Пернатые: Соколиный

Вода — живительная влага. Прожить без неё живое существо может суток семь, не более. Человеческое тело на шестьдесят процентов состоит из воды. Закономерность природы, которую игнорировать нельзя. Вся поверхность Возможной была покрыта водой и из космоса выглядела завораживающей. Голубая с зелёными разводами. От неё исходил холодный свет, и от этого становилось немного не по себе. Может, кому-то, наоборот, это нравилось, кто-то хотел окунуться в чистоту, но на Олега она наводила страх. Он ненавидел воду. Боялся её. Умывался быстро, душ принимал ещё быстрее. Она бодрила, стекала по телу, освежала. Для Серпенко была необходимым средством для поддержания гигиены. По возможности Олег её избегал. Даже не пил, в большей степени жажду утолял либо чаем, либо соком. Страх мешал ему жить, но без воды жить невозможно. Всё случилось двадцать четыре года назад. Олегу было восемь. Они поехали с отцом на рыбалку. Когда возвращались, начался ливень. Оползень случился неожиданно, как, впрочем, всегда бывает. Машину сбросило с обрыва в реку. Отец ударился головой, потерял сознание. Олег сидел за водительским сиденьем и был пристёгнут, это спасло ему жизнь. Когда автомобиль упал, сработал аварийный клапан, вокруг Олега образовался небольшой шар. Спасательный пузырь, предназначенный для водителя, оказался повреждён, и Олег ничего не мог сделать, чтобы помочь отцу. Вода наполняла автомобиль быстро, за перегородкой, что отделяла передние кресла от задних, она добралась до потолка, и отец захлебнулся. В какой-то момент он пришёл в себя, попытался выбраться, но не получилось. Три часа Олег находился в капсуле, в воде, и смотрел на то, как отец становится безжизненно-уродливым, глядя на него водянистыми, мутными глазами. Вода ужасна. Как и любая стихия. Она убивает не жалея. Забирает жизни, потому что человек не может жить в воде. На похоронах гроб с отцом был закрыт, но Олег слышал, как люди шептались о том, что покойника раздуло и показывать такого людям — страх да и только. Мать не плакала, бабушка крепко держала его за руку и кусала губы — показать другим свои слёзы для неё неприемлемая слабость. Когда гроб закопали, Олег пришёл домой, включил кран, чтобы утолить жажду, и почувствовал жуткий страх. Тогда-то и случился первый приступ, и каждый раз, когда Олег видит огромное количество воды, когда на него падает капля, он вспоминает мёртвого отца. Серпенко затянулся сильнее, горький дым проник в горло, затем в лёгкие. Задержав его там на секунду, Олег выдохнул и затушил окурок. Глянув ещё раз на Возможную, он развернулся и вышел из курилки. Так получилось, что он оказался рядом с тем, что больше всего ненавидит. Полгода назад «Беркут» наткнулся на эту галактику, открыл планету, состоящую на сто процентов из воды, а потом верхушка направила флот Пескова сюда, охранять Глубину от посягательств пиратов. И поскольку Олег служил на «Соколином», то вынужден был вместе с остальными подчиниться приказу. И всё было бы хорошо, если бы не одно «но» — по причине ему малопонятной десантники должны патрулировать вместе с подводниками Глубину. Все пять месяцев, что они висели на орбите, Олега миновала участь спуска, но вот уже несколько дней его не покидало ощущение того, что совсем скоро удача от него отвернётся. И почему Дятлов не открыл планету, состоящую из камня или снега?! Почему именно вода? И почему именно флот Пескова направили сюда? Олег прошёл по коридору, потом свернул в небольшую нишу, остановился возле маленького иллюминатора. Ему открылся величественный космос. По сравнению с водой, вакуум казался милосердным — это мрачное пространство, где не было воздуха, но, оказавшись в его цепких лапах, человек умирал в следующую секунду. Он