Пернатые: Соколиный

До кабинета Клавдина Олег шёл медленно, не торопился. Сердце в ожидании встречи и предстоящего разговора стучало быстрее прежнего. И всё же не спешил Серпенко не потому, что хотел оттянуть момент икс, а потому что знал, о чём пойдёт беседа. И это перекрывало все остальные желания: например, увидеть Матвея, снова заглянуть ему в глаза, улыбнуться, рассмотреть внимательно. Оказавшись у двери, Серпенко оглянулся. Да, от лифта до кабинета несколько метров, и они кончились слишком быстро. Выдохнув, поправил чёрную кожаную куртку, ремень, оттянул рукава, переступил с ноги на ногу. Уставился на металлическую перегородку. Ощущения были не из приятных, бабуля бы сказала, что он ведёт себя как мальчишка. Олег бы ей в ответ улыбнулся и поцеловал в морщинистую щеку. Кстати, надо бы ей сегодня звякнуть, а то вдруг это последний вечер в его жизни. О страшном думать вовсе не хотелось, всё будет хорошо, но чёртов страх, который возвращался после того, как заканчивалось действие гипноза, не давал покоя. Вряд ли Олег сегодня будет спать. А значит, стоило запастись многоградусной. Свободно купить на крейсере водку было нельзя, но даже солдаты знали, где можно её достать. Главное, чтобы деньги были. Олег сунул руку в карман, вынул купюры. Трёхсот рублей на литрушку крашенной самогонки хватит. Даже с лихвой. Ещё на три пачки сигарет останется. А сигареты, кстати, не помешали бы. Благо, на подлодке курить было можно. Кстати, о птичках. Если бы контр-адмирал Клавдин нагнул Олега и всунул ему в зад кое-что интересное, может, Серпенко и заснул бы. По крайней мере, мысли точно были бы о другом. Хотя бы на эту ночь. Олег поднял руку и приложил её к панели звонка. Некоторое время ничего не происходило, затем створка отъехала в сторону, и Серпенко переступил порог. Прошёл ровно четыре шага, отдал честь, скороговоркой поприветствовал Клавдина, бегло окинул взглядом кабинет, насколько позволяла ситуация. Ничего особенного, в два раза больше стандартной каюты, стол, шкаф с полками, вешалка, иллюминатор. Кресло обычное, из прочной сетки, с металлическими подлокотниками. На сиденье лежала подушка, видно, для удобства задницы. — Присаживайтесь, — указал на кресло Клавдин, сидя за столом. Олег спокойно прошёл к указанному месту, опустился на него, попутно снимая армейскую кепку. Стол у Матвея был обычный, небольшой, вполне вписывался в интерьер. Располагался у иллюминатора, за которым проглядывала морда «Совиного». Возможная была с другой стороны. — Мы с вами никогда не встречались, — начал Клавдин спокойным голосом, от которого у Олега пробежали по спине мурашки. Низкий, глубокий. Был бы Матвей психологом, Серпенко ходил бы к нему каждый день только для того, чтобы слушать голос. Что касается «никогда не встречались», то это неправда, но о каждой встрече, пусть и косвенной, Олег помнил досконально, а вот Клавдин и правда его не замечал. И сегодня утром тоже не заметил. Стало обидно, но только чуть-чуть. — Вы на «Соколиный» перевелись одиннадцать месяцев назад. В вашем личном деле причина не указана. — Хотите знать причину? — спросил Олег после того, как Матвей замолчал, давая возможность собеседнику ответить. — Желал бы услышать, — кивнул он и, сцепив пальцы в замок, положил руки на стол. На столешнице не было ничего лишнего, только мини-комп, ин-тор, статуэтка сокола. На одной стороне стояла тонкая лампа, всего лишь палка с несколькими лампочками на конце, будто уродливый цветок, с другой стороны — кружка. Лёгкий, еле заметный аромат кофе витал в кабинете, и Олег