***
Утренняя служба постепенно подходила к концу, однако после неё имелось ещё много работы. У монахов её всегда полно, а отдохнуть можно было лишь ближе к полудню, да и то, только на час, и далеко не всегда. По правде говоря, священнослужители считали этот образ лучшим времяпрепровождением, которое можно взять от жизни. Посвящая всего себя господу, существование которого так и не доказали, эти люди отдавали ему практически всё своё время. Эммануэль никогда не соглашался с ними. Он корил себя за эти мысли, стыдился того, что не может поверить в полной мере, как его родители желали, однако глубоко внутри чувствовал, что отличающиеся убеждения имели право существовать. Чтобы не стать главным разочарованием, чтобы не быть казнённым в молодом возрасте, мужчина прятал все переживания в себе, не показывая никому всю подноготную его личной истины, как и своего видения мира и предположений о возможностях человека. Подобные мысли породили новые — монах даже начал задумываться о своём безумии. Всё, что не касалось церкви и бога, но затрагивало тему сверхъестественного, порицалось и считалось бесовщиной. Так каким же тогда образом «добро» всегда выигрывает, покуда «зло» преобладает в количестве? «Нам Бог помогает», — у всех старейшин имелся только один ответ на данный вопрос, и подобная неясность лишь подначивала Эммануэля копнуть куда глубже. Лишь один человек всегда поддерживал идеи Эммануэля. Единственного человека, которому монах мог раскрыться, звали Лексей — друг детства. Они всегда держались вместе, на общих перерывах обсуждая их обманчивую жизнь, то, как неплохо было бы сбежать из монастыря, и лишь на службах перекидывались молчаливыми взглядами, полными понимания. Не так давно произошло то, что окончательно разочаровало Эммануэля в жизни и вызвало в нём бурлящую злость. Выяснилось, что Лексей, разговаривая с одним из священнослужителей, не особо лестно отозвался о монастыре, за что его и приговорили к казни. Эта история сильно потрясла Эммануэля, ведь его близкий человек всего лишь собирался поделиться переживаниями, да и наверняка его слова переврали, ибо Лексея нельзя было назвать глупцом! Тогда Эммануэль задумался о слабости человеческого тела. Уже в возрасте двадцати трёх лет юноша впервые осмелился зайти дальше своих мыслей, но продолжал действовать с осторожностью — всё же если у него получится исполнить план, то лучше впоследствии показать, что его слова не являлись пустым звуком. Может, тогда всё встанет на свои места. Если общество верило в сверхъестественные силы, но никогда их не видело, поверит ли оно своим глазам, когда «невозможное» коснётся его? посчитает ли бесовщиной? В древнеиндийский письменах, которые удавалось выкрасть до того, как их сожгут, присутствовало обилие информации о тайных священных знаках. Подобные записи, как только они попадали в руки священнослужителей, тотчас же обращали в пепел. Эммануэль уже не первый год собирал обрывки, которые получалось сберечь. Он не принимал чужую веру (глубоко в душе он знал, что абсолютно нерелигиозен), однако находя в некоторых символах обоснование, на ум приходили идеи, что всё это создавалось не просто так. AUM, символизирующий вселенную и конечную реальность, представлял собой первый звук бесконечности. В Индии это считалось самым важным знаком. Хоть он и обоснован, более веским Эммануэлю показался мудрёный символ калачакры, показывающий временные циклы. Вот только, знак представлял собой колесо, но что же будет, если это колесо вытянуть в полосу? Это уже будет не цикл, а вечная продолжительность времени. Затаив дыхание, вытаращив глаза, Эммануэль начал дрожащими руками переносить свои мысли в письмена, не вынимая их из импровизированного тайника в своей комнате. Тайник являлся незамысловатым: за кроватью находилась слабая доска в полу, которая легко отодвигалась и прятала за собой небольшую дыру. Там Эммануэль и хранил все «дьявольские» записи и собственные размышления. Возвращаясь к безумным идеям, монах с трудом верил, что они принадлежали ему, но продолжал записывать каждое слово, всё ещё не до конца понимая, что с этим делать, и нервно ожидая тихого, но режущего нервы, скрипа двери, когда его позовут на очередную службу. Лишь с таким небольшим отличием и прошли последующие два года жизни. Эммануэль полностью погрузился в изучение высших сил, которые способно принять тело человека, и начал формировать из полученной информации новую. Просыпаясь в первый раз ещё до восхода солнца, мужчина только и ждал, когда наступит полуденный отдых, чтобы остаться наедине со своими записями. Не обращая внимания ни на общие молитвы, ни на службы, ни на работу, он держал в голове только собственные мысли, стремясь поторопить время ради заветного часа. Всё зашло дальше, когда во время одиночной молитвы он начал произносить совершенно иные слова. Обладая немалым количеством запрещённой информации, научившись читать иероглифы, парень произносил их в разнообразной очерёдности, надеясь наткнуться на разгадку. И вскоре он догадался, зачем вообще занялся этими вопросами. В ту ночь Эммануэль так и не смог сомкнуть глаз — нервная радость добавляла в кровь адреналина, отчего сердце стучало с невыносимой скоростью. Сверхчеловеком может стать не только он. Поделившись своей силой, можно создать целую сверхрасу. Предзнаменование, сложившееся в голове, гласило о том, что сверхчеловек, управляя собственной кровью, может исполнять три любых желания обычных людей. Может, это действительно чертовщина, раз приходится отдавать кровь ради претворения сказки в жизнь, но таким образом можно решить тысячу проблем! Можно развить интеллект неграмотного