Before you go

Эллиот решил умереть. Снова. И на этот раз он намерен идти до конца. Не придёт Дарлин, не вытащит из рюкзака пакет, не заставит его жить. Дарлин ему не указ. Никто не указ. Он приручил даже Солнце, но сторониться его не перестал: всё так же щурился, так же бежал от света. Бежал и от себя, но толку от этого было не больше, чем от игры в прятки с собственной тенью — ночью её будто нет, можно поверить, что его нет тоже, только утро всё вернёт. Всегда возвращает. Кого он обманывал, думая, что спасает мир? Мир стоило спасать от него. Миру стоило бежать. Теперь, спасая мир от себя, Эллиот смотрит в потолок. Он представляет, что там ютятся звёзды. Его личное небо, не осквернённое сотнями глаз. Оно всегда с ним. Оно будет здесь, когда за окном вспыхнут фонари, засияют реальные звёзды, люди пойдут гулять — тёплые внутри, холодные снаружи. Он будет здесь — холодный даже внутри. Пора погасить свои звёзды. Пора избавить мир от монстра. Пора. В замке поворачивается ключ. Чёртова Дарлин, он ведь сказал ей исчезнуть. Только исчезнет он. — Убирайся! — кричит — или шепчет? — Эллиот. Никто не кричит и не шепчет в ответ. Звёзды — или фонари? — освещают размытую фигуру. У фигуры есть тень и контур. У неё даже имя есть. Эллиот откидывает голову на подушку. Человек с этим именем не может здесь быть, а значит у него уже глюки. Значит, таков его кошмар: Тайрелл в его квартирке, в свете его звёзд, во тьме его мыслей. Он бы засмеялся, будь у него силы. Он бы заплакал, но сил нет. Тай-релл. Головоломка без решения. Слишком идеальный, чтобы быть идеальным. Стоило бежать, увидев в слишком голубых глазах слишком много энтузиазма для простого знакомства с простым инженером. — Эллиот! — шепчет — или кричит? — Тайрелл. Эл-ли-от. Имя сгорает, имя тлеет. — Что с тобой? Ни-че-го. Просто гаснут даже эти, ложные звёзды. Просто тает даже этот, ложный Тайрелл. …Который хватает его руку в надежде на слабый пульс. Есть. И у Тайрелла — тоже. Эллиот слышит его сердце. Тук-тук — он не галлюцинация. Тук-тук — он наяву. — Какого хрена? — теперь Эллиот точно кричит. Тайрелл догадывается, что он жив, но руку не отпускает. Эллиот бы вырвался, но не может: прикосновение — мост между жизнью и смертью. Пора его перейти, только Эллиот отчаянно голоден, а рядом есть то, что утолит голод, вновь запустит этот круговорот. — Я знаю твой секрет, — выдыхает Тайрелл. Какой секрет? Какой из?.. — Ты о чём? — Об этом. Он разрывает прикосновение, обнажает запястье, подносит ладонь к лицу Эллиота. Он знает. Откуда, как? Важнее другое — он знает, но он здесь. Он не боится. Эллиот вслушивается в стук: нет, боится. Но всё равно не уходит. — Без тебя ничего не выйдет. Ты нужен проекту. Тайрелл приближает запястье к его рту, но Эллиот изо всех оставшихся сил сжимает губы. — Мне нужен, — теперь Тайрелл точно шепчет. Эллиот притворяется, что не слышит, но мнимые звёзды плывут перед глазами. Эллиот верит, что ему всё равно, но слова заглушают слишком громкое чужое сердцебиение. Тайрелл достаёт из кармана нож, делает на запястье надрез и, щурясь от боли, снова подносит руку к Эллиоту. — Пожалуйста, — выдыхает надрывно. — Я не хочу потерять и тебя. У Эллиота нет ни одной причины жить, но почему-то он поддаётся. Кровь слишком вкусная — не потому что он слишком голоден. Этот код жизни словно бы создан лишь для него. Жизнь, что бьётся под кожей Тайрелла, отчего-то завораживает. Материя, из которой он соткан, хрупка — тонкое полотно, рисунок вен — карта уязвимости. Можно вскрыть и попробовать каждую, можно чувствовать его страх, можно чув-ство-вать. Можно толкнуть его в пропасть и сорваться следом. Тайрелл бледный, а будет ещё бледнее. Тайрелл дрожит, но готов по щелчку пальца склонить голову, открыть доступ к сонной артерии и вверить Эллиоту свою жизнь. Каким-то чудом Тайрелл верит, что Эллиот остановится, не выпьет всё до капли, не убьёт. Верит, что Эллиот отстранится, но не оборвёт нити, не укажет на дверь. Верит, что однажды Эллиот прикоснётся к нему губами для того, чтобы утолить другой голод. Тайрелл берёт его руку, прижимает к своей шее. Под пальцами тепло. Так тепло, что на миг даже кажется, будто Эллиот тоже тёплый. Тайрелл смотрит ему в глаза, без условий и слов предлагая больше — здесь, сейчас, под любыми звёздами. — Не боишься рубашку замарать? Эллиот не знает, зачем задал этот глупый, хотя и резонный вопрос: рубашка вырвиглазно-белая, точно не с распродажи. — Не боюсь, — шепчет Тайрелл. И наклоняется к нему, закрывая мнимое небо. За секунду до укуса Эллиот замирает; дыхание, щекочущее ухо, словно бы ветром подхватывает его, отрывает от земли и тянет к реальным звёздам. Эллиот закрывает глаза. Это будет его секретом, но он только что нашёл одну причину.

***