почувствовал его только сейчас. Пожалуй, третье, что он не любил после воды и Баранова — это кофе. Связи нет, но для того, чтобы что-то или кого-то ненавидеть, она и не нужна. — Да просто, — набрав в грудь воздуха, выдохнул Олег, таким образом расслабляясь, — появилась вакансия, я и послал бумаги. — По каким причинам вы так часто меняли места службы? Я не беру во внимание «Орёл», там стоит отметка «практика». — Ну, дислокации, потом разного рода деятельность, — развёл руками Олег. — Причин вообще нет, ни с кем не ругался, ни с кем не дрался. Устав люблю и уважаю, соблюдаю. Просто я немного непостоянный, — и чуть улыбнулся. Не говорить же Клавдину, что перевёлся он на «Соколиный» из-за него. Соскучился. Давно не видел. Однажды понял, что не может забыть. А когда оказался здесь, пришло осознание, что любит. Но Клавдину его чувства не нужны, хотя Матвей смотрит внимательно, присматривается, приценивается. Вроде и любопытно, и нет. Он из тех командиров, что заботятся о каждом, кто находится под его началом, и в тот же момент отстраняется, будто боится. Чего? Или кого? — У вас семь рекомендаций.  Олег удивился. Если честно, он никогда не интересовался, кто за него ручался и сколько отзывов было. Просто, когда пришло сообщение о переводе, был счастлив. — Ух ты, — выдохнул он. — Вы не знали? — Нет, — коротко пожал он плечами. — Странно, — буркнул Клавдин, отводя взгляд и пытаясь разобраться в неожиданно возникших вопросах, не имеющих к разговору отношения. — А я вам сегодня, товарищ контр-адмирал, говорил, что странный. В курилке, дальней, помните? — Да, конечно, — встрепенулся Клавдин, лёгкое недовольство скользнуло по его лицу. — Вы же не думаете, что я страдаю склерозом? — О, нет, ни в коем случае, — приподнял руки Олег, будто сдаваясь. — Просто нас столько много. Целая толпа здесь. Мало ли кто вам встречается на пути. Нет, я, конечно, всех офицеров знаю, за почти год выучил их и в лицо, и даже по фамилии. Но у вас-то другая специфика. Эм… Нет, забудьте, я не о том хотел сказать. В общем… Меня удивило то, что в моём личном деле семь рекомендаций, — закончил Олег и почувствовал себя конченым идиотом. Клавдин смотрел тяжёлым взглядом, и складывалось такое ощущение, что он сейчас ругнётся и выставит Олега за дверь. А уходить Олег не спешил и уже не хотел точно. Всё же смотреть на Матвея и говорить с ним было чертовски приятно. Может, всё же и без секса он будет спать ночью, достаточно просто насмотреться на предмет своего обожания, наговориться с ним, оказаться в кабинете… — Вы слишком болтливы. — Да, замечал за собой такую особенность, — кивнул Серпенко, поджимая губы, будто размышляя. — Моя бабуля говорит, что когда-нибудь мне оторвут язык за лишние слова. Мне кажется, она права. Вообще, моя бабуля всегда права. Я во всём её слушаюсь. Ага, не послушался бы я её! Она у меня крепкая старушка. Сильная. Низенькая, щуплая, но хватку имеет бульдожью. Клавдин неожиданно хмыкнул, негромко, едва слышно, но Олег почувствовал, как сердце ускорило темп. — В вашем деле отмечено, что воспитывала вас бабушка. Отец умер, когда вам было восемь лет. А что с матерью? — Она вышла замуж, — придумывая на ходу, заговорил Олег. Вопрос застал врасплох. Главное, чтобы про отца ничего не спрашивал. А о матери он может сочинять легенды хоть до утра. — Уехала в город. Мы с бабулей остались жить в нашем посёлке, позже переехали в город. Вообще, я с матерью не особо общаюсь. У неё отдельная семья. Бабуля дала мне всё, что нужно человеку. Знаете, иногда есть семья, но отец и мать живут, как