***
— Прости, Гарольд, я нечаянно, — Андуин положил ладонь на мой глаз, в который он попал снежком. Мне было одиннадцать, а ему — девять, и уже близился ужин. Однако, я намеренно притворился, что он мне попал в глаз, чтобы заставить подойти ко мне и повалить наземь, что я и сделал. Под мой громкий смех мы покатились с сугроба, и, когда встали, противостояние вновь продолжилось. Мы сами не заметили, как выбежали за ворота крепости, и боролись, пока не село солнце и не началась вьюга. Поняв, что мы понятия не имеем, где находимся, я не отчаялся и повёл Андуина вперёд, повинуясь своему чутью. Спустя немалое количество времени я понял, что так мы никуда не придём, и вместе мы начали строить из снега некое подобие домика, чтобы переждать пургу. Доделав, я рухнул спать сразу, а Андуин долго сидел и плакал. — Эй, всё будет хорошо, — приобнял я братика. — Скоро метель закончится, и мы пойдём домой, где нас ждёт кабанчик с рисом. — Обещаешь? — с надеждой спросил Андуин. — Обещаю, — ответил я. — Отдохни немного, хорошо? — Хорошо, — Андуин закрыл глаза и с улыбкой на лице засопел, я же последовал его примеру. Проснулся я от шагов неподалёку. Стоило мне высунуться, как меня тут же схватил за шиворот какой-то дяденька. Он был одет в чёрные мешковатые одежды, из-под капюшона выглядывала металлическая маска в виде черепа, из-за пазухи — золотой медальон, у которого из рубина в центре расходились десять стрел. — Вполне подойдёт, — пробормотал он и больно ударил меня по голове, из-за чего в моих глазах всё поплыло. Когда я очнулся, голова болела очень сильно, в ушах стоял звон и шум, будто рёв толпы. Открыв глаза, я понял, что рёв толпы мне не показался, дяденька, ударивший меня по голове, стоит в алой расшитой золотом мантии. В его руках был огромный нож, на котором кроваво-красным светились руны. Я был абсолютно обнажён и подвешен в каком-то колесе, внутри которого торчало множество шипов. В спину мне светило рассветное солнце. — Братья и сёстры, — крикнул тот дядя в толпу. — Верные слуги Убийцы Титанов. Сегодня это дитя принесёт жертву истинному богу, Амон’Резажу! Его кровь, плоть, мана и, главное, страдания приблизят возвращение Бессмертного Короля! Абсолютная власть — вот наш удел. Путь укажут десять стрел! Толпа разразилась радостным гулом, а моё тело сковал страх. Мне не очень-то хотелось страдать, чтобы моя душа попала не в Чертоги Доблести, а к какому-то Резажу. Тем временем дяденька начал петь что-то на выдуманном языке, которого я не понимал. Допев, он выпустил из своей руки поток алых молний. Закусив губу, я старался не орать, так как именно этого они и хотят, а если они этого не получат, то, может, отпустят меня. Долго я держался, но потом поток молний стал куда более плотным, и из моего горла вырвался истошный вопль, по щекам покатились слёзы. Потом дядя остановил молнии и, что-то говоря на всё том же языке, сделал диагональный надрез от моего плеча до живота. Только он собирался сделать второй, как откуда-то сверху приземлилась фигура в покрытых алым лаком доспехах. Я сразу её узнал и радостно выкрикнул: — Зарен-сенсей! Как же я рад видеть вас! Зарен и тот дядя встретились взглядами, самурай откуда-то достал гуань дао с лезвием из оранжевого камня и со словами: — Omae wa mou shindeiru! — принял боевую стойку. Не успела толпа среагировать, как Зарен круговыми движениями ног создал огромную круговую волну синего пламени, которое подожгло одежду собравшихся. Пока они отчаянно пытались её потушить, дядя бросился на Зарена, но тот не растерялся. Отойдя чуть в сторону, он сделал размашистый