убивал сразу, а вода, издеваясь, будто давала надежду на лучший исход, а потом безжалостно эту надежду забирала. Олегу снились страшные сны. Отец-утопленник являлся в них застывшей картинкой и не спешил уходить. Олег рвался из капсулы, но тут же замирал, потому что за её спасительными стенами была река. Потом просыпался с криками и до утра не мог уснуть, плакал и тянулся в пустоту. Но матери рядом не было: став вдовой, она решительно заявила, что, наконец, свободна, и отправилась на поиски нового спутника жизни. Рядом была бабушка, и именно она ловила его руки, потом прижимала внука к себе и утешала, сурово говоря: «Хватит сопли по щекам размазывать. Ты — мужик, а мужики не плачут и не боятся». И, не смотря на свою грубость, оставалась с ним до утра, порой ничего не говоря, а порой рассказывая какую-то чушь про соседей-говноедов, про тупых политиков, которых надо посадить на кол и так отправить по космосу, прямо к солнцу. Бабушка заменила всех разом и заставила его жить дальше. Избавление от кошмаров Олег нашёл не сразу. Некоторое время бабуля водила его на процедуры к психотерапевтам, поставившим диагноз «гидрофобия», использующим водотерапию в рамках лечения и долгие беседы об одном и том же, но ничего не помогало. Один психолог, по мнению бабули — имбецил редкостный, посоветовал найти гипнотерапевта. «Лечение для нашего времени редкое, но, может, оно поможет», — сказал психотерапевт-имбецил, боясь глянуть суровой бабке в глаза. Дядя Вова, брат отца, смеялся над ней и говорил, что она сумасшедшая старуха, что это шарлатаны, и они не помогают, а калечат. И хватит уже таскаться с этим пацаном, лучше посмотри на внучек. Но бабуля на внучек не смотрела и на мнение своего младшего сына клала огромную кучу. Найдя в какой-то деревне деда-алкаша, бабка заплатила ему денег, взяла с него честное слово, что гипноз поможет, и оставила тринадцатилетнего Олега с ним наедине на долгих полтора часа. И сразу же получила результат. Олег забыл о своих кошмарах — правда, и отца тоже, — на шесть лет. Шесть долгих лет он жил словно в раю, а когда курс закончился, к нему пришли новые кошмары. И с новой силой. Воспоминания вернулись резко, сломали сознание, разорвали сердце на куски и скрутили кости так, что Олег готов был умереть на месте. — Есть другой вариант, — сказал тогда дед-алкаш, за шесть лет ни черта не постаревший. Бабуля слушала внимательно и смотрела орлиным взором. Уставший от кошмаров Олег потирал красные глаза и верил, что старик поможет. — Мы использовали гипноз на длительное время, оттого, когда воспоминания вернулись, он испытал стресс. Мы можем поставить краткосрочный блок, но тогда он будет помнить отца и всё, что с ним связано, даже гибель, но его страх, скажем так, заблокируется. — Что-то хуёво это звучит, — сказала бабуля. — Как можно сделать так, что он будет помнить, а бояться не будет? И какого хуя только на два года? Это что, ёбаная кодировка, что ли? — Потому что, старая срань, это психология и мозг. Тебе, блядь, не понять. И снова помогло. И в какой-то момент Олег понял, что так ему придётся жить вечно. Помнить всё: аварию, смерть отца, его вид за стеклянной перегородкой, похороны, но не чувствовать страха. Олег не понимал в гипнозе ничего, но устаревшая методика, от которой давно уже отказались, действовала. И Олег верил, что больше ему ничего не угрожает, кроме космоса и пиратов. Но дед-алкаш взял и отдал богу душу. Два года назад он оставил бренный мир, прожив девяносто девять лет. И Олег оказался на распутье. Полтора года назад действие гипноза закончилось, и страх вернулся снова. Серпенко искал других гипнотерапевтов. Но нарывался только на шарлатанов-магов, заглядывающих в око космоса. Олег предполагал, что видели