кошка с собакой. Таким супругам дети не нужны. Некоторые оставляют детей в приютах, кто-то продаёт. Не все семьи благополучные. Я не злюсь на мать, я знаю, что она всё равно у меня есть. — Извините за личный вопрос, можете на него не отвечать, — продолжил Клавдин, и Олег понял, сейчас спросит про то, о чём Олег не хотел бы вспоминать. — А как умер ваш отец? — Разбился на машине, — спокойно ответил Серпенко, соврал и не покраснел, потому что всегда говорил именно это. С другой стороны, он сказал правду, просто умолчал о некоторых нюансах. — Ещё один личный вопрос. Конечно, многие из нас не состоят в браке, но как насчёт личной жизни? — Ну-у… — Серпенко почувствовал, как удача сама лезет ему в руки. Правда, ощущение радости сменилось чувством беспокойства. Вырвался нервный смешок, однако врать на этот раз не стал. — Я — гей. Парня нет, а жениться таким нельзя. Поэтому строчки… свободные, — с нажимом произнёс последнее слово Олег. Не хотел соблазнять или намекать на что-то, само вышло. С толерантностью, конечно, в обществе были проблемы, однако однополые отношения худо-бедно, но принимали. Желание посмотреть на реакцию Клавдина толкнуло Олега выложить правду. Матвей и правда удивился, но слегка, почти незаметно. Серпенко смотрел на него и, как ни странно, отвращения или же непонимания не увидел. Многие теряются, пытаются отвести взгляд, смеются, думая, что Олег шутит, ведь задницей он не крутит, манерно не говорит и на мужиков не вешается. Но Клавдин сидел прямо, смотрел ему в глаза и… И что-то прятал. И вот это что-то зацепило Олега. — Товарищ контр-адмирал, это тест? — спросил Олег, потому что Матвей молчал, а гулкая тишина казалась оглушающей. — Своего рода, — отозвался Клавдин, откинулся на спинку кресла. — Завтра на Глубину уйдёт частная лаборатория «Сирена» господина Пасанкова, в сопровождении «Белуги». Задача подводников — охранять её от посягательств пиратов. Но поскольку пираты в последнее время берут субмарины на абордаж, то верхушка утвердила приказ о нахождении в каждой подводной лодке десантной группы. Наша задача — космос, но приказы не обсуждаются. Адмирал Песков, да и контр-адмирал Романов предложили вашу кандидатуру. Как на это смотрите? — И уставился так, будто хотел прочесть его душу. Олег ощутил, как внутри всё сжалось. Предчувствие — поганое ощущение, но раз оно есть, то уж ничего не поделать. Как и с тем, что его отправляют на Глубину. — Если это приказ, я не смею отказываться, — сказал серьёзно Серпенко. Старался смотреть прямо и не умолять взглядом изменить решение. Стоит дать слабину, и Клавдин всё поймёт, он же не дурак. Олег лишь сказал: «Ненавижу воду», а Матвей прочитал истину между строк. — Ваша задача охранять подводную лодку от проникновения на борт пиратов, — повторил Матвей. — Остальные задачи — это проблема капитана первого ранга Грищука. Спуск намечен на завтра, в восемь утра. Донесите приказ до своей группы. Личные вещи советую не брать, вы там надолго не задержитесь. — Если будут непредвиденные обстоятельства, можно действовать по обстановке? — спросил Олег. — Разрешаю, если только эти действия не причинят вред команде и общему делу. — Так сколько по времени продлится нахождение группы на Глубине? — Примерно суток трое-четверо, — отозвался Клавдин, продолжая буравить его взглядом. У Матвея это получалось хорошо. Внешность позволяла. Волевой подбородок, серые глаза, плотно сжатые тонкие губы. Не красавец, но такие люди обращали на себя внимание. — Ну, это переживём, — улыбнулся Олег, хотя уверенности не испытывал