***
«Ночью мы проснулись из-за шума навроде взрыва, — потупив глаза, говорил Оливер Браун, юноша лет двадцати. Его мать, причитавшая почти бессвязное «Генри, Генри!», склонилась на коленях перед кроватью, на которой лежало тело ее мужа. — Смотрим, от дома Гизе летят странные вспышки, красные и зелёные. Никогда такого не видел. Мама перепугалась, отец говорит ей ждать. Ну мы взяли ружьё и пошли с ним к Гизе этим. Твари проклятые. Всегда знали, что с ними было что-то неладно. Встретили ещё Шмидтов и Ноймана, вот пошли с ними вместе. Приходим, а там…» Юноша замолчал и скрестил руки на груди. Аврор Мартин Беренс, наклонив голову в сторону, мягко произнёс: «Прошу, продолжайте». Гертруда Браун, мать семейства, женщина лет сорока, одетая в потёртое черное платье, метнула на Мартина взгляд из-под нахмуренных бровей. По её красным щекам текли слёзы. — Там были эти трое в масках. Увидели нас, один, вроде как главный, говорит, чтобы мы проваливали. Выругался ещё как-то по-чудному. Отец тогда сказал, что никуда не пойдем. Спросил, что те забыли дома у Гизе ночью, где вообще хозяева. И тот произнёс какую-то фразу, зелёная вспышка. И отец… упал на пол, и всё. Я трус. Я убежал. — Вы ничего не могли сделать, — сказал Мартин. — Послушайте, — вдруг прошептала Гертруда Браун, — а как же так? Как Генри умер? Когда его принесли, на нём ни раны не было, будто бы он просто заснул… Что вы молчите? Вы ведь знаете, что это было! Вы знаете! — Мама, — пробормотал Оливер, опускаясь рядом с ней и прижимая к себе, — успокойся. Он же приехал расследовать. Она, будто бы съёжившись, прижалась к сыну, бормоча что-то почти нечленораздельное. И Мартин Беренс уже в который раз за сегодня достал палочку и произнёс: «Обливиэйт!». Выйдя на улицу, Мартин потёр глаза руками. Письмо из Министерства, пришедшее сегодняшней ночью, фактически вырвало его из постели. В Берндорфе пятеро человек: трое маглов и авроры Оскар и Клара Гизе были убиты неизвестными магами. А дочь четы Гизе, восемнадцатилетняя Амалия, пропала без следа. Дом был разгромлен: входная дверь выбита (и чем им отпирающее заклинание не угодило?), поломанная мебель раскидана по дому, образуя чуть ли не лабиринты из хлама, всевозможные ящики, сундуки и шкатулки выпотрошены, бумаги лежали на полу, Клару убили в спальне — тело лежало у стены, придавленное упавшей полкой; её мужа — в коридоре. Оба в ранах и кровоподтёках, что для магических дуэлей было нетипично: даже пыточные заклятья обычно не оставляли видимых следов на теле. Маглов прикончили у порога дома — тут уже, без сомнений, «убивающее». Открытая атака на авроров скорее всего указывала на последователей Гриндевальда. И хоть Мартин и знал имена и примерный почерк некоторых из них, круг по-прежнему оставался широким. На месте преступления не было найдено ни одной палочки, чтобы отследить заклинания. Неизвестно, ни что предшествовало убийству Гизе, ни то, были ли у нападавших какие-то цели, помимо смерти Оскара и Клары, ни куда подевалась Амалия Гизе. Можно предположить либо то, что девушка аппарировала куда-то, либо — что её похитили. Но в случае с аппарацией самым разумным с её стороны было бы обратиться к знакомым аврорам… Разве что из-за обстановки Амалия не смогла по-нормальному сконцентрироваться на перемещении, и в итоге её расщепило, причём, если дело было именно так, очень сильно, раз девушка не смогла связаться ни с кем. Хотя такие последствия происходят, в основном, из-за недостаточной подготовки аппарирующего, а Гизе, насколько Мартин знал, с отличием закончила школьный курс аппарации и готовилась поступать на аврора. А если