Пепельный

      Наверное впервые за всю свою жизнь Бакуго хотел стать ничего не понимающим болваном, только и умеющим что взрывать все вокруг. Потому что так было бы проще. Не догадываться кто под маской, считать его абсолютно чужим человеком и бросить, если того потребуют обстоятельства. Мог ли он бросить Стратега в самом начале? А забыть про Изуку, если бы их встреча состоялась тогда, пару недель назад? Легко. Теперь же в голове выстраивались ровными рядами события и их последствия. То, о чем грезил аналитический отдел. Жизнь Пепельного. Жизнь Изуку. Как одного человека. Мысль о том, что перед ним не друг детства категорически не хотела задерживаться в голове. Всплыла и выданная на первой встрече информация и счёт в больнице. У этого парня ведь был только один настолько близкий человек. Значит Инко пострадала. А это уже идеально вписывалось в теорию о причинах работы с Лигой.        — Почему ты не сказал? — Владелец квартиры нашелся там же где Катсуки его и оставил — в комнате. Крепкий кофе в его чашке давно остыл, но так и остался нетронутым. Пепельный только придерживал ёмкость ладонями, будто греясь. Хотя тот ещё вопрос кто кого грел.        — А это что-то меняет? — В голосе усталость, безразличие, но сквозь них пробивается что-то вроде любопытства и для Бакуго эта секундная слабость, словно маяк в ночи.        — Это меняет ВСЁ, Ному тебя побери!       Изуку вздрагивает. Или герою мерещится. Тем не менее, Катсуки и не думает ослаблять напор. Садится в скрипнувшее кресло напротив, устраивает голову на сложенных руках, упирается локтями в колени. И продолжает сверлить раненого взглядом. Тот отставляет кружку и тянется рукой к маске, но в последнюю секунду замирает. Пальцы касаются черной ткани, но не более. И Бакуго даёт ему возможность собраться и решить все для себя окончательно. Кусок ткани оказывается на разделяющем их журнальном столике менее чем за три минуты.        — Глупо отрицать. — И вроде бы все в порядке, если так можно сказать о человеке напротив, вот только от смирения и спокойствия в его взгляде что-то внутри героя обрывается и вымерзает. Это немного сбивает с яростного настроя.        — Почему ты… решил сказать правду теперь? — В зелёных глазах плещется недоумение и Катсуки кажется, будто он вернулся в детство и видит перед собой пятилетку, а не матёрого убийцу, наемника Лиги. Контраст дикий. И его лишь усугубляет ответ.        — Я обещал.        Катсуки хочется взвыть. Потому что от такого ответа ни разу не легче. Напротив: это ощущается, как тонкая цепочка на шее. Давит, ограничивает, так просто сорвать… Но ты не можешь. Потому что она дорога тебе. Потому что у этого будут последствия. Потому что уже не все равно. И остаётся только чуть расслабить кулаки и позволить прозвучать серии тихих хлопков, сопровождающихся вспышками. Чтобы хоть так выпустить пар. Потому что крики и разрушения сделают только хуже.        — Расскажешь? С самого начала?       Пепельный вздрагивает, выдавая в себе того себя, которого герой помнит с детства, смотрит широко раскрытыми глазами и, кажется, не верит своим ушам. Словно за все это время, за чёртовы лет десять не было никого, кому он мог бы рассказать хотя бы крупицу своей истории. От этого горько. Наваждение длится недолго, каких-то пару секунд. После на лице прежняя непроницаемая маска, но это не важно. А вот ответ на поставленный вопрос — очень даже. И когда опущенная вниз голова несколько раз мелко поворачивается из стороны в сторону, Катсуки чудится звон. «Нет», хрустально звенит, осыпаясь мелким крошевом, только сложившаяся картинка чужой сути. Ему хочется что-то взорвать и плевать на последствия, но тихие слова в который раз гасят этот порыв.        — Не здесь… — И в повисшей ненадолго тишине, которую не решилась нарушить даже сирена скорой помощи где-то под окнами, добавил. — Давай вернёмся.        Кивок выходит сдержанным и уверенным. Старатель и тот бы обзавидовался. На удивление, сам Изуку поднимается на ноги, чуть покачнувшись, и идёт к выходу. Словно боится, что, промедлив хоть секунду, передумает и таки выхватит пистолет из-под дивана, сразу применяя по назначению. Впрочем Бакуго более чем уверен, что десяток ножей, газовые баллончики и даже гранаты распиханые по всем углам помещения тоже могли бы пойти в дело. Но не пойдут, потому что «Кат-чан» это тот человек, чью смерть он запишет на свой счёт и объявит во всеуслышание. А значит стоит бояться одного единственного пистолета. Того самого, что так и останется нетронутым. Разумеется, у Стратега должно быть полно такого оружия, распиханного по всем тайникам и базам, но здесь и сейчас это единственный такой огнестрел. Герой знает, потому что улучил момент и обшарил помещение. Арсенал скрывался в самых обычных предметах, на самых видных местах. Обоюдоострым метательным ножом в потрепаном журнале, коробкой патронов под одной из скрипучих половиц и даже, Ному побери, гранатой, которая выполняла роль пресс-папье и сначала была принята за элемент декора. И это только начало списка. Наверное, только сам Изуку мог сказать где, чего и сколько у него запрятано. И, Бакуго, справедливости ради, не хотел узнавать это опытным путем. Найденного и так было более чем достаточно.        