удар, которым разрубил дядю пополам. Когда он отцепил меня от колеса, толпа в ужасе разбегалась от спикировавшего Нафалиона. Сенсей сперва усадил меня на дракона, потом сел сам, и мы умчались обратно в деревню. Я ожидал как минимум двенадцать ударов розгами, но дома отец лишь взял меня на руки и сказал: — Как же я рад, что всё закончилось хорошо. Я не буду тебя наказывать, и так натерпелся. Если будут мучать кошмары, скажи, я велю драконьим жрецам стереть этот ужас. — Да, папа, — отозвался я, и меня повели в святилище, чтобы обработать рану, оставленную тем дядей.***
Открыв глаза, я будто очнулся от глубокого сна длиной в двенадцать лет. Если до этого я ничего такого не припоминал, то это означает, что всё-таки кошмары снились и жрецы стёрли мне память об этом. Видимо, стирали на отвали, так как, судя по всему, я вообще не должен был этого вспоминать. Ладно, хватит баклуши бить, пора бы и выход искать. Наверху был круглый люк, на котором было выжжено двенадцать квадратов. В первых десяти были цифры от нуля до девяти, на остальных были сокращённые обозначения: «Эра» и «Эпоха Рассвета». Надо ввести дату, судя по всему. Рядом валялась бумажка. Подобрав её, я прочёл «ыт отК». Если бы я не знал способов военного шифрования текста, я бы решил, что это какая-то белиберда. Читать в данном случае надо справа налево, в итоге, выходит вопрос «Кто ты?». Так, похоже, составитель лабиринта явно перепутал, куда какую записку бросать. Мне просто непонятно, как быстро ответить на этот вопрос и как это поможет мне выбраться отсюда? Ясно, будем считать, что это обманка, созданная, чтобы меня запутать. Но всё равно, какую дату надо выставить? Стоп, какой же я дурак! Очевидно, что необходимо ввести день, когда я полежал на алтаре Амон’Резажа. Так, раз мне было одиннадцать, а сейчас мне двадцать три, то это было где-то в шестьдесят седьмом году четвёртой эры. Ввёл эту дату, ничего не вышло. Может, это было до моего дня рождения? Попробовал год раньше и позже — опять провал. Может, нужен ещё день и месяц? Ну, этого мне не вспомнить так просто. Оглянувшись, я понял, что соображать надо быстрее — эта тварь была уже близко. Ход моих мыслей уцепился за записку. Может, надо ввести дату моего рождения? Я попробовал — люк отодвинулся в сторону. Одним прыжком я поднялся наверх. Стоило мне закрыть за собой люк, как этих тварей начало становиться всё больше. О драконы, тут их целая армия! Что же, если умирать, то с боем. Я хотел было призвать Косу, но не вышло. Я попробовал ещё раз, и всё тот же результат. Стоп, что нам тогда профессор на паре по философии говорил? Что Инферно есть слияние Света и Бездны, вроде. А если я могу повелевать Инферно, то, может, я смог бы управлять и энергиями конкретно Бездны? Глубоко вдохнув, я представил, как между моих ладоней образуется кристалл Бездны. Мои руки сильно чем-то жгло. Когда я открыл глаза, то увидел там, где представлял, маленький кристаллик Бездны. Однако, даже этого хватило, чтобы припугнуть тварей. Из-за жжения я не мог долго удерживать кристалл в руках, оттого отправил его в одну из тварей. От боли мои руки онемели до локтя. Когда твари поняли, что я абсолютно беззащитен, их щупальца устремились ко мне, но в последний момент я провалился куда-то вниз. Оглядевшись, я понял, что лежу на каком-то диване, а на стуле передо мной сидит какой-то человек. Его лицо казалось мне знакомым, но я не понимал, где же раньше его видел.***
Только направо, как повелел Владыка. Я поворачиваю только направо. Но вот Владыка не сказал, что делать, если поворота направо просто не будет. И что мне теперь делать? Ладно, я же и раньше находил лазейки в его приказах. Не могу повернуть направо — пойду прямо. Пройдя по коридору, я зашёл в комнату, где стоял Владыка. Он посмотрел на меня и с искренним презрением в голосе произнёс: — Пошёл прочь. Ты мне не нужен. Никогда не был. Я был ошеломлён. Ну что ж, раз я ему не нужен, значит, ничто не удерживает меня от того, чтобы его убить! Как следует помучить. О да, держись, предатель! С криком я набросился на него, но стоило мне его коснуться, как иллюзия рассыпалась в прах. Проклятие, это место смеет заигрывать с моим разумом?! Нет уж, я не позволю! Как только я найду создателя этого места, я заставлю его молить о смерти. Ничто и никто не пошатнёт мою верность Владыке. Ещё долго я блуждал по этим катакомбам, не особо понимая, где здесь может быть выход. — Да тут этих комнат десятки миллиардов! — бормотал я. — И как понять, где выход?! После одного из поворотов я вошёл в комнату, где на полу свернулась калачиком плачущая Мери. В руках у неё был нож. — Кончай истерить, — процедил я. — Надоело. — Ты меня не любишь? — сквозь всхлипы произнесла она. — Нет, — презрительно ответил я. — Никогда не любил. — Значит, никто не поплачет на моей могиле, — внезапно рагнодраконица полоснула себя вдоль вены на руке и перерезала себе горло. Что-то внутри меня сжалось. Я приподнял её и хотел было как-нибудь помочь. Но я опоздал — Мериндиэль, дочь Рагнариона, была мертва. По моей вине. Почему-то сейчас все её выходки с требованием внимания казались не порождением разума глупого подростка, а вполне приятными мелочами. Радостями, которые я не замечал… — Ты убил мою дочь! — раздался сверху гневный голос Фафнириона. Мысленно я приготовился к смерти. Что же, если и умирать, то в бою, чтобы не посрамить честь Владыки. — Это было самоубийство, — возразил я, поднимаясь. Мы оба смотрели друг другу прямо в глаза, мы оба выжидали, кто же первым нанесёт удар. Я всё же напал первым. После обманного удара в челюсть я обнял дракона своими костяными крыльями и разорвал пополам. Очередная иллюзия испарилась. На месте, где лежала Мери тоже ничего не было. И почему это я чуть не заплакал от смерти той, кто меня так долго изводил? Тем более от иллюзорной смерти. На моих губах появилась глупая усмешка. И как этому месту удаётся так легко меня обманывать? Я не понимаю, что передо мной иллюзии до самого конца. Я побрёл дальше, пытаясь понять, почему это всё происходит, пока не упал в тёмную комнату.***
— С днём рождения, братик, — меня приобняла Азулиэль. Сегодня мне исполнилось двадцать лет. Детский возраст для ангела, хотя именно после этого нам разрешается пить алкоголь. Я никогда не любил свой день рождения, но сегодня я хоть смогу напиться и забыть о предстоящем ужасе. — Спасибо, сестрёнка, — вяло отозвался я. За столом сидело множество гостей, уже облегчение. При них отец никогда не скажет обо мне ни единого дурного слова. Для них он — примерный отец, единственный сын которого напрасно считает, что его не любят. — Не бойся, в этот раз всё будет хорошо, — уверяла меня сестра. — Я уверена, отцу надоело делать это каждый год. — Ты это и в прошлом году говорила, — пробурчал я. — И ничего не надоело. — В этот раз точно тебе ничего не будет, я уверена, — не унывала Азулиэль. Под её подбадривающим взглядом я побрёл к столу. Служанка тут же поставила передо мной праздничное блюдо — маринованная рыба-гриль. — Дорогие гости, — отец поднял бокал. — Сегодня у моего любимого сына двадцатый день рождения. Казалось бы, для нас, родившихся на Редимиларе, это такая малость, но для наших