населения, решить проблему бедности, докопаться до сути мира, вкусить истину! Но тем не менее, к сожалению, такое ценное, казалось, только для Эммануэля время пока не приходилось возможным подчинить обычным людям. Далеко не все захотят пополнить ряды сверхрасы, значит, вечность не всем подвластна. Пока что. Но всё же эта сила и является панацеей, ведь к ней можно прибегнуть даже в старости и снова обратиться молодым и здравым! Поглубже вздохнув, Эммануэль отвернулся к стенке, всё ещё надеясь подремать хотя бы несколько минут. Как-никак, сейчас его фанатизм и вера в неизведанное ничем не отличались от веры остальных священнослужителей. Пока всё это не воплотится в реальность, его план так и остаётся бреднями обезумевшего. Однако что-то продолжало сподвигать его сердце радостно трепетать в груди, навевая некогда забытое беззаботное детство.***
Следующим днём абсолютно невыспавшийся Эммануэль опрометчиво забылся, потеряв бдительность и решив побыть беспечным рядом с единственным оставшимся в монастыре другом. Пусть слово «друг» для этого человека всё же, было громковатым. Сидя за трапезой, когда Эммануэль и Ваухан остались наедине, последний аккуратно поинтересовался, будто бы намеренно снизив тон: — Брат. Ты неважно выглядишь в последнее время. Это не болезнь? — Нет, — от неожиданности Эммануэль дёрнулся на месте, чем вызвал ещё больше замешательства в свою сторону. Нахмурившись, опасливо оглядевшись по сторонам, он наклонился чуть ближе и шёпотом поинтересовался. — Я действительно выгляжу так плохо? Ваухан едва заметно кивнул, с настороженностью наблюдая за действиями собеседника. Вскоре он, чувствуя подвох, так же тихо спросил: — Тебя что-то беспокоит? И в этот момент Эммануэль решил, что пора. Несмотря на то, что все монахи приходились друг другу, так называемыми, братьями, он понимал, что конкретно духовной связи между ними нет. Однако Ваухан чем-то отличался. Он не был человеком, который мог неправильно воспринять его слова и сдать верхам, как случилось с Лексеем. — Я не болею, — признался Эммануэль. — Дело в том, что я далёк отсюда мыслями. — И где же твои мысли? — Никому не скажешь? — весь запал, детский задор, перемешавшийся со звериным гневом, копившимся всё это время внутри, казалось, в одну секунду проявился в глазах монаха. И также, затаившаяся надежда на понимание граничила с безудержным желанием скорее рассказать о своих планах. Ваухан в очередной раз кивнул. На его лице отразилось сомнение, но Эммануэль был уверен, что друг не может стать предателем. — Уже два года я изучаю возможности человеческого тела и решаю, как мы можем развить свои способности! — против воли на лице стала вырисовываться азартная улыбка. — И знаешь, если все мои догадки верны, если всё это реально, то я смогу создать сверхрасу! — Сверхрасу? — не то напугано, не то с недоверием переспросил Ваухан. — Это люди, которые смогут жить вечно, избавившись от болезней, и подчинят себе магию крови, — поглубже вздохнув, Эммануэль смекнул, что разговаривает довольно громко, и тогда снова вернулся к шёпоту. — Но самое главное — они смогут исполнять три практически любых желания каждого человека. — Откуда ты это всё берёшь? — И об этом тоже никому. Ладно? — хоть это было ясно и без слов, но удостовериться стоило. После кивка со стороны друга Эммануэль продолжил с ещё большим запалом. — Из тех самых записей, которые принимают за небогоугодные и сжигают. Но в них кроется правда и каждое слово, каждый иероглиф имеет смысл! Я очень долго их изучал, поверь! — Ага, — кротко отозвался Ваухан, показывая, что внимательно слушает, но тем не менее, отводя взгляд, оглядываясь по сторонам. Смурной вид наводил на мысль о том, что, скорее всего, друг ему попросту не поверил. — И вычитав все доступные иероглифы, я начал создавать новые на основе того, что имею! Может, это безумие, — не сдержался парень от довольного смешка, — но я не отступлю, пока не приду к верному решению. Просто… Тот случай с Лексеем показал нам всем, как несправедливо… — Эммануэль моментально прикусил язык, заметив силуэт впереди. — Ваухан! Эммануэль! — к главному входу подошёл Фарлей, зовя монахов. — Собираемся на молитву. Мужчины кивнули, вмиг закопошившись. Эммануэль пустил короткий взгляд на друга, уловив секундное беспокойство. Он уже не мог в открытую переспросить Ваухана, точно ли тот сохранит информацию и всё ли в порядке. Однако в ответ на зрительный контакт ему вновь кивнули, что значительно успокоило забившееся в ускоренном темпе сердце. Пусть Ваухан, скорее всего не поверил, но никто, кроме него, сейчас не способен понять юношу. А вдвоём уже не так тяжко приходилось. Замкнутый цикл повседневности не собирался давать сбоя, однако что-то гложило Эммануэля изнутри. Возможно, зря он рассказал о своей задумке так рано, когда ещё понятия не имел, как довести свою идею до совершенства. Если бы только он знал наверняка, то готов бы был отдать свою жизнь, возможно даже рискнуть и быть сожжённым на костре, ведь иначе он потеряет единственный смысл. А когда теряется любой смысл, теряется и вкус, желание. Остальные священнослужители никогда даже мысли такой не допустят. Выходит, что Эммануэль непригодный? Четырёхчасовой сон снова не оказался полноценным для монаха в эту ночь, так как размышления не собирались отпускать его и на долю секунды. А думать в последнее время он стал в разы чаще. Будь то мысли от сладости возможного достижения, не то меланхоличные, заставляющие лишь больше нервничать. Но как выяснилось позже, тревога оказалась вовсе не ложной. Возвращаясь в комнату после дневной службы для чтения одиночной молитвы (в случае