Baby blue love

      Лютик, в общем, быстро смирился со всеми неудобствами во время беременности. Привыкал к усталости, сонливости, забывчивости, растерянности и собственной неуклюжести.       Он прекрасно понимал, что по-другому просто никак. Можно было, конечно, начать ныть о том, как природа несправедлива и почему же все-таки детей не находят в капусте, но это было бы всего лишь тратой времени, а Лютик не хотел тратить свое время на это.       Ему было приятно, что о нем заботились и сопереживали, но сам Лютик скорее старался от всего этого отстраниться.       Все-таки, беременность это не лучший период в жизни омеги. В смысле совсем не лучший. Единственное, что его радовало, так это понимание, что страдает он не просто потому, что его матке стало скучно перед течкой и она решила придавить его к кровати и заставлять скулить от боли, а ради ребенка.       Ради ребенка, Лютику казалось, он бы смог стерпеть вообще все, что угодно.       Да и усталость, боль и слабость не новые вещи в его жизни. Вот лютню в руки не взять, с этим сложнее было, но Лютик пел и ему хватало.       И рядом всегда был Ламберт. Он любил его, и Лютику хватало одного лишь его взгляда, чтобы вспомнить.       Но вот к чему он точно не был готов, к тому, что однажды он увидит себя в зеркале и… разрыдается.       Каждый имеет право на свои личные заебы, а у Лютика этот заеб всегда был с внешностью.       Из-за своего детства, из-за всех слов отца и брата, он не выносил себя до тех пор, пока не вылепил из себя, как он думал, идеал. Он полюбил себя. Свои длинные стройные ноги, тонкую талию, подкаченный живот и красивый пресс. Подтянутые руки и белую упругую кожу.       Он любил себя, всегда ухаживал за собой. На одни волосы уходило минимум три банки с разными уходовыми средствами!       Во время беременности, несмотря на живот, он тоже ощущал себя вполне… красивым. Обычный красивый беременный омега, даже во время беременности стройный, не считая, естественно, живота!       Тем более они почти ежедневно занимались сексом, а у Ламберта вставал от двух поглаживаний, так что Лютик был уверен, что и для Ламберта он все такой же желанный, несмотря на небольшой барьер. Психологический барьер.       (Ламберт по секрету рассказал, что к животу он в самом деле привыкал, потому что от осознания, что там был их ребенок, все, что встало могло невольно упасть).       А потом, одним утром, проснувшись один (ну, конечно, в двенадцать часов дня!), он встал в прекрасном расположении духа и, потянувшись, найдя нужную одежду, принялся одеваться.       Посмотрелся в зеркало.       Замер на миг-другой. Повернулся право и влево. А потом заплакал.       Он даже не понял, что это он там, в зеркале!       Будто именно этим утром он забыл, что беременный (хотя об этом было очень сложно забыть, потому что даже вставать с кровати приходилось с усилиями, а рука автоматически ложилась на поясницу, чтобы в самом деле не завалиться при ходьбе).       А в это утро он будто увидел себя… Вот такого. Настоящего себя. На середине восьмого месяца беременности.       Ему показалось, что с этим животом он выглядел, как беременный таракан! Внимательно оглядел ноги. Все еще худые… наверное… Нет, не такие же! Да и бедра, казалось, больше стали (теперь стало ясно, почему у него тазовые кости ныли так, будто их кто-то пытается обглодать), мышц на ногах стало меньше.       Но самый ужас был не в этом!       Конечно Лютик радовался, что молоку быть. Что ребенок будет в безопасности и всегда сыт. Конечно он был рад, и успокаивал себя тем, что в самом деле не видел ни одного парня-омегу с грудью!       Хоть и понимал, что абсолютно без изменений она остаться не могла. Пусть и в небольших порциях, но молоко же не могло возле сердца храниться!       Да, изменения были.       И они определенно ввели Лютика в ужас.       Не то чтоб у него появилась внезапно грудь хотя бы первого размера, но она видимо припухла, стала более упругой, будто бы не то Лютик решил во время беременности подкачать грудные мышцы, не то он внезапно потолстел, и все пошло в живот и грудь. Ну как у альф.       Он попытался себя утешать, мол, ничего, альфы когда толстеют тоже ходят с непонятно чем в области гру…       Он разрыдался еще сильнее, присев на кровать и закутавшись в покрывало, чтоб больше себя не видеть.       Он отчаянно пытался себя успокоить тем, что это ради ребенка, ради него, а не просто каике-то непонятые изменения, которые нельзя было изменить!       Не помогло.       Ведь фигура, казалось, была одной из немногих вещей, которые более-менее его утешали ранее. Когда он жил, понятия не имея, не противен ли он другим, отвратительно ли он смотрится и кто что о нем думает. Он утешал себя тем, что все это неважно. Он красивый. Он очень красивый.       А теперь что?       Он будто мужик с пивным пузом!       Ему казалось, что он тогда рыдал хороших часа пол. Он бы и дальше продолжил, но услышал шаги, так что быстро (насколько это возможно, когда у тебя в животе ребенок весом в почти полтора килограмма), улегся на кровать, укрывшись одеялом и спрятал лицо в подушки. Он так часто во время сна делал, он это знал.       Дверь тихо приоткрылась, послышались шаги.       Ламберт присел рядом и погладил его по волосам. Потом чмокнул возле уха и шепнул:       — Соня, вставай, уже обед скоро.       Лютик поморщился и укрылся одеялом до самой макушки.       — Что такое? В самом деле спать хочешь?       Лютик кое-как протянул якобы сонное «мг».       — Ладно. Тогда спи, отдыхай… Я на тренировочном поле, если что.       Он снова поцеловал его в макушку и мягко встал, аккуратно прикрывая за собой дверь.       Лютик быстро сдернул с себя покрывало и принялся утирать лицо, глухо всхлипнув.       Внезапно в него вгрызлось такое мощное отвращение к себе, что захотелось вообще из этого тела сбежать. Попытавшись предотвратить очередной приступ истерики, он постарался напомнить себе, что его тело вынашивает ребенка, и что…       Не помогло.       Он снова уткнулся лицом в подушку и судорожно вдохнул, не до конца понимая, почему у него настолько острая реакция. Возможно, это вина гормонов. Пару месяцев все было нормально, сейчас снова начался период, когда поплакать — единственное развлечение.       Правда и это его не утешало.       И, когда он собрался с силами, встал и принялся одеваться, то старался не смотреть в свое отражение. Оно его только расстраивало.       Аппетит совсем пропал, хотя просыпался он с чувством легкого голода.       Еще немного посидев в гордом одиночестве, пытаясь проанализировать и понять, что он ощущает, он этим анализом сделал только хуже.       Хотел было убедить себя, что он все еще хорошо выглядел, и Ламберт его хочет, а потом вспомнил, что сексом последние две недели они и не занималась. Как раз после того осмотра, тогда врач сказал про молоко, они не спали, потому что Лютик под вечер так уставал, что, несмотря даже на присутствие желания, сил ему хватало лишь на поцелуи.       И один раз на петтинг едва не через одежду.       С кряхтением он встал, сам не зная, куда идти. Наверное, лучше было бы сейчас с кем-то поговорить, отвлечься…       Правда стало еще хуже. Проходя мимо главного зала, он напоролся на милующихся Эскеля с Трисс. Посмотрел на них и хотел быстро уйти, но она окликнула его, играя в бокале вином.       — О, Лютик? Ламберт сказал, что, кажется, ты решил отоспаться за все те ночи, — она улыбнулась ему, а Лютик тупо уставился на них, как загнанный зверь, будто бы не то ему угрожали, не то ударили.       Эскель вопросительно на него посмотрел, поглаживая Трисс по талии.       Талия! У нее была талия!       Как же Лютик этому сейчас завидовал.       Сам он сейчас ощущал себя какой-то неясной бочкой, и, глядя, на Трисс, его впервые за все время стала съедать странная зависть. Трисс была фигуристой и стройной, и это было напоминанием о собственной фигуре.       