вообще. — Переживёте, конечно, — чуть приподнял брови Клавдин, и Серпенко понял, что опять прокололся. И чего он прицепился к этой воде? И тест явно не простое любопытство. Не надейся, Олежа, что Клавдин тобой заинтересовался. Всё дело в другом. — Хоть вы и не любите воду, но вы теперь из отряда «соколиных», так что придётся выполнять подобного рода приказы. — Так я же и не отказываюсь, товарищ контр-адмирал, — улыбнулся Серпенко широко и открыто, пытаясь отвлечь Клавдина от этой грёбаной воды. — Сделаем так, как приказано. Ни шага назад, только вперёд. — И неожиданно добавил: — Грищука соблазнять не буду. Клавдин сжал губы, то ли улыбку пытался спрятать, то ли смущение скрыть, как-никак, говорили о серьёзных делах, а тут не пойми какая совершенно не к месту шутка. Ну а что, многие считают, раз гей, так под всех мужиков лечь готов. Но ведь у каждого свой вкус и цвет, свои желания, идеалы, принципы. Вот Олег вроде любил секс, но Грищуку свою задницу не даст, даже если тот попросит всего лишь понюхать. Грищука Олег лично не знал, но в своих предположениях был уверен точно. — Шутки шутить изволите, — наконец сказал Клавдин. — Советую быть серьёзным. — Так точно. — Я закончил, — вдруг сказал Матвей, и внутренний голос Олега заорал так, словно ему вырезали печень на живую. — Ступайте. Советую отдохнуть и выспаться. — Есть! — вскочил на ноги Серпенко, потом развернулся и вышел из кабинета. Оказавшись в коридоре, вздохнул, оглянулся на закрытую перегородку и отправился в солдатскую зону, чтобы сообщить своим «соколам» о том, что завтра они спустятся на Глубину.

***

Озвучив пацанам приказ и пожелав приятных снов, первым делом Олег спустился к механикам. Усатый здоровенный крисианин, Пит Хур, встретил его суровым и слегка недовольным взглядом. Серпенко сунул ему деньги, и тот пропустил его прямо по узкому коридору, вдоль труб, дальше к Лешему. Тощий старик вытянул из-под трубы литровую бутылку, подошёл к бочке, нацедил туда цветной алкашки, подхватил четыре пачки сигарет и сунул всё это Олегу в руки, сверху прижав бумажным пакетом. Спиртное разливали в бутылки из-под кока-колы и газированных напитков. Ничего нового, годами проверенный дедовский способ, мохнатый, словно «задница динозавра» — как говаривала бабуля. Поскольку Серпенко кофе не любил в любом виде и даже с алкоголем, Леший нацедил ему в бутылку из-под брусничного лимонада брусничной самогонки. Олег перекинулся с Лешим парой фраз, потом поблагодарил тощего механика и пошёл дальше, выходя из отсека с другой стороны. Сунув бутылку в бумажный пакет, а сигареты в карманы форменных чёрных штанов, Олег взлетел по лестнице на девятую палубу. Пройдя небольшой отрезок, Серпенко остановился у перекрёстка, глядя на тот участок коридора, что вёл к кабинету Клавдина и к его каюте. Затем свернул в другом направлении, останавливаясь возле двери, за которой пряталась каюта Кручина. Борис, видно, только пришёл, потому что был ещё в форме. Олег залетел к нему как к себе домой и сходу попросил подстричь его. Кручин делал это быстро, и у него хорошо получалось. Через пятнадцать минут Серпенко стоял с новой причёской, вернее прежней, только чуть короче. Боря состриг лишнюю длину, подровнял виски, убрал волоски на шее. Сделал красиво и элегантно, оставив по сантиметру на затылке и по бокам, а на макушке немного длиннее. Волосы у Олега чуть вились, и когда намокали, то кончики закручивались, придавая ему особый шарм. — Получил приказ? — спросил Серпенко, сидя за столиком напротив Кручина. Олег вытянул из кармана литрушку, они