Эммануэля, для чтения новой группировки знаков, которые он уже выучил наизусть), он неслабо опешил, когда обнаружил открытую дверь. В его перевёрнутой с ног на голову комнате находился патриарх. Неспешными шагами подходя всё ближе, Эммануэль с замиранием сердца наблюдал за действиями Алфорда. В один момент он замер, не в силах пошевелиться — холодный ужас сковал его тело, не разрешая развернуться назад и удрать со всех ног, куда глаза глядят. Ведь в руках патриарх держал его смысл жизни, с пренебрежением листая записи. Заметив присутствие Эммануэля, грозный взгляд Алфорда упал на замершее в страхе тело, после чего тот, смяв листы, направился навстречу. В этот момент в голове монаха мелькала вереница мыслей о том, как такое могло произойти. Он осторожничал, не выдавал себя, всё делал по расписанию… Один лишь вариант приходил на ум, но Эммануэль всеми силами отрицал его. Однако через секунду этот самый вариант показался в проёме двери, прячась за спиной патриарха. Лицо Ваухана, может, и выражало сожаление, но в нём легко читалось куда больше презрения. И тогда Эммануэль поплатился за свою наивность, столкнувшись с предательством. Тот, кто ещё вчера притворялся другом и находился на его стороне, сейчас всем своим видом выражал недовольство и отвращение. А вот являлась ли неправда простительной? Готов ли господь, которого он так обожал, закрыть глаза на такой грех со стороны священнослужителя? Переполненный гневом Эммануэль уж было собрался зайтись негодованием о том, что тот не сдержал обещания, либо выплюнуть в лицо факт о нарушении главных правил, да хоть что-нибудь, но только его лицо исказилось в гримасе злости и он шагнул вперёд, как тут же получил звонкую пощёчину от Алфорда, успевшего подойти достаточно близко. От силы удара его откинуло назад. Щека горела, но он лишь отвернулся, не смея посмотреть ни на гневное лицо патриарха, ни на холодный взгляд предателя. — Думать о подобном ещё полбеды, но протаскивать бесовские чертежи в святыню!!! — громогласно ругался патриарх, с силой замахиваясь для новой пощёчины. — Это неизлечимая болезнь — болезнь ума. А болезнь ума есть одержимость, — просто заявил Алфорд. Более слов не понадобилось. После того, как Эммануэля окрестили одержимым, он догадывался, что за этим последует ритуал изгнания, и если он не примет их правду, то в конце ритуала тело подвергнется сожжению. Он являлся мужчиной в здравом уме и знал, что не был одержимым, однако путь к выживанию оставался всего один. Или же… Чуть позже в его комнате из предметов остались лишь казённое бельё, да кровать с тумбой и фонариком, стоящим на ней. Заходя в опустевшую комнату, Эммануэль не переставал отпускать осуждающие взгляды на Ваухана. Вскоре его заперли в комнате до вечера и велели ожидать ритуала. Всё тело трясло, хотя эмоции не спешили вываливаться наружу. Однако позже, когда Эммануэль сел на пол прямо под дверью, дрожь стала чуть более крупной, а сам юноша зашёлся в беззвучном плаче. Теперь всё разрушено. Его длинный язык, который тот не смог удержать за зубами, стал главным врагом, ведь только сейчас Эммануэль полностью увидел свою глупость в действии: никогда и ничего не стоит говорить о своих планах тем, кто может всадить в нож в спину, с виду улыбаясь. Куда более громкими являются реальные действия. Однако Эммануэль чётко решил не отказываться от своих слов. Такая жизнь ему не нужна, а ещё несколько лет, пока он будет искать новую информацию и восстанавливать записи, он не выдержит. Пусть его сочтут одержимым, спятившим, но для монаха сейчас лучшим выходом казалась непосредственная решимость с последующим освобождением от тела. Так выходит, все старания, вся надежда на лучшее умрут вместе с ним? Вцепившись в голени, Эммануэль резко оторвал голову от колен, тяжело вздохнув. Его помутневший от слёз взгляд задержался на фонарике, располагающимся на тумбе. Нет, уж кто угодно, но Эммануэль точно не относится к тем, кто сдаётся раньше времени. Пока есть возможность пробовать, он будет это делать. Пусть сейчас его последний шанс. Если не сработает — он хотя бы попытался. Подойдя к подсвечнику, Эммануэль, не собираясь тратить время на сомнения, стукнул им по тумбе, разбивая тонкое стекло на множество осколков. Как казалось, монах не испытывал ровно никаких эмоций, всё тело ощущалось ватным, но почему-то кисти продолжали подрагивать. Взяв в руки наиболее крупный осколок, парень с некоторое время рассматривал его, примерно представляя, как именно ему сейчас нужно действовать. На лице не дрогнула ни мышца, однако во взгляде с новой силой зажглась решимость. Неторопливо стянув с себя клоубок, затем рясу и рубаху, Эммануэль остался практически обнажённым. Дрожь в руках всё ещё не унималась, но ей уже не представлялось возможным остановить процесс. Острый осколок, медленно поднесённый к животу, поцарапал первые слои кожи, давая прочувствовать слабую боль. Ладонь, крепко державшая стекло, двинулась по диагонали в сторону, раздирая живот, впоследствии формируя изображение ромба. Капельки крови аккуратно стекали по белёсой коже, промокая оставшиеся тряпки на теле. Боль ушла на задний план в тот момент, когда Эммануэль смекнул, что обратного пути нет, и начал действовать уже намного смелее. Вокруг ромба вскоре красовался ещё один, более тонкий, а окончательно поверив в свои силы, монах начал вырезать внутри ромбов широкий знак. Скептичнее всего мужчина относился к знаку тульпы, однако именно её он вырезал самым первым и, похоже, самым большим. В памяти с детальной точностью начали всплывать различные знаки, которые он заучивал, вот только не все удавалось вспомнить в полной мере. Чтобы не