На секунду Лютик ужаснулся. А если… если Ламберт сейчас как-то на Трисс заглядывается?.. Они же бывшие любовники, и Трисс сейчас худая и красивая, а Лютик… бочка.       Стало совсем горько и паршиво.       — Нет, я просто поздно заснул.       — Что у тебя с лицом? Выглядишь погано, — качнул головой Эскель.       Лютик уставился на него так, будто он его оскорбил.       Погано!       Да, наверное, и для Ламберта он выглядел погано… Поэтому за две недели они ни разу не занимались сексом… Да и в принципе, чаще всего, всегда в это плане инициатором был Лютик. Что, если он в самом деле его уже… не хочет? Но вынужденно занимается с ним сексом, чтобы Лютик не расстроился?..       — Я… Я всегда так выгляжу, — пробубнил он.       — Что? Нет. Обычно ты улыбаешься, а сейчас совсем поникший…       — Неужели с Ламбертом поссорились? — искренне удивилась Трисс, едва рот не раскрыв.       — Почему ты удивляешься? — вскинул бровь Лютик, оперевшись плечом о стену. — Мы с ним одно время часто собачились.       — Ну… По-моему, за все то время, что я здесь… Вы вообще ни разу! Да я вообще плохо представляю, чтобы он тебе слово плохое сказал! Ему же Геральт потом голову откусит!       Лютика прибило к полу неясное отчаяние еще сильнее.       Да, наверное, — в ужасе подумал Лютик, — поэтому Ламберт в сексе мне и не отказывал. Ведь я могу что-то сказать Геральту, и тот ему потом будет на мозги капать… Да, конечно, ведь все так просто! Поэтому он всегда соглашался, но никогда не начинал первым!.. Да, точно.       — Эй, — Эскель щелкнул пальцами. — Ты в последнее время жутко рассеянный.       — Да… Да. Вот я и хотел просто прогуляться. Это помогает… А так ничего не случалось. Беременность случилась, вот и хожу… то улыбаюсь, то грустный…       Трисс понимающе улыбнулась.       — Если что, то Ламберт был на улице, прыгает там с завязанными глазами… Я смотрела на него минут двадцать, ждала, пока он упадет, но… нет. Бог бережет.       — Тренировки наши адские его берегут, — фыркнул Эскель.       — Неужели ты тоже так умеешь? — искренне удивилась Трисс. — Ты же с кровати упал, когда я тебе глаза завязала…       Лютик искренне рассмеялся, а Эскель недовольно запыхтел и заерзал.       — Я… Трисс, можно было не напоминать! И вообще, у каждого свои навыки! Ламберт в принципе более пластичный и гибкий. Я больше на хитрость налегаю и физическую силу… Вот и все! А вообще… Я тоже могу так прыгать.       — Ага, — кивнула она. — И сломать себе что-то… Лютик, может, присядешь? Выпьешь… А, тебе нельзя… Но на кухне стоял вишневый компот!       — Да, я знаю… Весемир закрыл с моей подачки, — кивнул Лютик.       — Капусту квасил он тоже для тебя?       — Для кого же еще?       — Стой… Это ты три банки за два дня съел?.. — искренне удивился Эскель.       — Вообще-то… мне помогал Ламберт! Он тоже ел с картошкой!       — И сколько?..       — Не знаю… Ложки три.       Трисс рассмеялся, откинув голову назад, снова пригласив присоединиться, но Лютик отказался, сказав, что он и так встал с кровати недавно, надо бы немного расходиться.       По пути ему еще встретился Койон, который тоже активно пытался выпутать, что же с ним не так. Лютик сказал, что он просто гуляет и попросил его лучше составить компанию Эскелю и Трисс. Они, кажется, скучают.       Он думал, что если просто походит один, то успокоится, но нет, совсем нет.       С каждым шагом ему хотелось лишь сильнее плакать. Обычно, уже тысячу раз убежденный Ламбертом, он шел к нему, обнимал его, рассказывал, что его тревожит и с радостью рыдал у него на плече. Ламберт его успокаивал и говорил, что все хорошо, все будет хорошо.       Лютик успокаивался.       Теперь же идти к Ламберту казалось безумием!       Ему было так стыдно за свое тело! Ему думалось, что Ламберт испытывает к нему отвращение, что он вообще его раздражает!       Выглянув в окно, он ровненько вышел на тренировочный полигон. Ламберт был все еще там. Но, видимо, уже достаточно уставший, потому что тренировался он уже даже без куртки — видимо, стало жарко. И вправду — прыгал по вставленным в землю столбам с завязанными глазами! С мечом наперевес, и так красиво он все это делал!       Потом у него соскользнула нога, и Лютик уже схватился за сердце, но тот ровненько умудрился словить равновесие и устоять.       Выдохнув, Лютик пошел дальше, думая о том, что скоро обед… Да, там ему станет легче.       — Нет, Геральт, верхняя… Правее… Геральт, правее, еб твою мать! Да право в другой стороне! Наконец!       Лютик заглянул в библиотеку, глядя, как Геральт, видимо, чудом удерживался на побитой жизнью лесенке, доставая книгу с самой высокой полки.       — Что там написано?       — Сама читай, — сказал он и кинул книгу на нее.       Лютик тихо хихикнул, глядя, как та просто стукнулась о ее лицо, упала на пол, а Йеннифер осталась каменным изваянием смотреть на Геральта. Тот хихикнул и прочнее попытался зафиксироваться на лестнице.       Иногда Лютику казалось, что им обоим по лет пятнадцать. Особенно Геральту.       Лютик был рад, что с ней ему удавалось порой быть… собой. Простым и иногда даже глупым. Как бы кому не казалось со стороны, но им было комфортно друг с другом.       Лютик улыбнулся и быстро проморгался. Глаза слезились.       Да, плакать он мог начать как с грустного завывания ветра за окном, так и от радости за кого бы то ни было.       — Геральт… Ты сам спрыгнешь или с моей помощью?..       Кажется, от падения Геральта спасло только то, что Лютик плавно зашел в комнату, оглядываясь, попытавшись замотаться в плащ так, чтобы… не было видно живота.       Определенно идиотизм, потому что спрятать восьмимесячный живот было просто невозможно, но после утреннего самолюбования ему казалось, что все смотрят на его живот и всем с него смешно.       Лютик ощущал себя неуютно.       — О, Лютик… Проснулся! — Геральт посмотрел на него и принялся быстро и ловко спускаться по лестнице.       — Выспался? Голова не болит? — спросила Йеннифер, поднимая с пола книгу и одобрительно хмыкнув. Видимо, все-таки та.       — Йеннифер, у меня уже тот период, когда болит все, и я не понимаю, болит ли на самом деле или нет, — он пошутил. Просто пошутил о том, что из-за слабости часто может ломить все. Буквально все. Начиная макушкой, заканчивая пальцами на ногах.       Но они оба тревожно на него посмотрели, а Геральт и вовсе на половине пути чуть с лестницы не упал. Ловко с нее спрыгнул и выругался.       — Лютик, ты говорил в ра…       — Да-да, я говорил, — закатил он глаза. — Я просто пошутил!       — Тьфу на тебя с такими шутками, — выругался Геральт. — Лучше бы снова что пошутил про Ламберта… Это мое любимое шоу! — сказал восхищенно он, убирая лестницу. — Каждый Божий день узнавать о его проебах! Прямо-таки рай для ушей.       — Почему проебы? — не поняла Йеннифер, отрываясь от книги. — Он же просто человек. Человек имеет право бубнить во сне!       — Не, Йеннифер, ты просто мало с ним общалась. Он из себя строил хуй пойми что! Серьезно! А оказывается, этот мистер «охуенный-и-надменный-я» во сне спрашивает у Лютика, научился ли он ходить!       Йеннифер рассмеялся, вспомнив про это, а потом сказала:       — У тебя, видно, травма.       — Что за травма? — вмешался Лютик.       — Он как-то встал ночью с постели, посмотрел на меня, сказал, что не может заснуть, потом лег обратно и захрапел.       Лютик рассмеялся, откинув голову назад. Геральт запыхтел и затоптался на одном месте.       — Лютик, а ты куда вообще шел?       — Просто гулял… Но, видимо, уже нагулялся… Спина болит, пойду обратно.       — Я тебя провожу, — кинул Геральт, видя, что Йеннифер, видимо, уже увлеклась своими неясными книгами.       