они там только задницу, но, если честно, ему было наплевать, в какой корень они зрили. Главное — результат. Результат был плачевный. Гипноза хватало максимум на две недели, потом все страхи возвращались снова. Когда пришёл приказ на передислокацию, Олег понял: то, что когда-то мучило во сне, теперь перешло в реальность. Он без гипноза, у Возможной, и, вполне вероятно, его отправят к подводникам на Глубину. Предчувствие, что совсем скоро он окажется в настоящем аду, сводило с ума. Олег часто сжимал кулаки, разжимал их и чуть слышно вздыхал… — Товарищ лейтенант, вы влюбились? — осторожно спросил рядовой Усатик, глядя на него так, словно ожидал удара. — Стали часто вздыхать. — Да, — сокрушённо вздохнул Серпенко, отчего пацаны прыснули от смеха. Сам не заметил, как оказался в раздевалке тренировочного зала. — Она такая… невероятная, — продолжил Олег. — Красивая, — заулыбался Жуков, показывая руками грудь. Олег прищурился, сложил губы трубочкой, глядя на Жукова, потом кивком головы попросил показать снова. Жуков показал, и Олег в пять раз уменьшил объём, практически прижав его ладони к груди. — Тогда понятно, — стараясь не улыбаться, сказал Жуков, и все прыснули со смеха, уже не скрываясь. — Что тебе понятно, лопоухий? — Олег несильно треснул не дотягивающего до него нескольких сантиметров рядового. — Главное не буфера, а то, какая душа. Я же тебе говорил. Вот приведут тебя блондинки с большими сисями к осознанию того, что ты олень. И как ты думаешь, кто потом тебя утешит? — Брюнетка? — продолжил улыбаться Жуков. — Нет, Лёха, резиновая Зина. Парни заржали громче, кто-то толкнул Жукова в плечо, несильно. Жуков смутился, но затем начал смеяться тоже, толкая Усатика в грудь. — Ладно, хватит расслабляться. Быстро на площадку, — скомандовал Серпенко и закрыл шкафчик, куда сложил свою одежду, переоблачившись в кимоно. — Есть! — дружно выкрикнули ребята в двадцать глоток и устремились к двери.

***

Любовь была, только не женского пола. И даже не невинная, и не тощая и звонкая, ни капельки не красивая. Контр-адмирал Матвей Семёнович Клавдин даже и близко не подходил под приведённые выше параметры. Но был любимым. Настолько, что порой у Олега сердце билось с такой силой, что, казалось, выскочит из груди. Глядя на него, Серпенко переполнялся ранее неведомыми ему чувствами. Ни один парень не затрагивал струны его души так, как Клавдин. И вроде не было в Матвее ничего особенного, вроде и командиром он был как многие, обычным, но что-то всё равно цепляло, отчего Олег, раз увидев его, так и не смог забыть. Всё началось с «Вранового», там первый раз Олег заметил высокого, хорошо сложенного, серьёзного и решительного майора Клавдина. Никаких надежд Олег не питал и даже не пытался хоть раз заговорить с ним. Не то чтобы стеснялся — кажется, в Серпенко этого никогда не было, — и не потому, что между ними и тогда, и сейчас целая пропасть чинов и регалий. Скорей всего, дело было в том, что Олег понимал: Клавдин на него не посмотрит. И не потому, что был вроде как натурал, и не потому, что уже тогда был птицей высокого полёта, а потому что отношения были ему не нужны. Только недавно отшумел его развод, вряд ли Матвей позволил бы себе увлечься простым сержантом. Олег не принижал себя. Не считал уродом. Да где ж страшный?! Может, морда у него не соответствует нормативам, но тело и фигура — вах! К тому же бабуля часто говорила, что он красивый внутри, а внутренний мир всегда украшает внешний — будь ты последним уродом на земле, если у тебя большая и добрая душа, то на твои кривые зубы и косые глаза никто и не посмотрит. В глубине души Олег верил бабуле, но всё равно не до конца. По его мнению, хороших людей не бывает, и у него тоже есть свои недостатки. Например, он