сойти с ума, Эммануэль нагружал свой мозг наибольшим количеством информации, думая лишь о символах и об их смысле, заточая в своём теле, как броню и вечную жизнь, так и магию и три нерушимых запрета, дабы не навести в мире хаос. Абстрагировавшись от происходящего, Эммануэль практически перестал что-либо чувствовать. Сложилось впечатление, будто бы он вырезал символы вовсе не на своей коже. Пахло кровью и сумасшествием. Когда на полу собралась приличная багровая лужица, монах ощутил огромную слабость, и только в тот момент понял, как сильно охладели его конечности. Сил совсем не осталось, да и кожа потеряла в цвете становясь мертвенно-бледной, и даже так он продолжал испещрять своё тело всё новыми, и новыми ранами. Луна и серебро, солнце и золото… С ужасом Эммануэль приходил к выводу, что уже нанёс на себя даже те знаки, в которых так до конца и не разобрался, ведь и те приходили на ум, картиной застывая перед глазами. Когда практически всё тело, кроме спины, до коей не представлялось возможности дотянуться, оказалось испещрено символами, монах выронил осколок, не в состоянии больше держать его в руках, и с блаженной улыбкой на лице откинулся назад, ударяясь головой о пол. Он успел вырезать всё, что собирался, и даже больше. Вся кожа была покрыта кровью, однако сквозь неё чётко проглядывались символы. Эммануэль не имел понятия, как долго лежал так в ожидании чуда — два часа, а может, сейчас это оказалось всего минутой, однако чуда так и не происходило. Даже если это были последние минуты его жизни, монах не собирался впадать в отчаяние, ведь уже пообещал себе не разочаровываться, ибо не бездействовал. На задворках разума он слышал, как кто-то открыл дверь, ворвался в его комнату, закричал. Многоголосый говор слился в один, не самый приятный для слуха тон, и хотелось бы заткнуть себе уши, однако сейчас Эммануэль не мог даже пальцем пошевелить. «Его надо бросить догнивать в темнице. Уже и так нежилец», — монах услышал единственную фразу. Впрочем, до неё сейчас не было никакого дела, ведь какая разница, где он погибнет. Позже на тело упала какая-то лёгкая ткань, а затем он почувствовал, как его берут на руки. Неизвестно каким образом, но монах ощутил, что начал постепенно приходить в себя. Он всё ещё был чересчур слабым и всё ближе подползал к смерти, однако теперь ему стало подвластно хотя бы двинуть рукой, моргнуть. И он был уверен — соберись он открыть глаза — это бы точно получилось. Но если сейчас Эммануэль откроет глаза, то не миновать ритуал очищения. Скорее всего, нежелание умирать маскировалось под оставшимися частичками ускользающей надежды. Всё тело засаднило в тот момент, когда Эммануэля безжалостно бросили на каменный пол в темнице, а когда все чувства начали возвращаться, накрыла ещё одна новая волна боли — от удара головы о камень. Только после того, как решётку накрепко закрыли и послышались удаляющиеся шаги, мужчина осмелился осмотреться. Вокруг царила темень, которую разбавляли редкие светильники, представляющиеся для застелённого пеленой глаза мутным пятном. — Эммануэль? — совсем рядом раздался слабый знакомый голос. — Боже! Что с тобой сделали, Эммануэль? Пришлось потратить некоторое время на то, чтобы проморгаться и, в конце концов, увидеть примерное изображение происходящего. — Брат, ответь что-нибудь, — знакомый голос теперь ещё и задрожал, и Эммануэль боялся предположить, кем мог оказаться обладатель этого голоса. Боялся разочароваться, если его предположение окажется неверным. А если не так, то должно быть, он уже переходил на сторону мертвецов. — Кто это сделал? Силуэт костлявой руки, выделяющийся на фоне свечей позади, осторожно двинулся к телу, но в момент остановился. С ужасом вздохнув, человек одёрнул руку назад. — Лек… сей? — еле как прохрипел Эммануэль, понимая, что встретился с другом детства уже в загробной жизни. — Это я! — ответили ему, безуспешно стараясь подавить рвущийся наружу вопль. А потом до Эммануэля дошло. Он ещё не умер, но при том увидел Лексея, как такое возможно? От осознания того, что друг, которого он уже успел похоронить, сидел перед ним, пусть и еле живой, губы тронула слабая улыбка, в то время как хотелось закричать от радости. Теперь, когда зрение более-менее восстановилось для того, чтобы понимать окружающую обстановку, Эммануэль действительно смог узнать в тощем силуэте Лексея. Он и вправду сильно исхудал с последней их встречи, и мужчина мог бы заявить с точностью: вернись к нему прежнее зрение — он бы и не заметил в чужих глазах играющей жизни. — Твоё тело… — с досадой продолжал Лексей. — За что тебя так? — Это сделал я, — медленно и тихо ответил Эммануэль, попытавшись сжать тряпку на своём теле. Ею действительно оказалась обычная некогда белая простыня, которая теперь стала насквозь мокрой. — Я так рад… что ты жив. Между старыми друзьями повисла тишина, но Эммануэль и без слов догадался, что Лексей сейчас, должно быть, в ужасе и сильном замешательстве. — Почему? — только и спросил он, придвинувшись ещё ближе. — Сейчас это уже не имеет никакого значения, — обречённо заявил Эммануэль, преспокойно прикрывая глаза. — Я сделал всё, что в моих силах, а теперь… просто хочу уйти на покой. — Нет, не говори так! — воскликнул друг. Вскоре он сменил свой тон на более ровный, тихий. — Может, ты и натворил что-то недопустимое, но знай: я всё равно останусь на твоей стороне, ибо ты — хороший человек. В отличие… — оборвался Лексей. Завершать фразу не представилось нужным. — Либо же просто спятивший, — Эммануэль имел в виду себя, и в один момент даже вновь улыбнулся своей правдивой шутке. — Я бы никогда не назвал тебя спятившим… — Ты