Жестокость судьбы

Тёмное унылое небо, затянутое, словно пуховым, покрывалом, сделанным из неприветливых облаков. Одинокие холодные улицы с хмурыми людьми, всё время куда-то спешащими, проносящимися незаметной тенью мимо. Кирпичные на совесть сделанные трёх- и четырёхэтажные домики. Высокие бетонные здания с вырезками и плакатами, указывающими на то или иное заведение для платного отдыха. Виднеющееся на горизонте тёмно-синее, почти чёрное бескрайнее море. Давным-давно аккуратно выложенная кем-то серая плитка тратуара, влажная от частых дождей поверхность которой в некоторых местах покрыта тонким слоем опавших сухих и рваных  листьев. Фонарные столбы, слабо освещающие своим мягким светло — жёлтым светом слякоть дороги и быстро проносящиеся машины. Почти бесшумно падающие на твёрдый асфальт дождивые маленькие капельки, оставляющие неприятную мокроту после своего приземления на подушечки чужих пальцев и взъерошенные ветром волосы. Эта атмосфера осеннего портового города угнетала и заставляла вздрогнуть от холодной ноябрьской погоды, вдруг напавшей на Йокогаму. Одинокая чёрная фигура плутала среди этих улиц, среди толп равнодушных и занятых людей, проскальзывая между ними и направляясь куда-то в сторону Чаши, неблагополучного района с полуразрушенными постройками и тесными лачугами, около которой эта фигура обитала. Уняв дрожь, юноша выдохнул пар, развеевшийся и тут же незаметно пропавший. Его чёрные волосы  немного намокли от слабого дождя, серые глаза, так подходящие такой мрачной погоде, уверенно смотрели вперёд, а безбровое лицо выражало присущие парню безразличие и отстранённость. Он быстрым шагом, засунув руки в карманы длинного чёрного плаща, шёл к своей цели, думая лишь о том, как бы побыстрее прийти в их с Гин комнату в общежитии и уединиться, скрывшись от плохой погоды и посторонних глаз, от осуждающих взглядов и тыкающих в него пальцев. Нет, Акутагаве было откровенно наплевать на мнение каких-то людишек, его волновала только точка зрения сильных личностей, каждый день борющихся и каждый день побеждавших, таких как Накахара-сан, к примеру. Но всё равно Рюноске уставал от  вечных укоров и осуждений со стороны людей, у которых всё есть, которые живут, а не выживают. Раньше его часто осуждали и унижали, били, оставляя на нём тёмные пятна и заставляя захлёбываться в собственной крови. Насмехались, не вопринимая всерьёз его угрозы лишить их жизни. А всё потому что раньше не было места, куда бы можно было падаться. Не было еды, которую не надо было воровать у простого люда, живушего в Чаше, не было крыши над головой и места, где можно было поселиться на больше, чем неделю, не было нормальной одежды, не было людей, предлагающих свою помощь, и не было возможности учиться чему-то, кроме воровству, выживанию и борьбе. Сейчас, благодаря жалости одного из сенсеев старшей школы — в коей брат с сестрой стали потом учиться — проходившего мимо двух сирот, лежащих без сознания, Рюноске имеет крышу над головой, еду, которой более-менее хватает для того, чтобы просто не умереть с голоду,  возможность получить какое-никакое образование и сильного знакомого… Нет, друга в виде рыжего злого коротышки, помогающего ему с учёбой. Но это не означает, что парня перестанут поливать грязью и тыкать пальцем, показывая своим детям, каким не нужно быть, и получая полный презрения взгляд серых глаз, прожигающих и готовых в любой момент убить. Жизнь слишком дерьмова и непредсказуема, чтобы не ценить то, что имеешь сейчас, ведь в любой момент это может с лёгкостью исчезнуть, а ты, слабое и грязное дитя, останешься рыдать и злиться на этот мир в полном одиночестве без сил на что-либо ещё. Так думал Акутагава. Так он считал. И так он решил. Решил больше никогда ни у кого не вызывать жалости, решил оставаться сильным и хладнокровным, и в любой момент быть готовым убить за попытку отобрать у него что-либо. — Только силые выживают. Слабые сгорают до тла от собственной беспомощности и не имеют право жить вообще, лишь загрязняя своим жалким существованием этот и без того омерзительный мир. — говорил, чуть ли не выплёвывая, черноволосый со злостью в голосе и понятной