***
С самого утра из комнаты Цзинь Лина доносились разные звуки — то падение, то грохот, то призыв на войну. Весь день мальчик провёл за играми со своими игрушками и на какое-то время даже забыл, что находится в квартире не один. Он был так увлечён, что даже не заметил, как в комнату вошёл дядя. Цзян Чэн уже где-то минут пять наблюдал, как мальчик резвится и скачет по комнате. Когда Цзинь Лин его заметил, то сразу остановился, почти замер в воздухе и осторожно присел на кровать. Словно его застали на месте преступления и сейчас будут жёстко допрашивать. Но выражение лица Ваньиня сделалось мягким, даже появилась лёгкая улыбка. Он подошёл и присел рядом с Цзинь Лином. Обычно он приобнимал племянника, но в этот раз просто сел возле него, едва соприкасаясь с ребёнком локтями. К подобному Жулань не привык, поэтому сразу насторожился и сам подсел ближе к дяде. Хоть Цзян Чэн и улыбался ему, Цзинь Лин чувствовал, словно что-то, чего он не видит, сейчас находится в комнате и сильно давит на мужчину. Вроде бы он и улыбается, но видно, что это даётся ему с трудом. Посидев немного в тишине, собираясь с мыслями, Цзян Чэн всё-таки обратился к племяннику: — А-Лин… Он смог сказать только имя. Было так много всего, о чём им стоило поговорить, но вряд ли сейчас Цзинь Лин понял хотя бы малую часть того, о чём Цзян Чэн хотел ему рассказать. Подбирать слова для серьёзного разговора с другими Цзян Чэн умел, но когда дело касалось Жуланя, он терялся и не знал, как продолжить. Тогда Цзинь Лин помог ему сам. Мальчик встал с кровати, подошёл к дяде и крепко обнял его. Поддавшись порыву, Ваньинь сильнее обнял племянника и усадил к себе на колени. Ему показалось, что мальчик вот-вот готов разрыдаться. — Дядя, скажи, ты злишься на меня? — спросил Цзинь Лин. — Нет, что ты, А-Лин, конечно, нет. Мужчина вытер ребёнку слёзы, и тот, устроившись в его объятиях, продолжал прижиматься к Цзян Чэну, словно опасаясь, что стоит его отпустить, как он тут же уйдёт. Но Ваньинь бы никогда не ушёл. — Тогда почему вчела ты кличал на блатика Сичэня и дядю Мэн Яо? — спросил Жулань, уткнувшись носом в дядино плечо. «Дядю» — слово резануло по сердцу Цзян Чэна. Не из-за ревности, а от осознания, как же сильна связь ребёнка и его родных. Он признал в Цзинь Гуанъяо родственника, даже не зная его. — Ты не виноват в том, что я кричал на них, — мягко сказал мужчина. Цзян Чэн начал гладить малыша по спине, чтобы успокоить, тот вцепился в него сильнее. — А кто виноват? Действительно, кто же был виноват?***
— Цзян Ваньинь, прошу, открой дверь! Я хочу поговорить! — Убирайся! — Цзян Чэн, прошу, выслушай меня! Я не хотел, чтобы так вышло! Обещаю, мы найдём другой выход, поверь мне! Щёлкнула входная дверь. Цзинь Гуанъяо понадеялся, что сейчас его впустят, но дверь открылась совсем на чуть-чуть. Из маленькой щёлки показалась половина лица Цзян Чэна. Даже не видя его полностью, Мэн Яо знал, что ничего, кроме гнева и презрения оно сейчас не выражает. — Поверить тебе? — Я правда не хотел, чтобы так вышло. Мне очень жаль. — Жаль? Тебе жаль? — У нас не было другого выхода! Прошу, поверь! Я бы не стал… Он не успел договорить, как дверь захлопнулась прямо перед его носом. Мэн Яо вновь прислонился к двери, начав бить по ней, умоляя открыть, но ответа не последовало. Цзинь Гуанъяо продолжал стучать, как вдруг с другой стороны Цзян Чэн ударил сильнее. От толчка незваный гость отошёл на несколько шагов назад, как будто удар пришёлся не по двери, а прямо в его грудь. — А-Лин спит. Убирайся, пока я не позвонил в полицию. — Цзян Чэн… Второй удар. За ним лишь тишина, а дальше ничего, кроме боли, стыда и обиды. Больше Мэн Яо уже ничего не сказал. Цзян Чэн слышал, как его шаги удаляются по