***
Утром этого же дня. После ухода Цзян Чэна Лань Хуань почувствовал, словно упустил свой шанс признаться ему в чувствах на веки вечные, но врождённый оптимизм не давал отчаяться, в конце концов, ещё не вечер. Вечером он снова вернётся, и уж тогда Сичэню хватит сил и мужества сказать ему: «Я люблю тебя.» Возможно, «люблю» — слишком сильное слово, но что было поделать, если так оно и есть. Сичэнь любил, и любил очень сильно. За что? На то было множество причин — это и доброта Ваньиня, и его способность сострадать, наигранная строгость, за которой скрывается большой ребёнок. Ему не чужды радость и смех, просто в жизни было мало поводов их проявлять. Лань Хуаню хотелось это исправить. А ещё он был искренним и также искренне улыбался ему, когда Сичэнь этого совсем не ждал. Всё это, одно за другим, наслаивалось, создавало картину, и каждый мазок был на своём месте, имел смысл и создавал нечто прекрасное. Так Лань Хуань и полюбил Цзян Чэна. Глубоко и, как он думал, безответно. Тяжело вздыхая, он и не заметил, как со спины к нему подобрался Мэн Яо и тонкими пальчиками ткнул его в бока, заставляя Сичэня скрючиться от внезапности и резкости этого действия. Мэн Яо знал, как сильно Лань Хуань боится щекотки. Поприветствовав друг друга уже как два взрослых серьёзных человека, простым рукопожатием, они направились в сторону детсада. Сичэнь мог и сам отдать волчонка Цзинь Лину, но Мэн Яо изъявил сильное желание увидеть вчерашнего непоседу вновь, и передать тому, что волки уже здоровы и ждут его в зоопарке. Когда они вошли в группу, их тотчас же обступила толпа заинтересованных детишек и к двум мужчинам приковалось множество любопытных маленьких глазёнок. Цзинь Гуанъяо представился лучшим другом Сичэня и попросил называть себя А-Яо, как его и называл ласково Лань Хуань. Мэн Яо на удивление быстро нашёл общий язык со всеми, и дети уже было хотели затянуть его в свою игровую рутину, однако Лань Хуань сказал, что А-Яо заехал ненадолго и скоро ему нужно вновь уехать на работу. Гуанъяо же в ответ хихикнул: — Ничего страшного, Сичэнь, я могу немного задержаться. Все дети хором радостно закричали: «Ура!» Несмотря на достаточно низкую самооценку, Мэн Яо всегда незаметно для себя притягивал к себе людей. Врождённые обаяние и привлекательность лучше раскрылись в молодом человеке, когда тот подружился с Сичэнем. Он впервые и открыл тому глаза, сказав: «А-Яо, не недооценивай себя. Грешно такому мужу, как ты, ходить с вечно недовольным видом.» С возрастом Мэн Яо всё больше осознавал правоту его слов. Люди действительно тянулись к нему, в особенности маленькие дети. Он источал примерно ту же сильную дружелюбную ауру, что и Сичэнь, с тем лишь отличием, что она казалась другим более наигранной, чем искренней. Но сам Гуанъяо не раз признавался, как сильно любит детей, а дети его. Играя с ними, Мэн Яо не испытывал ни тени притворства и не выказывал недовольства. Напротив, влился в игру, привлекая к себе всё больше детского внимания. Словно он был воспитателем этой группы, а не Сичэнь. Цзинь Гуанъяо нашёл, чем на время занять ребятню, и между тем подошёл к наблюдавшему со стороны Лань Хуаню, и спросил: — А где же наш непоседа? — Наверняка где-то засел вместе с А-Юанем. Он не особенно любит играть с кем-то кроме него. Лань Хуань провёл Цзинь Гуанъяо в ту часть группы, где располагалась детская спальня. Посреди комнаты наблюдалось небольшое строение из наваленных друг на друга подушек и одеял. Оттуда доносилось два приглушённых детских голоса, которые что-то бурно обсуждали. — Скажи, план гениальный! — возгордился своей сообразительностью Цзинь Лин. — И плавда, А-Лин, ты очень умный, — похвалил его Сычжуй. — Я ещё утлом плидумал забыть люкзак в машине, дядя даже ни о чём не догадался! — О