с Борей выпили по две стопки, закусывая орехами и паштетом из печени индюшки. — Получил, — Борис забросил в рот жменю ореховой смеси, захрустел, смахивая с ладоней соль и специи. — Клавдин лично мне всё рассказал. Думал, если честно, меня пошлют. Или Голикова. — Клавдин сказал, что типа за меня поручились сам Песков и Романов, — зачерпнув маленькой ложечкой паштет, Олег отправил мягкую массу в рот. — Не мне, конечно, сомневаться в его словах, но что-то поднадоело прыгать на Глубину. — Да ты только первый раз, — хмыкнул Кручин. — Я обобщаю, — ответил Олег, облизывая ложку. — Мы же не для водных процедур здесь торчим. А если пираты налетят на «Пернатых», что тогда? — Тогда тебя достанут с Глубины и притащат к нам, — ответил Кручин, а Серпенко кивнул и отправил в рот следующую порцию печени. — Ну, или ты сам прибежишь. — Прибегу? — вздёрнул Олег бровь. — Товарищ капитан, я к вам прилечу. Крылья отращу, но прилечу. Потому что без вас моя жизнь ничто. Там, будучи на Глубине, я буду вспоминать о вас каждую минуту и верить в то, что у вас всё хорошо. И никакие злодеи не пооткусывали вам задние точки и левые пятки с ушами. Кручин тихо засмеялся, глядя на Олега. Знал ли Боря о том, что Олег гей, оставалось пока тайной. Впрочем, Серпенко был уверен, что Кручину на ориентацию Олега наплевать. Какая разница, гей или натурал? На боевом крейсере, когда в любую минуту ты можешь умереть, это было не важным. Здесь главным считалось, сможешь ли ты прикрыть спину товарищу или окажешься предателем. — Давай поговорю с Клавдиным, пусть Голикова отправит, — наконец заговорил он. Серпенко подхватил бутылку и принялся разливать по рюмкам. Походные стопочки были даже у Олега, без них никуда. — Не стоит. Приказ есть приказ, — отмахнулся Олег, стараясь сохранять непринуждённый вид. — Сказал, что ненадолго. Суток трое-четверо, так что не успеете соскучиться, как я прилечу обратно. И снова буду надоедать вам своей болтовнёй и вешать лапшу на уши, рассказывая удивительные истории о глубинных недрах Возможной. — Посейдона. — Хуйня, товарищ капитан, — Олег поднял стопку. — Посейдон — это хрень полная. Возможная звучит красивее и интереснее. Кто такой Посейдон? Ах, бог! Прошу прощения за мою дерзость, уважаемый Посейдон, но буквы в вашем имени совершенно не отражают всей сути и прелести открытой землянами планеты. Возможная — дающая надежду. А Посейдон чо даёт? Кручин захрустел орехами, приподнял брови и ответил, стараясь подстроиться под настроение Олега: — Божественную силу? — Я так и знал, — вздохнул сокрушённо Олег и выскреб из банки остатки паштета. — Нет в вас ни романтики, ни фантазии, капитан Кручин. Посейдон ни хуя не даёт. Он только берёт. — Ты сейчас про мифологию и философию или же… — Про философию, — оборвал его Олег и начал посмеиваться. Кручин поддержал веселье, покачивая головой. Поднял стопку: — Балабол. — И вам не хворать, — ответил Олег, опрокинул в себя спиртное, зажевал паштетом. — Ладно, пойду отдыхать. Завтра у меня трудный день, так что надо выспаться. Ещё бабуле позвонить. — Давай, — махнул ему рукой Борис. Олег прыгнул в ботинки и уже приготовился открыть дверь, но Кручин его окликнул, кинув в руки недопитую бутылку крашеной самогонки. — У меня есть. Кофейная, — сказал Борис. Он знал, что Серпенко кофе не любит, посему и не доставал. Олег покачал головой, затем открыл дверь и вышел в коридор. Войдя в родные пенаты, скинул обувь, затем куртку, бросил на кровать бутылку и пачки сигарет. Первым делом вытянул из шкафа сумку, сунулся в боковой карман, достал