друзей из рода людей это уже очень много. Казалось бы, наш сынок будет подростком, а его друзья-люди будут стариками. Так выпьем же за то, что эта самая старость его ждёт, ой, как нескоро. Друзья отца чокнулись бокалами и одновременно осушили их. Я немного наложил себе рыбы и сосредоточенно жевал, пока не настал черёд дарить мне подарки. Я знал, что мне ничего не достанется: отец после празднования всегда их сжигал. Мне назло, видимо. И будто специально меня позлить, гости надарили столько всего хорошего — свитки с заклинаниями, книги, а дядя Хетлориил — гиппогрифа. О, вот его отец точно сжечь не сможет. Дядя теперь точно будет приезжать чаще, чтобы научить меня ездить на гиппогрифе, которого я решил назвать Ураганом. За празднованием и облётом Урагана я и не заметил, что дело близится к вечеру. Когда я приземлился, отец мягко взял меня за руку и повёл в подвал. О нет. Не надоело. Я брыкался, кусался, пытался улететь, но тщетно. Отец держал меня крепко. Когда он завёл меня в подвал, он силой сорвал мою одежду и привязал к столу спиной вверх. — Ну что, паршивец, — злорадно произнёс он. — Как обычно, по удару за год твоей проклятой жизни! Из рядом стоящего ящика он достал плеть. Хлёсткий удар рассёк мою плоть чётко промеж лопаток. Я закусил губу, чтобы не заорать. Нет, я не доставлю ему такого садистского удовольствия. Он не услышит моих воплей! — Что, не орёшь? — прорычал он спустя ещё пару ударов. — Правильно. Я уже устал ждать, когда мой братец уедет. Он ещё раз меня ударил, и я заорал, что есть мочи. Сейчас дядя единственный, кто может спасти меня от этого кошмара. Спустя ещё пару ударов, дядя выбил дверь в подвал. За ним стояли мама и Азулиэль. — Что здесь происходит?! — прокричал он. — Брат, ты совсем ума лишился?! — Ты не понимаешь, — возразил отец. — Я поступаю с ним соразмерно его преступлению. — И что же это за преступление? — впервые я слышал, чтобы мама кричала на отца. — Чем он провинился? — Родился с членом между ног двадцать лет назад! — отец ударил меня ещё раз. — Именно он разрушил то идеальное будущее, которое мы строили вместе. Неужели ты позволишь этому выродку остаться безнаказанным? — Я вижу здесь не наказание, а издевательства над тем, кто слабее и не может дать сдачи, — возразила Азулиэль. — Папа, ты чудовище! Отца передёрнуло. Ещё никогда Азулиэль не была такой смелой и самоотверженной. У неё было всё, что она хотела, но почему-то она была готова этим пожертвовать ради меня. Хотя я должен быть благодарен ей, она же чуть ли не спасла мне жизнь. — Мне больно слышать это от тебя, солнышко, — наконец сказал отец. — Зачем ты защищаешь это отродье? — Кем бы ты его ни считал, он остаётся моим братом, — сестра отвязала меня от стола. — Отныне и вовек я перед Светом клянусь защищать Даниила от тебя, чего бы мне это ни стоило! Аминь! — Тебе надо отдохнуть, брат, — произнёс Хетлориил. — Ты не против, если Даниил и Азулиэль месяц-другой погостят у меня? — Да, конечно, не против, — за отца успела сказать мама. — А нам с тобой надо очень серьёзно поговорить, Азраэль! Следующие два месяца были самыми лучшими в моей жизни. Никто меня не оскорблял и не избивал. Но потом Азулиэль совершенно внезапно заболела чумой. Вроде с людьми не общалась, но откуда заразилась — до сих пор не понимаю. Я не отходил от её постели ни на час, хоть она и пыталась прогнать меня. Я знал, что если я уйду или засну, то могу её больше не увидеть. С каждым днём она была всё слабее, а тело всё больше покрывалось чёрными пятнами и гнойными язвами, всё чаще она задыхалась от приступов кашля. А спустя неделю она перестала дышать. Тихо умерла во сне. А отец запретил мне плакать на её могиле, заявив, что я её не любил, в отличие от него.***