чём не догадался? — прервал бахвальство Цзинь Лина, внезапно сдёрнувший накрывавший их пододеяльник, Лань Сичэнь. Оба ребёнка взвизгнули от страха и машинально подняли руки вверх, словно их обоих застали на месте преступления. Сичэнь и Мэн Яо от такой картины прыснули со смеху. Заметив позади воспитателя мужчину с плюшевым волчонком в руках, Цзинь Лин выпалил: — Это же мой пёсик! Он не сразу узнал владельца зоопарка, который на днях отводил его посмотреть на волчат, но когда узнал, то сразу же спросил о состоянии животных, и когда их вновь можно будет навестить. Цзинь Гуанъяо с улыбкой ответил, что волки здоровы и ждут, когда Цзинь Лин вновь к ним приедет. Эта новость заставила Жуланя просиять. — Блатик Сичэнь, когда мы пойдём в зоопалк? — спросил он, едва не подпрыгивая на месте и сжимая в руках плюшевого волка. Сичэнь улыбнулся и ответил: — Прости, А-Лин, но я очень сильно занят, на этих выходных вряд ли получится и на следующих тоже. Попроси дядю, он сводит тебя. Цзинь Лин недовольно надул губки и опустил взгляд: — Дядя тоже занят. И я хочу пойти с тобой и с ним в следующий лаз. Печальный вид малыша не мог оставить Мэн Яо равнодушным, поэтому он наклонился к мальчику и потрепав того по голове, сказал: — Не расстраивайся, попроси лучше своих родителей сводить тебя, а когда придёте, лично провожу вас до волков. Сердце Сичэня невольно кольнуло. У смотревшего на Мэн Яо ребёнка внезапно закаменело лицо, и он безжизненным голосом ответил: — Но у меня нет лодителей. Душа Цзинь Гуанъяо ушла в пятки. Внезапно из игровой комнаты Цзинь Лина и Сычжуя позвал малыш Цзинъи, говоря, что для какой-то игры им нужно как можно больше человек. Дети тут же ринулись к выходу с горящими от нетерпения глазами, как ни в чём не бывало. Напоследок Жулань ответил: — Спасибо, дядя Яо! Не «братик», не «господин», а именно «дядя». Сам Цзинь Лин не понимал, почему именно так он решил обратиться к Мэн Яо, ему просто показалось, что именно так его и следует называть. Мальчики ушли, оставив двух взрослых стоять в ступоре. Дабы отвлечься от неприятного и неловкого чувства, Сичэнь принялся разгребать завал из одеял и подушек. Цзинь Гуанъяо тут же кинулся ему помогать, как-никак именно он ляпнул то, что заставило Лань Хуаня поёжиться и остолбенеть. Сам Мэн Яо испытал эти же чувства, когда ребёнок безэмоционально ответил: «У меня нет родителей.» Самого Мэн Яо часто тыкали этим фактом в лицо, и он справедливо обижался, но он никогда и не думал о существовании иной реакции другого человека на то, что он является сиротой. Как можно так равнодушно признаться в том, что у тебя нет родителей и так же беззаботно и легко отправиться дальше по своим делам? У Цзинь Гуанъяо в голове не укладывалось. — Этот ребёнок… Мэн Яо не успел продолжить, как его оборвал Лань Хуань: — Если честно, я давно думал о том, кто же его родители. От его дяди я узнал, что при рождении мать дала ему имя Жулань, но его полное имя Цзинь Лин. Услышав свою фамилию, Мэн Яо изумлённо уставился на Сичэня. — Цзинь... Лин? — повторил Гуанъяо, запинаясь. — И я всё думал, совпадение ли это, — продолжил Сичэнь. — Его дядя никогда не говорил о какой-либо связи с людьми со столь известной фамилией, и тогда я решил, что они просто однофамильцы. — Как зовут его дядю? — спросил Мэн Яо. — Цзян Чэн. Имя в быту Цзян Ваньинь. Сомнений быть не могло, этот ребёнок и есть… — Сын Цзысюаня, — сказал Цзинь Гуанъяо.***