Лютик лишь кивнул и улыбнулся, когда Геральт подставил ему свой локоть, в случае, если ему надо будет опереться.       Только закрыв дверь, Лютик айкнул, и Геральт дернулся:       — Пинается?!       — Ага…       — Тоже соня, — кивнул Геральт с улыбкой, положив руку на его живот. И растянулся в еще боле широкой улыбке, когда сам ощутил толчок. — Просыпается к полудню.       — Ну к полудню-то ладно, а когда он ночью начинает…       — Просыпаешься?       — Конечно! Это же очень чувствительно и довольно болезненно!       Геральт качнул головой.       — Я в первые месяца не понимал, почему Ламберт постоянно возбужденно крякает что-то вроде «нет, ты понимаешь, его тело делает ребенка!», а вот теперь понимаю… Меня самого это с ума сводит! Вроде повседневная вещь, но когда задумываешься об этом…       — В каком смысле? — Лютик все-таки оперся о его локоть, медленно семеня рядом. — Ой, нет, давай в главный зал… Я там посижу, не хочу быть один.       — Хорошо. Я в том смысле, что, ну… В тебе развивается ребенок, и тебе… тяжело от этого.       — Я… пытаюсь вспоминать и быть благодарным.       — Я понимаю. Но никто не отменял того, что тебе очень тяжело. Как себя вообще сегодня чувствуешь?       — Да как обычно, — выдохнул тот устало.       — Точно? Поникшим выглядишь.       Лютик зажевал губу и кинул на Геральта быстрый взгляд.       — На самом деле… есть кое-что.       — Да?       — Вот… мне нужно твое мнение! Вот если бы... Если бы Йеннифер, например, удалось забеременеть, ты бы…       — Я бы, как полагаю, плакал каждый день от счастья.       — Я не про это! Ты бы… продолжал видеть в ней женщину?..       Геральт остановился и в упор на него посмотрел, вскинув бровь.              — А кого в ней мне еще видеть? Весемира?       — Да не про это же я! В смысле… Ты бы… бы… захотел ее?       Геральт моргнул.       — А почему я не должен хотеть?.. Я, вроде, еще не импотент… И еще лет двести им не бу…       — Да Геральт!       — Что? Я правда не понимаю!       — Ну вот на меня посмотри! Я похож на… черт пойми что! Ходящая бочка! Ты бы смог… с таким омегой?..       — С тобой?!       Лютик уставился на него во все глаза, моргнув.       — Да со мной зачем, Геральт, ну еб твою мать! Я же для примера! Я говорю про секс с беременным омегой!       — Да я не понимаю, зачем мне заниматься сексом с беременным омегой! Почему меня незнакомый беременный омега дол…       — Да при чем тут незнакомый беременный омега?! — взвыл Лютик.              Про себя он уже подумал, что Геральт внезапно отупел, но потом стал догадываться. Геральт не понимает, о чем он, потому что просто не видит проблемы. Он не понимает, о чем он.       Поэтому Лютик сказал прямо:       — Просто… спрашиваю, сможет ли альфа со своим беременным… партнером.       Геральт помрачнел.       — Я не понял, тебя Ламберт как-то обидеть, что ли, успел?       — Нет! — запротестовал он. — Я просто спрашиваю, как ты бы например... вот к этому.       Геральт тяжело выдохнул и качнул головой.       — Чудесно, Лютик, я бы чудесно к этому отнесся. Что за странные комплексы нежданно-негаданно? Ты прекрасно выглядишь.       Лютик внезапно поник, будто бы ответ его расстроил. Дернул плечами и шмыгнул носом.       — Лютик? Послушай, я не Ламберт, это он, я уверен, с одного взгляда может понять, что именно не так, но я не понимаю! Скажи прямо, стесняться нечего.       Лютик поджал губы и кивнул.       — Просто… Знаешь, мне кажется, что я похож на бочку! — всплеснул он руками, выглядя таким побитым и несчастным, что Геральту его даже жалко стало.       — Лютик, ты похож на красивого здорового омегу в положении на восьмом сраном месяце. Ты носишь ребенка, Лютик!       — Я знаю.       — Так в чем же проблема?       — Мне… Мне кажется, что…       — Что Ламберт тебя не хочет? — скептически вскинув бровь, перебил его Геральт.       Лютик сначала не ответил. Надул губы и сжался в плечах, смотря на пол.       — Да… Что ему противно. Вот я и спрашиваю… Как бы ты… Ты вот мог с беременной?       — Если это мой партнер — да. Объясни мне, ты это взял из головы или были какие-то предпосылки?       Лютик шмыгнул носом.       Да, прекрасный рациональный вопрос, после которого Лютик уже начинал все расставлять по полочкам, но, к сожалению, сам он до него додуматься никогда не мог. Нужно было, чтобы его задал кто-то другой.       — Ну… Нет, но… Знаешь, он никогда не… не настаивает на… этом, и вдруг… он просто из жалости?       Геральт устало закатил глаза и тяжело выдохнул, качнув головой.       — И ты решил, что если он как раньше не зажимает тебя в углу и не лезет в трусы, то ты теперь выглядишь плохо и он тебя не хочет?       Лютик нехотя кивнул, нервно поглаживая живот.       Геральт качнул головой, тяжело выдохнув.       — Лютик, свет ты наш ненаглядный, а ты не подумал, что он в принципе тебя боится трогать без прямого разрешения? Что он видит, как тебе тяжело и как ты устаешь? Ты бы сам к Ламберту полез, если бы он ходил кое-как и постоянно не высыпался?       Лютик качнул головой и почти проскулил:       — Ну мне все равно кажется, что дело не в этом!       — А я, как альфа, говорю, что в этом. Я знаю Ламберта, он хороший мужик, а не животное из ряда «вау, у омеги во время беременности есть изменения в теле, перестану-ка я его любить!». Со стороны прекрасно видно, что ничего в нем не поменялось.       — Он может притво…       — Запах, Лютик. Во время периода влюбленности и счастья у человека много меняется в организме, и это находит отражение в запахе. Просто иди к нему, скажи все те глупости, что ты надумал, и пусть он посмеется.       Лютик шмыгнул носом, все еще ковыряя носком пол.       Геральт покачал головой, улыбаясь.       — Чтобы ты понимал, мне даже обнять тебя страшно.       — Обнимай, — пожал плечами Лютик, хотя и не до конца мог понять природу этого страха.       Геральт его обнял, похлопал по спине и чмокнул в макушку. Лютику как-то сразу отлегло и стало легче.       Вдоволь пообнимавшись, ему стало очень даже сносно. Но он все равно уточнил:       — А вам… вам не смешно с того, как я выгляжу?..       Геральт ответил не сразу. Он плавно отдалил его за плечи и внимательно посмотрел ему в глаза. Потом прижался своими губами к его лбу, качнул головой и снова внимательно посмотрел ему в глаза.       — Что такое? — медленно моргнул Лютик, глядя на него во все глаза.       — Я думал, у тебя горячка… Померил температуру… Нет, ее нет… Тогда что за чертовщину ты спрашиваешь?!       — Крикнешь на меня еще раз, и я заплачу, — заранее предупредил Лютик, уже прекрасно выучивший свое тело и психику за время беременности.       Геральт опомнился и ойкнул.       — Прости, я не хотел, — он погладил его по плечу. И спросил нарочито ласково: — Что за чертовщину ты несешь, солнце ты наше, вечно с заебами в голове?       Лютик тихо рассмеялся.       — Я… Ну я ощущаю себя бочкой! Вот… Посмотри на это.       — Да, я часто на него смотрю. Меня это успокаивает и умиляет.       — Правда?.. — недоверчиво спросил Лютик.       — Абсолютно. Лютик, ты беременный, мы все рады в режиме нон-стоп. А ты себе голову всякой ерундой дуришь. Ты вовсе не похож на бочку. Ты похож на беременного омегу. Потому что ты беременный!       Лютик медленно качнул головой.       — Да, ты прав.       Тяжело выдохнув, Геральт сказал:       — Сходи к Ламберту. У него какой-то талант как-то с тобой говорить так, что потом ты ходишь весь воодушевленный и счастливый.       Лютик улыбнулся, не упоминая про то, что Ламберт его просто зацеловывал до такого состояния, когда Лютик мог только шептать его имя, и какое ему тогда уже дело было до всех тех комплексов? Это же просто бред!       Он послушался совета Геральта.       Пошел по коридору, с трудом вышел, нашел на балкон и аккуратно по нему просеменил. Пол был скользкий. Он посмотрел на поле.       