предначертанное

Им всего пять, а они уже знают, что цена жизни измеряется в том, сколько повстанцев они смогут убить, когда подрастут. Ещё Катра знает, что её вроде-как-мать, взрослая, которая за неё отвечает, бьёт её по лицу. Это каждый раз больнее, чем в памяти. Сердце ещё замирает, подскакивает где-то в груди ровно в ту секунду, когда Ткачиха Теней заносит руку. Вроде бы привыкла уже давно, а всё равно страшно. А всё равно она ничего больше не получит ни сегодня, ни завтра. Катра заносит когтистую руку. Адора смотрит на неё большими искрящимися глазами так, будто всё на своих местах. У неё сердце не подпрыгивает, по взгляду видно, она верит во что-то невообразимое, что Катра даже описать не может. В странное чувство, которое появляется, когда они сидят плечом к плечу. Но все, даже Адора, должны верить в силу и подчиняться Орде. Катра не была полноценной частью Орды — но сейчас она сильнее. Когти мягко взрезают лицо Адоры. Тонкие полоски будто бы проступают и на лбу Катры и болезненно жгутся. — Ай! Ты чего делаешь? — она взвизгивает, потому что это неправильно. Она ведь сильнее. Она должна доказать, что сильнее. А Адора должна прислушаться, поверить и остаться с ней. — Ничего я не делаю! Что случилось? — Ты! Научилась каким-то трюкам у Ткачихи Теней, чтобы отвязаться от меня, да? Она меня ненавидит! Все меня ненавидят! Катра сильной больше не выглядит, но ей, честно говоря, плевать. Обида сильнее и горше любого другого чувства в её груди. — Каким трюкам? — Адора, несмотря на все её усилия, обхватывает её лицо ладонями, чтобы смотреть в глаза. — Тебе больно? Ты плачешь? — Больно, — шмыгает Катра и за её тёплые руки цепляется. — Жжёт там же, где у тебя теперь царапины. Адора всматривается в её кожу так внимательно, что вот-вот дырку просверлит. И под этим взглядом боль будто бы отступает. Катра выворачивается из её рук и бормочет: — Всё. Не болит ничего уже. Иди к своим новым друзьям. Адора застывает и едва-едва касается царапин пальцами. — У меня… тоже боль пропала. *** Катра впивается когтями в собственное плечо и оставляет глубокие раны. С пяти лет они с Адорой многое успели узнать о том, что назвали связью. Поначалу они чувствовали боль друг друга только будучи рядом, сражаясь спина к спине на тренировках и чувствуя вдвое больше ударов палками, чем должны бы. Чем старше они становились, тем дальше могли находиться друг от друга и при этом ощущать чужую боль как свою собственную. Более того — боль от лёгких травм могла и вовсе сойти на нет, если они вместе. Сейчас их разделяют километры, но Катра уверена, что Адора хватается за своё плечо и сдерживает крик где-то в груди. Ночь ведь, нельзя никого в Яркой Луне беспокоить, а то нежные принцессы не смогут выйти на поле боя. А кричать хочется, Катра знает — ей самой больно. С губ срывается только смех. Боль в руке не сравнима с болью в сердце. Неужели её не было достаточно? Неужели она не отдавала их дружбе всю себя? Даже не дружбе — самой Адоре себя дарила как могла, грубовато и нелепо. Что, большего захотелось? Предать захотелось? Стать богиней для глупых людей? Катра сама не понимает, кого ненавидит больше — себя или Адору. Она взрезает свою плоть, бьёт кулаками по стенам и всё никак не может остановиться, потому что так утоляет всю скопившуюся внутри ненависть. И всё время ждёт фантомной, чужой боли, хоть какого-то ответа, реакции, знака, что Адора и правда её предала. Но, кажется, Адоре просто плевать на неё. Катра чувствует, что по лицу снова стекают злые слёзы. Даже сейчас она непомерно много отдаёт одной лишь Адоре. *** Боль в колене и в локтях совсем слабая, но внезапная, будто тупым предметом ударили. Но Катра почти уверена, что под столом в библиотеке Яркой Луны нет никого, и точно знает, что на Эфирии наступил мир. Адора свой счастливый конец вырвала зубами, столько месяцев почти не спала, вздрагивая от каждого шороха, столько месяцев её, Катру, успокаивала и улучшала, глупая альтруистка, и, наконец, забылась. Только этого пособники Хорда Прайма и ждали. Идея настолько яркая и разрушительная не могла просто исчезнуть. Да и существа такие далёкие, совершенно другие, не могли быть легко побеждены даже прославленной воительницей Ши-Рой. Катра срывается с места и надеется про себя, что они не ушли далеко. Адора стоит на лестнице и растирает локти, по которым красными мазками расползлись ссадины. На ней белое платье в пол с золотыми узорами — дань уважения ушедшей в прошлое Ши-Ре. Адора красива, Адора совершенно спокойна и счастливо смеётся, слушая Глиммер. — Что случилось? — Катра на их фоне выглядит взъерошенной птицей, выпавшей из гнезда. — Ничего, — Адора удивлённо поднимает брови. — Или… ты и такую незначительную боль почувствовала? Катра молча дёргает ухом. Тяжело признавать, что ты с каждым днём только больше боишься, что когда-нибудь снова почувствуешь ноющую боль во всём теле — совсем как когда Адора шла к Сердцу. — Я просто ещё не привыкла к этому платью! — Адора говорит вкрадчиво, будто маленькому ребёнку, и кладёт руку ей на плечо. — Оно безумно красиво струится, и в нём я какая-то лёгкая и воздушная… а потом я снова спотыкаюсь о подол, и вся воздушность куда-то исчезает. — Рада, что тебе нравится, — Катра чувствует себя ужасно глупо, поэтому по старой привычке огрызается. Ей, видимо, даже года не хватит, чтобы исправиться. Возможно, она не исправится вовсе, так и останется грузом на шее Адоры, как утверждала Ткачиха Теней, предательницей, разрушительницей и убийцей. Адора вдруг осторожно приподнимает её голову и целует в нос: — Спасибо, что беспокоишься обо мне. Не хочешь помочь мне пройтись в платье? Так я, возможно, даже не упаду. Катра с готовностью берёт Адору под руку: — С огромным удовольствием! Возможно, если Адора в неё верит, у неё всё-таки есть шанс.