От нахлынувших воспоминаний я забился в угол и тихо плакал. Какой смысл сдерживаться, если Владыка не увидит? Я сидел и рыдал без конца, пока не почувствовал на своём крыле тёплую детскую ладошку. — Братик? — спросила Азулиэль. — Тебя опять папа обижал? — Уйди, — оттолкнул её я. — Ты уже не сможешь помочь. — И почему же это? — раздался с той же стороны голос мамы. — Почему ты отвергаешь помощь, которую мы предлагаем? — Потому что мне уже не помочь! — крикнул я. — Я уже пал! Единственный смысл жить — служение Владыке, но и в этом мне пытаются помешать. — У тебя осталось ещё одно перо, братишка, — Азулиэль силком отвела мои руки от глаз. — Откажись от этого. Откажись от Зута и стань свободным. — И что мне с этой свободой делать? — я стоял на своём. — Владыка даёт мне цель и смысл. Кто я без него? — Я бы мог сказать, кто ты, — раздался сверху голос отца. — Но тогда ты не усвоишь урок. А пока ты не начал проклинать меня, скажу лишь одно: у тебя есть другой смысл жить, кроме Владыки. Вопреки моим ожиданиям, в тебя влюбилась весьма милая рагнодраконица. — Но я её не люблю! — завопил я. — Я люблю Владыку! Я действительно это сказал… Проклятье, это так по-детски прозвучало, но всё-таки это действительно так. Я… Люблю Владыку. Он, в отличие от этой малолетки Мериндиэль, хотя бы немного понимает мои чувства, он умён и амбициозен. Если вокруг него возникнет культ, я с удовольствием встану на место верховного жреца. — Но он любит другую, — мама посмотрела мне в глаза. — Почему ты даже не дашь шанса той, кому ты интересен не только как инструмент? — Потому что она мне только мешает! — Владыка, когда они уже оставят меня? — Постоянно донимает своим вниманием ко мне. Вечно норовит подарить мне какие-то цветы, травяной чай и сладости, в которые наверняка подмешала приворотное зелье. — Может, ей бы и не нужны были все эти привороты, если бы ты хотя бы попробовал с ней пообщаться, как с равной себе? — Азулиэль теребила мои волосы. — Как я в своё время с тобой. Тем более вы уже поцеловались и тебе это понравилось. — Мы что сделали? — я встрепенулся. — Ну, когда вы елозили языками в ртах друг друга, — пояснила Азулли. — Это интимное действие зовётся поцелуем. И, кстати, заметь, именно преданность Владыке не дала тебе лишиться девственности с Мери, хотя подсознательно ты хотел её всю без остатка. На самом деле она тебе нравится, но ты боишься себе в этом признаться, так как за века медитации решил, что любовь и привязанность — это слабости, которые абсолютно не нужны, ведь через них не открывается путь к могуществу или бессмертию. Однако, один алик’рансский философ однажды сказал: «Мы бессмертны в душах наших потомков». А без помощи девушки ты детей не сделаешь. — Не думаю, что могу стать хорошим отцом, — признался я. — Что я могу дать детям, кроме ненависти ко всему живому? — Ты начинаешь правильно думать, сынок, — мама приобняла меня. — Именно поэтому ты обязан дать Мери шанс залечить шрамы на твоём сердце. Для начала пригласи её к ней в домик этим вечером и поговори наедине. Потом всё же разреши ей сорвать твой цветочек. Поверь мне, тебе понравится. — Всё же уболтали, — процедил я. — Только вот я понятия не имею, о чём с ней говорить. — А вот это уже задача, которую должен решить ты сам, — хором сказали они. — Каждая девушка в этом плане уникальна. — Наш сеанс окончен, — внезапно моя родня исчезла, а я, оказывается, всё это время сидел на чём-то, похожем на кровать.***