подумать о варианте с похищением? Нападавшие были в комнате Амалии — там всё перевернули с ног на голову. Скорее всего, забрать с собой её большого труда им бы не составило. Но зачем? Гизе ещё не была обученным аврором, и вряд ли располагала хоть какой-то полезной для сторонников «общего блага» информацией — для этого стоило бы захватить её родителей. Требовать обмена заложников? Вполне возможно, учитывая, что последние недели были весьма удачными для авроров. А ведь её могли забрать с собой просто для развлечения. Если Беренса не подводила память, он видел Амалию с родителями около года тому назад — она была весьма и весьма миловидной. Ладно. Сегодняшний день, похоже, не принесёт им больших результатов. Местные больше ничего не скажут, а главным свидетелем, наверняка способным пролить свет на личность преступников, остаётся по-прежнему пропавшая без вести Амалия Гизе. Нужно передать всю информацию командованию, а затем организовать поиски. Времени у девушки может быть не так много.***
Позднее тем днём инфирмария сказала аббатисе, что жизни и здоровью «девушки из реки», на удивление, ничего не угрожало. «Ещё всех нас переживёт, — хмыкала она, — но пока пусть отдохнёт». Но долго отдыхать в одиночестве незнакомке не пришлось. Новости о ней разнеслись и обросли всевозможными слухами, а сёстры чуть ли не всё время кружили у монастырской лечебницы. Аббатиса хотела бы дать девушке время прийти в себя после пережитого. Но что, если они невольно укрыли у себя беглую преступницу? Аббатиса знала — как и за страшным лицом может скрываться доброе сердце, так и за самой прелестной наружностью может быть чудовище. Но перед тем, как делать какие-то выводы, нужно было хотя бы поговорить с этой девушкой. Поэтому Аббатиса, вместе с увязавшейся за ней сестрой Адель, наиболее любопытной из девушек, отправилась в лечебницу. Когда они вошли внутрь, незнакомка полусидела-полулежала на одной из кроватей. Из голубого платья — его отправили сохнуть на улицу — она переоделась в безразмерную ночную рубашку, висевшую на её худом теле словно мешок. Девушка как-то отрешённо смотрела куда-то перед собой, не обращая внимания ни на звук захлопнувшейся двери, ни на посетительниц. Даже учитывая все обстоятельства, в ней было что-то странное, что-то неуловимо чужое. — Здравствуй, дитя, — начала аббатиса, — как ты себя чувствуешь? — Здравствуйте, — протянула девушка. Она как-то странно проговаривала каждый звук и растягивала слова, будто бы разговоры с людьми были для неё чем-то непривычным. — Я в порядке, спасибо. Адель улыбнулась ей и присела на соседнюю кровать. Аббатиса же, напротив, отошла чуть в сторону, позволив разговору развиваться без её участия. Было бы неплохо, если бы болтушка Адель сумела подружиться с «девушкой из реки». — Как тебя зовут? — спросила Адель, чуть наклонив голову вбок, — я сестра Адель, кстати. Рада познакомиться с тобой. Девушка же молчала. Молчала долго, смотря куда-то в сторону, разглядывая стены и потолок лечебницы, будто бы вопрос об имени был для неё чем-то затруднительным. Адель, видимо, в мыслях, что сказала что-то не так, залилась румянцем. Наконец незнакомка смахнула с лица волосы (обсохнув, они оказались русого цвета) и заговорила: — Амалия. Я Амалия Гизе. — Какое красивое имя! — воскликнула Адель. — Прямо как у какой-то актрисы! — Где мои вещи, сестра Адель? — не меняясь в лице, спросила Амалия. — Твоя одежда сушится во дворе, — сказала Адель и посмотрела на Гизе, которая будто бы ожидала ещё чего-то. — А больше с тобой ничего не было. Медленно кивнув ей, Амалия поморщилась, будто у неё что-то вдруг