У машины в героя просто летит связка из ключа и сигналки. Доверяет вести. Поступок, который крайне трудно недооценить. Потому что в своем нынешнем состоянии друг детства не способен почти ни на что, даже если Катсуки вздумает поехать с ним в ближайшее отделение полиции. Но такая мысль и в голову не приходит. А вот ощущение правильности сделанного заранее выбора догоняет когда рядом слышен звук возводимого курка. Косой взгляд, замаскированный под осмотр боковых зеркал, показывает, что оружие, хоть и готово к использованию, но сейчас просто лежит на ноге, удерживаемое расслабленными пальцами. Значит, в машине все это время был ещё один. В том, что у Мидории хватит сил и ловкости выстрелить почти мгновенно сомневаться не приходится.       Обсуждать конечный пункт не требуется. Разумеется, им нужно попасть в тот самый кабинет, в который их тогда закинул Курогири. И находиться он может только в одном месте: в доме, где Мидория вырос. Бакуго помнил то время. И фанатеющего от героев Изуку и улыбающуюся Инко-сан… Глаза Взрывного пораженно распахиваются шире. Катсуки зависает, не сразу стартуя после того, как на светофоре загорелся зелёный. Ее там не было, но они все равно ушли. В чем же тогда причина? В личности? Да он ведь даже не понял где находится!..       Именно. И попытался бы выяснить. Доверия никакого, а задержать своими силами? Уж точно не в том состоянии беспричудного полутрупа. Машина чуть виляет, объезжая припаркованную в неположенном месте легковушку, но Бакуго даже не шипит сквозь зубы нелицеприятные послания как обычно. Вот ведь… Всего пара недель, несколько неожиданных открытий и вместо опасной гремучей смеси его поведение напоминает газировку: пшикнет и утихомирится, никому не навредив. Машину они оставляют на ближайшем паркинге. И следующие минут десять идут пешком. Путь настолько знакомый, что, казалось бы, невозможно потеряться. И все же герой умудряется пройти мимо дома, погрузившись в свои мысли. Останавливает чужая рука на запястье.        — Не витай в облаках, Кат-чан. И не выдумывай. Все-за-Одного не настолько глуп, чтобы наделять меня причудой.       А дальше темный пыльный коридор, в котором перегорела лампочка, вызывая тяжёлый вздох хозяина дома, и подъем по лестнице. Третья ступенька по-прежнему скрипит. Рука ведёт по перилам и ощущается небольшая неровность. В тот день они слишком разошлись и отцу Изуку пришлось устранять беспорядок. Им ведь даже не перепало. Больше боялись как бы не пострадали. Ностальгия светлая, но не может не натолкнуть на мысль: а что если бы у Мидории была причуда? Пусть и самая простая. Были бы они сейчас так же близки как в первый год знакомства? Называли бы друг друга братьями? Глядя на спину идущего впереди человека, Катсуки с болезненной ясностью осознавал, что хотел бы быть его братом и не важно, есть причуда или нет. Имел ли он на это право после всего что случилось? Определенно нет. И время не вернуть вспять…        — Опять таки, могу познакомить. — Сквозь усталость в голосе явственно проскальзывает не злая усмешка и герой едва не промахивается мимо ступени. Взгляд зелёных глаз чуть насмешлив. — Вот только не думаю, что тебе понравится процесс и последствия.        — Третью неделю думаю о том, есть ли что-то чего ты не знаешь о причудах, их владельцах и условиях активации.        — Глупый вопрос: не знал бы, давно был бы мёртв. Я не фаталист, просто таковы реалии. — Дверь кабинета распахивается и вспыхивает зажженый свет. Окна по-прежнему плотно зашторены, но это не имеет особого значения. На этот раз Мидория садится в кресло, оставляя Катсуки выбор между офисным стулом и полом и только хмыкает, когда тот устраивается на столешнице.       Рассказ прост. Парень не особо вдается в подробности и в целом это больше похоже на выкладку фактов. Если бы не проскальзывающее в интонациях и мимике крупицы эмоций, ее можно было бы даже назвать сухой, но… Едва ли это возможно. Оказывается, после того, как в пятнадцать они окончательно разошлись после поступления Катсуки в UA, все не сразу пошло по наклонной. И всему их курсу наверняка стоит благодарить судьбу за подобный подарок. Будь у Лиги ещё тогда такой стратег… Возможно самое первое покушение на символ мира оказалось бы куда более успешным. А потом произошел инцидент с Пятном, вновь активизировалась Лига… Сражаясь на смерть, за окружением и разрушениями мало кто следит. Инко-сан просто оказалась не в то время, не в том месте. Травмы, кома и, словно последний гвоздь в крышку гроба надежды, «шансов почти нет». Его нашел Твайс. То ли извиниться, то ли добить. С этим человеком никогда нельзя быть уверенным наверняка. Но в итоге нашел брошенную на тумбочке опаленную тетрадь и полюбопытствовал. Заснувший было у койки матери Мидория проснулся уже от спора на повышенных тонах. А через пол часа ему уже делали предложение от которого нельзя отказаться. А запросы росли с каждым годом. Сначала анализ, потом стратегии и, наконец, участие в боевых операциях. Через истощение, ночные кошмары и травмы. Через боль. И через по прежнему ненавистное клеймо беспричудного. Вот только теперь все, с причудой или без, говорили о нем с ужасом и невольным уважением.        — И все же, почему сейчас? — Спрашивает Катсуки, когда пауза затягивается. В ответном взгляде океан усталости и боли. Тусклый свет экрана телефона вспыхивает и тут же гаснет, а его владелец откидывается на спинку кресла, позволяя себе, наконец, побыть немного слабым и отдаться эмоциям. Ответ тихий, но от того не менее важный.        — Потому что я устал себе лгать. Сегодня в пять вечера аппарат отключат.