лестнице. Тот день в суде навсегда изменил всё. В тот день Цзян Чэн лишился друга, брата, А-Лин потерял дядю и хоть малейшую связь с семьёй своего отца. Мэн Яо тоже потерял друга и брата, мог больше никогда не увидеть единственного племянника, но не отчаивался и всеми силами пытался вернуть и его, и Цзян Чэна. Всё же, Цзинь Гуанъяо дорожил им, он хотел получить второй шанс, но тогда Ваньинь был ранен им слишком сильно. Было мало просто забыть, нужно было сделать гораздо больше — переступить через всю ту обиду и боль, выслушать и попытаться понять, но Цзян Чэн не стал этого делать.***
Так кто же был виноват? — Я, — признался Цзян Чэн. Цзинь Лин в недоумении поднял голову и посмотрел на дядю, который больше не улыбался. Ему показалось, что он обращается к нему, но Ваньинь, скорее, ответил на свой же немой вопрос сам. Цзян Чэн даже не пытался подумать о правильности решения Мэн Яо. Не пытался понять, что иных путей тогда и правда не было. Он просто озлобился и отказывался видеть что-либо вокруг себя, и даже спустя столько лет, не забыл о своей обиде и вновь стал отталкивать Цзинь Гуанъяо. — А-Лин, тебе нравится дядя Мэн Яо? Цзинь Лин напрягся и покосился на Ваньиня. — Он не плохой, но и не до конца холоший, — честно ответил Цзинь Лин. Цзинь Лин рассудил, что сейчас лучше не упоминать о том, что у дяди явно появился серьёзный конкурент, претендующий на сердце Лань Сичэня. — Ты бы хотел увидеть его снова? Цзинь Лин задумался. — У него есть зоопалк с волками. А ещё он иглает со мной, совсем как ты. Он холоший, плавда, но глустный. Я думаю, ему плосто нужны длузья, и я бы хотел быть ему длугом. Цзян Чэн в очередной раз поразился, насколько же Цзинь Лин проницательный ребёнок. Он одновременно и не понимает ничего, но и при этом видит абсолютно всё в человеке. — Думаю, что ты прав...***
— Господин Яо, к вам пришли, — раздался голос дворецкого за дверью кабинета. — Я занят, — резко ответил Мэн Яо, не отрываясь от бумаг и поправляя очки, съехавшие с переносицы. — Это господин Лань Хуань, сэр. Цзинь Гуанъяо мгновенно переменился в лице, даже голос смягчился: — Впусти его. Сегодня Мэн Яо решил по полной загрузить себя работой в поместье Цзинь, чтобы ни с кем не встречаться и не ездить на встречи, но он просто не мог отказать Лань Сичэню. В этом была его слабость. Когда дверь закрылась, в комнате воцарилась гробовая тишина. Был слышен только стук старинных часов, где маятник раскачивался из стороны в сторону. После вчерашнего они больше не говорили. Лань Хуань писал, чтобы Мэн Яо позвонил ему в течение дня, но вот уже вечер, а звонка всё нет. Поэтому Сичэнь решил наведаться к нему лично, чтобы наконец во всём разобраться. Идти к Ваньиню сейчас было рискованно. Судя по всему, он пребывает не в лучшем расположении духа, Цзинь Гуанъяо хотя бы не сможет соврать Лань Сичэню. Мэн Яо предложил другу присесть. — Лучше объясни мне, что это вчера такое было? — начал Лань Сичэнь. Поняв, что впереди их ждёт не самый приятный разговор, Мэн Яо глубоко вздохнул и начал: — А как ты сам думаешь? Неприятный тебе человек, которого ты избегал пять лет, внезапно стоит напротив и играет с твоим ребёнком. Каковы будут твои действия? — Не пытайся увиливать. Что между вами произошло? — Ты ведь прекрасно знаешь, что произошло пять лет назад. — Да, знаю, но видимо, не всё. Потому что я понятия не имею, почему Цзян Чэн тебя так ненавидит. — У него есть причины. — Так расскажи мне о них. — Зачем? Тебе это всё равно ничего не даст. — А мне кажется, что в этом вся правда. Между вами точно что-то произошло, и я узнаю, что именно. — Почему тебя это вообще так волнует?! — не выдержал Цзинь Гуанъяо такого напора. Тем временем Лань Хуань уже стоял вплотную к его