храпит. А ещё не любит кофе. И ненавидит воду. Однажды кому-то даже завидовал, правда, уже не помнил имени того человека и почему это чувство возникло, но оно точно было. Олег был обычным, как и остальные, только характером чуть отличался. Нет, он не считал, что связь с Клавдиным выльется во что-то серьёзное. И да, сомневался, что она вообще возникнет. А серьёзного хотелось сильно и только с ним. Олег гнал от себя эти мысли, продолжал жить дальше, не изменял себе. И вот однажды взял и перевёлся на «Соколиный». На что-то понадеялся? Не смог смириться с мыслью, что ничего не получится? Или, наконец, решился завоевать того, кто по его же мнению не станет заводить с ним отношений? А может, просто устал думать и захотелось быть рядом? Пусть через стенку или сидя в столовой за разными столами, но рядом. Что именно привело Олега сюда? — Значит, так. — Серпенко окинул взглядом строй парней, возвращаясь к действительности. Чувства чувствами, но реальность никто не отменял. Да и о страхе надо забыть, проблемы будет решать по мере их поступления. — Начинаем с пробежки. Семь кругов по залу, потом столько же по галерее с переходами. Сегодня замыкающим будет Кабанов. Зайцев, за мной. Ребята хором ответили «Есть!» и быстро последовали за Олегом, который уже выбегал на край спортзала. Площадь для тренировок была большой, пожалуй, это единственное просторное помещение на корабле. В отдельном углу стояло железо, в другом гимнастический инвентарь, в третьем на стене было прикреплено баскетбольное кольцо, под ним стояли переносные ворота для мини футбола. В четвёртом углу лежали маты, на которых чуть позже Олег собирался сделать разминку и потом уже продолжить отрабатывать приёмы. Первых три круга бежали в тишине, пыхтели, дышали так, как учил Олег. Затем Серепенко хмыкнул и громко сказал: — Запевай! — Во ку… во кузнице, Во ку… во кузнице, Во кузнице молодые кузнецы, Во кузнице молодые кузнецы. «Пойдём, пойдём, Дуня, Пойдём, пойдём, Дуня, Пойдём, Дуня, во лесок, во лесок, Пойдём, Дуня, во лесок, во лесок…» — Стоп. Я не понял, а куда делись ещё два куплета? Как так получилось, что после первого сразу же пошёл четвёртый? Мне кажется, для Дуни и леска ещё рановато. Я чего-то не понимаю? — Товарищ лейтенант, — пыхтя, выкрикнул Жуков, — с Дуней интереснее. Шутка удалась, и парни засмеялись. — А чем тебе кузнецы не понравились? — спросил Серпенко, в этот момент представив Клавдина без одежды. — Ясное дело, мужики же ж, — отозвался Жуков. Олег чуть слышно рассмеялся. — Жуков, ты совсем не умеешь фантазировать. На этот счёт анекдот: «Папа, а кто такие трансы? А ты лучше у дяди Лёши спроси». — А чо сразу Лёха? — возмутился Жуков, будучи по паспорту Алексеем. Парни заржали громче, а Жуков запыхтел сильнее. — Потому что, Лёха, это популярное имя. Ну не Олегом же его называть. Смеялись все, и даже вечно молчавший Зайцев тоже хихикал. — Ладно-ладно, — похлопал в ладоши Серпенко, оборачиваясь, он теперь бежал спиной. — Собрались. Отставить смех. Бежим дальше. Запевай! На этот раз ребята запели про «берёзу за моим окном», и Серпенко позволил себе немного отвлечься. Правда, мысли неустанно устремлялись либо к Возможной, о которой совсем не хотелось думать, либо к Клавдину, о котором думать было намного приятнее, но мысль о кузнецах и обнажённом Матвее влияла на организм определённым образом. Почему-то Олег запрещал себе дрочить на светлый образ командира «Соколиного», однако не всегда получалось выполнять свои же приказы. Нет-нет да и выходило всё наоборот. В последний раз, занимаясь сексом с давним другом по постели, Олег, растворившись в ощущениях, сам того не ожидая, представил на его месте Клавдина. Вышло горячо, но реальность оказалась жестокой. — Товарищ лейтенант, — вырвал его из задумчивости всё тот же Жуков, — мы уже восьмой бежим. А говорили семь. — Мало ли что я говорил, Лёха, — откликнулся Серпенко, чертыхнувшись про себя и продолжая бежать. За спиной услышал лёгкие смешки. — Заруби себе на носу — начальство не ошибается. Подтянули трусы и бежим восьмой. — Есть! — дружно отозвались бойцы. На галерею можно было подняться по лестнице справа и слева. Олег выбрал правую сторону и, поднявшись на второй ярус, побежал по металлическому полу, вслушиваясь в ровный топот бегущих за ним парней. Пробежав половину галереи, Серпенко спустился, дал полкруга по спортзалу, затем снова поднялся по лестнице. Когда круги закончились, он позволил бойцам немного отдохнуть, затем выстроил их на матах и начал зарядку. Обычно они занимались этим с утра, но капитану Кручину, командиру десантно-штурмового дивизиона, приспичило провести брифинг, где он говорил о том, что завтра на Глубину спустят лабораторию и ещё одну лодку, на которую отправят группу с их крейсера. Это-то и стало причиной того, что Олег почувствовал себя говняно. Так что пришлось разминку отложить до этого времени. — Сегодня занимаемся до половины второго, потом пойдёте на обед. Чуток задержимся, с голоду не помрёте, — сообщил Олег, разминая плечевые суставы. — Так точно! — выкрикнули бойцы. Серпенко оглядел пацанов. Двадцать человек, сразу после учебки, всем по девятнадцать лет. Службу проходят на «Соколином», чем должны вроде как гордиться. И гордятся, и радуются тому, что им достался такой добрый и весёлый командир. Но если их отправят на Глубину, то радость поутихнет, а может, и закончится. Пираты никого не жалеют, они жестокие и кровожадные и войны свои ведут по правилу «убей или будешь убит». А ещё хороший лейтенант двадцатой группы может слететь с катушек. Панические атаки никто не отменял, а Серпенко хорошо знал, какими они могут быть, когда его окутывает вода или когда она за бортом. Придётся снова жрать лимкотрилл и верить, что за время, что они будут находиться на Глубине, пацанов минуют и пираты, и страх Серпенко. Вновь осмотрев бойцов, Олег только сейчас заметил на скуле у Зайцева синяк. Новый. В прошлый раз был с правой стороны, сейчас с левой. Еле заметный, но отливал желтоватым цветом. Конечно, красоты он ему не добавлял, однако Серпенко задумался и вздохнул. Ну сколько можно! Зайцев в их группе — это зёрнышко. Вернее, драгоценная вещь. Тощий, низкий, с мордахой вечно серьёзной и иногда печальной. Когда Олег его первый раз увидел, он приподнял шлем, что укрывал половину лица бойца, и вздрогнул. Кто призвал на крейсер юного падавана пятнадцати лет?! — Мне девятнадцать, товарищ лейтенант, — громко и звонко отозвался Зайцев. — Кто ж тебя так… — буркнул Серпенко, думая о родителях, которые то ли пальцем его делали, то ли не доносили месяцев восемь. Точно эмбриона родили. — По «Альтернативе» пошёл, — растерялся Зайцев, думая о своём. Олег слегка удивился, «Альтернатива» — это программа киберполиции и кибервойск, разработанная специально для хакеров: либо тюрьма, либо армия. Таких преступников направляют в разные точки вселенной, иногда даже предлагают подписать контракт или же выбрать сферу деятельности. Олег не стал вдаваться в подробности, покивал и подумал о том, что нянькой он ещё никогда не был. — Отставить разминку, — приказал Олег, выныривая из воспоминаний. — Стройсь! Ребята тут же построились в ровный ряд и вытянулись в струнку. Серпенко внимательно присмотрелся к Зайцеву. Затем перевёл взгляд на Кабанова, здорового парня. Вздохнул. — Зайцев, и какой на этот раз в тебя врезался шкаф? Случайно не тот, что стоит у меня в каюте? Если он, тогда я ему сейчас пойду и все дверки поотрываю. — Никак нет! — громко