только ему болью в широко раскрытых глазах, застеленных пеленой жестокости. Сжимая до побеления костяшек свою ладонь на чужой шее и заставляя жертву, припёртой к стенке, ещё больше сопротивляться в попытках получить желаемый воздух, Рюноске стоял неполебимой статуей, с ненавестью смотря на помятого невысокого и отвратительного его глазу мужчину  тридцати лет. Ноги мужчины, нависшие в нескольких сантиметрах над землёй, бьют по кирпичной кладке стены заброшенного здания, расположенного в нескольких кварталах от Чаши, руки хватаются за чужую конечность в попытках её убрать и выжить, из глотки вырываются похрипывания и попытки позвать на помощь, из открытого почти беззубого рта льётся вязкая прозрачная слюна, заливая тыльную сторону чужой ладони и вызывая ещё большое омерзение, заставляя юношу скривиться, глаза закатываются, хватка рук постепенно ослабевает, а движения становятся не такими резкими. — П-перестань! Сероволосый с неровной чёлкой парень испуганный жестокой расправой над напавшим на него мужчиной, пытающимся несколькими минутами назад  воплотить в реальность свои извращённые фантазии и раздеть бедного сироту, заплутавшего в городе, окаченел, сидя на холодном бетонном полу. Его глаза готовы выпасть из орбит, а сознание тут же улетучиться, если бы не подступивший  рвотный позыв, не дающий так просто отключиться, и кречащие  о неправильности мысли. Незнакомый парень, на вид не на больше старше его самого, ворвался в помещение, когда костлявый мужчина держал вырывающегося Ацуши, срывая с того недавно щедро подаренную спасённым суицидником ему одежду, и сейчас голыми руками — а правильней будет сказать рукой — безжалостно душит извращенца, говоря такие ужастные вещи. — Что ты такое несёшь? Он только что напал на тебя, а ты хочешь, чтобы я его отпустил? — скалясь от злости сквозь зубы говорил парень в длинном чёрном плаще и белом шейном платке, не отпуская жертву из своих сильных лап. -П-пусти его, так нельзя…- тихо говорил Накаджима, подрагивая и смотря на задыхающегося мужчину. Но черноволосый проигнорировал его слова, с новой силой сжав свою ладонь, заставляя извращенца издать скрипящий звук. — Х-хватит! — видя страдания умирающего, воскликнул Ацуши и сам не понял, как оказался рядом с безбровым парнем и схватил того за руку в попытке ослабить его хватку на горле мужчины, но тщетно. Тому хоть бы хны, он с леденящими душу цветом мокрого асфальта глазами стоит непоколебимо и твёрдо, прижимая жертву к стене и передавливая ей воздух. Из мужчины видимо уходит жизнь, ещё несколько секунд, и он покинет этот мир, ещё немного и его не станет… — Шшш…-  зашипел незнакомец, когда зубы Ацуши вонзились в выпирающую косточку кисти руки, обтянутую бледной кожей, и отдёрнул руку, давая мужчине глотнуть воздуха, упасть на пол и неистово закашлиться. — Агх, ты…- смотря на глубокие и местами кровоточащие следы от чужих зубов на своей руке, прожигал взглядом Накаджиму черноволосый — Этот извращенец не заслуживает жизни, а ты не то, что не смог постоять за себя, так ещё не даёшь мне его прикончить! Ты настолько слаб и наивен… Не успел договорить Акутагава, как грудь поразила уже знакомая боль, и парня настиг очерёдный приступ кашля, заставляя позабыть про боль от укуса. Ацуши всё ещё с ипуганными глазами лишь смотрел на то, как незнакомец в чёрном плаще кашляет, закрывая рот правой рукой и хмурясь, а его жертва надышавшись и прийдя в себя уносит ноги, выбегая из заброшенного здания и оставляя юношей наедине. Накаджима хорошо понимает, что если бы не этот парень, то мужчина бы получил от юноши удовлетворение и, скорей всего, убил бы, не пожалев, или оставил дрожать от холода, боли и испуга на этом холодном и грязном полу но… Но Ацуши не мог спокойно смотреть на забирание чужой жизни. «Почему люди убивают друг друга? Это же зверство, так не должно быть, так нельзя…» — крутилось в голове, не давая покоя, его поражало это обесценивание чужой жизни. — Слабое ничтожество… — выплюнул Рюноске вместе с сгустком алой жидкости привычного металлического вкуса и с презрением посмотрел на сероволосого с испуганными жёлто-фиолетовыми глазами, который в тот же миг