столу. Взгляд его был испытывающим и пронзительным настолько, что казалось солгать ему невозможно. — Потому что вчера два очень дорогих мне человека разошлись, как старые враги, и я хочу знать, что между вами случилось. «Два дорогих мне человека.» Как мало слов нужно, чтобы пробудить гнев в сердце Цзинь Гуанъяо. Всегда ведь был только он один. Лишь Мэн Яо был тем, о ком так говорил Лань Сичэнь, но что-то изменилось. Он изменился. Они оба изменились. — Хочешь? Тогда слушай. Пять лет назад я принял единственное верное решение, которое спасло и облегчило жизнь другим. Я помог Ваньиню оформить опекунство над Жуланем, но взамен мне пришлось пожертвовать тем, что было важно для него без его согласия. И я это сделал, — он ударил кулаком об стол и сел в кресло, закрыв лицо руками. Нельзя было сейчас срываться. Это же Лань Хуань, он не должен видеть его таким. — Я не сделал ничего плохого, но он осудил и оттолкнул меня. И забрал А-Лина навсегда. Я лишь раз успел подержать его на руках. Только один раз. Мэн Яо не меньше остальных ждал рождения Цзинь Лина, и когда это случилось, он был так счастлив. Впервые взяв ребёнка на руки, он действительно поверил в то, что всё ещё не так уж и плохо, что мир не так ужасен, как он думал раньше. Если в нём есть место для такого малыша, как этот, то почему в нём не может найтись места и для Мэн Яо? Такое место уже давно существовало, и оно находилось там, где были они: Цзинь Цзысюань, Цзян Яньли, Цзян Чэн и Цинь Су. Братья и сёстры, люди, которым он мог довериться и те, кто по-настоящему понимал его и любил. Лань Сичэнь придвинулся вперёд. — Мне не понять многих вещей, поэтому я могу лишь верить тебе. И я верю, потому что ты мой лучший друг. Только лучший друг. На большее Цзинь Гуанъяо и не надеялся, но где-то в глубине души всё ещё лелеял эту мысль. Когда-нибудь Лань Хуань подойдёт и скажет, что любит его, или Мэн Яо наберётся смелости и признается сам. Но время идёт, а Лань Сичэнь по-прежнему повторяет одно, что они друзья, и как он дорожит им, ведь они лучшие друзья. «Как же надоело.» — И ты тоже считаешь, что я поступил плохо? — опустив взгляд, ответил Мэн Яо. — В зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Но я уверен, что у тебя действительно не было другого выбора. Ты хотел, как лучше. Уж лучше бы он прямо сейчас полностью встал на сторону Цзян Чэна. От того, что он не осуждает, не кричит на него и пытается оправдать, становится ещё больнее. Цзинь Гуанъяо пытался забыть, пытался убить в себе эту любовь, что причиняла страдания так долго, но не смог. Лань Хуань всегда заставлял его чувствовать себя на седьмом небе, он чувствовал, что правда ему дорог, но не в том смысле, в котором хотел. В погоне за любовью он сам загнал себя в ловушку, из которой рисковал так никогда и не выбраться. — Конечно, хотел. Говорить одно, а думать о совершенно другом было для Цзинь Гуанъяо стилем жизни. Иначе отец не продержал бы его в поместье и дня, но делать подобное с Лань Сичэнем было невыносимо. Ему хотелось сказать ему то, что вертелось буквально на языке, но он не мог —ведь тогда всё рухнет в одночасье. — Но другим от этого не легче. — Я не вправе говорить тебе, как лучше поступить, но если ты всё ещё хочешь увидеть Цзинь Лина, и если твоё прошлое с Цзян Чэном для тебя что-то значит, то я уверен, ты приложишь гораздо больше сил, чем в прошлом. Сейчас ты можешь куда больше. — Твои слова не лишены смысла, но тут, скорее, вопрос в том, хочет ли того же Цзян Чэн. — Господин Яо, вам звонок, — сказал вошедший в кабинет дворецкий. — Ты не видишь, что я занят? — холодно ответил Мэн Яо. — Мне было велено передать, что звонок важный. — Тогда, пожалуй, я… Сичэнь было собрался встать и уйти, но Мэн Яо поднялся раньше него и повторил ещё раз: — Я же сказал, что занят. Пускай звонит хоть Папа Римский, мне наплевать! — Хотя бы узнай, кто звонит, — вставил Сичэнь. — Господин Цзян Ваньинь, — подумав, что ему дали право говорить, ответил дворецкий.***