не знаешь, о чём говоришь, — гул темницы едва ли не перебил садящийся голос. Стало в разы холоднее, из-за чего можно было сделать вывод, что смертельно-опасный сон подкрадывался всё ближе. Эммануэль часто размышлял над тем, что людей ждёт после смерти, как страшно шагать во всепоглощающую неизвестность, да и страшно ли вообще?! Всё же, на удивление, страшно ему не было. Это чувство заменили безразличие и лишь небольшая доля досады, но сейчас парень старался отпустить все эмоции. — Естественно, что не знаю, — вздрогнув и резко втянув воздух, Эммануэлю показалось интересным, что даже от последнего сна можно на время отвлечь человека. По крайней мере, в его ситуации. — Ты так и не рассказал ничего. Сделав шумный глоток воздуха, Эммануэль, поставил себя на место Лексея. Досадно так и не узнать истинной причины смерти лучшего друга, именно поэтому он и поторопился объяснить: — У меня была мечта, и о её наличии я, уж точно, не пожалею, — на этом моменте юноша медленно распахнул глаза, устремляя взгляд вперёд. — Ты, как никто другой, понимаешь меня, что не моя воля… быть запертым в теле монаха и в этом монастыре, но… — приходилось часто прерываться из-за огромной траты сил на речь. Продолжил Эммануэль уже шёпотом, — люди не видели даже того, что творилось у них под носом. А что насчёт… того, в кого они верят? а почему всё остальное, касаемо сверхъестественного… считается дьявольским? — И что есть Дьявол, — ненадолго прервал Лексей, поддерживая друга. Их нынешний диалог напоминал прежнее тайное общение на полуженных перерывах. — Нас всегда учили, что Дьяволом создано всё «плохое». Но в какой момент все начали делить мир на чёрное и белое, когда абсолютного добра и абсолютного зла в помине не существует? — осёкшись, он резко замолчал, вновь направляя взгляд на Эммануэля. — Прости, что прервал. — Всё в порядке… Но знаешь… объяснять долго, но нехитрыми путями я пришёл к мысли благодаря тебе. Мне было ужасно тяжело, думая, что тебя действительно казнили. И тогда я начал задумываться, что человек способен открыть в себе новые возможности… при помощи изменения наших тканей вследствие дельтации… Знаки, которые я научился слышать, потому что рисунки имеют звуки… — Эммануэль? — с печальной настороженностью позвал Лексей. Не стоило гадать, что тот предполагал о предсмертном бреде друга. — Ну вот, я же говорил, что посчитаешь меня спятившим, — тихонько посмеялся парень. Несмотря на его плачевное состояние, как ни странно, глаза будто бы вновь загорелись былым задором. Лексей выдохнул с явным облегчением, однако замешательства в нём не поубавилось. Чуть позже он в тон ответил: — Всё в порядке, но… это те самые записи, которые ты находил раньше? — Да. И теперь… — закусив губу, Эммануэль дрожащими руками оттянул ткань, демонстрируя изрезанное тело. — Теперь они здесь. В моём понимании, магия практически от и до завязана на крови, поэтому я посчитал… это верным решением… Лицо Лексея так и не было запечатлённым сетчаткой глаза, однако, судя по судорожному вдоху, на лице его отразился страх и недюжинное беспокойство. — Может, ты и безумец, — надломленным голосом отозвался Лексей. — Но ты — безумец, который верит в свои идеи. — Благодарю, — Эммануэль ещё шире улыбнулся, чувствуя тёплую волну во всём теле от того, что в него поверили. — Я мечтал создать сверхрасу… — продолжал он, ещё более загораясь изнутри. — Люди… которые бы исполняли желания, и жили бы вечно на энергии душ, согласившихся на сделку… Представь, как бы всё повернулось! — Это может стать как даром, так и проклятьем. — Соглашусь, но… надо знать, кому давать право на желания… Видимо, я взял на себя слишком много, раз попал сюда за своё неумение… держать язык за зубами. Но как делиться силой я так и не додумался… Просто… всё, что я хотел — чтобы людям жить стало проще. Чтобы их мечты, как по отдельности, так и всего населения, стали явью. Чтобы не было ни войн… ни преждевременных смертей! Чтобы отомстить за тебя. А уж представь такого же безумца, как я, кто будет копать в истину мира! Несмотря на разгорающееся повествования, по Эммануэлю было видно, как он с каждой секундой всё терял силы. Лексей готов был поклясться, что из-за внутреннего огня глаза будто бы блеснули в темноте ярко-голубым, пусть всего на миг. Это зрелище действительно завораживало, в ту же секунду вызывая смешение. Ведь как человек, с минуты на минуту собирающийся покинуть этот мир, способен так ярко и широко мечтать? Взгляд Лексея метнулся к животу, где проступал самый большой и чёткий знак. Рана всё ещё сильно кровоточила, ведь площадь повреждённой кожи являлась колоссальной. — Тульпа, — коротко пояснил Эммануэль. Лексей поднял на него непонимающий взгляд, и тогда он рассказал уже подробнее. — Если искренне во что-то верить, этот знак способен воплотить… в реальность твою веру. Вновь оторвав взгляд от бледного лица и вернув его к тульпе, Лексей ещё с несколько секунд изучал её. Какое-то тёплое, но и настораживающее ощущение разрослось внутри, особенно после пояснения значения символа. Одним самовнушением такое нельзя назвать. В то же время ему на ум пришла другая мысль: если Эммануэль считал себя безумцем, то Лексей весьма не прочь оказаться таким же. Он не имел представления, насколько реальны в действии слова его друга, однако именно желание поверить оказалось далеко не слабым. Чистые убеждения, альтруизм и вера, сочетающиеся в одном человеке, поражали. И кто тут ещё бес после того, как Эммануэля бросили в темницу? Пальцы сами потянулись к тульпе и, едва ли Лексей не соприкоснулся с раной, как вовремя успел одёрнуть руку. — Не бойся, — заверил Эммануэль. — Мне хуже