Казначей преступного мира

      — Весьма неожиданно встретить вас здесь, профессор! В статье говорилось, что вы работаете с утра до ночи практически в полном затворничестве и что из лаборатории вас ничем не выманишь!       — По возможности я избегаю таких мероприятий.       — Был негативный опыт?       — На всех вечеринках, которые я посещал, меня вечно просят рассказать о второй космической скорости.       — Остроумная шутка! Однако, как вы заметили, здесь не вечеринка.       — Как вы заметили, поэтому я здесь!       Они встретились в Опере Бастилии случайно. Был антракт, разделивший опус Джоаккино Россини пополам и зрители расползлись по золотистому фойе как большие пузатые тараканы. Кто-то отчаянно искал место для курения, кто-то отвечал на звонки по телефону, а некоторые поспешили штурмовать буфет, помещение, где удовлетворяются не только гастрономические потребности, но и социальные, причем последние, зачастую, совершенно случайно. Именно так, совершенно случайно, Максимильен, владелец казино из далекого Монако сцепился языком с голландским профессором астрофизики Сибреном де Койпером, которого опознал по фотографии, напечатанной в газете около трех недель назад.       — Почему именно наука? — спросил Макс, усаживаясь за честно отвоеванный у одного немецкого мецената столик. — Вас никогда не интересовало что-то другое? Может, бизнес? С вашим умом и трудолюбием вы бы многого добились на ниве частного предпринимательства.       Сибрен скромно улыбнулся и пожал плечами.       — Меня это никогда не прельщало. Вопросы прибыли и организации производства, мнится мне, отнимают порядочно времени, которое можно потратить на исследования. Каждому свое. Совсем как в муравейнике. Есть муравьи-рабочие, от природы лишенные крыльев. Есть самки, чьи обязанности заключаются в продолжении рода. Есть даже муравьи-рабовладельцы, но это лирика! Лучше будет каждому члену общества сосредоточиться на одной, важной для него задаче. Я — ученый до мозга костей. Причины, по которым яблоко падает на голову Ньютона интересуют меня намного большее, чем как это яблоко съесть или продать.       Максимильен тихонько прыснул.       — Очень хорошую аналогию вы привели, месье Сибрен! Про муравьев. Но роль муравьев обусловлена их анатомией. Те, кому не даны крылья, чтобы, изящно выражаясь, воспарить, вынуждены влачить существование рабочих, в то время как крылатым доступны… м-м-м… более приятные способы времяпрепровождения. По крайней мере, более приятные, чем гнуть спину под кнутом муравья-рабовладельца. А вот люди…       Максимильен многозначительно замолк. К его удовольствию впалые щеки Сибрена де Койпера, уважаемого астрофизика и просто умнейшего человека своей страны, залились густым румянцем.       — Я не имел в виду, что путь человека определен… анатомически. Что есть люди окрыленные и не окрыленные, и, будьте уверены, я никого не мнил себя относящимся к категории, хм, «крылатых». Муравейник — всего лишь иллюстрация.       Максимильен беззаботно махнул рукой.       — Ну что вы, я так и понял! Меня просто поразило, что у нас все как у муравьев. Хотя мы, в отличие от них, обременены высшей нервной деятельностью. Забавно, не находите?       — Это просто неточная аналогия. Я не оратор…       — И не нужно им быть, поверьте! Чем естественнее вы говорите, тем лучше у вас получается!       Сибрен мужественно улыбнулся.       — Боюсь, вы не понимаете всей тяжести этой ситуации! Если позволите еще одну аналогию, то мое умение красиво излагать мысли так же далеко от идеала, как Земля от Солнца.       Макс плутовски прищурился.       — Вы подразумеваете, что есть и те, у кого это расстояние как от Солнца до Плутона?       — Ах, был у меня один аспирант!       Максимильен рассмеялся, да так заразительно и необидно, что и сам Сибрен не смог сдержать смешка. Макс положил ему на плечо ладонь.       — Давайте оставим муравьев в покое, а то нас занесло аж в глубины космоса. Займемся чем-то более земным. Может, хотите мороженое? Я угощаю!       Через минуту на столе возникли вазочка с тремя шоколадными шариками и хайбол с машинным маслом. Максимильен тут же сделал глоток.       — Месье Сибрен, а как вы вообще пришли к гравитации? Я понял, вы любите науку. Но наука ведь очень многогранна. Почему вы изучаете именно гравитоны, а не, допустим, всякие фотоны-электроны?       — Гравитация не существует сама по себе в вакууме, если разрешите вплести в наш разговор научный факт под видом каламбура. Иными словами, электромагнитное поле воздействует на гравитационное и наоборот. То есть, я не выбирал между гравитонами и электронами, я выбрал сразу все!       — Занятно. Но что вас сподвигло к избранию такого жизненного пути?       — О! — Сибрен взмахнул ложкой, — это презабавная история. В детстве я часто ходил в библиотеку, чтобы почитать фантастику, я был ее страшным фанатом! И как-то раз попалась мне вырезка из очень старого журнала, речь в которой шла о городе, буквально воздушном замке, что появился над Женевой, где находится первый Адронный Коллайдер. Меня это так захватило, что слов нет! Представьте, ведь совершенно же фантастическая картина, появившаяся в нашем, совсем нефантастическом мире. Писали, что экспериментаторы что-то… наэкспериментировали с нейтрино. Я заинтересовался этим феноменом, а уже после заразился мечтами об астрофизике… Мистер? Вы меня слушаете? Я вас не утомил?       Максимильен, сверлящий взглядом одну точку, встрепенулся.       — Прошу прошения, я малость замечтался.       — О чем?       — Ну, все же, я по натуре муравей-бизнесмен. Вот и размышляю, а что, если воссоздать это явление, например, в искусстве. Как часть театральной декорации. Представьте, воздушные замки из нейтрино, которые воздушные в прямом смысле этого слова! Ах, это так… театрально!       Максимильен посмотрел в лицо Сибрену и осторожно на пару сантиметров отодвинулся. То, что он увидел, ему не понравилось. Имей Макс плоть и кровь, по его коже пробежали бы мурашки. Но их не было.       Щеки де Койпера вновь налились кровью. Голубые глаза за стеклами очков засверкали злым, светлым, очень холодным огнем. Во всклокоченных седых волосах, казалось, затрещало электричество, и во всем, в лице, в руках, в прямой осанке засквозила хищная, клокочущая уязвленная гордость.       — Нейтрино, — медленно процедил Сибрен, — будет куда полезней, примени его для упрощения межзвездных перелетов, расчета движения небесных тел, принципов существования черных дыр и поиска того, что ждет нас за пределами известного космоса, нежели если сплавить эти чудесные, неуловимые, до сих пор не изученные частицы с пошлым, базарным искусством, которое вы уже навострились кому-нибудь продать!       Макс не смутился. Но сделал соответствующий вид.       — Разве в искусстве есть что-то пошлое?       — Нет. Искусство свято. Пошло скрещивать его с наукой исключительно ради огромных барышей.       — Ну характер! Не ожидал от вас столь жесткой отповеди!       — Все люди снаружи не такие, как внутри. Реальность вообще редко показывает свое истинное лицо.       Макси молчал несколько секунд.       — Прошу прощения. Я не знал, что это вас так заденет. Простите.       — И вы меня, — Сибрен виновато прикусил губу. Вспышка гнева ушла как тучка, на мгновение заслонившая солнце. — Я вас не обидел?       — Что вы, нет! Не извиняйтесь, все в порядке! Как мороженое?       — Бесподобно.