оттуда четыре серебристые облатки таблеток. Потом ещё четыре. Подумал и сунул одну в тот же карман. Этого должно хватить. По идее, успокоительное пьётся раз в день, по одной капсуле. Но даже если и по две, то десяти таблеток на четыре дня вполне достаточно. И всё же сунул вторую упаковку в другой карман рюкзака. Затем вытянул из шкафа свеженькую форму, полотенце, носки, трусы, походную зубную щётку, пасту и кусок мыла — скинул всё в основной отдел рюкзака. После быстро принял душ. Некоторое время стоял и тяжело вздыхал перед тем, как ступить под струи прохладной воды. Быстро намылив голову, схватил мочалку и выдавил каплю геля. Отёр тело, ополоснулся и выбежал. Приём душа составил ровно две минуты. Наверное, так быстро моется только Серпенко. Взяв электрическую бритву, сбрил лишнюю растительность, аккуратно подправил усы и бороду. Растительность на лице придавала Олегу особый шарм, подчёркивала индивидуальность. Бороды не запрещались, но многие офицеры брились гладко. Облачившись в домашнюю футболку и штаны, Серпенко присел за столик, открыл голограммный список контактов в ин-торе, быстро нашёл нужный номер и нажал на вызов. Бабуля ответила через три гудка. — Ну наконец-то, — недовольно проговорила старушка, когда голоэкран открылся, показывая Олегу морщинистое худое лицо. — А я уж думала ты забыл старуху. — Привет, красавица. Я тебя не забуду никогда, даже не надейся, — улыбнулся он. Бабуля, пожалуй, была единственным человеком, которого Олег рад был видеть всегда. Ну, ещё Клавдина, но это другая история. — Выглядишь, как всегда, бесподобно. — Пф, — фыркнула старушка. — На башке три волосни, и те в разные стороны. И рожа, как гусеницами от танка проехались. Старость, блядь, не в радость. Бабуля никогда не гнушалась смачных словечек, выглядела всегда недовольно, но Олег знал её до мозга костей. Может, и относилась она к другим с пренебрежением и раздражением, но внука любила до сердечного приступа. — А молодость — не жизнь, — тут же подхватил Олег. — Ну чо там, рассказывай? Как твоя пассия поживает? — Неплохо. Выглядит, как всегда, умопомрачительно. Сегодня была с ней первая беседа. Строгая и решительная. Умная и проницательная. Бабуля была в курсе всех любовных дел Олега. Он ничего от неё не скрывал, а ей было наплевать, с кем её внук спит. Главное, чтобы был счастлив. — Раскусил тебя? — Почти. — Отсюда поподробнее, — прищурилась старушка. — Спускают меня на Глубину, — после двух секунд раздумий ответил Олег. — Ёбаный карась, — выплюнула ругательство старушка. — Других, что ли, не нашлось? — Приказ есть приказ. Выбрали меня, обсуждать не собираюсь. К тому же, если бы только заикнулся, Клавдин точно бы просёк что к чему. Я взял лимкотрилл, протяну. Обещали, что командировка продлится суток трое-четверо. На самом деле всё не так плохо. — Лимкотрилл притупит волнение, но кошмары останутся. Это антидепрессант, не примешь вовремя — накроет сильнее. Так что установи себе время и пей по часам, минута в минуту. Не позже. Можно раньше. Но желательно принимать его минута в минуту. — Я знаю. — Я, блядь, тоже знаю, — сурово оборвала внука старушка. — Сраные подводники. Пиздец, в вашей шаражке законы, ты десантник, а не плавающая хуйня. Я ещё с Клавдиным поговорю. — Не стоит. Ты же знаешь, что будет хуже, — умоляюще посмотрел на бабулю Олег. — Сам разберусь. К тому же не такой я и слабенький. Понервничаю немного, поболтаю. И… Эй, ты должна меня успокоить! — Я тебе что — психолог? — Ты моя зорька ясная, — заулыбался Олег и чуть слышно рассмеялся. — Без тебя эта