не станет. Не ведая, что им движет, Лексей всё же несмело докоснулся до вырезанного символа, моментально чувствуя, как на самом деле горит рана. Этот контакт казался не то притягательно жутким, не то жутко притягательным, и в тот же момент на ум стали приходить новые варианты. Спустя некоторое время Лексей поинтересовался: — Значит, если человек посмотрит на тульпу, то вера примет материальный облик? — К сожалению… я так и не разобрался… — Раз магия полностью завязана на крови… — оборвался он на полуслове, в эту секунду, кажется, подхватывая запал друга. — Что ты собираешься сказать? — Я хочу проверить: это безумие так заразно или же твоя вера. Эммануэль ничего не ответил, молчаливо ожидая, когда Лексей пояснит свои намерения. — Что, если ты, разгадав тайную силу, становишься не человеком сверхрасы, а её родителем? — он пересёкся взглядом с Эммануэлем, и теперь уже совершенно точно заметил необычный небесный свет из глаз, мелькнувший ровно на секунду. — Поделиться магией… — осторожно произносил некогда бывший монах, — значит… поделиться кровью?! — в ответ ему осторожно кивнули, и тогда мужчина просиял, едва ли не поперхнувшись предельно нужным ему, в данный момент, воздухом. — А ты… — А я готов стать испытуемым, — твёрдо заявил Лексей. — Времени мало. У меня остаётся всё меньше сил… — несмотря на то, что Эммануэль словно отрицательно мотнул головой, он зарделся неслабым энтузиазмом. — Я несоизмеримо тебе благодарен… но если так, то я должен объяснить, что тебя ждёт, — на это Лексей кивнул, приготовившись внимательно слушать. — Если всё получится, то я подарю силу… которая моментально излечит твоё состояние. Ты перестанешь стареть на пике взросления… и будешь жить вечно, пока энергия душ со сделок будет в тебе пополняться… — Эммануэль нарочно тараторил, опасаясь потерять свой новый шанс. — Пока ты заключаешь сделку с человеком, ты не можешь брать нового… Три запрета: не убивать… не воскрешать, не влюблять. Невозможно исполнить желание человека сверхрасы. Размножение… нельзя. Из-за твоей вечной жизни и возможного нарушения гармонии… — слова скакали иногда невпопад, но Лексей всё прекрасно понимал, постоянно кивая. — Пожелают не стареть или тоже вечную жизнь — этого я не разгадал… но скорее тоже хаос, поэтому не существует ответа… — Я уже готов, не трать себя! — заверял мужчина, переживая за друга. — Остальное потом. — Хорошо… тогда… Эммануэль оглядел свою руку, из которой уже перестала течь кровь, но не растерялся из-за этого. Ближней рукой к стене он попытался нащупать что-то острое, но ничего так и не обнаружилось. — Есть что-то режущее? — уже задыхаясь, спрашивал мужчина. — Но… — Есть? — Самое острое, что здесь есть — это камни. — Тащи сюда и режь… — вместо завершающего слова Эммануэль выставил запястье. — Давай… Быстро смекнув, что помимо другого выхода остаётся только бездействие, Лексей ринулся в поисках хоть чего-то режущего. Через несколько секунд он действительно нашёл камень с острой гранью, моментально подлетая обратно к другу. — Нашёл? — прохрипел Эммануэль. — Да, но это будет… — В порядке, — перебил мужчина, стараясь как можно беззаботнее улыбнуться, чтобы успокоить Лексея. — Знаешь, что делать дальше? — Да, — он снова перешёл на шёпот. — Хорошо… не жалей меня. — Ладно. Прости! С этими словами Лексей, зажмурившись, с силой надавил камнем на запястье, которое и так было испещрено витиеватыми мелкими кругами. По первости не получилось достичь нужного результата, однако Эммануэль даже не шевельнулся. Сначала Лексея охватил ужас, но заметив, как друг моргнул, продолжая ожидать дальнейших действий, то ещё раз провёл камнем по запястью, и ещё раз, и ещё, пока не закапали сначала редкие капли крови, а затем более густые, бьющие напором. Будучи уверенным, что понял друга без слов, Лексей припал губами к ране, стараясь абстрагироваться от ситуации и не потерять сознания от больших глотков крови. Изначально никто не представлял, какое количество понадобится, однако в один момент в глазах Лексея резко потемнело и, даже если бы он попытался продолжить пить кровь, он бы не смог, так как тело его уже не слушалось. А затем настигла мгла, заставляя звериный гнев и страх смешаться воедино, в то время как все инстинкты и чувства обострились. Тело пронзила сильная боль, тугим узлом концентрируясь у горла, что заставило поперхнуться жгучим воздухом. На секунду Лексею показалось, что он вот-вот простится с жизнью, и всё же вскоре боль начала постепенно отступать, давая всё больше и больше долгожданного расслабления. Всё тело пульсировало и горело, а дыхание постепенно возвращалось в норму. — … ствуешь? Ты меня слышишь? — будто бы из соседней комнаты доносился голос Эммануэля. Когда зрение стало налаживаться, первым, что увидел Лексей, оказались его руки, покрытые чем-то тёмным, но после его взгляд привлёк неугасающий голубой свет, исходящий из глаз Эммануэля. Друг подошёл поближе, беспокойно придерживая его за руку. Раны на теле затянулись, словно запеклись, а сам мужчина теперь выглядел живее всех живых. — По… получилось? — отдышавшись, подал голос Лексей. Вместо ответа Эммануэль облегчённо рассмеялся, всё ещё неверяще разглядывая их двоих. Лексей же теперь вновь стал собой, больше не напоминая собственную тень. Но заставило сердце забиться ещё чаще и то, что руки вовсе не были ничем перемазаны. — Твои знаки… — Лексей переводил взгляд со своего тела на чужое, находя на собственном абсолютно идентичные символы, только уже не в виде ран, а в виде тёмных рисунков, будто клеймо. — Да… — кивнул Эммануэль, завороженно наблюдая за происходящим. — Да! — Теперь мы полны сил, — улыбнулся