— Ты же знаешь, что ты идиот? — ну что же ещё могла сказать Вэнь Цин, узнав, что Цзян Чэн пригласил Цзинь Гуанъяо на ужин. — Я и не ожидал, что ты поддержишь меня. Я даже рассчитывал, что ты начнёшь меня отговаривать. — И пыталась сделать это минут десять назад, но ты словно вообще меня не слушаешь. С чего вдруг тебе эта идея ударила в голову? Мне казалось, что с этой семьёй давно покончено, равно как и с Цзинь Гуанъяо. И тут ты приходишь ко мне и заявляешь, что хочешь с ним поговорить. — В чём проблема? — Спустя пять грёбаных лет! Если честно, то и сам Ваньинь не был до конца уверен стоит ли это делать, но вчерашний вечер всё никак не мог выйти из головы, как и слова Цзинь Лина, заставившие Цзян Чэна вспомнить, кем же для него был Мэн Яо в те времена, когда они нуждались друг в друге. — Наверняка, он думает так же, — усмехнулся Цзян Чэн. — Поэтому и не придёт, — Вэнь Цин цокнула языком и выпила кофе, чтобы хоть немного сбросить стресс. Вся эта ситуация казалась ей абсурдной, учитывая сколько лет они с Ваньинем активно избегали любых контактов с Мэн Яо и его семьёй. Столько лет молчания, и тут ни с того ни с сего Цзян Чэн сделал шаг навстречу. Не факт, что Ваньинь был готов прямо здесь и сейчас простить его, но то, что он первым назначил встречу, уже о многом говорило. Вэнь Цин, предчувствуя неладное, напросилась поехать с ним. Она не ожидала, что её друг окажется столь категоричным. Он игнорировал все отговорки девушки, и в итоге она сдалась. И как ни странно, когда он позвонил в поместье Цзиней, ему ответили. Более того, сам Мэн Яо сказал, что приедет. Не то, чтобы Вэнь Цин была близка с ним, но девушка знала, как близки они с Цзян Чэном. Последний неоднократно называл его своим лучшим другом, братом. На всех семейных праздниках они очень много времени проводили вместе, Мэн Яо был частым и желанным гостем в доме Цзянов, оба строили планы на будущее и обсуждали каково это стать дядей, и как они будут учить Цзинь Лина всему, что знают сами. Даже Яньли в шутку предлагала им вдвоём заняться воспитанием Жуланя, пока она с мужем месяц-другой отдохнёт где-нибудь за границей. Будущие дядюшки не были особо против. Неожиданно быстро они сошлись характерами и взглядами на эту жизнь. Оба бесконечно одинокие и нуждающиеся в тех, кому они не будут безразличны. Каждый доверял другому, как себе, неудивительно, что в итоге Мэн Яо оставался на стороне Цзян Чэна долгие месяцы, пока шло разбирательство об опекунстве над Жуланем. И вот всё между ними изменил один день. Вэнь Цин была там, она прекрасно понимала всю ту боль, что испытал Ваньинь. Тот дом, что с лёгкой руки Цзинь Гуанъяо ушёл семье Цзинь, был частью жизни Цзян Чэна и Яньли. В нём они выросли, в нём Яньли хотела построить собственную семью. Это единственное, что осталось у них от родителей, и столько лет они боролись за то, чтобы сохранить его. И вот так вот просто, за одно мгновение их дом перестал принадлежать им. Да, это позволило Цзян Чэну получить опекунство, но не отменяло того факта, что Цзинь Гуанъяо, зная обо всём, сделал выбор втайне от него. Он видел все расписки, видел документы, сам дом, у него на руках было всё, если не больше, и лучше чем сейчас проиграть, он выдвинул единственно верное решение. В глубине души девушка понимала, что выхода у них не было, им нужно было предложить что-то взамен, но Ваньинь бы просто не смог назвать что-то ценнее Цзинь Лина. Он не считал ребёнка собственностью, потому