— Эй, брат, посмотри в камеру! Не успел Цзинь Гуанъяо предупредить Цзысюаня, как тот, впервые взяв сына на руки, был запечатлён на снимке фотокамерой младшего брата. Раньше Цзинь Гуанъяо имел привычку везде и всюду носить с собой эту камеру, но сегодня действительно был повод. Выписка Яньли из роддома была поистине грандиозным событием для обеих семей. Все мужчины переоделись в официальные костюмы, словно все разом собрались на собеседование в лучшую компанию, хотя многие из присутствующих уже довольно давно были владельцами пары крупных компаний. Больше всех волновался муж и брат Яньли. Цзян Чэн вместе с Цзысюанем ещё никогда не были так сплочены, словно перед лицом общей опасности, они разом позабыли о своей неприязни друг к другу и объединившись, казалось, общими усилиями, могли свернуть горы ради Яньли. Они стояли перед входом в роддом чуть ли не с самого утра. Прибывшая на место мадам Цзинь кое-как уговорила их поехать домой и приодеться. Не прошло и часа, как они вернулись под окна роддома в новых дорогих костюмах, по-прежнему нервничая. Следом за ними, по настоянию мачехи, приехал Мэн Яо и всеми силами успокаивал брата вместе с Цзян Чэном. Ваньинь становился дядей впервые, но всё же это не сравнится с тем чувством, когда ты впервые становишься отцом. Они даже и предположить не могли, что сейчас происходит с Цзысюанем внутри. Он старался этого не показывать, держался стойко, но лёгкая дрожь так и била его, выдавая волнение. К обеду выглянуло солнце и подтянулись все остальные родственники, естественно, со стороны семейства Цзинь. Воистину грандиозное событие, как-никак первый внук, да ещё и от старшего сына. Цзинь Гуаншань также пребывал в хорошем настроении, пусть некоторые лица на этом торжестве были ему неприятны. Встретившись глазами с Цзян Чэном, они лишь обменялись приветственными кивками и тут же отвернулись, словно этого жеста более чем достаточно и больше любезностей будет уже слишком. Мэн Яо давно заметил эту неприязнь между отцом и Цзян Чэном, поэтому решил всё-таки спросить: — Цзян Ваньинь, почему вы с отцом так недобро зыркаете друг на друга? Между вами что-то случилось? Цзян Чэн нервно хмыкнул, не испытывая неприязни к парню, но явно не желая говорить о Цзинь Гуаншане. — Он всегда был против Яньли. Не окажись Цзысюань таким настойчивым, сейчас бы был обвенчан с какой-нибудь обручённой с ним заранее богатой фифой. Цзинь Гуаншань не оценил упрямства сына, однако, когда свадьба уже была сыграна, ничего не оставалось, кроме как принять и смириться, — спустя минуту всё-таки ответил на вопрос Цзян Чэн. Цзинь Гуанъяо поразился такой честности. До этого они с Ваньинем обменялись лишь парой фраз и мельком виделись на свадьбе и паре-тройке семейных праздников. Мэн Яо не думал, что между ними дойдёт до таких откровенных разговоров о членах его собственной семьи, о которых он и сам был не лучшего мнения, но с Цзян Чэном ему словно развязали руки. Конечно же, он не стал выливать в такой радостный день на него свои прошлые обиды и жестокий план мести, который он давно уготовил отцу, дабы душа матери Цзинь Гуанъяо могла успокоиться с миром. Однако, в тот день Мэн Яо счёл, что в лице Ваньиня нашёл потенциального союзника и человека, которому точно можно верить. К тому же, Ваньинь был одним из немногих, кто зная о происхождении Гуанъяо, никогда не смотрел на него так, как будто тому здесь не место. Более дальние родственники семейства Цзинь, приехавшие поздравить больше Цзинь Гуаншаня с появлением первого внука, нежели счастливых родителей, то и дело поглядывали на Цзинь Гуанъяо, после чего из толпы до него доносились неприятные шепотки. «Что он здесь забыл?» «Это тот самый ребёнок?» «Надо же, он ещё не сдох!» Поразительно, как в такой радостный день у кого-то хватало смелости говорить такие страшные вещи. В толпе Мэн Яо всегда делалось не по себе, но это была не просто толпа, а сборище людей, осуждающих и ненавидящих его за один факт существования. Теперь колкие замечания и нападки двоюродного брата Цзысюня не выглядели такими уж обидными. Многие из его родственников