***

      Остаток представления Максимильен провел в раздумьях, потеряв всякий интерес к разворачивающемуся на сцене действу. Амели с благовоспитанным отрешением внимала репликам актеров и музыкальным виражам. Макс думал, исподтишка буравя взглядом затылок Сибрена, сидящего на следующем ряду. Рука сама тянулась во внутренний карман пиджака за счастливой фишкой. Макс держался. И думал. Много-много думал.       «Интересный тип этот профессор. С виду мягкий, но внутри… надрыв. Злоба. Жесткость. А может и жестокость, совершенно несвойственная представителям университетской интеллигенции. И разгорается она от любого небрежно брошенного слова. Как он взъелся на меня, когда я оскорбил его любимую науку! Такая подмена, будто в нем сидит другой человек. И сидит неглубоко, что интереснее вдвойне».       Вскоре смолки финальные аккорды. Опера закончилась. В зале раздались аплодисменты. Зрители встали. Макс запоздало последовал их примеру.       «Ну кто бы мог подумать, что мне подвернется такое золото».       Еще не успели аплодисменты стихнуть, охладеть, как на плечо Сибрена легла тонкая, позолоченная рука Максимильена. Мужчина оглянулся. Небесно-голубые глаза столкнулись с красными, полыхающими в темноте ложи как раскаленные угли. Жадными. Несвойственными омникам. Несвойственными никому на белом свете.       «Золото — пластичный металл. Его можно превратить во что угодно».       Макс говорил тихо, но Сибрен услышал каждое слово.       — Значит, гравитация, говорите?