отказывался. Тогда Мэн Яо и решил действовать сам. Это было необходимо, но от этого было не легче. Часто Вэнь Цин представляла, что бы сделала сама, окажись она в подобной ситуации. И как ни странно, она понимала, почему Цзян Чэн поступил так, как поступил. Ей бы тоже было нелегко простить его, даже спустя десять лет. — Если он любит А-Лина, то обязательно придёт. Прошло совсем немного времени и вдалеке Цзян Чэн увидел, как к ресторану, где они сидели, подходит группа людей в чёрных костюмах, а впереди всех идёт Мэн Яо. Увидев их, Цзян Чэн дал понять Вэнь Цин, что ей пора. Та, не сказав больше ни слова, встала и ушла в другой зал. Как только ушла Вэнь Цин, к столику вплотную подошёл Цзинь Гуанъяо, но уже без охраны. Она осталась стоять у входа. — Ну здравствуй, Мэн Яо. Кроме Лань Хуаня никто не называл его так. — Здравствуй, — ответил тот, и сел напротив. — Не думал я, что нам потребуется пять лет, чтобы сесть и поговорить, как взрослым людям. Забавно, — усмехнулся Цзинь Гуанъяо. — Ты находишь забавным то, что целых пять лет мы грызлись, как кошка с собакой, а теперь наконец-то решили поговорить? — Нет. Я нахожу забавным то, что именно ты стал инициатором этой встречи. Честно, не ожидал. Как таковой вражды между ними, по сути, не было. Цзян Чэн просто старательно игнорировал существование Мэн Яо на протяжении пяти лет и не желал ничего о нём слышать, а Мэн Яо в свою очередь пытался достучаться до него, но скорый отъезд за границу по необходимости, заставил и его опустить руки. За столько лет он не слышал более новостей о Ваньине и Жулане, надеялся, что они переехали и у них всё хорошо, но каково же было его удивление, когда он узнал, что Цзян Чэн по-прежнему работает в компании Не и живёт в этом же городе. За годы, проведённые за границей, Цзинь Гуанъяо успел многое понять и осмыслить. Более он не видел смысла в том, чтобы пытаться восстановить контакт с Цзян Чэном. Тот мог хотя бы попытаться, но отказался в первый же день после суда. Тогда Мэн Яо втайне от семьи пришёл к квартире и умолял его поговорить, но Ваньинь даже не впустил его. Этот эпизод оставил большую рану на сердце, ведь тот, кого Мэн Яо считал другом и братом на протяжении многих лет, внезапно стал ему совершенно чужим. Но как бы то ни было, Цзинь Гуанъяо не желал расставаться с Жуланем так просто. Этого ребёнка они ждали все вместе, он тоже его племянник, родная кровь, и он мог хотя бы рассчитывать на пару дней, чтобы видеться с ним. Мэн Яо ещё не довелось иметь собственных детей. Поначалу он был равнодушен к ним, как и к другим людям, но появление на свет А-Лина словно пробудило в нём что-то, и Цзинь Гуанъяо решил, что сделает всё ради этого ребёнка. После смерти брата и его жены в автомобильной аварии, для него этот младенец стал своеобразным спасением, ведь он всё, что осталось у него от Цзысюаня. Единственное напоминание о том, что все они были счастливы и могут вновь обрести это счастье, хотя бы ради него. Ради этого светлого малыша, который своим появлением осветил жизни многих и придал им смысл. Ребёнок стал символом для Цзинь Гуанъяо. Не сдаваться, идти вперёд, всё это ради того, чтобы обеспечить Жуланя всем, чем он только пожелает, и всем тем, что могли ему дать только родные люди. Цзинь Гуанъяо отдал бы всё на свете, лишь бы увидеть, как он улыбается, и сделал бы всё ради этого, но вскоре он понял, что кому-то Цзинь Лин гораздо нужнее. У Мэн Яо оставалась, пусть и сводная, но сестра, которая всячески поддерживала его и заботилась. Мать постоянно науськивала её, говоря что Цзинь Гуанъяо изгой и не достоин носить фамилию Цзинь, однако, Цинь Су быстро поняла, что не всё, что говорит ей мама, правда. С братом они очень быстро подружились, она стала