Ламберт все еще был там. Такой гибкий, пластичный и быстрый, совсем как змея!       И не перепутал ли он школу, случаем?       Лютик улыбнулся и, сильнее закутавшись в накидку, окликнул его, когда убедился, что Ламберт на секунду остановился на этом странном штыре и не собирался прыгать.       Ламберт быстро повернулся в сторону балкона и сдернул с себя повязку.       Лютик улыбнулся ему и помахал рукой.       — Лютик, балда, ты с ума сошел в такой холод на балкон голым идти?! Что случилось?!       — Ничего, — он чуть перегнулся через балкон, крикнув, а потом добавил: — Я просто… по тебе соскучился, — сказал он более тихо, вообще неуверенный, что Ламберт его услышал.       Но тот понятливо кивнул и спрыгнул с штыря. Лютик мечтательно выдохнул. Это было самое красивое сальто, которое он мог наблюдать.       — А ты быстро в замок! Сейчас простудишь себе не дай Бог что!       Лютик только послушно кивнул, глядя, как Ламберт быстро поднял свою куртку, отряхнув ее от снега.       Лютик вышел с балкона, ежась от холода, а потом оперся плечом о стену и мечтательно выдохнул. Прошло уже шесть лет, но каждый раз, когда он смотрел на Ламберта со стороны, он ощущал себя влюбленным мальчишкой. Он вспомнил те первые дни, когда у них совсем еще ничего не было, и Лютик просто любовался им издалека, жадно вылизывая его лицо, шею, плечи, руки.       И те самые первые утра, которые они проводили вместе. Когда Лютик, по пробуждению, мог просто смотреть на него, улыбаясь, и думать о том, как же сильно он был влюблен.       И до сих пор это совсем никуда не прошло!       Лютик был влюблен, как мальчишка.       — О, снежная королева наша! — окликнул его Ламберт и подошел со спины, обняв за плечи и прижимая к себе. Лютик вскинул голову, смотря ему в глаза, улыбнувшись.       Ламберт качнул головой и чмокнул его в лоб.       — Ты куда голый поперся на балкон, а?       — Я же только тебя позвать! Дело пяти секунд. И вот, у меня накидка!       — Ага, вязанная накидка, конечно, очень сильно греет в такой мороз, — кинул Ламберт, поправляя ее на его плече и посмотрел в глаза, улыбаясь.       Лютик смотрел на него в ответ, тоже улыбаясь, и в такие моменты он вообще обо всем забывал. О своих комплексах, о своих проблемах. Смотрел на Ламберта и думал: разве же может этот мужчина меня не любить?       — Выспался?       — Да.       — А малыш как? Все хорошо?       — Кажется, что да… Тоже проснулся, толкался, — Лютик улыбнулся еще шире, когда Ламберт положил свою ладонь на его живот, и спешно уложил свою руку на тыльную сторону его ладони, поглаживая. — Ты такие штуки там вытворяешь… С ума сойти!       Ламберт пожал плечами.       — Я люблю это. Больше, чем мечи. Будь моя воля, я бы от противника только и прыгал, но, увы. От усталости еще никто не умирал.       — А кони? Которые в поле дохнут от работы?       Ламберт рассмеялся и чмокнул его в щеку.       — Монстры это не кони, которые от работы дохнут, Лютик. Ты завтракал?       — Нет, не хотел… Но скоро обед, там поем.       Лютик и вовсе забыл про все свои вопросы и комплексы. Рядом с Ламбертом он вообще обо всем забывал, чувствуя себя просто… в порядке. Рядом с тем, кем нужно.       Вспомнил, когда они пошли в главный зал, и Лютик увидел себя зеркале. Боже милостивый, хорошо, что одежда свободная и ее много, и никто не видит, что у него там… выше живота!       Он ощутил себя неуютно и сильнее закутался в накидку, боязливо оглядываясь.       В зале все еще сидели Эскель с Трисс, и Лютику казалось, что они почти им помешали, но те и не были против.       — Упал? — резко спросила Трисс.       Ламберт покосился и уставился на нее впритык. Моргнул и спросил:       — Куда?..       — На землю!       — Трисс была очень впечатлена твоими акробатическими номерами, — пояснил Лютик, опираясь о руку Ламберта, садясь.       — И ничего я не была впечатлена, — фыркнула она. — Ламберт давно не впечатляет. Но когда он пытался это было смешно.       Ламберт закатил глаза и присел рядом с Лютиком, обняв его за плечо.       — Один раз сраным Игни камин зажег, а ты все думаешь, что я перед тобой бахвалился?.. — спросил он, вздернув бровь.              Эскель качнул головой, сказав:       — Ламберт, давай честно? До какого-то момента ты постоянно бахвалился. Не было ни одного сраного действия, в котором ты бы не выпендривался.       Трисс победно улыбнулась, а Лютик пораженно вскинул брови.       — Так ты… Ты выпендрежником был?.. — искренне удивился он, посмотрев на помрачневшего Ламберта.       — Конечно! — всплеснул рукой Эскель, едва вином не облившись. — Как и любой человек с комплексом неполноценности, он жутко выпендривался и пытался показать, какой он крутой!       — Мне кажется, ты проецируешь свой опыт на меня, — рыкнул Ламберт.       — А я поддерживаю Эскеля, — кивнула Трисс, положив голову к нему на плечо. — Поэтому ты часто попадал в ситуации, когда грозился нам всем подохнуть. А почему? Старался доказать, какой ты сильный.       Лютик пораженно моргнул.       — А при мне… при мне ни разу! Даже когда я только сюда приехал!       — Правильно, Лютик, потому что ты не надумываешь себе лишнего, — кивнул Ламберт, чмокнув его в лоб. — А эти придурки свой грустный опыт проецируют на меня. Ведь все, что мы видим, отражение самих себя. Подумай над этим, Эскель.       Трисс посмотрела на него очень спокойным и очень многоговорящим взглядом.       — Мне кажется, Ламберт, проблема в том, что при Лютике ты боялся, что если начнешь выпендриваться, то он может это принять как знак расположения, а ты от Лютика бегал так, будто он собирался тебя изнасиловать рукояткой от твоего же собственного меча.       — Так, блять, Эскель, заткнись нахуй.       Эскель мягко рассмеялся.       — О, перестал выпендриваться! — взмахнул Эскель рукой.       — Он сейчас вовсе не выпендривался, — удивился Лютик. — Он так себя постоянно ведет, когда вас нет. Вот и думай, когда на самом деле он выпендривается, а когда нет.       Ламберт тихо рассмеялся и мягко поцеловал его в макушку, потрепав по плечу. Эскель цыкнул и закатил глаза. Да, об этом он не подумал. Что настоящий Ламберт — это спокойный Ламберт, которому просто нет смысла шипеть и обороняться.       Уже все давно спуталось в этом плане.       Трисс опомнилась.       — Лютик, тебе стало легче?       — От чего ему должно быть стать легче? — удивленно спросил Ламберт, посмотрев на Лютика, который только шмыгнул и пожал плечами.       — Он очень грустный был.       — Не был я грустным, — фыркнул он недовольно.       — Был, — настаивал Эскель. — Выглядел так, будто у тебя болит что-то.       — У тебя болело что-то? — переполошился Ламберт, посмотрев на Лютик испуганными глазами.       Лютик устало закатил глаза.       — Да ничего у меня не болело! Просто не было настроения, вот и все! Увидел Ламберта и появилось. И вообще, отстаньте от меня, — недовольно пропыхтел тот и спрятал лицо в шею Ламберта.       Тот пораженно моргнул и посмотрел на Эскеля с Трисс удивленными глазами. Те только растерянно пожали плечами, сами не до конца понимая такую реакцию.       Ламберт тоже пожал плечами и погладил Лютика по спине.       Возможно, Ламберт об этом бы и забыл, по крайней мере, Лютик на это надеялся, но Геральт спросил у того за ужином «успокоился там Лютик?»,       Ламберт спокойно посмотрел на Лютика, вскинув бровь, обещая поговорить об этом с ним позже, а потом сказал Геральту:       — Да, все чудесно. Особенно Лютик рад, что ребенок удосужился не придавить ему желудок и что он может пообедать.       Лютик улыбнулся и кивнул, а потом невольно вздрогнул, когда Ламберт сжал его руку под столом.       Лютик готов был растаять.       Он даже не знал, что произошло, и произошло ли что-то вообще, но уже сидел и держал его за руку, зная, что это может немного помочь ему.       