отозвался Зайцев, вытягиваясь ещё больше. — Что никак нет? Не мой шкаф или не шкаф? — Не ваш шкаф! — А чей тогда? Кабанова? — Никак нет, товарищ лейтенант. То была дверь! — Серьёзно? Кабанова? — Никак нет! — А чья? — Моя личная! — У тебя есть личная дверь, Зайцев? Ты с ней спишь? — Никак нет! — Так она на тебя налетела? — Так точно! — Пиздец. — Олег матерился редко, так, для раскраски разговора, ну или чтобы выразить всю степень сарказма. — У нас что, на корабле летающие двери? Я не знал. Покажи её. Зайцев поджал губы. Видимо, слова закончились. — Она у нас в кубрике! — Что ж ты, Зайцев, такой слепой? Вроде и тесты проходил, и профпригоден для службы. А получается, летающих дверей в упор не видишь. Вот когда я был в твоём возрасте, Зайцев, я двери одним щелчком в кому отправлял. Ну-ка, иди сюда. Серпенко поманил Зайцева, и тот вышел из строя, чётко отработанным шагом подошёл к Олегу. Олег поправил кимоно. — Вот представь, что я дверь. Представил? — Так точно! — тут же ответил Зайцев и испугался своего крика, видно было по глазам. — А теперь представь, что я лечу на тебя. Представил? — Так точно! — Вот я такая лечу на тебя, лечу, лечу. И бах, почти врезаюсь в тебя. Что надо сделать? — Отступить! — Нет, Зайцев, въебать. Ну-ка, пиздани по двери так, как я тебя уже полгода учу. М? Давай, не бойся. Зайцев немного подумал, как всегда поджав губы. Потом сглотнул, отступил, встал в стойку и ударил Олега кулаком в живот. Если бы Олег не ждал его удара, то точно бы упал. Сила в тонком и хлипком кулачке Зайцева была совсем не слабая. — Вот, Зайцев, а ты говоришь, что слабенький, — сипло выдавил Серпенко. — Вернись в строй! — Есть! — громче прежнего выкрикнул Зайцев и на негнущихся ногах промаршировал до своего места. — Короче так, Кабанов. — Олег подошёл к рядовому, чувствуя, как в желудке переворачивается завтрак. Держать себя в руках было тяжело, но показывать пацанам, что ему плохо и больно, не собирался. Обняв Кабанова за шею, Олег заглянул ему в глаза. — Девушек бить нельзя. — Я не бью девушек! — ответил громко рядовой. — А чо тогда Зайцева лупишь? — Так он не девушка, — буркнул Кабанов, тут же осёкся и выкрикнул: — И Зайцева я тоже не бью. На него дверь упала. — Зайцев сказал, что налетела, а ты — упала. Это две разные вещи. Кто-то из вас врёт. Кто? — И Олег так уставился на Кабанова, что тот сглотнул. Ответа Серпенко так и не дождался, зато приметил кое-кого на галерее. Подняв глаза, разглядел Клавдина. Некоторое время смотрел на него, потом чуть заметно кивнул, дождался ответного кивка и отпустил Кабанова. Вернулся на место, повернулся к парням лицом, почесал подбородок, сразу же меняя образ злого лейтенанта на доброго и, вздохнув, сказал: — Нет, ну я понимаю, что когда любят — бьют, но лучше, Кабанов, трахать, тогда удовольствие оба получают. Только со смазкой. — Товарищ лейтенант! — вспыхнул Кабанов, хотел ещё что-то сказать, но промолчал. Вместо этого засопел, заиграл желваками и сжал зубы. — Ладно, рассыпались по парам. А то на нас контр-адмирал Клавдин смотрит. Давайте ему покажем, какие мы молодцы, удалые огурцы. Ребята быстро распределились по парам, Олег поправил кимоно. Жуть как хотелось обернуться и посмотреть, стоит ли ещё Клавдин или ушёл, но, поборов желание, принялся отдавать команды. Когда через пять минут Олег глянул на галерею, там уже никого не было. Почесав затылок и встопорщив отросшие за два месяца волосы, на мгновение задумался: какого чёрта там делал Клавдин? Но ответ он знал уже тогда, когда Кручин собрал этот грёбаный брифинг. Его собираются отправить на Глубину. Вот зачем Матвей пришёл посмотреть на их обучение, а не для того, чтобы отметить работу бойцов или, что самое невероятное, оценить задницу Серпенко.