выражались куда смелее, чем он. Обиднее всего было то, что подобное обсуждалось даже с теми, с кем Мэн Яо делил крышу над головой, и никто из домашних, за исключением Цзысюаня и младшей сестры Цинь Су, не вступился за него и не приструнил чересчур говорливых родственников. Мачеха просто согласно кивала, отец молчал, а иногда и посмеивался вместе со всеми, стоило тем указать пальцем на Мэн Яо, а Цзысюнь то и дело подначивал злые разговоры. На сердце у Цзинь Гуанъяо сделалось тяжело. Цзян Чэн, заметив его смятение и мрачное выражение лица, лишь хлопнул парня по спине и, приобняв за плечи, словно своего старого товарища, сказал: — Да не слушай ты этих снобов! Пойдём лучше найдём твоего брата, а то от такого мандража бог знает, чего он наделать может. Двое, опершись друг на друга, отправились на поиски будущего отца. После слов Цзян Чэна, Мэн Яо накрыло волной лёгкости, и все разговоры и шёпот за его спиной разом стихли. Они нашли Цзысюаня вместе с Цинь Су. Она всеми силами пыталась успокоить его в тени дерева. Подбежавшие к ним Цзян Ваньинь и Цзинь Гуанъяо, выглядящие со стороны как закадычные друзья, принялись всячески подбадривать и воодушевлять мужчину. Делали они это в лучших братских традициях: сперва сделают вид, что всё хорошо, а потом в шутку назовут тысячу вещей, из-за которых начнёшь загоняться ещё сильнее. Присутствие обоих родственников заставило Цзысюаня слегка понервничать, в отличие от Цзинь Гуанъяо, Цзян Чэн не упускал возможности всячески подколоть мужа сестры, но более в этих дурачествах не осталось и тени прежней неприязни. В компании этих троих Цзиней, Ваньинь чувствовал, как отходит на второй план и его собственная неприязнь к этой фамилии. Быть может не все из них ужасные люди? Быть может Цзян Чэн слишком предвзят?***
— ...засим, если две стороны так и не придут к соглашению, то через месяц семья Цзинь будет иметь полное право на то, чтобы забрать ребёнка себе, — заключил судья, но не успел ударить молотком, как вдруг с трибуны вновь донёсся голос Цзян Ваньиня. ─ Ваша Честь, это произвол! ─ за сегодняшний день зал суда уже устал слышать это от Цзян Чэна, прекрасно понимая, что из-за этой фразы начнутся новые дебаты и споры между ним, прокурором и адвокатом семьи Цзинь. Все присутствующие невольно сегодня стали свидетелями этой глубокой семейной ссоры. Подробности были известны лишь поверхностно, но даже из дела было ясно, что суд предстоит долгий и очень насыщенный. Это продолжалось уже почти месяц, и сегодня все понадеялись, что судья примет окончательное и безоговорочное решение, прекратив это безумие, которое все так отчаянно хотели назвать правосудием. Со стороны это было больше похоже на издевательство целой семьи над одним человеком и попытки довести его до крайности, чтобы тот сорвался. Но Цзян Ваньинь держался молодцом, всё, что хотел, он давно уже выплеснул этой семье при личной встрече. Вновь услышав возражения от Цзян Ваньиня, Цзинь Гуаншань и его адвокат стали мрачнее тучи, поняв, что пора с этим кончать, но даже судья иной раз не мог заставить его замолчать, а их он даже не желал слушать, всеми силами отстаивая своё право на то, чтобы его и Цзинь Лина оставили в покое. Сорвись он прямо там и обвини Цзиней во всех смертных грехах, это бы повлекло ещё больше разбирательств, поэтому в зал суда Цзян Чэн вошёл не один. Вэнь Цин всё это время держала его за руку, напоминая, когда ему следует остановиться. Даже пытаясь сдерживаться, Цзян Ваньинь метал громы и молнии, и когда всё начало перетекать в очередную ссору в зале суда, внезапно с места поднялся юноша чуть младше самого Цзян Чэна. Из-за низкого роста его даже сперва приняли за школьника, так что было непонятно, как юнец смел прерывать взрослый спор, но вмешавшемуся