сделал шаг назад, столкнувшись со стеной. — Запомни. Я бы никогда не спасал такого слабака, если бы не ненавидел поршивых извращенцев, которые в разы хуже такого мусора, как ты. — не убирая руки ото рта, процедил черноволосый парень и, спокойной походкой выйдя из здания, исчез, будто его и не было вовсе. Накаджима облегчённо выдохнул и скатился по стене вниз, снова усевшись на холодный бетонный пол. Сказанные раннее его «спасителем» слова бесцеремонно ворвались в голову юноши. «Верно. Я ничтожен, жалок и беспомощен… Меня чуть не изначиловали, а я спас собственного насильника… Но… Из-за этого я не должен жить? Потому что слаб?..» — эти мысли возникли сами собой, закравшись в самую душу, записавшись на подкорку. Накаджима ещё около получаса не мог прийти в себя от разговора с незнакомцем и увиденной им неудавшейся расправой над мужчиной. Закравшиеся сомнения о смысле его существования вдруг незаметно пробрались глубоко под кожу и разрывали парня изнутри, пока не начали наступать сумерки. Пришедший в себя юноша судорожно встал и начал глубоко дышать. На ватных ногах он вышел из полуразрушенной постройки и, опёршись об близстоящее дерево, выблевал всё, что недавно съел в квартире самоубийцы. Горло обожгло из-за почти переварившегося обеда, смешавшегося с желудочным соком. Ацуши, вытерев рот тыльной стороной ладони, с неким облегчением выдохнул и сел на тёмную и мокрую от небольшого дождя траву. Зарывшись руками в серые волосы, поджав ноги и прикрыв глаза, он не переставал думать о том, что сказал незнакомый парень и с какой ненавистью на лице пытался убить свою жертву. Это всё казалось сироте одним большим кошмарным сном, он потянул за волосы в попытке проснуться от боли, но ничего не вышло. Глаза начало щипать, и прозрачные, солённые на вкус, капли стекали по бледным щекам. Он и вправду так испугался, так шокировался… Это всё не сон. Это жестокая, жестокая реальность. В темноте закрытых глаз собственные мысли оглушали, не позволяя спрятаться и позабыть о них хотя бы на секунду. Накаджима не знал сколько он сидел, в полном одиночестве плача и сходя с ума от своих же мыслей. Он просто не мог открыть глаза, ему казалось, что открой он их, тот парень вернётся и закончит начатое, заставит почувствовать боль и снова скажет, что юноша просто грязь и мусор, что он не имеет право жить. Тогда его содрогающегося от тихого плача плеча коснулась чья-то широкая и тёплая ладонь, заставив распахнуть глаза и не на шутку испугаться. — Ацуши, что здесь случилось? — немного обеспокоено, со всей серьёзностью в голосе спросил кареглазый шатен, положивщий на худое плечо юноши свою ладонь. — Дазай — сан… — шёпотом произнёс Накаджима со слезами на глазах, порваной рубашкой на груди и взъерошенными волосами, смотря на семпая в бежевом пальто, который каким-то чудом нашёл заплутавшего мальчишку. Сирота с ещё не ушедшем испугом в глазах, болезненно улыбнулся уголками губ, поняв, что теперь он здесь не один, его нашли, его оторвали от этих мыслей, даже если ненадолго, но его спасли от этого кошмара. Спас семпай, знавший его только несколько дней. И на какое-то время  можно было расслабиться. По приходе в квартиру Осаму юноша, успокоившись, рассказал о произошедшем и наблюдал за поразившей его спокойной реакцией хозяина жилища. Похоже, только его это так задело, только его поразила эта жестокасть, проявленная тем парнем в чёрном плаще, только он, словно невинное дитя только что узревшее реальный мир, был так напуган этой реальностью. Дазай же, казалось, абсолютно холоден к этой ужасающей ситуации, словно для него это дело простое, ничего не значишее. «Не значишее, как и жизни людей для незнакомца» — проносится в голове. Забинтованный лишь задумчиво потрепал сироту по грязным волосам в поддерживающем жесте и сказал не менее ужасающую на взгляд юноши вещь, которую Накаджима запомнит навсегда. — Таковы правила выживания. Либо ты убьёшь, либо убьют тебя. И тот парень слишком пропитался этим правилом. Но его политика такая простая. Ты слаб, Ацуши, но это не значит, что ты не сможешь стать сильнее. — Д-дазай-сан… — в шоке одними губами произнёс Накаджима, когда суицидник