заболело, и отвела взгляд в сторону. «А как ты…» — начала Адель, но закончить вопрос не успела: Гизе жестом руки прервала её. — Я могу переодеться? — спросила она. — Конечно, — неловко улыбнулась Адель, — я схожу посмотреть, высохли ли твои вещи. Амалия, до того смотревшая куда-то в пустоту, на долю секунду взглянула прямо на аббатису. — Могу я пойти с тобой? — спросила Гизе, и на её лице возникло некое подобие улыбки. — Хочу размяться. — Тебе бы ещё отдохнуть… «Я хорошо себя чувствую», — отрезала Гизе и, в подтверждение своих слов, поднялась с кровати и покрутилась на месте. «Если ты уверена, то идём», — пожала плечами Адель. И две девушки (а за ними — почти что призраком, аббатиса) пошли вниз.***
Войдя в модно обставленную комнату, Петер Дифенбах первым делом громко чихнул: пыль кружила в воздухе чуть ли не облаками. Хозяйка дома, Эстель Тибо, не вставая с дивана, отложила на момент газету в сторону, достала палочку, пробормотала заклинание — и Петер услышал позади себя щелчок дверного замка. Эстель, не смотря на него, погрузилась обратно в чтение. — Мадемуазель француженка! — скривившись, произнёс Дифенбах. Бессонная ночь, проведённая в боях и беготне туда-сюда, начинала сказываться на его настроении, и терпения оставалось всё меньше. — Герр австриец! — наконец удостоила его взгляда карих глаз и лёгкой полуулыбки Эстель. Петеру казалось, что из всех выражений лица она в принципе умеет только вскидывать брови да по-лисьему улыбаться. — Посмотрите, — протянула ему газету Тибо. Петер развернул газету и повертел её в руках. Уродливый витиеватый заголовок гласил: «МАГИЧЕСКИЕ ИЗВЕСТИЯ». Уже шрифтом поменьше и, как показалось Дифенбаху, поаккуратнее было написано содержание: краткие сводки из магических сообществ других стран, модные советы для юных особ, обещающие по меньшей мере вечную жизнь эликсиры сомнительного качества… Петер скользнул глазами по колонке, сообщавшей о пропаже аврора Йонаса Фромма, поглядел на грубую рожу «известного борца с темными магами» и посмотрел уже на первую полосу. «Трагическая кончина Оскара и Клары Гизе. Преступники пока не найдены», — с театральным пафосом прочитал вслух Дифенбах. Эстель, в соответствии с его теорией, тут же вскинула брови. — Нарадоваться себе не можете? — спросила она. — Да вы, посмотрю, дама информированная! — Ваш младший брат заходил сегодняшним утром. Собственно, газета у меня от него. — объяснила Эстель. Она скинула ноги с дивана и встала, расправляя пышное чёрное платье. — Бедняга был так напуган, что аврорат вас найдёт. А он ведь «ничего не делал, не хотел, просто стоял и смотрел». Как бы он со страху ещё с кем-нибудь не поделился столь трепетными переживаниями. Петер наклонил голову. — Вы меня позвали, чтобы я провёл воспитательную беседу? — Нет, мне интересно, в чем был смысл вашего замечательного плана. Она медленными шагами кружила по комнате вокруг Дифенбаха, пока, по видимости, не заметила себя в круглом зеркале, висевшем рядом с невысоким комодом, и не начала приводить в порядок чёрные волосы — от модной завивки почти ничего не осталось. — Вы взяли с собой шестнадцатилетнего парня, который ещё даже школу не окончил, — невозмутимо продолжила Эстель, разглядывая своё отражение. — Думаете, он сильно проникнется идеологией общего блага, после того, как любимый братик на пару с приятелем убили пятерых и похитили ещё одну? — Это вы про кого? — Про дочурку Гизе, — произнесла Эстель. Она, внезапно, показалась Дифенбаху искренне озадаченной, — В новостях пишут: «пропала, вероятно похищена». Не ваша работа? — Нет, — отрезал Петер, не отводя от неё глаз, — она