мужчина, медленно поднимаясь с места. Однако он застыл, как только почувствовал что-то липкое и густое в своей ладони, которой опирался о пол. — Что… В тусклом свете проглядывался некий предмет в вязкой субстанции. И лишь спустя несколько секунд Лексей с ужасом пришёл к выводу, что этой субстанцией являлась его кровь — это подтверждала мерцающая рана поперёк ладони. — Это что? — тихо повторил свой вопрос мужчина. — Я не… — оборвался Эммануэль, неторопливо пододвигаясь ближе, чтобы точнее разглядеть пострадавшую руку. Кровь вовсе не напоминала обычную, и даже несмотря на плохое освещение, можно было легко догадаться, что она намного темнее, чем должна быть. Но, пожалуй, самое странное, что привлекло внимание обоих — это то, что болталось в практически чёрной вязи. Осмелившись, Лексей дотянулся до мешающегося объекта, расплёскивая успевшую застыть с колоссальной скоростью жидкость. По очертаниям предмет напоминал совсем маленькую чашу с крышкой, и из-за того, что она оказалась весьма тяжёлой, напрашивался вывод о плотности материала этого изделия. Не задумываясь ни на секунду, Эммануэль протянул руку к чаше, чтобы рассмотреть поближе, но как только он это сделал, по обоим прошла новая волна боли, только теперь иного рода. Не такая острая, но достаточно сильная для того, чтобы в очередной раз скрючиться на полу в ожидании, когда всё закончится. Еле отдышавшись, Лексей в удивлении посмотрел на своего друга, однако теперь темницу озарял не только голубой свет из глаз. Такой же голубой свет источали символы на его собственном теле, а вокруг поля зрения всегда фигурировал тёплый оранжевый круг. Выходит, засветились и его глаза. — Это… — приглушённо вымолвил Лексей. — Сделка, — ошарашенно ответили ему. — Это сделка… Ра-работает! — Эммануэль всё ещё не верил в происходящее, но оно и ясно — его давний план воплощался на глазах за считанные минуты. Всё же поднявшись, Лексей стал осматривать чашу, которая оказалась серебристой по цвету, недоумевая, как она могла здесь появиться. Вскоре он спросил: — Откуда она? — Из твоей крови. Выходит, что привязка происходит именно таким образом. И именно сюда попадёт моя душа после смерти, — рассуждал Эммануэль. — Значит… я тоже могу заключать сделки! Нет, я до сих пор не понимаю, что… — Так давай узнаем! — подбодрил Лексей. — Если ты подарил силу мне, можешь и другим! Друзья переглянулись в немой радости, до сих пор ещё едва ли представляя, что произошло. Эммануэль, намного подробнее рассказав о силе, предложил Лексею отправиться с ним по миру в качестве помощника, на что последний, не тратя время на раздумья, моментально согласился. По ясным причинам, начальной их целью было выбраться из темницы. Это и стало первым желанием Эммануэля, которое тотчас же пришло в исполнение. Намотав на себя тряпки, друзья отправились по миру. Эммануэль начал вести новые записи, так как предыдущие были беспощадно сожжены. Одна «книга» предназначалась для сверхрасы, где он по памяти восстанавливал значение каждого символа, заклинания, запрета. Вторую юноша вёл больше для себя, подробно расписывая свой путь к открытию. Вовремя они выяснили, что обратиться сверхчеловеком может только слабый морально и физически, но от этого хуже не становилось — в помощи, как раз-таки, нуждались именно такие люди. Многие, кому Эммануэль предлагал силу, соглашались на неё, пусть и не сразу верили. А после благодарили за обретение магии, вмиг «становясь на ноги». Однако мужчина не любил такое, и хорошо ещё, если ничего не предлагали, чтобы как-то отплатить. Потому что Эммануэль считал, что это он должен благодарить всех и вся за то, что у него получилось. Когда друзья покидали Британию, они обзавелись большой славой, хотя с обретения новой силы Эммануэлем прошло всего два дня. До слуха доносилось, что сверхраса частенько называла его вторым отцом. Священнослужителей они больше не встречали. И тут Эммануэль попросил второе желание. Они нашли деревянный короб, и Эммануэль пожелал, чтобы этот короб смог перемещать странников в любую точку мира. Лексей тут же исполнил волю. Перемещаться стало проще. За ним же почти сразу последовало третье: понимать язык любой страны. Большего ему и не требовалось. Они не ели, не пили и практически не спали, ведь в этом больше не было необходимости. Во время того, как друзья странствовали пешим ходом, Эммануэль практически всегда что-то продолжал писать в своих «книгах». Его глаза не переставали светиться ни на секунду, в то время, как у других людей сверхрасы они горели разве что во время какого-либо магического действия. Но по-настоящему заставлял Лексея беспокоиться факт того, что его друг слишком быстро старел. Это незаметно после того, как он поделится силой с одним человеком, но теперь, после нескольких тысяч, его взгляд стал более спокойным, а у глаз начали образовываться первые морщинки. Что уж говорить про молниеносный рост волос и бороды?! Они прошли множество стран, обращая слабых сверхрасой и неся людям счастье, не задерживаясь ни в одной дольше, чем на пару дней. Большинство обращённых были детьми: смертность среди них всегда являлась самой высокой. Именно поэтому, чтобы хоть отчасти решить проблему, Эммануэль выбрал верное решение. Во время пути Лексей часто чувствовал недомогание и не до конца понимал, что с ним происходит, однако не стал заострять на этом внимания, так как это вполне могло оказаться банальной усталостью. Куда больше его беспокоило состояние Эммануэля, который спустя почти месяц по виду стал похож на восьмидесятилетнего старика. Оба понимали, что он скоро умрёт от преждевременной старости, но об этом никогда не говорилось. Его