Мэн Яо настоящей сестрой и моральной поддержкой в семье, где его все ненавидели. Как и Цзысюань. После его смерти Цзинь Гуанъяо мог ухватиться лишь за Цинь Су, но вот у Ваньиня не осталось никого. С того дня, как он попытался покончить с собой, в тот момент, когда Мэн Яо буквально выхватил его из бездны, он понял, что без Жуланя ему не выжить. Без этого ребёнка в своей жизни он наверняка попытается вновь, и кто знает, успеют ли ему помочь в следующий раз. Цзян Чэн не раз говорил о том, что смыслом жизни для него была семья. Что же случится с человеком, у которого отнимут эту цель? Мэн Яо даже боялся представить. С тяжёлым сердцем он принял решение уступить А-Лина Цзян Ваньиню. Он верил, что ребёнок не даст ему оступиться и совершить ошибку. Всё было ради его спасения, и вот к чему это привело. — Я много думал о том, что произошло, — спустя долгое время обоюдного молчания, начал Цзян Чэн. — О том суде, о твоём отъезде за границу, и конечно же, о смерти моей сестры и Цзысюаня. — И к какому же выводу пришёл? — Что они были бы сейчас нами очень недовольны. До этого момента Цзинь Гуанъяо был настроен весьма скептически. Даже когда ехал на эту встречу, его не покидало навязчивое чувство, что всё это обман и пустая трата времени. Но сейчас, когда Ваньинь сказал эту фразу, в глазах Мэн Яо вспыхнул маленький огонёк надежды и веры в то, что им действительно удастся помириться. Сомнения всё ещё оставались, но хотелось верить в лучшее. — Я вспомнил, как сильно мы хотели стать хорошими дядями для А-Лина. Казалось, мы хотели этого ребёнка больше, чем его родители. Припоминая один из их таких вечерних разговоров, Мэн Яо сам невольно посмеялся, но тут же вновь стал серьёзен. — И вот он родился, а мы с тобой стали врагами. Я всё думал, почему я не мог простить тебя так долго, ведь я понимал, что тогда просто не было иного выбора. — Я для себя решил, что ты просто вспылил в самом начале, а потом возвёл всё в абсолют. Одно предательство стоило мне тех трёх лет, что я тебя знал, — обронил Гуанъяо. — Не совсем так, — качнул головой Цзян Чэн. — Я не возводил всё в абсолют. Просто был в ярости сперва, а потом винил себя. Винил за то, что не смог отстоять Цзинь Лина в суде сам. За то, что я так упёрся в свои принципы, что совсем позабыл о главном. — Ты бы даже под дулом пистолета не стал торговать его жизнью и набивать ей цену. «Дом в обмен на ребёнка» — само по себе звучит мерзко. Но я это сделал… Цзинь Гуанъяо начал прокручивать тот момент в суде снова и снова. Как он смог на это решиться? — И так было нужно, — сразу же выпалил Цзян Чэн, и Мэн Яо поднял глаза. — И за это я вечно буду благодарен. За возможность всё изменить. Поэтому хочу сказать тебе всего два слова: «Спасибо» и «Прости». Если сможешь. В гневе мы испытываем эмоции. Сильные эмоции, которые становятся причиной многих проблем. Сильные эмоции пробуждают в нас чувства ранее неведомые, противоречивые, пугающие. Будь то влияние внешней среды, или отдельных обстоятельств, бывает очень трудно совладать с этим и найти верное решение, но порой благодаря этому мы и находим выход. На эмоциях говорим то, что и определяет нашу жизнь. Эмоции помогают донести до других наши мысли и понять их. Благодаря эмоциям мы можем достучаться до других. — Знаю, трудно поверить тому, кто пять лет не желал тебя видеть и знать, но это правда. Я искренне хочу, чтобы ты простил меня, А-Яо. Ты сделал всё и даже больше, чтобы помочь мне выиграть дело и дать Жуланю всё самое лучшее. Столько усилий, времени и денег, и всё, чем я отплатил тебе — выгнал из своего дома и из нашей с ним жизни. Не дал увидеться с А-Лином. Не смог простить за то верное решение, которое помогло выиграть дело. Я просто ужасен, если позволил эмоциям управлять собой столько лет. Надеюсь, что ты сможешь простить. Не ради меня, но хотя бы ради Цзинь Лина, ведь… Цзян Чэн запнулся, подбирая слова, пока Цзинь Гуанъяо сидел и с трепетом внимал каждому его слову. — Он тебя так любит!***