в него человеку уже давно перевалило за двадцать. — Ваша Честь, позвольте предложить альтернативное решение! — воскликнул Цзинь Гуанъяо, поднявшись с места. Все взгляды тут же устремились на него. Цзинь Гуанъяо никогда не был сторонником жарких споров, возникающих между Цзян Чэном и семьёй Цзинь. До сего дня он предпочитал оставаться немым наблюдателем, тайно поддерживающим мужчину из тыла врага. Но в какой-то момент Мэн Яо понял, что хватит оставаться в стороне. Вопрос должен быть решён сегодня, и пускай это решение могло не понравиться обеим сторонам, он знал, что это, возможно, было единственное мирное решение проблемы, при котором все остались бы довольны. Ведь если сейчас Цзян Чэн продолжит наступать, суд может продлиться, а запасы энергии и душевного здоровья не бесконечны. Совсем недавно Мэн Яо лично наблюдал нестабильность состояния психики Ваньиня, и он не мог допустить, чтобы несправедливое решение судьи окончательно его добило. Поэтому, взвесив в своей голове все за и против, Цзинь Гуанъяо принял тяжёлое решение. — Если ни та, ни иная сторона не желают в итоге что-то потерять, я могу предложить компромисс: пускай семья Цзинь заберёт что-то из имущества семьи Цзян. В противном случае Цзян Чэн всё же может уступить права на ребёнка. Все присутствующие разом замолчали. Недоумённые взгляды судьи и присяжных уставились на Мэн Яо, отец смерил его таким же ошеломлённым взглядом, но сейчас Цзинь Гуанъяо смотрел в глаза лишь одному из присутствующих, который побелел на его глазах. От сегодняшнего суда Цзян Чэн ожидал чего угодно, но твёрдо знал, что ни за что и никогда не отдаст им Цзинь Лина. Как бы его ни били, он бы всё равно поднялся, отряхнулся и продолжил стоять на своём. Цзинь Гуаншань думал, что он был один, но позади него стояли друзья, на которых Ваньинь всегда мог положиться и довериться. Цзян Чэн был готов к любому исходу, но явно не к такому. Мог ли он подумать, что услышит нечто подобное от Цзинь Гуанъяо. Он разменивал ребёнка, как вещь, говорил так, словно не оставлял Цзян Чэну выбора, загоняя в тупик. У них действительно не было выбора, но разве мог его не оставить Мэн Яо. Ваньинь был растерян. Из ценного имущества у него оставался только родительский дом Цзянов, в котором раньше жили Яньли и Цзысюань, но разве мог он соразмерить ценность дома с Цзинь Лином?! Кто вообще составляет ценность человеческой жизни, приравнивая её к участку земли и стоящей на нем постройке из бетона?! Только кто-то очень расчётливый, хитрый и бездушный. Всеми этими эпитетами в один момент Цзян Чэн и окрестил Мэн Яо. Дело было не в том, что он отнял у Цзян Чэна нечто важное, ничем материальным он сам не дорожил в тот момент, когда появился шанс выиграть и окончательно забрать Цзинь Лина, тут поднимался другой, довольно личный моральный вопрос. Всё выглядело так, словно Цзинь Гуанъяо спланировал всё заранее, просчитал всё до мелочей и знал куда следует надавить, чтобы заиметь от столь расточительного дела хоть что-то. Он словно обменял Цзинь Лина, как вещь, зная, что Ваньиню не удастся выиграть. Воспользовался ситуацией и обернул в пользу своей семьи. После этого Цзян Чэн полностью уверился в том, что никому в тот день было не важно, с кем по итогу останется ребёнок, никто не думал о его благополучии, все были уверены, что Цзян Чэну не выиграть, все только этого и ждали. Этого ждал Цзинь Гуанъяо. И вот, когда ему наскучило ждать, он выступил с таким компромиссным предложением, больше похожим на подачку из жалости. «Если так хочешь отвоевать Цзинь Лина, то просто давай совершим обмен, к чему этот спор, если ты всё равно останешься ни с чем, если продолжишь упорствовать?» Вот, что прочёл в этом предложении Цзян Чэн, и в том, как Мэн Яо представил эту идею. После суда он уже ничего не говорил. Они оба не знали, что сказать друг другу. Цзян Чэн не смог подобрать слов, Мэн Яо не дали возможности объясниться. Всё, что смог выдавить из себя Ваньинь было: «Больше ты его не увидишь!» Цзинь Гуанъяо и без уточнений понял о ком идёт речь.***
