Чудовище

Белоснежные волосы и уродливый шрам. Стойкий запах ладана, который впитало тело демона. Черные глаза чудовища, которые полыхают янтарным огнем, и оглушительный рев, который въедается в подкорку сознания каждого, сводит с ума и каждый раз заставляет кричать от нечеловеческой боли и давления, которое разрывает голову. Юнги знает это. Знает, когда проливает кровь, знает, когда убивает, знает, когда каждый раз упивается своей жестокостью, умывается ею, хранит в душе. Он источает зло, вырабатывает его каждой клеточкой тела, словно древесная лягушка яд, через поры кожи, отравляет ним окружающих, душит, парализует. Он — само зло. Демон, который заключен в хрупких костях и кровавом мясе, который пытается вырваться из этого всего в реальную суть, выплескивая чудовищную силу. Огненную энергию, которая расходится волнами в почти сохранившемся павильоне дворца, где мраморный пол уже не раз орошали чужой кровью, где лили слезы тысячи, если не миллионы. Где правит демон со своим адским войском, пирует на чужих смертях, не переступает тел усопших, потому что они теперь мусор. Мясо, которое просто так валяется до самого вечера, потому что у прислуги уже тоже нет сил думать о ком-то, выносить тела после каждого раза. Но с каждым разом тел все больше… С каждым разом молодой господин сходит с ума сильнее, удивляя изощренностью и кровожадностью пыток. Хуже просто некуда, но и здесь этот мразотный монстр со своей свитой удивляют, находят куда… — Ты… деспотичная мразь! Да! Да! А что он может сделать? Он таким родился, вырос, впитывая все дурное, сгнил изнутри, насыщаясь своим трупным ядом. Морально сдох, а физически еще вроде ничего так. Юнги переводит ленивый взгляд на мужчину и скалит зубы, обнажает длинноватые звериные клыки в своей пасти. Ему всегда интересно, что они говорят, хоть и разговоры эти ничем друг от друга не отличаются. Хотя, может, из-за того, что говорят они перед смертью? Может, если бы он обещал им помилование, они бы целовали ему руки, воспевая мудрость и благородство? Может, людям не стоит знать зарание о том, что их казнят?.. — А дальше? — Юнги вглядывается в непонимание на лице мужчины и поднимается со своего трона. Его длинные светлые волосы ручьем разливаются по спине, сверкают тусклым светом на фоне черного шелка, когда он лениво расхаживает туда-сюда, будто хищник, выдерживает паузу, во время которой вполне хочется и самому вскрыться. — Обычно говорят больше… Ты так немногословен к своему императору. — А тут и говорить ничего не нужно! Все и так видно! Во что ты превратил родной город… страну?! Твоя тирания тебя ни к чему не приведет! — кровь выступает на губах мужчины, он быстро слизывает ее языком, но толку в этом мало. Легкие все равно горят, кости ноют от боли, а он уже на коленях перед этим чудовищем — не выживет все равно. — Ну не знаю… Моя жизнь становится все лучше и лучше. И снова оскал этот. Острые зубы, которые сверкают жемчугом и фарфоровая кожа, на которой алой уродливой трещиной тянется шрам через глаз. Будто напоминание, которое горит изнутри, которое демонстрирует, что там внизу под скорлупой, прячется адская тварь, сидит внутри, вытягивает только зубы и когти наружу. Адская тварь, которая будто захватила разум парня, управляет им, превращая Корею в окровавленный кусок мяса, которое уже гниет, укрывается зловонной слизью, источая настоящий яд. — И какая у тебя жизнь? Да твоего сердца даже любовь никогда не касалась! Молодой парень, которого до этого удерживали на месте, все же вырывается из хватки двух бугаев и подбегает к согнувшемуся отцу — почти интересно. Краем глаза он смотрит на Чимина, когда улавливает краем уха глухое шипение, видит как он расправляет плечи, предупреждая. Потом снова переводит взгляд на бойкого мальчишку перед собою и ухмыляется. Какой милый, наивный ребенок… Верит в высокие материи и идеалы, будто не понимает, что все большое и величественное строится из маленького. Будто не понимает, что Юнги и есть одна из частей того маленького. Не слабое звено, нет, скорее уж раковая клетка, которая с каждым днем становится все больше и больше, разрастается уродливой темнотой, рушит идеальные механизмы, от чего они рассыпаются прямо на глазах создателей. Это ведь особое искусство — разрушать… — Вот здесь да, ты прав, мальчик, — он театрально прикладывает ладонь ко лбу, не скрывает ни презрения, ни издевательского тона. Потому что он здесь император, вершина, потолок. Потому что он касается адской магмы в недрах земли