«Вы можете закрыть глаза на вещи, которые вы не хотите видеть, но вы не можете закрыть своё сердце на вещи, которые вы не хотите чувствовать.» (с) Честер Беннингтон
Каждый, наверное, замечал за собой в какой-то момент, что начинает разрушаться? Вас перестают волновать несущественные мелочи, которые раньше казались значительными. Ваше мировоззрение резко переворачивается и вы больше не видите вещи такими, какими они есть. Не видите смысла во многом, забываете о моментах, что радовали на прошлой неделе. Отталкиваете близких, отстраняетесь от всего мира, витаете в мыслях. И вроде бы пора уже остановиться, начать наконец-таки жить, но не получается. Это как спустить снежок с горки, а потом наблюдать, как он разрастается в масштабе и перерастает в неконтролируемый тяжелый ком, сносящий всё на своём пути. Тоже самое происходит с чувствами. И зачастую, некоторые долго могут игнорировать мимолётную, но частую боль внутри, не придавать значения плохому настроению, не обращать внимания на порции еды, что становится с каждым днём всё меньше. Не брать во внимание бессонные ночи, не считать количество пустых бутылок. Конечно, можно сделать вид, что ничего не происходит. А можно попробовать наладить, как кажется, одним разговором. Какой это бокал вина по счёту? Регина уже устала считать. Поочерёдно делала глоток за глотком, а под конец и посуда оказалась не нужной. После развода мать под завязку нагружала себя работой, чтобы заглушить боль утраты близкого ей человека, поэтому по ночам Макарова часто оставалась одна. В одиночестве. Не было желания звать Марину или идти на тусовки, потому что почти со всеми она оборвала связь. Из-за того инцидента, когда Регина после школы пошла забирать подругу с квартиры, а та послала её куда подальше и наотрез отказалась слушать нудную болтовню подруги. После случившегося они не виделись. Регина даже не была уверена, жива ли она, ведь обе были слишком гордыми, чтобы написать первой и поинтересоваться о самочувствии друг друга. Школа её волновала в последнюю очередь, но иногда Регина заставляла себя взять в руки книжку по английскому или немецкому и прочесть пару абзацев. Видеоуроки и другие источники разжеванной информации слушала в полуха, но и этого было достаточно, чтобы не упасть ниже среднего уровня. Макарова никогда не была двоечницей, но к знаниям особо не стремилась. Вот и сейчас, на столе раскрытая книжка, но Регина даже не смотрит в её сторону. На больше двух строчек её не хватило. Она перебывает в каком-то непонятном состоянии. Глубоко в животе появляется странное щемящее чувство, от которого становится некомфортно и грустно, и немного хочется плакать, но причина так и не приходит на ум. Все тело и мысли заняты тупой болью, будто хочется чего-то, но невозможно назвать что. Наверное, ей не хватает поддержки. Или внимания. Или спокойствия. Или всего и сразу. А может быть ничего из этого. Слёзы не перестают течь по щекам с самого вечера, так что Регина даже не пыталась остановить их. Всеравно никто не успокоит. Не предпримет попытки прекратить истерику. Она в квартире одна. Одна и в во всём этом мире. Трясущимися то ли от страха, то ли от опьянения, руками включает телефон и пытается попасть по экрану, но все попытки оказываются безуспешными. На часах давно пробило два ночи, но Регина особо не обращала внимания на время суток. Уверенно поднялась с дивана и собралась с мыслями. Фокусирует взгляд на экране и полностью сосредоточившись, набирает номер первого попавшегося такси. Возможно, она будет жалеть о содеянном завтра, но сейчас ей совсем нечего терять.***