— Что же беспокоит тебя? — спросил этот… Буду называть его человеком, пока не пойму, кто он есть на самом деле. — Твоя душа крайне не спокойна. — А вы бы были спокойны от того, что вашу душу грызёт инфернальный Голод, — ответил я. — Из-за которого у меня теперь настоящая зависимость от убийств? Но страшно не это, а то, что я в приступе ломки могу убить ту, в кого влюблён. — Но ведь ещё не убил, — констатировал он. — Так что, может быть, беспокоиться не о чем? — Казалось бы, да, — кивнул я. — Но всё равно мне страшно. А вдруг дам слабину в противостоянии живой ране в магии, носителем которой я стал? Тогда всё пойдёт прахом, и я стану тем же чудовищем, что и Хетлориил, и Амон’Резаж. У меня уже есть потусторонние слуги и один фанатик. Осталось только придумать ритуалы, которые бы придавали мне сил, найти побольше сторонников и всю жизнь провести за вечной войной за власть с другими тёмными богами. Но такого я бы не хотел. Не выглядит такая перспектива радостной, не находите? — Ну, кому-то это кажется придатком к божественному могуществу, — задумчиво сказало существо. Кажется, я понял, что в нём такого знакомого. Его облик совмещал в себе моего отца и Фафнириона. Рога и глаза от дракона, форма лица и борода от горца. — Да и у богов мышление совершенно отличается от вашего. Для них главное — абсолютная власть над всеми мирами. Только, так называемый, Светлый Пантеон сумел разделить между собой сферы влияния и жить в относительном мире и согласии. — Но ведь и используют они такие энергии, как Свет, Дух и магию стихий, которые не способны развратить мага, — возразил я. — Ты слышал когда-нибудь легенду о короле Тоде Безжалостном? — спросил мой собеседник. — К чему это вы? — удивился я. — Он умер пять тысяч лет назад. — К тому, что до своей коронации он был весьма сильным клириком, — отозвалось существо. — Он был настолько могущественен и мудр, что мог спасать тех, кто был ему особенно дорог, от смерти. Однако, он не понял идей своего отца, Карла Великого, и начал завоёвывать земли Юрилнара ради завоевания. Он был уверен, что Свет — единственно верная сила и что все, кто не поклоняется ему, должны быть сожжены заживо. Разумеется, Габриэль Защитник, как фактический бог Света, благословил его поход, так как иначе бы Тод пошёл войной и на него. А от Карла Пятого ему досталось огромное войско с кровожадными полководцами, которым плевать на жертвы среди мирного населения. В стандартном понимании, Свет не развратил Тода, но при этом именно из-за его фанатичной веры погибло множество людей и эльфов. — Это да, сама по себе сила развратить человека вряд ли может, — признал я. — Но некоторые аспекты будто умоляют тебя использовать их во вред другим. Например, инфернальное поглощение душ. Убивая человека, можно поглотить его душу, что даёт боль и эйфорию одновременно. От этого у многих может возникнуть желание больше убивать, чтобы чувствовать больше удовольствия. Меня вообще удивляет, что магию Инферно можно легально изучать. — Когда уже больше сотни лет все прорицатели кричат о скором вторжении Инфернального Легиона, невольно начинаешь изучать магию Инферно, чтобы понять своего будущего врага, — произнесло существо. Я долго думал над его словами. Чтобы нарушить неловкое молчание, я спросил: — Кто вы? И кто то существо, которое за мной гналось? — Я — Прелат Амон, — ответил он. — А гнался за тобой один из Безликих. Они в своё время не успели найти путь сюда, и их поглотила Бездна. Теперь иди, тебя заждались твои соратники. Меня окутал пурпурный туман, и я оказался около статуи хозяйки особняка и Картографа.