руками, умывается ею, мешает с кровью и пьет. — Потому что тяжело коснуться того, чего нет. — А вот здесь ты ошибся, великий владыка, — парень не скрывает злого оскала, уничтожающего взгляда, смотрит прямо в глаза, чем знатно удивляет Мина, хоть он и бровью не ведет. Такой отчаянный глупец… Неужели хочет до него так достучаться? — Ты такой же смертный, как и мы, просто раздутое эго не позволяет… Да ты просто трус! Говоришь, что бессмертен, потому что боишься сдохнуть! Ну ничего и твой день настанет. — Ты, низшее звено пищевой цепи, — Чимин плавно поддается вперед, подходит к мальчишке, хватая его за подбородок, давит на налитые синяки пальцами, — как ты смеешь так говорить со своим повелителем?! Чимин бьет ногою в живот с такой силой, что даже сам Юнги напрягается. Впрочем, Пак никогда не церемонится, не расшаркивается и уж точно не объясняется, почему решил намотать твои кишки на люстру. Что поделать… настроение у него такое, кровожадное, холодное и бесконечно ядовитое. С длинными клыками и ядовитыми железами, с черными чешуйками на покатых плечах, ребрах и бедрах. Чимин пропитан ядом, холодом и жестокостью, цинизмом, который и без всего прочего способен убить любого, способен оставить бездыханным телом, или же, словно в насмешку, оставить корчиться в муках. Выть в агонии и жаре, когда Ад поселяется в тебе, когда твари его ревут внутри, а дьявол стоит перед тобой и наблюдает. Чимин такой же, как и Юнги. Такой же демон среди людей, такая же бракованная клетка, которою не умертвил когда-то организм сам и которая теперь диктует свои правила сама. Они объединились и стали худшим людским кошмаром, объединились и теперь земля, по которой они идут, становится проклятой, вода в реках отравленой, а жизнь людей невыносимой. — Видишь, высочество, правда на нашей стороне, — губы мальчишки окрашиваются алым, видимо, Чимин снова не рассчитал, он держится ладонями за живот и хрипит загробным голосом свои юношеские проклятия. Сколько он их уже слышал… — А на моей ребятки с огнестрелами! — Юнги весело смеется, плюхаясь на мягкие подушки трона, откидывает голову, обнажая алебастровую шею с дрожащим кадыком. — Ну и немножко магии. Самодовольная улыбка расцветает на его лице, когда вокруг него появляются аккуратные яркие язычки пламени, окружают, свет. И хоть он до сих пор толком в этой способности не разобрался, он уверен, что она должна приносить пользу… Ему. Исключительно. Юнги чувствует этот огонь, будто живет в нем, будто он его часть. Будто он родился из него, в нем рос, в нем и живет, обнимается с ним будто настоящий феникс, не обжигая нежной белезны. У него чешуя алая и золотая на предплечьях, на лопатках и голенях, больше походит на сталь, вспарывает его кожу при неосторожных движениях, режет больно, хоть и сильнее нет брони на свете. Нет монстра сильнее, чем огненный дракон. — В город приехал Лис, который тоже владеет огнем, думаю, скоро и на тебя управа найдется, высочество, — мальчишка выплевывает это со всем презрением, на которое только способен, и сразу же заваливается на бок — боль сильнее всех живых. Юнги же звереет в ту же секунду. Его глаза наливаются алым и опасно блестят янтарем. Он поднимается со своего трона, когда за ним опасно вздымаются языки пламени, извиваются, словно настоящие змеи, шипят, касаясь белоснежных волос, но не жгут. Лис… Еще один огонь! Пылающая сила, которая вырывается из груди, которая струится в венах и обжигает жизнью сердце. Юнги упивается своим пламенем, колышет его на руках и поет ему колыбельные. Хранит его, дышит им, касается его кончиками пальцев, держит в ладонях и уничтожает все, чего им касается. Он — единственный в своем роде! По крайней мере был им… А теперь объявился еще один монстр. Лис, который наверняка захочет потягаться с ним, который наверняка тоже дышал своим пламенем, обжигал легкие и выдыхал густой сизый дым прямо в воздух. Который тоже наверняка родился из искры огня, вырос, сжигая все на свете, ступал по трухе и гари, упиваясь нечеловеческой силой. В мире, где гибриды все еще оставались диковинкой, они стали настоящим проклятием, одиннадцатой карой небесной. Которая, однако, может привести людей лишь в пустоту. Вакуум страха и разочарований, где даже света в конце тоннеля нет. Юнги звереет от этого, представляет очертания этого Лиса и понятия не имеет чего же ему ждать, раз мятежники так восхищены этой тварью. Раз бунты с каждым разом становятся все больше и кровавей. — Чимин, приведите мне его. Я хочу лично увидеть эту суку.