вышел из комнаты, чтобы набрать тёплую ванну для мальчика. Жёлтые с фиолетовым отливом глаза снова наполнились слезами. С тех самых пор прошло почти пять месяцев. Ацуши до сих пор вспоминает тот день с болью, отдающейся где-то в груди. Но его больше не пугают и не озадачивают слова того парня в длинном чёрном плаще, они больше не заставляют его думать о его бесполезности, о слабости и бессмысленности его жизни. Они больше не кажутся устрашающими. Только глупыми и высокомерными слегка. Словами того, кто никогда не был слабым, как думал Накаджима. Лишь сам образ хладнокровного убийцы не давал покоя и снился во снах, напоминая о  себе, о том дне, и о жестокости, с которой, юноша уверен, Ацуши придётся столкнуться не раз. Сны шли по одному и тому же сценарию, только немногим отличаясь друг от друга. Накаджима стоял среди голых белых стен без окон и дверей, они окружали, заставляя почувствовать себя зверем, загнанным в ловушку, давили своим малым пространством на парня, а после, в этой белой комнате появлялась чёрная фигура с безбровым лицом и серыми глазами. Она просто смотрела на Накаджиму, не говоря ни слова, не двигаясь и, возможно, даже не дыша. Прожигала презренным взглядом, с силой бьющем по сердцу и вызывая странную душевную боль, перерастающую в физическую. Ацуши просыпался в холодном поту от этого сна, почему-то его сознание совсем не хотело забывать черноволосого жестокого юношу в чёрном длинном плаще, продолжая мучить сироту образом того парня. Этот сон являлся ему каждую ночи, до того момента, пока Накаджима не стал сильнее. Дазай-сан дал ему эту силу, поверил в него, обучил. Физически юноша окреп. Он до сих пор был до безобразия тощим, но, несмотря на это, сила в нём пробудилась, даря сироте достаточно возможностей для самообороны. А с телом окрепла и его душа, его идеалы и виденье. Да, что тело, что душа были ещё не на столько сильными, чтобы на равных противостоять тому же жестокому незнакомцу, но они не были настолько слабы, чтобы, как пять месяцев назад, не двигаясь, молча, смотреть на жестокую расправу и выслушивать речи о его никчёмности. Ацуши мог постоять за себя, мог обосновать своё виденье и возразить, указав на неправильность суждений. Он и вправду стал сильнее. Так он думал… До того дня, когда то, над чем он так упорно работал  эти месяцы в один миг не дало огромную трещину и было готово рассыпаться мелкими частичками зеркала, в котором сирота видел себя нового и достаточно сильного. — Тебе надо переехать — весело и твёрдо заявил в марте Осаму,  несколькими минутами назад над чем-то упорно думающий. — Переехать? Дазай-сан, я доставляю вам проблемы? — робко спросил Ацуши, не понимающий в чём он провинился, раз суицидник так жаждет выгнать его из своей квартиры. — Не-а. Но переехать надо. Для твоей же пользы, Ацуши-кун — снова загадками говорил хозяин жилища. И через месяц Накаджима и впрямь переехал. Переехал в общежитие старшей государственной школы, в которую его без проблем приняли с начальными знаниями, полученными в приюте, в которой обещали бесплатную еду и медикаменты в случаи травмы или неожиданно напавшего гриппа. Так всё и начиналось. Безмятежная жизнь, новые для юноши будни, сложная и непонятная учёба, чёрная, видно кем-то уже ношанная, форма, тесная комната и новые люди, одноклассники, с которыми так и не вышло наладить контакт. Те казались неплохими и похожими чем-то на него, но в то же время лицемерными и совершенно не походящими на сероволосого. Поэтому Ацуши легко затерялся среди этих людей, хорошо знавших друг друга и мастерски не обращающих внимание на новое неприметное и ничем не отличающееся лицо в их классе. Целую неделю всё шло своим чередом. Ранний подьём, скудный перекус за собственные деньги, которые ему так щедро давал Дазай на время, пока юноша не найдёт работу, чёрная, уже ставшая привычной, форма, потрёпанная сумка с держащимися на трёх ниточках лямками, безвкусный завтрак в кофетерии, скучные уроки, нудные рассказы учителей, проказы неслушавших учеников, думы о пустующей парте перед ним, такой же безвкусный обед, снова учёба и поход к Дазай-сану вечером. Так Накаджима проводил свои