— Так значит, ты живёшь вместе со своим дядей? — Да, — ответил Цзинь Лин, гуляя со вторым дядей и Сичэнем за руку по территории детского сада. Ещё полгода назад Жулань не желал к себе и близко подпускать совсем незнакомых людей, а Мэн Яо он практически сразу стал называть «дядей Яо». Не «блатик», ни «господин», ни «Мэн Яо». Когда Лань Хуань спросил у него, почему именно «дядя», малыш ответил: «Потому что мне удобно его так называть.» Взрослые то и дело поднимали мальчика вверх и отпускали, словно тот на секунду парил над землёй. Ребёнок заливисто смеялся, поглядывая на обоих мужчин. Что-то в его хитром взгляде не давало Лань Сичэню покоя, но наверняка ничего серьёзного, ведь это просто ребёнок, пускай и весьма пронырливый и шкодливый. Задумал, наверное, какую-нибудь шалость и думает, как её воплотить. Цзинь Лин же всё пытался понять, кем дядя Яо приходится Лань Хуаню. Ребёнок сразу уловил во взгляде первого что-то странное, потому и насторожился. Однако, ему было трудно испытывать к новому знакомому неприязнь или настороженность, как к другим людям. От Мэн Яо Цзинь Лин получал какую-то странную энергию, необъяснимые вибрации, доносящиеся откуда-то из глубины сердца. Малыш был слишком мал, чтобы в полной мере осознать, что именно так и работают кровные узы, и подобное притягивает подобное, поэтому его мнение о новом друге ограничилось пометкой «хороший». Цзинь Гуанъяо поймал на себе пристальный взгляд Цзинь Лина и неловко спросил: — Что такое? — он не знал, как ему следует обращаться к ребёнку. Мальчик не знал его, видел второй раз в своей жизни, и Мэн Яо думал, что вёл он себя так исключительно из-за Сичэня, но даже так Цзинь Гуанъяо чувствовал, как маленькая белоснежная ручка всё крепче и крепче сжимает его пальцы и в большей степени Жулань старался ступать именно по одной стороне с ним. Поняв, что его интерес заметили, Цзинь Лин поспешил ретироваться: — Ничего. Но раз разговор уже начался, то почему бы не воспользоваться этим и не выведать кое-какую информацию, чтобы убедиться кое в чём? — Дядя Яо, — это обращение невольно вызвало у Мэн Яо на лице тёплую улыбку, — а у тебя есть девушка? Вопрос заставил Цзинь Гуанъяо вопросительно наклонить голову, а Сичэня провалиться в бездну от стыда, пускай и мысленно. — А почему ты спрашиваешь? — скрывая неловкость в голосе, спросил Цзинь Гуанъяо. Его щёки медленно покрывались лёгким румянцем. — Или палень, — Цзинь Лин подумал, что раз мужчина сразу не дал ответ про девушку, значит он тоже был по парням, и это заставило Жуланя насторожиться сильнее. Душа Сичэня зашлась от этого вопроса, и стремительным движением усадив Цзинь Лина себе на плечи, он закрыл мальцу рот шоколадной конфетой. Лицо его при этом не теряло лёгкой улыбки, пока душа пребывала в смятении, и он попросту не знал куда себя деть от стыда. Что о нём подумает Мэн Яо, чему он тут учит ребёнка, если девяносто процентов времени тот проводит именно с ним. Откуда взяться подобным вопросам в пять с половиной лет? Цзинь Гуанъяо украдкой взглянул на Сичэня и сразу же отвернулся, дабы прыснуть со смеху, при этом у себя в голове он представил довольно яркую картину. Со стороны они втроём выглядели совсем, как молодая семья. Улыбка вновь украсила его небольшое миловидное лицо. — Прости, — виновато отозвался Сичэнь, — клянусь, я его такому не учил. Видя, как друг смущается, Мэн Яо вновь прыснул со смеху. — Не стоит, Сичэнь. Нет, малыш, у меня нет девушки, — ответил Цзинь