***
Первым проснулся Нико. Джон же, уткнувшись носом в подушку, мерно сопел и не думал просыпаться. Тихо переступая по паркету, блондин двинулся было к холодильнику, но тот встретил его тусклым светом и пустыми полками. Потоптавшись на кухне, Тюркони пошёл в ванну. Шум льющейся воды и отсутствие Николя окончательно разбудили Джона и заставили тревожно оглянуться по сторонам: дверь на кухню приоткрыта, а в ванную закрыта на замок. Хорошо, он не ушёл, а просто встал пораньше, чтобы принять душ. Эйзен облегченно выдохнул и откинулся на подушку. Через несколько минут, завернувшись ниже пояса полотенцем, в спальне показался Тюркони. Капли воды катились по его груди и стекали на пол, образуя маленькие лужицы. — Доброе утро, — Джон вытянулся на кровати, сдёргивая с себя одеяло. — Я смотрю, ты уже успел приватизировать моё полотенце. — Ох, прости, — Нико начал разматывать вымокшую материю. — Постой, постой, — Эйзен рассмеялся. — Я не против утреннего секса, но сегодня воскресенье — мне нужно на студию звукозаписи. Так что будь добр, натяни джинсы. Если найдёшь их, конечно. Николя был явно разочарован перспективой провести этот день в одиночестве, но виду всё же не подал. — Кофе у меня нет, — Джон вспомнил о разводах на полу в кухне и о своих вчерашних попытках сварить коварный напиток, — но есть чай. Ещё должен быть хлеб в верхнем шкафчике на кухне. — Что-нибудь придумаем. Хлеб с чаем тоже неплохой завтрак, — Тюркони, найдя розетку, поставил чайник. Джон надел первую попавшуюся футболку и сел за кухонный стол. — Слушай, Нико, а почему бы тебе не переехать ко мне насовсем? Сдалось тебе это общежитие. Потянувшийся за обещанным хлебом Тюркони, обернулся на Эйзена: — А можно? — Если не будешь тырить мои полотенца, то можно. — Не буду, у меня своё есть. Джон расплылся в своей фирменной улыбке: — Шуток ты не понимаешь, Николя Тюркони. Бери, что хочешь и заматывайся во что хочешь. Достав заржавевшую буханку, Нико сел напротив Эйзена. — Мне в любом случае нужно забрать вещи и предупредить Месье Монда. Скажу, что у меня внезапно нарисовался родственник и я буду жить у него. Николя опустошал шкаф и душевую, засовывая средства личной гигиены в одежду и запихивая всё это в рюкзак под пристальным взглядом соседа. — Ты не пришёл ночевать. — Ага, — Нико был полностью поглощен мыслями о Джоне и его квартире, их квартире. — Ладно, я сразу понял, что ты гей. Тюркони поморщился и обернулся в сторону Жана, не зная, как реагировать на такое заявление: — И как ты это понял? — Мне хорошо запомнился твой испуганный взгляд во время моего предупреждения: не водить девочек…и мальчиков. Я это наобум бросил, а ты испугался, — в лице Жана не было издевки, а лишь какое-то печальное спокойствие. — Догадываюсь, к кому ты переезжаешь. То, как ты завороженно смотрел на этого длинноволосого выскочку — невозможно было не заметить. — Он не выскочка, — мгновенно выпалил Нико. На что Жан-Жак всё так же печально улыбнулся: — Ты его любишь, я же вижу. Весь сияешь с утра до вечера, как гирлянда на rue des Rosiers* — он вздохнул. — Я что хочу сказать… хорошо, что вы съехались, хоть и пара из вас неоднозначная выходит. — Пожалуй, действительно неоднозначная. Я и сам не знаю, что из этого выйдет. Всю жизнь моей компанией был я сам — мечтательный и тихий подросток, закрытый от всего мира. Но теперь у меня есть Джон, ничего не требующий взамен и принимающий мой специфический характер южанина. Тюркони, надев рюкзак на одно плечо и окинув в последний раз комнату, открыл входную дверь: — Ты был странным соседом с самого первого дня, и сейчас ничего не изменилось. За это я тебе и благодарен — скучно, когда вокруг все нормальные. И, помедлив, добавил: — Обливать тебя водой будет некому, так что возьми мой старый будильник, — Нико поставил устройство на тумбочку соседа. — Не думаю, что это поможет, но спасибо. Тогда встретимся в понедельник на сценической речи. — Если ты проснёшься. — Если я проснусь.***
