between you and me;

      Джексон не отвечает четырнадцатый раз подряд — Лукреция стрелку подрисовывает не дрогнувшей рукой, губы растягивает в обольстительную улыбку и за дверь шагает, в объятия восторженных поклонников, в море цветов и в какую-то особую атмосферу счастья, страсти и блаженства, что можно лишь после концертов получать; у Лу времени свободного нет, Лу о Джексоне больше не думает.       (разве что самую малость)       Джексон на часы поглядывает раздраженно — сегодняшний вечер был пару недель назад распланирован, сейчас он должен в лимузине мчаться в самое сердце города к любимой своей, а не на междугородней конференции сидеть, ремешок на запястья нервно теребя, считая секунды до того, как обсуждения закончатся; когда Джексон в Нью-Йорк сбегал, ему казалось, он ко всему готов.       (жаль, девушки-идеалистки из жизни его не делись никуда)       Лу в машину садится: каблуки ноги натерли, блестки с щек пальцы царапают неприятно, а тяжелые ресницы не позволяют глаза открытыми держать — Лукреция жизнь свою обожает, ни на что другое менять ее не стала бы вовек, она всегда петь мечтала, и когда шанс из Испании сбежать появился, не воспользоваться им она не могла.       Нью-Йорк ее скоростью своей покорил: размеренность и обыденность сразу на план второй отошли, только вперед, только бегом, к мечте, к звездам; Лу глазами расширенными в небо смотрела, а видела огни небоскребов сияющие и фотокамер вспышки, видела людей, на сверхзвуковой мчащихся, видела саму себя, что к вершинам взлетела за пару недель.       (Лу оступаться не планировала; Джексон улыбнулся ей криво-косо, и в судьбе прописался навечно)       Водитель педаль в пол вдавливает, спидометр едва ли не кричит — скорость непозволительная, но Джексон уверен, они еле тащатся, солнце зимнее за горизонт медленно закатывается, свет насыщенным желтым рассеивается, Джексон за ним следит расслабленно, на лице зимы угасающей отблески теплые ощущает.       Джексон в Лу в кафешке какой-то врезается, отшатывается, за локоть хватает и взгляда не в силах отвести, она на Лидию не похожа так же сильно, как и похожа, и дыхание замирает, время замедляет свой ритм; Лукреция бровь вскидывает недовольно, рот раскрывает и говорит что-то язвительно-роскошное, тягучее такое, и голос ее шоколадом по коже его плавится.       (Джексон в л ю б л я е т с я мгновенно, как Лу в него)       — Телефон разрядился, серьезно? — Лу хмурится, но это все чертовски приторно, она сердиться на него не способна абсолютно, каким бы болваном Джексон не был, он — ее болван, она сама его выбрала, и отказываться уже поздно; да и, если до конца честной быть, не хочется совершенно.       — В городе нашем на связи вечно оставаться сложно, — Джексон улыбается, целует и к себе прижимает, крепко-крепко, сердце его в груди ее бьется, и Джексон до безумия счастлив, он все что угодно отдать готов, лишь бы встречу их повторить, лишь бы уверенным быть, что они в любой галактике вместе, рука под руку, и в будущее с высоко поднятыми головами шагают.       — С днем святого Валентина, несчастный, — Лу объятия разжимать не хочет и, она на сто процентов уверена, Джексон первым ее не отпустит никогда.