После обеда Ламберт буквально сразу отвел его в спальную. В других местах, он знал, с Лютиком невозможно было вести душевные диалоги. Будто бы Лютик думал, что в другом месте на него смотрят, их слушают, а в их комнате, уютной и просторной, где все пахло ими, Лютику становилось легче.       Он прикрыл дверь, а после, внезапно, склонился и поцеловал. Лютик удивленно замер, но радостно ответил, поглаживая Ламберта по колючим щекам.       Ламберт обнял его, погладил по спине, а потом жадно уткнулся носом в его шею, судорожно вдыхая его запах в себя.       — Знаешь… Мне кажется, от Кая будет пахнуть чем-то таким… Глубокое, но немного горьковатое…       — Как ты узнал? — возбужденно крякнул Лютик, вскинув брови.       — Твой запах. Он же менялся все то время, и сейчас в нижние подноты добавилось что-то новое. Мне кажется, это его запах.       — И на что же это похоже?       — Не знаю, — рассмеялся тот. — Я совсем плох в определении запахов. Именно таких, сложных и тонких. Мне почему-то напоминает, знаешь, запах горящих дров… Но дерево, которое горит такое… Имеет горькую подноту…       Лютик плавно кивнул.       — Я смутно это представлю, но примерно понимаю… — а затем мягко улыбнулся и посмотрел Ламберту в глаза. — Кажется, это будет альфа.       — Да, судя по всему да. Мальчик-альфа. Ну это и по размеру живота видно, — он погладил его по нему же, — что богатырь там. И, наверное, который пошел в твоего отца, потому что я при рождении был килограмма три, и это в лучшем случае.       — Правда? — искренне удивился Лютик. — Такой маленький?       — Да, я же тебе говорил, помнишь?..       — Да, но я думал, что подросток, как обычный мальчишка…       — Не-а. Я худее всех был, как девочка.       Лютик тихо хихикнул и погладил его по плечам.       — Надо же… За этими широкими плечами… И сильной грудью… Когда-то был совсем маленький мальчишка.       — Ага. А еще у меня забавно коренные зубы росли. Молочный выпал, а коренной нескоро вырастал. Короче… Одно время я был похож на зайца.       Лютик рассмеялся.       — А клыки у тебя сразу такими выросли?       — Да. Они у всех такие, кто из школы волка… Чтобы мы, наверное, жертву в случае чего могли зубами разгрызть.       — И чтобы было удобнее ставить метку, — подмигнул ему Лютик.       Ламберт прищурился и кивнул, а потом склонился и, оттянув сначала накидку, а потом сорочку, ласково чмокнул в метку. Лютик хихикнул от щекотки.       Чуть приподняв голову, Ламберт посмотрел ему в глаза, и он улыбнулся еще шире.              — Странно… Я принюхиваюсь сейчас к тебе, прислушиваюсь, но не могу найти никаких признаков, что тебя что-то тревожит…       Лютик опомнился и пожал плечами.       — О чем говорил Геральт?       — О своей гипер-опеке?..       — Лютик. Кажется, мы с тобой говорили на эту тему? Сейчас вообще не время копить какие-то страхи и обиды, у тебя молоко может пропасть!       Лютик внезапно поморщился, как от боли, и Ламберт нахмурился.       Он нашел, где рыть.       — Лютик?.. Неужели старая тема с «у меня будет вымя»?..       Лютик молчал.       — Лютик.       — Нет.       — Что «нет»?       — Я не буду тебе говорить. Ты будешь ругаться и кричать.       Ламберт тяжело выдохнул.       Ну, беременный Лютик это определенно неплохой тренажер перед настоящим ребенком.       — Нет, не буду.       Лютик молчал.       — Все-таки, ты опять выдумал себе, что у тебя появится черти что в области груди из-за молока?       — Оно уже появилось! — всплеснул Лютик руками, а потом быстро отвернулся, отводя взгляд и поджав губы.       Ламберт вздернул бровь и внимательно его осмотрел.       — Я не вижу ничего страшного.       — Потому что… сорочка.       Ламберт внимательно на него посмотрел.       — Вот… вот, я уже чувствую, что ты начинаешь злиться!       — Да. Это правда. Потому что речь идет о здоровье нашего ребенка, а ты нервничаешь из-за какой-то ерунды.       — Из-за ерунды?! — вскрикнул Лютик и насупился.       — Да. Даже когда ты плачешь из-за того, что твоя любимая ночная рубашка на тебя не налазит — это и то более веская причина, сейчас же это… Это издевательство! Ты сам прекрасно понимал, что молоко было важной гарантией, благодаря которому можно спать спокойно, и что… и что сейчас?       — Я… Ты не понимаешь, Ламберт!       — Я? Я не понимаю?! Я, в отличие от тебя, смотрю на ситуацию трезво, и сейчас мне хватает воли, чтоб сказать тебе правду. Что это не та ситуация, из-за которой нужно расстраиваться! Ты буквально сейчас расстроился из-за того, что, видите ли, наш ребенок будет здоров!       — Нет, не из-за этого! Ламберт, ты правда не понимаешь! Я рад, я очень рад, что он будет здоров! Ты не понимаешь, на что я готов пойти ради него! Если так нужно будет, то я под коней ради него брошусь! Но это не значит, что мне не будет больно под этими копытами!       Ламберт замолчал и плавно кивнул.       Да, в этом была правда. Он выдохнул и попытался успокоиться. Сейчас он в самом деле среагировал остро, потому что… Потому что Лютику нельзя нервничать, это может сказаться на работе молочных желез, и Ламберта просто внутри начинало трясти, от страха, что Лютик сейчас просто перенервничает и непонятно, во что это выльется.       — Хорошо, я понял. Прости меня, — кивнул он, смотря, как Лютик все еще был напряжен и напуган. — Послушай, малыш, я не… Я тоже человек, и мне невыносимо стоять и слушать. как ты снова начинаешь эту песню, о которой мы уже забыли. В чем проблема? Чем же ты сейчас жертвуешь? Болит сильно?.. Ты мне не говорил и…       — Нет… Уже не болит, — качнул головой Лютик. — Просто… Это… это выглядит… странно.       Ламберт посмотрел на него, вскинув бровь.       — То есть… Ты хочешь сказать, что проблема твоей боли в том, что ты… Сейчас не подходишь своим идеалам?..       — Ты говоришь так, будто это глупости! Это не ерунда, Ламберт!       — Нет, это ерунда. Твои идеалы не могут подходить под беременность. Это восьмой месяц, Лютик, твое тело изменилось, это нормально. Стали чуть шире бедра, живот и, кажется, как-то изменилась грудь… Но в целом ты выглядишь прекрасно!       — Ты врешь! Тебе противно! — почти что гаркнул Лютик.       Ламберт дернулся и удивленно на него посмотрел, уже сам не понимая, куда девать тот шквал эмоций, что в нем бушевал от этих… глупостей. В окно отойти, что ли, покричать?..       — Мне что?..       — Противно! Ты меня не хочешь!       — С чего такие прекрасные выводы?       — Если бы хотел, то хоть раз… Хоть раз намекнул сам! За последние месяцы ты вообще меня вот так не трогаешь и не смотришь, пока я сам не попрошу! Ты меня не считаешь сексуальным!       — Нет, в этом есть зерно правды, но…       Ламберт не смог договорить. Лютик весь всполошился, перепугался и уставился на него так, будто смотрел на призрака. Его всего передернуло, он зажался, как от удара, и прервал его:       — Так… так ты… И ты еще спрашиваешь, почему я недоволен происходящими со мной изменениями?! Почему я недоволен тем, что похож на бочку?! Действительно, Ламберт, почему же?! Я… Блять, я омега! Да, представь себе, я до сих пор омега! Мне тяжело, мне ужасно тяжело пока все это происходит! Я почти не высыпаюсь, у меня болит все тело, я не могу нормально ходить, я жутко устаю, у меня постоянно скачет настроение! Мне сложно встать с кровати, и даже не из-за живота, а потому, что я просыпаюсь усталым! Я стараюсь, правда стараюсь быть в нормальном настроении, стараюсь радоваться тому, что имею… Но… Но как мне радоваться вот этому! Мне и так тяжело, а знаешь, как неприятно осознавать, что я… Что я в самом деле для тебя больше не… не омега в таком плане! Ламберт, я хочу быть любимым, хочу быть желанным, хочу… хочу хоть какую сраную гарантию, что меня в самом деле не бросят после родов! И вот…       — Лютик, успокоился быстро.       