вселенная, как тёмная комната, где нет выхода. — Да кончай уже, — смутилась старушка, но пыталась казаться недовольной. — Пассии своей будешь это говорить. — Нет, пассии я буду говорить кое-что другое, — и поиграл бровями. — Блядь, избавь меня от подробностей. Не хочу слушать эти сопли. — Как скажете, генерал, — протянул Олег и приподнял руки, будто сдаваясь. — Давай тогда расскажи, как у тебя дела? — Ни хуя хорошего. Давление заебало. Анька орёт по ночам, нажрётся, а потом просит от своего ёбаря пиздюлей, а когда тот въебёт ей, она снова воет. У пиздяков ещё один народился, орёт по ночам, видно, бивни режутся. Вчера приходили суки из социалки, перепись, блядь, делали. Посмотрели на меня с жалостью, видно было, надеялись, что я дохлая тут. Как бы не так. Я ещё их переживу. Вовка опять звонил, беспокоился о моём здоровье. Да знаю, как я ему нужна, хата ему моя нужна, потому что две спиногрызки уже подрастают, одна школу в следующем году оканчивает, другая универ. Ждёт тоже, когда окочурюсь. А я хату ему не отдам, я так и сказала. Не хуй даже мечтать и коситься в эту сторону. Она твоя, — ткнула в Олега корявым пальцем старушка. — Ебать я хотела на то, что они живут в трёхкомнатной впятером. Да ещё вроде старшая, как там, блядь, её зовут, не помню… — Наташа… — Да посрать! Замуж собралась. Да кто её там ждёт. Какого-то лопуха нашла, но меня не пригласила на свадьбу. И с хуя ли я буду ей хату оставлять? — В общем, ничего нового. — Всё как всегда, — покривилась старушка. — Ты бы вызвала врача. У тебя же график. Когда следующий осмотр? — В понедельник. Был, — призналась старушка. — Они сами, блядь, должны приходить. Чего это я должна им звонить? Пошли на хуй! — Сейчас у тебя вечер, завтра утром чтобы позвонила, — настоял Олег. — Ладно. Звякну, — согласилась бабуля. — То, мож, приходили, да я шлындралась где-то, — призналась она и покривилась. Олег снова улыбнулся. Потом заговорил на другие темы. С бабулей всегда так: вроде ничего особенного в беседе нет, но разговор заканчивать не хочешь. Пока жили рядом, не замечал этого. А как появилось расстояние, стал скучать и ощущать, что общения с бабушкой не хватает, будто воздух кто-то забирает. Отец мёртв, мать как уехала с каким-то хахалем, когда Олегу исполнилось девять, так и с концами, лишь письма слала изредка да пару раз звонила. Сейчас Олег даже и не знал, жива ли она. Впрочем, на самом деле ему было всё равно. Главное, чтобы бабуля была здорова. Потому что бабуля единственный родной человек в его жизни. Дядьке он тоже не нужен, а с двоюродными сёстрами не знается. У них в жизни всё через заднее место, никак иначе. Впрочем, во многих семьях так. Распрощавшись с бабушкой только через два часа, подхватил бутылку самогонки, пепельницу, пачку сигарет, подошёл к кровати. Кровать стояла рядом с иллюминатором. Расстелив постель, Олег забрался на широкий подоконник. Иллюминатор был вытянутым, прямоугольной формы. Подложив подушку, Олег удобно устроился на подоконнике и, налив в стопку ягодной, выпил. Потом закурил. От едкого дыма защипало в глазах и защекотало в носу, пришлось прищуриться и немного покривиться. Этим бортом «Соколиный» располагался к космосу, поэтому Возможную не было видно. Но зная, что они на орбите и завтра в восемь утра он спустится на Глубину, Серпенко всё равно волновался. Ни мысли о Клавдине, который засел в сердце основательно, ни разговор с бабушкой не смогли унять лёгкую дрожь в теле. Завтра утром перед отлётом Олег выпьет успокоительное. Оно должно помочь, но надежды на него всё равно не было.