Гуанъяо, подняв голову вверх, обращаясь к Жуланю, который уже управился с конфетой и слегка вымазался. Мэн Яо хотел было потянуться и вытереть его щёчку, но совсем близко было лицо Лань Сичэня, и это остановило его. Он бы всё равно не дотянулся, но запросто мог столкнуться лицом к лицу с Сичэнем и было бы это может и прекрасно, но в противном случае Мэн Яо больше не смог бы сдерживать себя. Он ограничился беглым взглядом по тонким, но ярким губам и мысленно представил, как они накрывают его собственные. И вот он уже на седьмом небе, и сердце и душа устремляются ввысь. Цзинь Лин ещё раз окинул обоих оценивающим взглядом и в своей маленькой головке рассудил, что между этими двумя явно что-то происходит, но совсем не так, как между Сичэнем и его дядей Ваньинем. Что бы это ни было, это следовало прекратить, поэтому Жулань, подобно ловкой обезьянке, перелез с плеч Сичэня, на плечи Гуанъяо, заставляя того оторвать взгляд от Лань Хуаня и продолжить их путь дальше. «Дядя Яо, конечно, холоший, но блатик точно должен быть с дядей Чэном. Я так лешил! Значит так и будет!» — твёрдо решил для себя Цзинь Лин. Ближе к обеду он и не заметил, как уснул прямо на руках Мэн Яо, пока тот читал ему книжку, сидя в мягком кресле в углу. Голос у дяди Яо был гипнотически-нежным, так что глаза мальчика сами начали закрываться, когда история была уже где-то на середине. Картина очень умиротворяющая и домашняя: большое кресло, мужчина в офисном костюме, словно вернувшийся с работы, сидит сбросив с плеч деловой пиджак, а на руках у него крепко спит, посапывая, маленький мальчик, чем-то отдалённо на него похожий. Увидев это, Сичэнь озарился улыбкой. Он уже давно уложил всех остальных детей спать, и только Цзинь Лин обычно не желал спать днём и играл весь тихий час один, пока не встанут другие дети. А тут заснул, даже не пикнул. Лань Хуань подошёл поближе и сел подле Мэн Яо на пол у кресла. — Он такой милый, когда спит, — тихо хихикнул Сичэнь. «Совсем как ты.» — подумал Цзинь Гуанъяо. — И правда, — согласился он и пригладил тёмные волосы Цзинь Лина. Мальчик слегка поёжился, после чего продолжил видеть десятый сон. Сквозь него он тихо произнёс: «Мама.» Мужчины кое-как расслышали отчётливое слово «мама» и лица их тут же переменились. — Он такая кроха, — с нескрываемой болью произнёс Мэн Яо, крепче прижимая малыша к себе. Рядом с Сичэнем он никогда не боялся выражать эмоции. — Я так долго хотел его увидеть… Сичэнь только понял, что так и не спросил о том, почему же долгие годы Цзян Чэн запрещал им видеться. Всё, что он знал, так это историю о смерти родителей Жуланя, но вот что случилось после, видимо, было куда важнее. Как же так вышло, что Цзинь Лин остался у Цзян Чэна, а не у ближайших родственников отца ребёнка, как это и было принято? Но не успели вопросы, один за другим, посыпаться на Мэн Яо, как Лань Хуань заметил, что и тот сам внезапно закемарил и уснул. Лицо Мэн Яо не было уставшим или невыспавшимся. Оно оставалось спокойным и невозмутимым, как и всегда, просто видимо, в этот раз его душа впервые за долгое время обрела покой.***
Приехав домой, Цзян Чэн немедленно принялся за приготовление оладушек. Ужин, больше походивший на завтрак, был уже почти готов, как вдруг Ваньинь заметил, что Цзинь Лин уснул. Если он сопел, то значит точно был не голоден, ибо спать на голодный желудок тот не любил больше всего на свете. Поняв, что то предложение об оладушках было больше предлогом, чтобы поскорее уехать, Ваньинь умерил свой гнев, а мирно спящий вид маленького Цзинь Лина окончательно даровал Цзян Чэну душевное равновесие. Он взял ребёнка на руки и понёс в его комнату. Уложив племянника, Ваньинь принялся сам готовиться ко сну, мысленно припоминая, что же он натворил. — Я просто ужасен...