Легенда о Косе Инферно. Часть первая. Академия.

       Некоторые дни невозможно забыть. Даже сильнейшие Маги Разума не могут стереть их след из памяти, ибо они делят жизнь на «до» и «после».       В моей жизни подобных дней было несколько. Например, когда мне было шесть лет, я поскользнулся и разбился бы на перевале Седого Лиса, но мой тогда ещё будущий сенсей вовремя поймал меня. Он появился в наших краях неожиданно, кто он и откуда — никто не знал. Как всегда это бывает в горах, внезапно налетела вьюга, и замёрзший путник, назвавшийся Рокуном Зареном, постучал в наши двери. Неписанный кодекс чести не позволил моему отцу отказать путнику, и он пустил его на порог. А потом долго воздавал хвалу небесам за то, что сделал это, потому что Зарен показал себя опытным воином, да ещё и спас сына ярла.       Восемь лет он учил меня Искусству Войны, а отец в то же время наставлял меня на Путь Меча. У моего младшего брата, Андуина, было в разы больше свободы, ведь он постигал умения Старшего Драконьего Жреца, а это всего-то навык стихосложения, драконий и эльфийский языки, знание пары ритуалов и умение читать и накладывать руны. Мой брат не самый лучший боец, зато неплохой дипломат. Помимо всего прочего, в отличие от меня, он умел читать мысли, из-за чего я ему очень сильно завидовал. Но я-то знал, что больше всего на свете Андуин любит музыку и втайне от отца учится играть на флейте.        Однако моей мирной жизни в горах пришёл конец, когда конунг Рагнар Хадварсон объявил войну Империи Единорога. Именно эта война стала для меня первым жизненным экзаменом, который я сначала воспринял с энтузиазмом, но потом понял, насколько был не прав. И пусть мой отец до сих пор восхищается тем, как я сумел разбить превосходящие впятеро силы противника при обороне крепости Сильвергард, сам я не вижу в этом ничего гениального. Сейчас я сделал бы это гораздо эффективнее, чем в свои пятнадцать, и не потерял бы треть своих войск. Но всё равно меня наградили Орденом Сына Драконьего, к которому в придачу шла та самая крепость в качестве твердыни и столицы моих новых земель. По факту, я стал не просто наследником Драконьего Ока, но и графом Ворона.       Для моего же брата эта победоносная для горцев война стала причиной навсегда покинуть Драконьи Горы и сменить имя. Он служил под началом ярла Олафа Эриксона Безбашенного или, как Андуин его прозвал, Очищающего. Этот злобный безумец из-за того, что одна деревня на окраине Империи Единорога была поражена чумой, очистил огнём и мечом все северные провинции Империи. Я прекрасно понял своего брата, когда он отказался участвовать в этой кровавой бойне мирного населения и дезертировал. Мой отец долго искал его. Не для предания трибуналу, а потому, что из-за его поступка престиж нашего клана упал донельзя, но Андуин оказался просто отличным конспиратором. Не преуспев в поисках и отчаявшись, буквально пару недель назад отец наконец бросил это дело.

***

       И вот спустя три года после окончания той войны я стоял неподалёку от своей деревни и любовался закатом. Медленно падающие хлопья снега создавали ощущение, словно и не было пяти лет ужасных кровопролитных сражений и тяжёлых боёв. Садящееся солнце окрасило вершины покрытых снегом гор кроваво-красным цветом, и я невольно помрачнел: слишком свежи были воспоминания о том, как снег становился красным от пропитывающей его крови раненых и убитых горцев.       Пытаясь избавиться от нахлынувших воспоминаний, я вдохнул свежий морозный воздух, как вдруг подо мной обвалилась земля. В нос мне ударил резкий запах драконьего дерьма. Когда я сумел подняться, то понял, что, судя по всему, сломал ключицу.        Стиснув зубы от боли, я огляделся. Скорее всего, меня угораздило провалиться в какую-то древнюю гробницу. Вокруг высились мрачные стены, а посреди зала, прямо передо мной, возвышался рунный камень. Я едва разобрал, что означают светящиеся на нём алым светом письмена, и в этот момент мне так не хватало моего брата и его знаний. Вот теперь-то я понял, зачем нужно было учить всё то, что знал Андуин! Я же смог разобрать только «меч», «кровь», «пламя» и «ад». Почему-то мне страсть как захотелось дотронуться до этого камня, и моя здоровая рука потянулась к нему сама. И я не мог этому противиться. Едва я почувствовал холод камня на кончиках пальцев, как Тьма окутала меня.       Мне было видение о том, как огромная армия демонов маршем проходит по всему Юрилнару, как мой отец погибает на поле боя, а брат — в темнице. Потом моё сердце будто пронзили тысячи клинков, и я пал на колени и закричал от раздирающей меня на части боли.        — Первый шаг тобою сделан, — произнёс чей-то потусторонний мрачный голос. — Грядёт твой час, Хранитель Инферно!       Тьма вновь окутала меня, и я впал в небытие.       Когда я очнулся, моё кимоно было насквозь пропитано потом, а ключица будто и не ломалась. На указательном пальце сверкал перстень из алого нефрита. Это могло означать лишь одно — Коса Инферно избрала нового хранителя. И я с ужасом и страхом осознал, что Избранный этот — я.

***

       Когда я выбрался, обломав все ногти о края острых камней, поминутно оскальзываясь, наставив синяков на коленях и вдобавок чуть не измазавшись в куче драконьего навоза, на горизонте замаячило шестеро волчьих всадников. Эти самонадеянные идиоты из клана Чёрного Волка никак не могли понять, что рейды на наш клан бесполезны. Они заметили меня и молниеносно окружили. Я обнажил меч и кинжал и встал в боевую стойку.        — Сдавайся, Гарольд! — крикнул один из них. — Нас больше, и при всём твоём мастерстве тебе не победить!        — Да неужели? — спросил я, злобно оскалившись. — А я вот попробую!        Повинуясь неведомой воле, ведущей меня, я опустился на одно колено и с силой вонзил свои клинки в снег. Мгновенно налетевший ветер взвихрил позёмку, и с этого места на моих врагов понеслась ударная волна невиданной мощи, сбившая этих мразей с ног.       Двенадцать душ отделились от своих тел и устремились прямо в моё сердце. Описать словами ту безграничную эйфорию и одновременно с этим ощущение адской агонии, охватившей меня, невозможно — слова слишком слабы. И я рухнул в снег и несколько часов пролежал так, не в силах подняться на ноги от боли, пронзившей всё моё существо. Когда я наконец сумел подняться, солнце моей прошлой жизни окончательно закатилось.