Ламберт сказал это резко и низко. Вовсе не от того, что был зол, скорее от того, что он видел, что Лютик сейчас просто разрыдается, а самое главное — за всем этим потоком слов Ламберт даже не успевал привести контраргументы! Лютик просто говорил и говорил без устали, а Ламберт про себя удивлялся, откуда столько бреда в этой голове?! Да ладно, если бы Ламберт хоть раз повод какой-нибудь дал! Но нет, ни разу, после беременности он стал только обходительное и нежнее.       Обычно, голос всегда срабатывал. Даже если Лютик не успокаивался, то давал паузу, чтобы Ламберт смог начать говорить!       Но не в этот раз.       Возможно, из-за удивления или смятения Ламберт сказал недостаточно строго, или, может, слишком сбивчиво, но Лютик, казалось, всполошился лишь сильнее.       Он дернулся, посмотрел на него в ужасе и выкрикнул:       — Ты даже слушать меня не хочешь! А я… Я видеть тебя не хочу!       Ламберт опешил. Он ожидал какой угодно реакции, но точно не такой.       Лютик потянулся к двери, но Ламберт перехватил его руку.       — Отпусти! Больно!       Ламберт отпустил, но лишь на миг, чтобы перехватить его более мягко. Лютик попытался оттолкнуть его, но Ламберт сильнее взял его за плечи и потянул к себе. Он хотел его обнять, успокоить, но Лютик, внезапно, с такой силой пнул его по ноге, что Ламберт на миг даже забыл, с кем он.       — Отпусти! Я буду кричать!       — Лютик, да еб твою мать! Успокойся! Ты завелся вполоборота, даже толком причины не объяснив! Наговорил какой-то хуйни, меня к этому приплел, а я теперь и виноват!       — Ты меня не выслушал!       — Потому что ты говоришь бред!       — И что?! Это повод меня затыкать?! Неужели ты думаешь, что я от нечего делать кричу?! Неужели ты думаешь, что мне на самом деле хорошо, а я просто… Устраиваю здесь концерт?!       Ламберт рыкнул и, собравшись, на этот раз сказал чётко, сухо и так, чтобы сразу подействовало.       Но только формулировку он выбрал не совсем верную для беременного омеги, который находится на грани истерики.       — Лютик, блять, заткнись немедленно.       Лютик замолчал. И посмотрел на Ламберта таким взглядом, будто он его предал.       Ламберт растерялся на миг, глядя, как Лютик на него смотрел, ощутив, как плечи под ладонями затряслись.       Он выругался.       — Лютик, просто сядь, выдохни и мы поговорим.       — Нет, — сказал он тихо и кое-как, едва не запинаясь. — Уйди.       — Лю…       — Уйди. Видеть тебя не хочу.       — Я-то уйду, но ты первым об этом пожалеешь. Это не я тут беременный, не я тут нуждаюсь каждую сраную секунду в поддержке! Я...       Он резко осекся, закусил губу, но понял, что поздно.       Если до этого от Лютика несло обычной истерикой и, может, совсем немного отчаянием, то сейчас… Пахло болью. Той, когда режут по-живому.       Лютик смотрел на него в ужасе, как загнанное животное, которое забили камнями, и Ламберт как-то быстро, сиюсекундно пришёл в себя. Весь наплыв злости и агрессии куда-то исчез, сошел на нет, и он просто увидел Лютика.       Напуганного Лютика, едва не трясущегося, который хотел поддержки (пусть и выразил нужду в ней мягко говоря эксцентричным способом, но учитывая специфику его состояния и гормоны, то удивляться было нечему). Беременный от него Лютик, уязвимый и открытый.       Ламберт снова выругался, теперь не зная, куда кидаться.       Он каждый раз напоминал себе, что с Лютиком надо быть нежнее, аккуратнее, ему тяжело, но, блять, очень сложно, как оказалось, было держать себя в руках, когда Лютик страдает из-за молока! Для Ламберта это было абсурдно и просто невыносимо слушать это.       Лютик повёл плечом и аккуратно попытался выпутаться из его рук.       — Хорошо… Хорошо, пусть так… Просто оставь меня. Я хочу побыть один.       — Лю...       — Что за шум?!       Ламберт дёрнулся и повернулся, когда дверь резко открылась. Геральт был хмурый, и стал ещё более хмурым, когда увидел перепуганного Лютика.       — Что такое? Что-то случилось?       — Нет, ничего, — качнул головой Лютик. — Выйдите оба, я хочу побыть один…       — Что? Почему? — Геральт непонимающе вскинул брови.       — Послушай, Лю… — начал было Ламберт.       — Выйдите! — буквально гаркнул Лютик, и оба посмотрели на него во все глаза.       Геральт слабо дёрнул Ламберта за рукав и потянул на себя. Тот послушно пошёл за ним, нехотя закрывая дверь. Уходить, зная, что Лютик сейчас, скорее всего, будет плакать, было невыносимо.       Но ему казалось, что если бы он остался, то Лютик бы не успокоился в принципе.       Ламберту стало паршиво.       Они шли по коридору молча, потом Геральт резко остановился и посмотрел на Ламберта. Он не выглядел злым. Он выглядел озадаченными.       Это раньше за одну плохую эмоцию Геральт бы морду набил и глазом не повёл, считая, что Ламберт во всем виноват.       Теперь уже, достаточно узнав Ламберта, он знал, что тот никогда осознанно не сделал бы Лютику больно.       — Что произошло? — спросил он низко и спокойно.       — Я ебу? — выругался Ламберт.       — С отцом так не разговаривай!       — Ты не отец, ты тесть. Я… Блять, наверное, я перегнул. Да, я перегнул… Все время забываю, какой он сейчас… На него голос повысишь — все, трагедия. Раньше он бы мне просто отвечал на равных, а теперь… Вот.       — Ты Лютика-то мне не вини в том, что ты чурбан грубый, а он не хочет в ответ быть таким же.       — Я не виню! Я же сказал, что перегнул… Но он… Боже, ты бы слышал, какой он бред нёс! Я ему ни одного сраного повода не дал, я люблю его даже больше, чем раньше! Я не знал, что так можно любить! А… А оказывается, с его слов, что я его не хочу, омегу в нем не вижу и вообще, скорее всего, брошу после того, как он родит, — повторив все недавно услышанное вслух, Ламберт снова прихуел и плавно присел на подоконник, качнув головой. — А до этого… Ну, с чего началось. Помнишь, история с молоком?       — Конечно.       — И что оно все-таки будет, что с ребёнком все будет хорошо… И что ты думаешь? «Ламберт, мне это противно!» Конечно я взбесился! Речь о здоровье нашего ребёнка, а ему противно, видите ли!       — Что ему противно? — не понял Геральт. — Разве кормление грудью это противно? Вполне милый процесс…там ещё связь какая-то у родителя и ребёнка устанавливается… Не знаю, мне нет нужды узнавать.       Ламберт махнул рукой.       — Про кормление мне и думать страшно, какая там истерика может быть… Он сейчас просто расстроился, что у него молоко стало появляться. Пиздец. Я даже уже не знаю, что говорить.       Геральт качнул головой.       — Займись с ним сексом.       — Что?..       — Сексом займись, что непонятного? Он у меня сегодня все расспрашивал, как бы я отнесся к беременной Йен, видел бы в ней женщину. Он боится, что он тебе противен.       — Да я… Я повода ни одного не дал! Ни я, ни мой член!       Геральт усмехнулся.       — Дал.       — Это когда?..       — Что инициативу не проявляешь.       — Инициативу?! — каркнул Ламберт, едва воздухом не подавившись. — У него… Живот! Он устает! Какая инициатива?! Он же ко мне в трусы не лез, когда я после заданий головы от кровати оторвать не мог!       Геральт пожал плечами и хмыкнул.       — Я тебе ситуацию доложил, в известность поставил, а ты как хочешь, так и работай. Только не обижай его, ему нельзя.              Ламберт лишь растерянно кивнул.       Хотя что делать, он все ещё представлял смутно. Не может же он прийти к омеге после истерики и предложить трахаться?! Да и Лютик явно будет не в восторге от того, что Ламберт проявил инициативу только после его тирады о том, что он его не хочет.       Выругавшись, Ламберт встал и пошёл на кухню. За водкой.       Он думал, что подождёт до ужина, даст Лютику вдоволь настрадаться и напридумывать себе, что Ламберт его не любит. Он медленно пил водку, пытался отвлечься, а потом выругался и спустя минут двадцать пошёл к комнате. Он просто решил, что прислушается и уйдёт.       