походка стала более медленной, появилась сильная одышка, а седые волосы и бороду то и дело приходилось обстригать, чтобы однажды в них не запутаться. Но даже несмотря на всё это, Эммануэль каждый раз находил в себе силы рассказывать желающим о магии, которую те получат. Когда старику приходилось не так легко, эту роль брал на себя Лексей в тех странах, чей язык он понимал. Также, они один раз пробовали обращать при помощи крови Лексея, но тогда ничего не получилось, ибо родитель, как выяснилось, может быть всего один. Находясь в Германии, совсем близко к стране, с которой они начинали, Лексей с досадой догадался, что тут их путь и закончится. Эммануэль, сидя на деревянной лавке, тихо и медленно объяснял правила маленькой девочке. Тогда мужчина едва ли не проронил слёз, потому что даже когда старик ещё не открыл рану, в его глазах отчётливо читалось: «Всё. Это конец. Эта девочка станет последней.» После ритуала, когда девчушка оправилась от боли, то закричала от ужаса, глядя на то, как перед ней распластался старик. Лексей попытался её успокоить, хотя самому приходилось отнюдь не легко. Однако таковой и являлась воля Эммануэля — пожертвовать собой ради лучшего мира, перевернув привычную картину с ног на голову. Стать всем и ничем одновременно и уйти из жизни со счастливой улыбкой на губах. Тело друга Лексей сжёг. Он испытывал и гордость за Эммануэля, но в то же время это оказалось бы ложью, если при всём этом он не испытал бы горечи. Перемещаться он больше не мог, поэтому в Британию попал лишь спустя несколько дней, и состояние за эти дни только ухудшилось. Иногда всё тело било судорогами, а сердце вот-вот норовило выпрыгнуть из грудной клетки. Это вызывало кучу вопросов, однако ответ Лексей получил только в тот момент, когда вернулся на родину. Одним из пунктов, которых Эммануэль не смог изучить, являлся жаждой сверхрасы. Жаждой крови человека. Это оказалось именно тем, в чём нуждался Лексей всё это время. Все, кто прославляли его с Эммануэлем, когда те покидали родные земли, теперь обернулись против них, стремясь уничтожить сверхрасу, довольно быстро найдя слабое место — шею. Сверхраса появилась, буквально сказать, в одно мгновение, и так же быстро исчезла, а кто выжил — те попрятались по подземельям и пещерам в надежде, что их не найдут. Слёзы отчаяния в тот же момент брызнули из глаз, однако единственная мысль, которая грела душу, являлась той, что Эммануэль погиб, не видя, чем чревата расплата.***
— Люди, зная кто такой Лексей, в своём большинстве охотились именно за ним, поэтому тот знал, что конец близок. Он не продержался долго, но перед своей смертью успел встретить того, кому мог завещать записи Эммануэля, — Какёин сладко зевнул, склонив голову в сторону, чтобы посмотреть на Джотаро. Он не смог сдержать смешка, когда заметил, что Куджо уже, небось, десятый сон видел. — Взрослый дяденька не любит, когда интересные истории называют сказками на ночь, но всё равно засыпает посреди каждой, — ласково прошептал Нориаки, после чего аккуратно поцеловал любимого в щёку, плотнее кутая его в одеяло и обнимая руками и ногами. — Потом не ври, что я чего-то не договариваю. — М-м-м? — пробасил Джотаро, слегка нахмурившись, но просыпаться всё ещё не спешил. — Говорю, спокойной ночи, — тихонько ответил Нориаки, пальцами разглаживая надбровные дуги. Дёрнув за верёвку над кроватью, Какёин погасил ночник, возвращаясь в объятия любимого человека. Ему вновь не нужно было тратить время на сон этой ночью, но он не мог удержаться от того, чтобы полежать некоторое время в обнимку рядом с Куджо. Глядя на грубое, но в это же время безмятежное лицо, внутри расцветали нежность и спокойствие. Рассказать эту историю до конца он ещё успеет, и не один раз. Всё-таки впереди их ждёт целая бесконечность, так почему бы и не повторить? _________________________________ От автора: L.O.: Прежде всего хочу извиниться перед вами, уважаемые читатели, что приходится писать примечания здесь (сама я этого не люблю, но грёбанное ограничение…). Ещё очень хотела попросить прощения, если вдруг оскорбила чувства верующих (перечитывая главу, закралась мысль, что её могут воспринят в штыки). Нет, я ни в коем случае не собиралась никого задевать) Постараюсь быть краткой) Спасибо, дорогие читатели, что дошли до конца вместе с нами! Вы просто лучшая аудитория, которую можно пожелать) Спасибо монстрятам, которые выражали просто лютую поддержку и проявляли активность, не устану повторять, как это было важно для нас! И, конечно же, спасибо огромное Деду, который согласился на соавторство в конце весны, без неё фанфик бы не был таким, каким мы видим его сейчас^^ Я улетел, но обещал вернуться, так что сильно не скучайте, если таковые найдутся: з А далее и в примечаниях я предоставляю слово Деду! С пребольшой любовью, ваша Маленькая Устрица! *** 10.11.2020: L.O: Хочу выразить огромную благодарность комментатору под ником rickodomino за все указанные недочёты. Немного подкорректировав работу я, в конце концов, добралась до последней главы, и надеюсь, что эти недочёты сгладились и теперь при прочтении не возникнет никаких неясностей) Но в случае чего мы с Дедом всегда готовы принять любое «фе» дх *** D.S: Скажу честно — я до последнего не хотела, чтобы глава увидела свет.Ведь это ставит точку на прекрасном мире, который мы все создали своими руками. Дорогие читатели, спасибо вам за то, что читали, ждали обновлений, писали отзывы и вселяли уверенность в нас с автором! 💓 Правда, настоящей фиерией было получать ваши восторженные комментарии, уведомления об оценках и наградах, сердце трепетало от мысли, что «Ах, нас реально ждут"👉👈.