Несколькими часами ранее. — Дядя, скажи уже, куда мы идём? — недовольно проворчал Цзинь Лин, не понимающий, что за срочность такая у них, чтобы срываться в центр города так рано. Жуланю ещё и повезло надеть не самые удобные кроссовки, у которых были очень слабые шнурки. Остановившись посреди торгового центра, он всё-таки добился того, чтобы Цзян Чэн присел и всё ему объяснил. А ещё Цзинь Лин попросил вновь подвязать ему обувь. Ваньинь встал на одно колено и наклонился, чтобы завязать маленькие белые шнурочки, как вдруг почувствовал, что его обняли за шею и поцеловали в лоб. — Ты это чего, А-Лин? — смутился мужчина. Цзинь Лин редко делал подобное на людях. Стало вдвойне неловко, когда прохожие заулыбались и тихо захихикали. Явно без злого умысла, но было всё равно неловко. — Ты весь день ходил глустным, вот я и подумал, что у тебя темпелатула. Лешил пловелить, как ты это часто делаешь. Цзян Чэн не смог сдержать улыбку и завязав племяннику шнурки, крепко его обнял. — Хоть кто-то обо мне заботится. — А как же блатик Сичэнь? — удивился Цзинь Лин. Всякий раз, когда мальчик упоминал о Лань Хуане в таком ключе, внутри Цзян Чэна всё переворачивалось. — Давай сегодня не будем говорить о Лань Хуане, ладно? Я хотел рассказать тебе о другом человеке. — О ком? Они нашли столик в кафе-мороженом. Цзинь Лин, как обычно, попросил самый большой пломбир из меню, а Цзян Чэн, шепнув официанту, тайком изменил заказ на маленький пломбир, боясь за горло племянника. Пока они ждали, мужчина решил подготовить мальчика и расставить все точки над «і». Возможно, многого он не поймёт в силу возраста, но какие-то вещи осознать был обязан. Хотя бы то, что в его жизни есть не только дядя Чэн, но и дядя Мэн Яо, тётя Цинь Су, его бабушка с дедушкой, очень богатые, но не самые хорошие люди. Но они все его очень любят и хотят увидеть. — Они очень тебя любят, как и я. — Но ты ведь говолил, что никто и никогда не полюбит меня так, как ты, — сказал Цзинь Лин практически идентичным тоном, как и Цзян Чэн. Теперь мужчина жалел о своих словах. Нужно было выкручиваться. — Да, я так говорил, но... — подбирать слова для разговора с Цзинь Лином было непросто, Ваньинь думал, что за столько лет приловчился, но сейчас чувствовал себя максимально беспомощно. — Я говорил так, потому что хотел быть для тебя особенным. На самом деле это не так, А-Лин. Есть много тех, кто любит тебя так же сильно, как и я. — Наплимел дядя Яо? — Да. — И блатик Сичэнь? — Да. — И даже стлашная тётя Вэнь? — Даже она, малыш, — прыснул со смеху Цзян Чэн. — Мы все любим тебя, и твои мама с папой безумно любили тебя ещё до того, как ты появился на свет. Больше их нет рядом, поэтому их любовь к тебе мы поделили между собой все вместе. — Почему же я никогда не видел дядю Яо? «Потому что твой дядя Цзян — идиот.» — Потому что он жил в другой стране очень долго и только сейчас вернулся. — Чтобы увидеть меня? — Чтобы увидеть тебя. — У дяди Яо есть свой большой зоопалк. Он любит зверей. Ещё он маленький, но не даёт себя обидеть, он лассказывал, что и я тоже никогда не должен давать себя в обиду. Ещё он любит сладкое, но у него жуткая аллелгия на мёд, как у меня. Он забавный, хоть и жуткий. О том, что он тоже любит Сичэня, как и Цзян Чэн, Жулань решил промолчать. — Тебе бы хотелось увидеться с ним ещё раз? — Думаю, что да. — Я рад, потому что совсем скоро он будет здесь. Я надеюсь, что вы подружитесь. — Он ведь и твой длуг, плавда? — Да, он мой друг.