аппарировала куда-то. Тибо развернулась и подошла к нему. — Она сбежала от вас? Восемнадцатилетняя девушка, — пробормотала Эстель. — Я удивлена, что ваши лица — ещё не народное достояние. — От нас сбежала восемнадцатилетняя дочь обученных авроров, — ответил Дифенбах, — и мы были в масках. — Если она не у вас, и не у авроров, то где? — Случилось что-то во время аппарации, — предположил Петер, — или перепуганная прячется где-то. Эстель отвела глаза и посмотрела куда-то в окно. — Что-то тут не так, — сказала она, — что, если это какая-то ловушка? — Мы убили её родителей. Я бы скорее удивился, если бы она действовала здраво, — произнёс Дифенбах, — стойте, тихо! Отчётливо послышался стук в дверь. «Вы кого-то ждётё?» — спросил Петер. «Нет, — оглядываясь то на шкаф, то на занавески, ответила Эстель, — я посмотрю, кто это. Молчите». Она вновь улыбнулась, повернулась на каблуках и пошла к входной двери. Дифенбах положил руку на карман с волшебной палочкой. Дверь открылась, и в комнату — улыбка Эстель расплылась ещё шире, а Петер замер на месте — вошёл не кто иной, как пропавший без вести аврор Йонас Фромм, высокий и широкий в плечах мужчина лет сорока, выряженный, даже по меркам маглов, в идиотский костюм: коричневые броги, широкие брюки в полоску и линялый свитер горчичного цвета с красными ромбами. Украшенное шрамами лицо Фромма приобрело какое-то растерянно-туповатое выражение, а в руках он сжимал скомканный лист бумаги. — Простите, что я прихожу к вам без приглашения, фройляйн Тибо, — заговорил Йонас, — надеюсь, я ничего не прерываю. Эстель бросила на Петера умоляющий взгляд. — Нет, что вы! — воскликнула она. — Это просто мой знакомый, эм, из газеты. — Подумать только, — сказал Фромм, — такой приличный на вид, а работает в газете. — Покупайте эликсиры Майера: живите хорошо и долго! — оттарабанил Петер и нервно засмеялся. Ведь Йонас Фромм, как и все события пятилетней давности, намертво вбились ему в голову. Петеру Дифенбаху, тогда только отучившемуся, открывались все пути — и выбрал он путь опасный — вступить в ряды последователей Гриндевальда. Они с друзьями тогда хотели изменить мир к лучшему, сделать его справедливей — ведь какая справедливость в том, чтобы вечно прятаться от маглов? Сильным скрываться от слабых? Может, дело было и в харизме самого Гриндевальда — талантливейшего человека нового магического мира. Но так или иначе, в ту пору Петер и его друзья ту самую великую справедливость видели в том, чтобы гоняться за маглами да недоученными аврорами, по трое-четверо человек против одного… Молодая кровь вспыхивала в жилах, и даже сами идеи общего блага отходили на второй план — им хотелось драться, побеждать, чувствовать себя вершителями судеб и маглов, и магов. Так продолжалось, может, пару месяцев — пока вместо очередного недоучки-вчерашнего ребёнка они не столкнулись с Йонасом Фроммом. И Фромм предложил им сдаться без боя, сказал, что это смягчит приговор суда. Дифенбах с друзьями только посмеялись: их было четверо против одного, они были уверены в своём превосходстве, а сражаться собирались скорее играючи. Но когда Йонас несколькими заклинаниями выбил из боя двоих, стало не смешно. Петер надеялся отвлечь Фромма, чтобы последний стоявший на ногах его приятель, Карл, смог ударить Йонаса в спину «убивающим» или ещё чем-то. Не получилось: Йонас бросил в Петера каким-то заклинанием, и тогда боль затмила все чувства в его теле. Магическая вспышка, ударившая Дифенбаха в грудь, отбросила его на промерзшую, жесткую землю, и Петер, словно выброшенная из воды рыба, дёргался и пытался вдохнуть, но внутри него