Герман ощущал себя последним идиотом. Его мысли насчёт Макаровой никак не давали уснуть, а выпитая на ночь стопка коньяка отдавала пульсацией в висках. Казалось, в его пустой холодной квартире ничего не поменялось. Всё такой же просторный балкон, относительный порядок. Но атмосфера одиночества накалила обстановку до предела и оставаться здесь на дольше не хотелось. Наверное, это одна из причин, почему Герман заваливает себя работой и иногда даже остаётся ночевать в кабинете. Ему это даже нравилось. Почти всегда не напрягало. Но почему-то после нескольких ночевок с Макаровой, он вдруг осознанно ощутил себя одиноким. Не то, чтобы его это сильно задевало, но в некоторые моменты хотелось прийти с работы, а на пороге его уже встречала любимая женщина. И стол накрыт на двух персон, и на работе тогда не будет хотеться задерживаться. В дверь позвонили. Настойчивый раздражающий звук эхом разлетелся по квартире, сильно так давя на нервы капитана. Хорошо, что Герман не спал. Иначе тому, кто решил потревожить его в столь поздний час очень бы не поздоровилось. Натягивает домашние штаны и уверенно направляется к двери. Мысленно Герман уже был готов к скандалу с очередной соседкой, просящей починить фен в полтретьего ночи, или надавать подзатыльников пьянице, что вешается на всех в поисках сотки на похмелье. Щелкает замок, прихожая освещается теплым светом лампочки на лестничной площадке, когда резко распахивается дверь. Капитан замирает, в удивлении вскидывая бровь. — Макарова, ты что творишь? Регина медленно поднимает затуманенный от алкоголя взгляд и расплывается в улыбке. Переступает порог и утыкается носом в мужскую грудь. А тот стоит и пошевелиться не в силах. Он даже мысли допустить не мог, что она могла прийти к нему после тогдашнего концерта с Луизой. — Пожалуйста, не отталкивай меня, — бормочет неразборчиво, не поднимая головы. Лишь крепче к нему прижимается. — Зачем ты пришла? — шепотом произносит, еле касаясь губами светлой макушки. Она выглядела сонной и слишком пьяной, что настораживало. «Может, накачали ещё хрен возьми чем!» — Мне тебя не хватает... И я не хочу, чтобы ты уходил, — едва различимо шепчет и задирает голову, смело глядя в глаза. Герману даже на миг показалось, что она вовсе не пила, таким глубоким и ярким показался её взгляд. — Глупая моя, — отвечает, словно укачивает годовалого ребёнка, и одной рукой придерживая девчонку за талию, второй закрывает входную дверь. «Не выгонять же её на улицу, в самом деле.» Тихо скрипнули пружины матраса, как только светлая макушка коснулась подушки. Её длинные пушистые ресницы трепетали и отбрасывали тени на блеклом лице. Пухлые обкусанные губы бормотали какую-то несуразицу. Герман аккуратно положил её ноги себе на колени и с максимальной осторожностью начал снимать осенние ботинки. Следом пошло и пальто. — Поцелуй меня, — и снова стон, будоражащий подсознание. Герман предпочёл проигнорировать глупую просьбу сославшись на его разыгравшуюся больную фантазию, но когда Регина вновь настойчиво повторила фразу, он замер. На секунду, может три, пристально глядя в глаза негодяйки. Несуразной мелкой алкоголички, которая даже не подозревает, что испытывает его нервы на прочность. — Герман, пожалуйста, — из её уст его имя послышалось капитану необычным. Ему хотелось снова его услышать. Вот так просто. «Много хочешь, придурок!» — пыталось вразумить Германа его подсознание и пока не стало слишком поздно, капитан встал с кровати и поспешил удалиться, хоть его и тянуло обратно. Не хотелось оставлять её, снова уходить, игнорировать, прогонять. Потому что так бы поступил каждый нормальный взрослый человек! Желать школьницу и в тоже время садить за решётку таких же отморозков! Это просто аморально. Герман мог бы и дальше стоять посреди комнаты, продолжая раздумывать над своими дальнейшими действиями, если бы не рука, протянутая к нему. — Не уходи! — отчаянно шепчет, чуть ли не плача. И это последняя капля. Резко наклоняется и впивается в неё грубым поцелуем. Рьяно, страстно кусает девичьи губы, проталкивая язык всё дальше. Пытается показать, как ему этого не хватало и мало. И когда Регина вздрагивает и отвечает на поцелуй после короткого стона, в его душе взрываются тысячи феерверков. Неуверенно, мягко. Совсем другой напор, от которого у Германа сносит крышу. Но он не может. Нехотя отрывается от желанных, манящих губ и властно смотрит в глаза. Ждёт хоть какой-то реакции. Пытается прочесть её эмоции по лицу. Тяжело дышит ей на ушко, шевеля волосы. В тишине проходит минут пять, после чего Герман замечает, что дыхание Макаровой выровнялось и приняло обычный ритм. Она уснула у него на руках, словно ничего и не было. — Сладких снов, — шепчет и не сдержавшись, невесомо целует в лоб. И уходит, оставляя включенным прикроватный ночник и открытой дверь.