дни, уставшим возвращаясь в общежитие уже к ночи. Лишь беспокоющий по ночам кашель соседа за, казалось картонной, стеной его комнаты в общежитии не давал расслабиться, полностью отдавшись учёбе и проблемам обычного школьника,  напоминая тот тяжёлый кашель парня в длинном чёрном плаще и заставляя снова и снова вспоминать тот день шесть месяцев назад, который хотелось бы спрятать в глубь и навсегда позабыть. Эта безмятежность разрушилась одним таким же будним днём, не предвещающим чего-то плохого и отличающимся только тем, что уроки начинались не привычным утром, а днём и заканчивались поздним вечером. Ацуши, отправив ленивого и суицидального семпая в университет, уже находился в своей школе и шёл на второй этаж, где находился его класс для второгодок, в который его записали как в единственный класс с оставшимися в нём местом. Он сел как обычно за свой стол, снова заинтересованно гледя на пустующую парту перед ним, за которую ему не дали сесть в первый день, сказав, что это место занято. Только вот кем никто отвечать не хотел, лишь недобро посмеиваясь и говоря, что юноша сам всё должен узнать. Но что-то уже тогда было не так. Его окружал непрекращающийся шёпот, с которым Ацуши встретился в первый день своего обучения, но более его не слышал. До этого момента. Звонок на урок прозвенел, разговоры немного стихли и дверь в класс неожиданно отворилась, обращая внимание  класса на фигуру, стоящую в проходе. — Извините за опоздание — отстранённым, до безобразия знакомым и немного хриплым голосом произнёс парень с холодными серыми глазами и белыми кисточками волос по обе стороны его безбрового лица. — Ничего, Акутагава-кун, садись. Надеюсь, теперь с твоим здоровьем всё хорошо. — мило произнёс сенсей, жестом показывая на свободное место перед Ацуши. — Да. — немногословно отвечал парень, проходя в глубь класса. «Нет… Нет-нет-нет-нет-нет… Этого не может быть… Это не он… Не он…» — проносилось в голове у Накаджимы, сидящего с испуганными и распахнутыми от удивления глазами. Юноша застыл каменной статуэткой, наклонив голову и смотря в парту напротив, краем глаза наблюдая, как парень в такой же чёрной форме и с такой же измученной временем сумкой под громкий шёпот одноклассников садится впереди него, не проявляя и малейшей эмоции и вдруг негромко закашливается, точно как тот незнакомец в плаще в тот день, прикрывая рот правой ладонью, и заставляя Ацуши вздрогнуть. — Возьмите по одному листу с заданиями и передайте ребятам позади вас — командавал учитель, давая стопку листов первым партам в каждом ряду. Стопка, постепенно становясь тоньше, поползла по ряду, на котором сидел Ацуши, к последней парте, к парте Накаджимы. Тем временем юноша нервно кусал губы, не зная, как себя вести. Вот очередь дошла и до него, но сероволосый не спешит брать листок, протянутый ему Акутагавой через плечо. Юноша просто окачанел, не смея сделать лишнего движения и паникуя у себя в голове, пока у черноволосого же кончается терпение. Да, он узнал мальчишку, даже не разглядывая его. Эта неровная чёлка, серые волосы, тонкие кисти нервно подрагивающих рук, тех самых, которыми парнишка когда-то пытался убрать руку Рюноске, хрупкое на вид тело - всё это было знакомо и опознано в юноше сразу же, как Акутагава зашёл в класс и обратил свой взгляд на уже незанятое место позади его парты. — Возьми этот чёртов лист — полушёпотом проговорил черноволосый, вытягивая Ацуши из собственных переживаний и пугая столь резким обращением к нему. — А! Д-да — паникуя, воскликнул на весь класс парень, вызвав смех сверстников, и резким движением вырвал лист из чужой хватки, невольно коснувшись тонких и, как заметил Накаджима, холодных пальцев Акутагавы, и краем глаза увидев маленькие шрамики от человеческих зубов на бледной коже. — Ацуши-кун, потише, пожалуйста — обратился учитель к сероволосому, успокаивая и хихикующих учеников заодно. Юноша лишь виновато кивнул и уткнулся взглядом в задание на листе, не в силах отвлечься и прочитать его. Никаких сомнений, Акутагава и есть тот парень в плаще, не исчезнувшие еле видимые следы от поступка Накаджимы подтвердили это. И это самый худший исход, что мог быть!