Правда, и тут он провалился.       Трудно было уйти, когда он услышал тихий скулеж. Лютик плакал! Двадцать минут подряд!       У Ламберта закололо в груди.       Идти пить, зная, что Лютик сидит там и плачет?! Безумие.       Он вернулся на кухню, взял варенья, немного белого свежего хлеба и сухофруктов. И снова поднялся. Аккуратно постучался и плавно приоткрыл дверь. Скулеж тут же прекратился.       — Я зайду?       Тишина.       Ламберт аккуратно вошёл и неловко прикрыл дверь, пытаясь все удержать.       — Я тут… Принёс всякого…       Он мягко подошёл к кровати, на которой сидел Лютик, обняв подушку.       Тот плавно поднял голову. Лицо у него было абсолютно зареванным, а на подушке был мокрый след. Ламберт заметил, что подушка была взята с его стороны.       Выдохнув, он все поставил на тумбу и мягко опустился перед Лютиком на корточки, смотря в глаза. Подался вперёд и поцеловал его в костяшки. Взял его руку в свою, и коснулся губами кольца, снова посмотрев ему в глаза.       — Прости меня, солнышко. Я не могу себя контролировать, когда речь о безопасности нашего ребёнка.       — Безопасность нашего ребёнка сейчас напрямую зависит от меня…       Ламберт тяжело выдохнул и кивнул, снова поцеловал в руку и повторил:       — Прости, я не хотел сделать тебе больно. В какой-то момент у меня просто перед глазами потемнело.       Лютик в ужасе на него посмотрел, и Ламберт качнул головой.       — Нет, не от злости… А может и от неё, но не к тебе… На тебя я не злился.       — Злился, — протянул Лютик почти жалобно. — Я чувствовал. Я всегда чувствую… Даже когда ты скрывал от меня это, я чувствовал…       Ламберт сочувственно на него посмотрел. Выдохнув, он плавно встал и сел рядом, кое-как взяв его руки в свои, смотря в глаза.       — Да… Да, может, я и злился, я не знаю. Но из-за страха. Ничего более.       Лютик молчал, продолжая обнимать подушку и смотреть на пол. Выглядел тот побито, Ламберту стало вконец паршиво и стыдно.       — Ты обижен на меня? — тихо спросил Ламберт.       Лютик молчал. Нет, обижен он не был, чувство это было совершенно иным, и незнание его мучило Ламберта ещё сильнее.              — Я знаю, я погорячился… Но какой же реакции ты ещё ожидал? Я в самом деле не могу понять, что же тебя так отчаянно не устраивает… Лютик, ну скажи же ты хоть что-нибудь!       Лютик шмыгнул носом и сжался ещё сильнее.       Ламберт смотрел на него и думал о том, что слишком много сомнений в нем было, слишком многое его волновало. Мировоззрение Лютика и его психика будто бы были и не то что бы хрупки, а постоянно обнажены. Он не был таким всегда, скорее эта детская открытость и уязвимость появилась в нем после того, как они стали сближаться с Ламбертом.       Это Ламберт понял ещё в первый год, когда Лютик забоялся его и посчитал, что его самого бросят из-за того, что Ламберт попросил оставить его с Таулером на полчасика.       Ещё тогда Ламберт понял, насколько Лютик был на самом деле изнежен. И эта же нежность Ламберта и покоряла, но как же порой с ней было сложно!       Ламберт по своей породе был диким и резким, и, несмотря на то, каким ласковым и любящим он был с Лютиком, как играющийся на солнце кошак, никто не отменял случайно выпущенные когти или клыки.       Не из-за желания причинить вред.       Просто забывая, кто находится рядом и каким он должен быть.       — Лютик… Своим молчанием ты лучше не сделаешь.       — А может и сделаю?       — Нет, это глупости.       — Иногда я желаю, чтобы этого всего не было, — сказал он как-то резко и внезапно.       Ламберт удивлённо вскинул брови, внимательно на него посмотрев.       — Чего этого?       — Всего. Нас.       Теперь молчал Ламберт.       Внезапно он ощутил себя таким лишним и понятия не имел, куда же себя деть. Он казался себе слишком огромным для этой комнаты.       — Это… Это бывает редко. Помнишь… Нашу первую ссору? Ну как нашу… Концерт тот мой. Как раз во время беременности. Что я там всякое говорил…       Ламберт похолодел.       Почему-то ему показалось, что Лютик сейчас скажет, что все те его слова были правдой. Что Ламберт для него просто моральный калека, на которого он тратит свою жизнь, и зря, все это сто раз зря.       Но Лютик лишь сказал:       — И вот такое иногда снова проскальзывает. Но я не совсем дурак, закономерность у этого все-таки есть. И нет, далеко не гормональная, как я сначала думал.       — И в чем же она? — спросил Ламберт с облегчением. Ну хоть прогонять его снова не собирались, уже неплохо!       — Я… Думаю об этом, когда ощущаю себя совсем слабым, беспомощным и навязчивым. Просто… Вот вспоминаю, что до отношений не был так зависим и восприимчив, не был таким нежным и мягким, что…       — Не был любящим ласковым супругом? Не был омегой, полностью осознающим себя? Не был прекрасным папой, которой уже любит своего ещё не рожденного ребёнка? Лютик, я прекрасно понимаю, что значит жалеть о своей слабости. Но это то, что случается с нами обоими. Ты меня как-то больше месяца выхаживал.       — Нет, это не то… Ты ведь… После сражений, а я просто такой…       — И что в этом такого? Ты человек, и ты хочешь защиты. А я хочу тебя защищать.       — Но это ведь… Неправильно.       Ламберт изумленно вскинул брови и склонил голову так, чтобы видеть лицо Лютика. Глаза у того были по-прежнему красные и опухшие, и у Ламберта сжималось сердце от осознания, что он ничего с этим не мог сделать. Ничего.       — Почему?       — Посмотри на Трисс! И на Йен! Они тоже омеги, но они такие сильные и независимые… Я так ими восхищён… Я совсем не такой.       — Конечно ты другой. Но это не мешает мне восхищаться тобой.       — Ты просто пытаешься меня утешить.       — Нет. Я говорил тебе об этом и до этого. Ты так отчаянно сравниваешь себя с ними, но совсем забываешь, что вы разные. Они чародейки, а ты человек.       — Есть люди… И омеги в том числе… Они сильные, и они держат меч…       — И ты хочешь держать меч? — спокойно уточнил Ламберт, прекрасно понимая, что это скорее диалог в никуда.       — Не знаю… Нет. Но порой… Мне кажется, что я должен быть чародеем, или ведьмаком, или, на худой конец, просто воином…       — Но ты этого не хочешь. Тогда зачем это? Надо делать то, что хочется, то, как тебе комфортно. Так забавно… Я, будучи ведьмаком, спокойно принимаю, что я сейчас никакой не ведьмак. Я муж и в будущем отец. А ты эту роль будто до конца переварить не можешь. Разве это не греет тебе душу? — он мягко улыбнулся и положил руку на его живот, протиснув её меж подушки.       — Но ведь ты… До этого был таким сильным! И…       — Нет. Сильным был ты. А потом, рядом с тобой, я тоже становился сильным. Ты был сильным по-своему, по-особому. Был сильным в своей храбрости и уверенности. Ты не сломался в своей семье, шёл дальше, умудрился втиснуться в друзья к Геральту, а потом потратил годы, чтобы просто научить меня жить. Разве такое сможет каждый человек? Да некоторые из дома не выйдут в мороз, о чем ты? Ты в этом морозе жил и выживал.       Лютик моргнул и плавно убрал подушку, смотря на свой живот и на ладонь Ламберта.       Ламберт широко улыбнулся, видя, что Лютик стал успокаиваться.       — А ещё… Ты умудрился продолжить наш род. Если это не героический поступок, то я даже не знаю, — мягко рассмеялся тот и подсел к Лютику ближе, когда почувствовал, что это уже возможно сделать без лишнего напряжения. — Я как сейчас помню тот момент… Мы месяц, как уехали из Каэр Морхена, Трисс только ушла, за окном идёт дождь, а в комнате тепло. Я сидел, гладил тебя по животу и смотрел на шрам. Смотрел и думал, как же много ты стерпел… Что на теле твоём условно уже три шрама. А потом… Потом август и ты без задней мысли жертвуешь своей жизнью, потому что ты готов был отдать последнее просто чтобы мне не сделали больно… Разве это глупости? Разве на это пойдёт каждый?       