что-то свело от удара, и он не мог дышать, только хрипел, чувствуя во рту кровь с привкусом земли. Его зрение затуманилось то ли от боли, то ли от заклинания, но он увидел, как Карла, как котёнка, отшвырнули прочь. Петер не помнил, как выбрался оттуда, но навсегда запомнил то, как Йонас посмотрел на него тогда в упор — и как Дифенбах почувствовал себя беззащитным маленьким ребёнком. Говорят, авроры не убивают, но Петер никогда больше не слышал о своих друзьях, как бы не искал — не было даже упоминаний ни о суде, ни о самой битве. А сейчас этот Йонас Фромм стоит рядом с ним с туповатым видом, будто бы даже не узнает и смеётся вместе с ним над этой идиотской фразой про эликсиры Майера. — В любом случае, — Эстель, покосившись на Петера, встала между Дифенбахом и Фроммом и заговорила, — зачем вы здесь? — Это личное дело, фройляйн Тибо, герр… — Йонас на миг опустил глаза на бумагу, которую сжимал в руке, после чего посмотрел на Петера. В его взгляде не было ничего от того аврора, что с лёгкостью расправился с четверыми. Дифенбах сжал зубы. — Ах да, как же я мог забыть про мои срочные дела в газете, — протянул он. — Я провожу вас, — улыбнулась Эстель и повернулась к Йонасу, — а вы пока можете пройти на кухню. По сути, лично закрывать двери вовсе не обязательно, когда в распоряжении есть волшебная палочка, но Эстель и Петер молча вышли вдвоём в коридор. Тишина стояла недолго: — Какого чёрта? — проглотив ком в горле, пробормотал Дифенбах. — На него наложили обливиэйт, — сказала Эстель, — потом, прошу вас. — На него… Зачем вы?.. — Да, да, — перебила его Тибо. — Я объяснила бы, но боюсь, как бы герр Фромм не соображал лучше, чем мы полагаем. Её слова скользнули по ушам Петера, никак не отражаясь на нём. В доме сидел человек, неизвестно что сделавший с его друзьями, и сидел, похоже, без оружия и в полнейшем замешательстве! Петер, не думая, потянулся за палочкой. Эстель схватила его за локти. «Остановитесь, — прошептала она, — вы ещё доберётесь до него, но сейчас не время. Он полезен нам в таком состоянии». И Дифенбах, вздохнув, кивнул. — Если у вас появятся какие-то ещё новости об Амалии Гизе, — продолжила Эстель, — сообщите мне. Петер удалился в тяжёлых мыслях.***
«Да ты красавица», — рассмеялась сестра Адель, когда Амалия Гизе, как та себя называла, переоделась. Теперь на ней вместо бесформенной ночной рубашки было надето аккуратное голубое платье, длиной до середины голени, с пояском, широкими рукавами и воротником с вышивкой. На ногах Гизе были лёгкие туфли в тон платью. Аббатиса про себя согласилась, что Амалия действительно выглядела симпатично, но хорошо бы выяснить кто она такая. — Отрадно видеть, что ты в добром здравии, дитя, — начала аббатиса, — но что же с тобой приключилось? Как ты очутилась в реке? Амалия, до того о чем-то щебетавшая с сестрой Адель, развернулась к аббатисе, и с её лица пропала улыбка. Она долго, не мигая, смотрела аббатисе в глаза, после чего вновь заговорила: — Простите меня, — растягивая слова, произнесла она, — со мной случились ужасные вещи, и я не хочу о них говорить. Не сейчас. — Если ты так хочешь, — улыбнулась аббатиса, — мы привечаем здесь всех странников. Амалия медленно кивнула, и какое-то время, пока сестра Адель не подошла к Амалии и не заговорила с ней о чём-то, стояла тишина. А аббатиса в тот момент решила, что приглядится к Гизе, после чего втайне напишет письмо, в котором сообщит, что, дескать, в их монастыре остановилась девушка, называющая себя Амалией Гизе, опишет все её черты, одежду, странную манеру речи… А потом попросит кого-то снести это письмо в городскую полицию.