***

День прошёл как всегда, спокойно и плавно. Сначала позанимались в спортзале, потом пошли пообедали. Каждому было выделено личное время для отдыха — ровно час. Затем отработали план эвакуации и поделились на группы. Олегу досталась синяя спичка, что означало — его ребята, да и он сам, играют за пиратов. Отработали варианты нападения и защиты, на этом Кручин успокоился. — Скажи мне, кто отправится на Глубину? — спросил у Кручина Олег за ужином. В столовой пока были только они вдвоём, но вот-вот должны подойти другие. — Понятия не имею. Знаю только, что мы, — озвучил Кручин и так известную информацию, хлебая щи. — Что ж ты за капитан-то такой, — с досадой заметил Олег, наигранно жалея его: мол, такой недотёпа, кто ж тебе погоны дал. — Вот что не спроси — не знаю. Боря, пошли бухнём — «не знаю». Как твои дела? И понимаешь, опять «не знаю». Тебя родители неправильно назвали. Незнайка — вот твоё имя. — А ты, значит, Пёстренький, — хмыкнул Кручин, продолжая жевать. Олег откусил кусок от ломтика хлеба, подумал немного, пережёвывая его, а потом ответил: — Нет. Кнопочка. Кручин, как всегда, прыснул со смеха, а Серпенко, придав лицу невинное выражение, зачерпнул ложкой щи. — Так у тебя там что, дырочка, что ли? — продолжил Кручин, принимая игру Олега. Так всегда было, Серпенко мог заболтать кого угодно, только Клавдин оказался неподдающимся. Сегодня в курилке они первый раз разговаривали. Правда, беседа вышла так себе. — Да, — ответил Олег, выпучивая глаза. — У тебя тоже такая есть. Называется — жопа. А так у меня два яйца и посередине серп. Щас покажу. — И, отложив ложку, схватился за ремень, но Борис загоготал, перегнувшись через стол, начал его останавливать, и Олег, посмеиваясь, вернулся к щам. — Я сам не хочу туда нырять, — через пару секунд заговорил Кручин, когда за стол сели остальные, ожидая рассказа о том, с чего капитан так громко ржал. — Но приказы не обсуждаются. — А я бы спустился, космос надоел, — сказал лейтенант Голиков, командир пятой группы. Олег не успел ответить, к их столу подошёл полковник Баранов. — Серпенко! — на всю столовую произнёс он, важно выпятив подбородок. Олег вскочил со своего места, встал ровно, руки по швам, голова прямо. Жопа почувствовала неладное. Следом за ним вскочили со своих стульев и остальные. Как-никак, Баранов — полковник, первый помощник Клавдина, второе лицо на корабле. — Есть такое правило: когда я ем, я глух и нем. — Так точно! — ответил Олег. — Но устав не запрещает во время обеда, ужина или завтрака вести беседу на общие темы. — И какие же вы темы обсуждали? — спросил недовольный Баранов. — Обсуждали сказки, — просто сказал Серпенко и невинными глазами посмотрел на Баранова, потом продолжил, словно зачитывая доклад: — На данный момент мы вели разговор о «Незнайке». Это сказка о стране, в которой живут маленькие человечки. Одного из них зовут Незнайка, потому что он ничего не знает. А ещё там есть Пёстренький. Его так назвали, потому что он… пёстренький. А Кнопочку назвали, потому что она совсем маленькая. Как кнопка. — И посмотрел на Баранова, будто спрашивая: ты будешь меня останавливать или мне и дальше нести пургу? Баранов поджал губы, скривился от злости, хотел было что-то сказать, но тут появилась Лиза. — Лейтенант Серпенко, после ужина срочно зайдите в кабинет контр-адмирала Клавдина. — Есть после ужина срочно зайти в кабинет контр-адмирала Клавдина, — отчеканил Олег, и Лиза тут же испарилась. — Полковник, разрешите продолжить приём пищи? — спросил Кручин, пока Серпенко не продолжил разговоры о сказке. И пока Баранов собирался с мыслями. — В столовой должна быть тишина! Это не солдатская хавальня, это офицерская трапезная, а ведёте себя, как быдло! — прокричал Баранов, обращаясь и к другим офицерам, тоже стоявшим по струнке в ожидании, пока первый помощник разрешит им продолжить трапезу. — Вернуться к еде! Офицеры опустились на стулья, взяли ложки, переглянулись, кто-то закатил глаза, кто-то покачал головой, кто-то просто вздохнул. Олег хмыкнул, глядя в спину Баранову. Вот пристал же он к нему, и что такого Олег сделал первому помощнику контр-адмирала? Может, характер не устраивает или хочет вдуть Серпенко по самые яйца, да не может? Не стоит. От этой мысли, Олег чуть не заржал, Кручин ударил его ногой под столом, подал глазами знак, чтобы молчал. Олег коротко пожал плечами, откусил от куска хлеба половину и зачерпнул щи ложкой.