Первое время Нико чувствовал себя неловко, находясь в квартире Джона, а главное, спя с ним на одной кровати, под одним одеялом, которое кудрявый каждую ночь перетягивал на себя. Но вскоре, когда началась промозглая парижская зима, Тюркони в полной мере ощутил уют и спокойствие. Эта квартира максимально защищена от внешнего мира: Джон, каким бы его день не выдался, приходя домой, оставлял все нерешенные вопросы за порогом и забывал обо всем. О работе напоминали только мятые нотные листы, разбросанные по письменному столу, гитара на подоконнике и пропущенные звонки от Поля — ударника группы. Жить с Эйзеном оказалось более чем комфортно. Пожалуй, единственным «минусом» совместной жизни были регулярные опоздания Нико в школу искусств. Джон чуть ли не каждый вечер притаскивал в рюкзаке чипсы и пару бутылок пива с целью «расслабиться после тяжелого рабочего дня». Тюркони, как бы не сопротивлялся, не говорил о вынужденном раннем подъеме, о заведенном на половину седьмого будильнике и о гневе месье Монда, всё равно в итоге присоединялся с этому скромному пиршеству и ложился далеко за полночь. — Слушай, Нико, — Джон, захлопнув за собой входную дверь, оглядел комнату и застал блондина за стиранием пыли с подвесных полок с книгами, — а ты не хочешь бросить эту свою школу драматических искусств и начать сольную карьеру? У Эйзена был талант огорошивать с порога. Николя сразу заметил зелёные глаза, светящиеся каким-то авантюрным предложением из-под мокрых от снега кудрей и теперь ничуть не удивился. — И тебе привет, — Тюркони бросил тряпку в раковину и оперся о косяк двери. — Не знаю, с чего ты вдруг задаешь такой вопрос… Я долго об этом думал, когда только приехал в Париж и стал жить в общежитии. Ко мне буквально каждую ночь закрадывались мысли о том, чтобы бросить всё и уехать домой. Но тогда я вспоминал об отце и его стремлении сделать из меня «человека искусства». Его самым большим желанием было пропихнуть меня в актёрскую среду, где бы меня тут же заметили и с руками оторвали. Вот только одних одобрительных взглядов педагогов недостаточно — полезных связей я так и не нажил и меня здесь по-прежнему никто не знает. Всё это было сказано без тени разочарования или обиды. Нико давно задавал себе вопрос: а что будет дальше, когда обучение, проплаченное отцом, завершится? Его и пугала и радовала возможность играть в настоящем театре: вкладывать всего себя и проживать жизни своих героев на сцене изо дня в день. Вопрос мучал Николя особенно остро ещё до встречи с Джоном. Но теперь, когда хорошо здесь и сейчас и рядом любимый человек, то что ещё нужно? — Нет, ты не понял. Я не предлагаю тебе таскаться по кастингам, — Эйзен отряхнул волосы от прилипших снежинок и стянул тяжёлые ботинки. — Почему бы тебе не стать нашим вторым бас-гитаристом? Такого Нико никак не ожидал: — Но я не умею играть! — Знаю, что умеешь. Я видел, как ты, думая, что я ничего не замечаю, перебирал струны моей гитары. И неплохо так перебирал. Тюркони залился краской и метнул смущенный взгляд на пустой чехол. — Может раньше и играл, но ровно всё забыл. — Тогда можешь быть вторым вокалистом, — Джон явно не был намерен сдаваться. — Я прекрасно знаю твои воздушные мечты о большой сцене, но ты пойми, что карьера музыканта — нужный толчок. Эйзен вплотную подошёл к Нико и заглянул в его бирюзовые глаза: — Наша основная фан-база — молодые девушки. А ты невероятно красив и обаятелен, все будут по тебе сохнуть. — Вот это аргумент, — Тюркони, мгновенно почувствовав смену тактики, без промедлений прильнул к губам партнера. — Если ты думаешь, что таким коварным способом уйдешь от ответа, то ты ошибаешься, — Эйзен мягко отстранился и снова посмотрел в глаза Нико. — Чтобы ты сейчас не решил, я приму любой твой выбор. В этом, конечно, нет никакой спешки, ты можешь подумать, но всё идёт к тому, что ближе к концу лета у нас будет большое турне по Европе. Не хочу, чтобы ты остался тухнуть на занятиях, пока я буду покорять мир. В последствии Нико будет часто прокручивать эти слова в голове, пытаясь понять, почему всё пошло наперекосяк. Но сейчас он лишь дал очередной уклончивый ответ: — Мне нужно доходить последний триместр, как минимум. А потом, кто знает… Выудить твёрдое «да» у Эйзена так и не вышло, и он с нарочито громким вздохом пошёл на кухню ставить чайник. — Ты всё же подумай. В конце концов одно другому не мешает. Тебе нужно только лишь расставить приоритеты. — Ты говоришь, как мой отец. — Так же мудро? — Так же занудно, Джон.