная вещь которая связывает меня с прошлым. — Вам повезло. Тилике с горечью подумал что у него не осталось даже фотографии матери или сестры. — Я понимаю что вам неприятно меня видеть, — он окинул острым внимательным взглядом лицо Анны, словно стараясь запомнить. — Постараюсь больше не приходить сюда. Анна долго молчала, наконец ответила. — Дело не в вас. Мне неприятно видеть кажого здесь и вообще находится в Берлине. — Вы не думали вернуться на родину? — Нет, — коротко, зло отрезала девушка. Тилике вздохнул — никогда ему не понять женщин. Разве не это было ее целью пять лет назад? Она рискнула жизнью чтобы бежать, а теперь значит так? Он медленно повернулся, чтобы уйти и услышал тихое: — Простите меня. Я не имела в виду что вы… в общем я рада что вы живы. Несколько дней он проводит в привычной рутине, по маршруту дом-работа. Потом начинают мелькать мысли: «А почему собственно я должен отказывать себе в ночных прогулках?» Чтобы случайно не потревожить девушку, которой может там не оказаться? В конце концов он не преследовал ее. Все случилось в лучших традициях русских романов — случайная встреча. Невозможно усидеть в душной квартире, когда в воздухе головокружительно пахнет чем-то теплым, по-летнему беззаботным. Он спустился к воде, с удовольствием подставив лицо легкому порыву ветра. В душе шевельнулось смутное, едва различимое… что-то таинственное, предвкушающее. Похожее на то что он испытал, когда рискнул позвать в кино красотку с параллельного курса. Стоял возле фонтана с дурацкой улыбкой, а сердце тревожно-восторженно выстукивало — придет, нет? Какие глупости. У Анны нет одной причины, чтобы пожелать с ним встречи. Он медленно идет вдоль в кромки воды и вдруг замечает знакомый силуэт у чугунных перил. Тилике безотчетно замедляет шаг, давая ей возможность рассмотреть его приближение и ретироваться. Анна явно его заметила. Тилике чувствует как ускоряется его пульс. Пройти мимо? Для него никогда не было проблемой заговорить с понравившейся девушкой. Вот только эта девушка другая. Можно сказать его бывшая жертва. Которая возможно ненавидит его как остальных, тех кто сломал ее жизнь. Он осторожно опирается на парапет и замирает, так и не решаясь сказать ни слова. Анна вскользь смотрит на него и он не может прочитать ничего в этом быстром взгляде. Но сейчас это неважно. Важно то, что она не срывается с места, остается стоять. Так близко, что при желании он может коснуться ее локтя. — Снова прогоните меня? — спрашивает он, глядя на воду, слабо плескавшуюся внизу. Спрашивает и злится на себя — ну зачем он это затеял, ведь ответ очевиден. И вдруг слышит тихое, но уверенное: — Нет.