Лютик как-то неуверенно улыбнулся и положил руку на тыльную сторону ладони Ламберта, поглаживая.       — Лютик, это надо оставить. Надо решить. К рождению ребёнка ты должен любить себя и принимать, чтобы ты не пытался невольно решить свои проблемы через нашего ребёнка. Понимаешь? Ты не маг, не целитель и грифона на куски не порежешь. Ты бываешь уязвим и нуждаешься в поддержке. Ты муж и папа. И я. Я не ведьмак. Я не умею уже драться до последнего. Я муж и отец. Понимаешь?       Лютик, наконец, посмотрел Ламберту в глаза.       — Просто… Когда ты сказал… Что ты так легко уйдёшь, а плохо будет мне…       — Плохо будет всем. Я ушёл, решил, что тебе нужно побыть одному. А в итоге? Не выдержал и двадцати минут. Нам одинаково будет плохо. Потому что мы одинаково нуждаемся в друг друге.       Лютик выдохнул и мягко положил голову на его плечо. Ламберт ласково его обнял за плечо и чмокнул в макушку, улыбаясь, чувствуя буквально кожей, что Лютик почти полностью расслабился. Успокоился, готовый едва не мурлыкать.       На душе потеплело.       — Прости меня, — повторил Ламберт. — Я просто… Ты знаешь, как остро я реагирую на вопрос здоровья нашего ребёнка.       — Но вопрос был вовсе не о нем. Я же… Я же не собирался что-то пить, чтобы молоко пропало…       — Тогда я совсем не знаю, чего ты от меня хотел.       — Чтобы ты меня утешил. Сказал, что я все равно у тебя самый красивый и ты меня любым принимаешь…       Ламберт тяжело выдохнул и качнул головой. Склонил ее так, чтобы видеть лицо Лютика, и тот поднял взгляд, смотря в ответ.       — Разве это не очевидно? Конечно же ты у меня самый красивый. И принимаю я тебя любым. С чего бы этим понятиям измениться? Если ты из-за секса, то и ты меня пойми, я же вижу, что твоё состояние очень уязвимое и мне сейчас сложно понять, когда ты чувствуешь себя достаточно бодро для того, чтобы заняться любовью. Мне от мысли, что я буду как какой-то мужлан лезть к беременному, уставшему омеге дурно становится, поэтому я всегда жду, когда ты дашь мне знать, что хочешь меня. Да и ты сам видел, что ничего не изменилось в этом плане. Если бы я тебя не хотел, то у меня бы не вставало за минуту, и кончал бы я хуй знает сколько.       Лютик смотрел на него широко раскрытыми глазами, будто бы ему в самом деле надо было просто убедиться, что все хорошо. Все под контролем.       — Всё? Не обижаешься? Больше не грустно? — ласково спросил Ламберт, видя, как на лице Лютика медленно стала появляться улыбка.       — Не обижаюсь, — кивнул тот и ласково укусил его за нос, а после чмокнул в щеку.       Ламберт довольно улыбнулся, а после подался вперёд, целуя.       Он ласково погладил по животу, а потом плавно поднялся вверх, к груди, крайне интересуясь, как и что там изменилось. Но, внезапно, Лютик перехватил его запястье с такой силой, что Ламберт аж глаза от удивления раскрыл — странно, что у него запястье не хрустнуло.       Он поморщился и отдалился, посмотрев в глаза и вздернув бровь. Лютик смотрел на него не то удивлённо, не то загнанно.       — Лютик?.. Что не так?       Лютик сначала не ответил, а потом резко выпалил:       — Ты прекрасно знаешь, что не так!       Ламберт смотрел на него внимательно долгие тридцать секунд, а после тяжело выдохнул и мягко чмокнув его в кончик носа. Лютик забавно зафыркал.       — Нет, не знаю. Просто хочу понять, что у тебя вызвало такую истерику.       — Не… Не надо тебе ничего понимать.       — Лютик, не говори ерунды. Или ты из-за этого и сексом теперь заниматься не будешь?       — Буду конечно! Можно просто не снимать сорочку!       — А если я хочу ласкать твою грудь?       — Перехочешь.       Ламберт тяжело выдохнул и одернул свою руку, закатив глаза к потолку.       — Лютик, ради всего святого, выдохни и дай мне самому разобраться. Я уверен, что не увижу там ничего мерзкого или страшного.       — Это моё тело, и тебе вовсе не обязательно с ним разбираться!       — Хорошо, — кивнул Ламберт. — А как ты ребёнка кормить будешь? Или собираешься меня каждый раз выгонять, чтобы я, не дай Боже, не увидел, что ты кормящий омега?       Лютик медленно моргнул. О таких далёких перспективах он и не думал.       Да и… Да, идея выгонять Ламберта при кормлении казалась малость идиотизмом.       Вместо слов Лютик посмотрел почти умоляюще в глаза. Ламберт тяжело выдохнул. Да, он знал этот взгляд. Взгляд «убеди меня, успокой меня, реши все сам, сделай так, чтобы нам обоим было хорошо»       Это не было чем-то плохим.       Лютик был готов по крайней мере идти на диалог и принимать от Ламберта варианты.       — Лютик, ты понимаешь, что для меня вот этот вот комплекс равен примерно тому же, что тебе бы внезапно стало стыдно, что у тебя живот сейчас есть!       — А мне и стало стыдно!       Ламберт уставился на него, медленно моргнув.       — Что?..       — Ну так… На несколько минут.       Ламберт облегчённо выдохнул и кивнул. Радовало, что не всерьёз.       — Ладно. Хорошо. Давай ты мне просто дашь увидеть, ладно? Пойми, Лютик, даже если рассматривать самый худший случай того, что мне там что-то не понравится, то это не значит, что я стану любить тебя меньше. Или хотеть меньше.       — Правда? — с недоверием спросил Лютик, шмыгнув носом.       — Да. Представь, что я потолстею. И что, любить ты меня перестанешь?       — Конечно нет!       — Ну вот. Поставь себя на моё место.       Лютик ничего не ответил, а Ламберт мягко погладил его по животу, смотря в глаза. Он ласково улыбнулся и поднялся рукой вверх. Лютик только вздрогнул и смущённо опустил взгляд. Ламберт плавно положил руку на грудь и… Ничего не понял. Там буквально было плоско!       — Лютик… У тебя паранойя там случайно не развилась?.. Она плоская!       — Нет, не совсем!       Ламберт тяжело выдохнул и покачал головой. Он склонился к нему, ласково поцеловал и погладил по груди. Лютик снова вздрогнул — на этот раз от удовольствия.       По ощущением она, казалось, была будто чуть более упругой, и это было похоже на мышцы. Ламберт, продолжая целовать, медленно потянул за завязки у горловины, ослабляя их.       Он плавно отдалился и потянулся за край сорочки вверх. Сказать, что Лютик покраснел — не сказать ничего. Ламберту показалось, что на его лице еду можно жарить.       — Тшш, не нервничай, — он мягко улыбнулся и потянул сорочку вверх, снимая. Все ещё смотря в глаза, не опуская ниже, он подался вперёд, снова целуя, чувствуя, как Лютик начал расстегивать на нем рубашку.       Ламберт мягко погладил его по плечу, потом спустился ниже, уложив ладонь на грудь. Плоскую грудь. Он нетерпеливо остановился и посмотрел ниже, продолжая оглаживать.       — И… Это… И это стоило истерики? — уточнил Ламберт. — Честно, я ожидал какого-то более явного изменения, и я даже успел возбудиться от этой мысли!       — Да нет же, они есть!       — Ну… Этого почти не видно?.. — Ламберт вздернул бровь, а потом внезапно усмехнулся и повалил его на кровать, на ходу снимая с себя рубашку. — Зато, я готов поклясться, они наверняка стали более чувствительными, да? Это надо проверить.       И Лютик и слова не успел сказать, только выдохнул почти скуляще, умоляюще, когда Ламберт плавно накрыл губами сосок, посасывая.       Да, грудь в самом деле стала ещё чувствительнее к ласкам. Потому что когда Ламберт ласково прикусил сосок Лютик слабо вскрикнул.       Ламберт испуганно замер.       — Больно? Нежнее?       — Да, пожалуйста…       Ламберт кивнул и более ласково обхватил его губами, посасывая и наслаждаясь реакцией и стонами Лютика. Боже, ну как же он звучал!       И он был ещё более страстным и таким невероятно прекрасным, когда Ламберт пристроился сзади и плавно вошёл, продолжая ласкать грудь.       Лютик едва не скулил.       И уж точно не ощущал себя некрасивым или недостаточно желанным.